и большими компаниями. Древние старики,
устроившись поближе к дымным кострам, под горячим солнцем прогреваются
крепко заваренным чаем, мальчишки и девчонки почти весь день плещутся в
реке или ползают в ивняковых зарослях, воображая себя исследователями и
следопытами. Парни и девушки купаются, загорают, играют в мяч и даже
танцуют на твердом утрамбованном приливами прибрежном песке. Обычно тихие
острова в воскресные дни оживают. Всюду слышны переклички и шумная
болтовня, песни, звуки гармошки и гитары.

Возвращаются в город к вечеру, когда спадает жара и от воды начинает нести
сыростью и прохладой.

Костя пришел ко мне рано утром и сообщил, что лодка Прокопьевых,
перегруженная пассажирами, уже готова к отплытию.

- Значит, мы не поедем? - с тревогой спросил я.

- Поедем на "Молнии", - решил Костя.

И вот впервые в эту навигацию мы снова поплыли по реке на нашей
заслуженной, дряхлой шлюпке. Мы и теперь с Костей гордились своей шлюпкой,
на которой так много попутешествовали и пережили столько необычайных
приключений. Хорошо, что дед Максимыч залатал и подкрасил ее. Когда-то мы
дали нашей шлюпке, тяжелой и неуклюжей, громкое название "Молния". Теперь
мы чувствовали - оно звучало насмешливо. И все-таки менять его мы не стали.

С нами поехали Илько и Гриша Осокин. Как ни старались мы грести в две пары
весел, "Молния" никакой скорости развить не могла. Нас легко обгоняли даже
презренные вертлявые плоскодонки.

Выехав на Северную Двину, мы сбросили с себя майки и рубашки.

Долго не могли мы выбрать подходящее место, чтобы пристать к берегу. Грише
все берега казались чудесными. Костя же считал, что в одном месте много
народу, в другом - нет кустов. Я соглашался с Костей и разыскивал глазами
лодку Прокопьевых, на которой должна была приехать Оля. Но этой лодки нигде
не было видно.

Так мы плыли вдоль берега и спорили. Гриша горячился. Только Илько молчал и
улыбался. Было видно, что ему совершенно безразлично, где приставать.

Наконец я заметил на острове Олю и Галинку, и в это же время Костя вдруг
сказал:

- Вот здесь, пожалуй, местечко подходящее. Пристанем?

- Здесь Галинка Прокопьева, - шепотом запротестовал Гриша. - Она такая
вредная... Поедем дальше.

- Нет, здесь хорошо, - поддержал я Костю. - А то мы так никогда хорошего
места не найдем. Приворачивай, Костя!

- Да где здесь кусты? Здесь в сто раз хуже, чем... - начал было Гриша.

Но Костя круто повернул шлюпку, и через полминуты "Молния" носом врезалась
в отлогий берег.

Гриша первым выскочил из шлюпки и принялся собирать топливо, чтобы развести
костер. Вообще-то костер нам был не нужен - солнце палило нещадно, а варить
мы ничего не собирались. У нас даже не было ни котелка, ни чайника. Просто
с костром на берегу всегда веселее.

Костя разлегся на горячем песке. Я бродил по берегу, раздумывая, как лучше
встретиться с Олей.

Девушки подошли к нам сами. Они были в легких сарафанах, босые. С ними
подошел красивый парень в брюках кремового цвета, в рубашке "апаш", и брат
Галинки - мальчишка лет восьми.

Гриша Осокин сморщился. Девчонок он вообще не любил, а Галинку Прокопьеву
просто ненавидел. С давних, еще детских лет он был убежден, что Галинка -
зазнайка и выскочка. Щегольской чистенький вид парня, спутника девушек,
тоже был явно не по душе Грише.

- Давайте купаться, - сказала Оля.

- А вы плавать умеете? - насмешливо и сумрачно спросил Гриша.

- Наверно, не хуже тебя, - съязвила Галинка.

- Я и то умею, - крикнул Петька, Галинкин братишка, и побежал к реке.

Вскоре все мы уже были в воде. Даже Илько, который не умел плавать, и тот,
шумно отфыркиваясь и смеясь, барахтался на самом мелком месте. Только Бэба
(так звали щеголеватого знакомого Галинки) все еще раздевался на берегу,
бережно и подозрительно долго укладывал свои кремовые брюки и "апашку".

Оля смело, по-озорному вбежала в воду и так же смело бросилась головой
вперед. Она сильно и резко плыла в сторону фарватера, и мы едва поспевали
за ней. Я был восхищен ее смелостью и умением плавать.

Чем дальше мы плыли, тем холоднее становилась вода.

Когда, возвращаясь, мы подплывали к берегу, Илько сидел у костра, а Бэба,
едва замочив трусики, выходил из воды.

- Поганый! Поганый! - кричал Петька, прыгая и злорадно беснуясь около Бэбы.

Тех, кто разделся для купания и не выкупался, не окунулся с головой в воду,
соломбальские мальчишки презирают и называют "погаными".

- Замолчи ты! - прикрикнула на братишку Галинка, сама смущенная водобоязнью
Бэбы.

- Конечно, поганый, - засмеялся Гриша, стараясь больше обидеть Галинку.

- Ладно, не обращайте внимания, - снисходительно сказал Костя.

Хорошо после купанья лежать на горячем песке и любоваться сверкающей на
солнце рекой.

- Как красиво! - сказала Оля. - Я никогда не была на юге, и меня почему-то
совсем туда не тянет. Ни за что бы не променяла наш север на юг. Правда, у
нас хорошо?

- Хорошо, - согласился я.

Вид, открывавшийся с острова на Северную Двину и на город, был в самом деле
прекрасен. В знойном нежно-голубом небе застыли густопенистые кучевые
облака. Узкая полоска противоположного берега ярко зеленела березовым
бульваром. Город и его белые здания издали казались игрушечными или
нарисованными. Такими же игрушечными казались и стоящие у причалов пароходы
и шхуны, маленькие, резко очерченные, неподвижные. И широко, спокойно
лежала, словно живая, играющая отблесками солнца, сказочно могучая река.

- Да, там очень красиво, в городе, - задумчиво сказала Галинка.

- Если там красиво, зачем же ты ехала сюда? - спросил Гриша Осокин. Словно
какой-то бесенок ссоры сидел в этом мальчишке.

Галинка с ненавистью посмотрела на Гришу.

- Не ссорьтесь, - сказала Оля. - Пойдемте лучше за цветами.

Идти за цветами Гриша, Илько и Петька отказались. Петька сказал, что он
лучше еще раз выкупается, а цветы ему совсем не нужны. Гриша, видно, вполне
разделял взгляды восьмилетнего Петьки.

Мы разбрелись по острову, перекликались, сходились и вновь расходились. Все
цветы, какие я насобирал, я отдал Оле. На берег я вернулся с малюсеньким
пучком синих колокольчиков. У Кости было три стебелька петушков. Зато Оля
принесла огромный букет, и я заподозрил, что Костя тоже отдал свои цветы ей.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
В ОПАСНУЮ МИНУТУ

- Давайте купаться, - предложила Галинка. - А то ведь скоро и домой нужно
ехать.

- Мы с Петькой только что из воды, - сказал Гриша. - Купайтесь, если
хотите...

- Мне не хочется, - отозвался Илько, рисуя на песке причудливые узоры.

Бэба, видимо, был доволен, что он не один останется на берегу. Конечно, он
боялся воды. Зато Петька радостно закричал:

- Купаться! Напоследок купаться!

И опять Оля первая ворвалась в воду. Как смело, сильно и быстро она плыла!
Мы с Костей не без труда удерживались за ней. Галинка осталась далеко
позади. Вскоре она повернула назад, вышла на берег и стала одеваться.

А Оля все плыла и плыла - к фарватеру, на быстрину.

- Оля! - крикнул я. - Нужно возвращаться, скоро пойдет дождь!

Большая серая туча своим краем уже коснулась солнца.

Оля повернулась на спина и некоторое время отдыхала. Я задержался возле
нее, а Костя, не обращая внимания ни на тучу, ни на нас, продолжал плыть
вперед. Может быть, он хотел показать свою смелость и выносливость, а может
быть, просто не заметил, что мы решили возвращаться.

- Костя! - закричал я. - Назад! Дождь бу-у-дет!..

В это же время я скорее почувствовал, чем услышал слабый голос Оли.
Рванувшись к ней и не соображая, что происходит, я лишь увидел ее руку,
беспомощно протянутую над водой. "Судороги", - мелькнуло в моей голове. У
меня никогда в жизни не было судорог, но я знал по рассказам других, что
это страшно и опасно, когда ты находишься в воде.

Еще несколько секунд, и голова Оли скрылась под водой. Но я уже был около
девушки и успел схватить ее за лямку купального костюма.

- Костя! - заорал я что было силы. - Костя, на помощь!

Я знал, что нельзя допускать, чтобы тонущий схватился за твои руки - иначе
верная гибель обоим. Подхватив Олю под руку, я старался сделать так, чтобы
ее голова была как можно выше и чтобы она могла свободно дышать. Но с одной
рукой мне плыть было трудно. Кроме того, я сам перепугался - все это могло
окончился очень плохо. Поэтому я выбивался из сил, захлебываясь, а Оля
между тем потеряла сознание.

Но помощь была близка. Поняв, что случилось несчастье, Костя быстро плыл к
нам. "Только бы не захлебнуться, только бы выдержать", - билось в моей
голове.

- Держись, Дима! - услышал я и увидел моего друга около себя. Он подхватил
Олю с другой стороны. Я отдышался, и мы, равномерно работая свободными
руками, поплыли к берегу.

На берегу уже заметили, что у нас что-то случилось. Илько и Гриша вскочили
на "Молнию" и плыли к нам. Но быстрее их к нам подошла легкая байдарка. В
байдарке сидел не знакомый нам парень. С его помощью мы уложили Олю в
байдарку.

Оля скоро пришла в себя, но не могла сообразить, что произошло, и сильно
дрожала от холода.

Едва мы все вместе выбрались на берег, как полил дождь. Страшно
перепуганная Галинка увела Олю в кусты переодеваться, а вокруг нас
собралась толпа. Кто-то нас ругал за легкомыслие и лихачество, кто-то
расспрашивал о том, как все произошло, кто-то восхищался тем, что мы не
оставили девушку в беде.

Но дождь усилился, и толпа рассеялась.

Одна за другой отплывали от острова лодки. С Олей нам как следует
поговорить так и не удалось. Семья Прокопьевых тоже второпях покинула
кошку. У нас на "Молнии" был парус, и мы отдали его девушкам, чтобы они
могли укрыться от дождя.

- Олю только жалко, - ворчал Гриша, - а этот маменькин сынок Бэба да
Галинка пусть бы мокли, не сахарные, не растают.

Какой был чудесный день, и как вдруг неожиданно испортилась погода. Пока мы
доехали до устья Соломбалки, наша одежда так промокла, что ее пришлось
выжимать.

Мы поставили "Молнию" на место и разошлись. На другой день я встретил Олю
на нашей улице. Она была очень бледна.

- Ты очень испугалась? - спросил я. - У тебя, наверно, была судорога.

- Перепугалась и ничего не помню, - ответила она. - Как вовремя вы
подоспели. Еще бы полминутки... Я как вспомню, меня и сейчас начинает
трясти... Я пойду, Дима, а то у меня кружится голова.

- Да, Оля, иди домой и ложись, - сказал я ласково и наставительно. - Может
быть, ты простудилась и теперь можешь заболеть.

- До свидания, Дима. Спасибо!

И она пошла к своему дому нетвердой походкой, поеживаясь. Я смотрел ей
вслед и думал: "Как хорошо, что все так благополучно обошлось!"

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
ПРИЧУДЫ БОЦМАНА РОДИОНОВА

Обычно наш боцман ходил по палубе строгий и унылый, выискивал всевозможные
непорядки и придирался. Придирался при каждом случае к матросам, кочегарам
и машинистам. Казалось, он был счастлив, если находил отогнувшийся конец
канатного коврика, серо-манную крупку пепла на фальшборте или где-нибудь
под трапиком окурок.

Боцман Иван Пантелеевич Родионов даже представить себе не мог, что на судне
может быть полный порядок. Он не мог спокойно есть, не мог спокойно спать.
Вечно ему мерещились угольные следы кочегарских ботинок на палубе,
потускневшие поручни, масляные пятна на стенках и переборках. Найти соринку
и распечь виновника! - этим жил наш боцман.

Он был дисциплинирован и придирчив до крайности. Не верил ни в бога, ни в
черта, не был суеверен, кроме... понедельника. В понедельник он ничего не
начинал, а в море никогда не пошел бы. Из-за этого он готов был остаться
без работы, мог даже поссориться с капитаном - что было для него почти
немыслимо. Всех капитанов и штурманов он уважал и во всем им подчинялся
беспрекословно. Старой морской закваски был наш Иван Пантелеевич.

И вдруг наш боцман раздобрился. Где он взял футбольный мяч, об этом никто
из команды сказать не мог. В эту боцманскую тайну был посвящен один только
Костя Чижов.

Однажды после обеда на палубе появился Иван Пантелеевич и к необычайному
удивлению всей команды выбросил на причал кожаный мяч. Новенький
темно-желтый упругий мяч запрыгал по причалу, словно резвящийся котенок.

Такой причуды от нашего боцмана трудно было ожидать.

Моментально на причале оказался Костя Чижов. Он схватил мяч и ловким ударом
ноги послал его вверх. Виляя хвостиком шнуровки, мяч взвился выше складских
крыш.

Минуту спустя за футбольным мячом уже гонялись человек десять из команды
"Октября". А Иван Пантелеевич, преобразившийся, совсем не похожий на себя,
стоял на палубе у борта и подзадоривал футболистов:

- Эх, мазила! Кто же так бьет! Пасуй, пасуй! Костя, нападай! Эх, Чижов!

Мяч уже дважды побывал в воде. Страсти на причале и на палубе разгорались.
Наконец пришел береговой надзиратель и потребовал немедленно прекратить
нарушение портовых порядков.

- Ладно, ребята, заканчивайте, - весело сказал боцман. - А вечером идем на
тренировку!

В этот момент по причалу проходил моряк стоящего по соседству норвежского
парохода "Луиза", приписанного к порту Берген. Мяч подлетел к норвежцу, и
тот "принял" его на ногу. Этого-то, видимо, так страстно и ожидал Иван
Пантелеевич. Хотя норвежец ударил очень недурно, боцман "Октября" сморщил
лицо и пренебрежительно сказал: "Слабовато".

И тут начался разговор о встрече. Иван Пантелеевич крикнул радиста
Жаворонкова и сам пошел на причал.

Норвежец знал английский язык.

- Ну что, ребята, вызовем команду "Луизы" на матч, - предложил Родионов. -
Нечего бояться.

- Вызовем, - восторженно отозвался Костя Чижов. - Устроим международную
встречу.

- Так вот, Павлик, - возбужденно продолжал Иван Пантелеевич, - скажи
камраду, что так, мол, и так. Вызываем вас сыграть с нами в футбол
вызываем, мол, дескать, на товарищескую встречу. А то вчера...

На предложение Павлика Жаворонкова норвежец одобрительно закивал головой и
сказал, что вызов передаст команде своего парохода.

"А то вчера..." Что могли означать эти слова нашего боцмана?

Выяснилось это позднее. Оказывается, у Пантелеевича был сын, штурман и
заядлый футболист, Штурманским званием сына Родионов гордился, а на его
увлечение футболом смотрел, как на ребячью забаву.

Штурман Георгий Родионов плавал на тральщике "Нырок". Тральщик после
открытия навигации долго стоял в ремонте, и свободное время штурман
Родионов проводил на футбольном поле.

В прошлый приход в Архангельск отец-боцман уговаривал сына-штурмана пойти в
кино. Сын идти не соглашался.

- Пойми, папа, - говорил он, - у меня сегодня встреча. Не могу же я сорвать
игру. Пойдем на стадион, посмотришь, как мы играем, а в кино на последний
сеанс попадем.

Наконец отец согласился. Георгий усадил его на самое лучшее место и побежал
готовиться к матчу.

Иван Пантелеевич сидел и попыхивал трубкой. Он старался казаться
равнодушным. Не дело пожилому моряку интересоваться такими пустяками, как
футбол!

Все-таки он внимательно следил за Георгием и незаметно для себя увлекся.
Когда сын неудачно ударил по воротам, Иван Пантелеевич вдруг вскочил,
выругался и погрозил Георгию кулаком. Но спохватившись, тут же смутился,
огляделся и сел.

После первой половины игры в перерыве Иван Пантелеевич зашел в буфет, на
ходу выпил кружку пива, не доел бутерброд с любимым балыком и поспешил на
свое место. "Если он через пять минут не забьет гол этим пищевикам, уйду, -
твердо решил он. - Уйду, пусть не позорит родионовскую фамилию!".

Но прошло десять минут, а Георгий так и не сумел отличиться. "Еще пять
минут подожду и уйду", - мысленно грозился боцман. Прошло еще десять минут,
но Иван Пантелеевич все сидел на своем месте. И вдруг он увидел, как
Георгий принял мяч, прорвался с ним к воротам противника и точным ударом в
левый угол забил гол.

Иван Пантелеевич снова вскочил и вне себя от радости заорал на все поле:

- Правильно, Гошка! Вот как надо бить!

Ему очень хотелось рассказать соседям, что этот мяч забил его сын, Георгий
Родионов. Но почему-то опять на него никто не обращал внимания, и боцман,
обиженный этим, уселся. Все вокруг него кричали, свистели, хлопали.

Водники выиграли, и после футбола отец и сын пошли смотреть кинокартину с
участием Мэри Пикфорд. За полтора часа боцман Родионов стал болельщиком
футбола и теперь не столько смотрел кино, сколько поучал сына, как нужно
пасовать, как обводить и, главное, как бить по воротам, хотя сам в жизни ни
разу не прикоснулся к футбольному мячу. Уметь бить по воротам Иван
Пантелеевич считал главным, потому что в конце концов это решало исход всей
игры.

Вчера вечером вместе с сыном Иван Пантелеевич был в интерклубе. Сидели в
буфете и ужинали. За соседним столиком расположились иностранные моряки.

- О футболе разговаривают, - сказал Георгий, - с кем-то играли или
собираются играть...

- Вот бы нашим с ними сыграть, - высказал мысль Иван Пантелеевич. - Хотя бы
нашей команде с "Октября".

А сегодня боцман отправился в город, захватив с собой Костю Чижова, и купил
футбольный мяч. Вечером команда "Октября" проводила первую тренировку,
готовясь к встрече с норвежскими моряками.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ.
МЕЖДУНАРОДНАЯ ВСТРЕЧА

"И вот нашли большое поле..." - футбольную площадку в Соломбале около
полуэкипажа. Моряки "Луизы" выставили команду в полном составе -
одиннадцать человек. В нашей команде было всего десять игроков. Я сколько
ни просил, в команду меня не приняли.

- Учеников не брать! - решительно заявил предсудкома. - А вдруг "подкуют",
потом отвечай за вас.

- Да, а Косте Чижову почему можно?

- Чижову уже шестнадцать лет, и он - машинист, а ты - ученик. И не проси,
сказал нельзя, значит, нельзя!

- Ничего, и десять человек сыграют, - сказал Иван Пантелеевич.

Судил международную встречу английский моряк Чарльз Виндгам. На больших
фанерных щитах мы с Костей черной краской написали: "Октябрь" - СССР" и
"Луиза" - Норвегия". Для такого случая боцман Родионов не пожалел ни
фанеры, ни белил, ни краски.

Зрителями были полкоманды "Октября", полкоманды "Луизы" и почти половина
всех мальчишек и девочек Соломбалы. Была здесь и Оля Лукина со своей
подругой Галинкой. Пожалуй, хорошо, что я не попал в команду. Ведь в игре
можно было осрамиться, а тут была Оля.

Я сидел рядом с Иваном Пантелеевичем. Оба мы страшно волновались, глубоко в
душе все же веря в победу нашей команды. На всякий случай у нас был даже
припасен букет цветов, надежно спрятанный в кустах.

- А если наши проиграют, что будем делать с цветами? - тихо спросил я у
Ивана Пантелеевича.

- Отдадим козам, - усмехнулся боцман.

Собственно говоря, у нас было даже два букета. Второй втайне от боцмана я
заготовил для Кости.

Интересно, видел ли Костя Олю?

Игра началась по всем правилам. Футболисты резво выбежали на поле. Капитан
команды "Октября" Павлик Жаворонков обменялся рукопожатием с капитаном
команды "Луизы" Карлом Свенсеном. Свисток - и игра началась.

Костя играл в нападении левого края.

С первых же минут моряки "Октября" бросились в яростную атаку. Они рвались
вперед, к воротам противника, с заветной целью - забить гол, открыть счет.

Норвежцы же начали игру осторожно. Они словно присматривались, оценивали
силы нашей команды.

Иван Пантелеевич не мог сидеть спокойно. Он вскакивал, кричал, снова
садился и снова вскакивал. Мальчишки свистели и гикали, девчонки - редкие
гости на футболе - визжали.

Хотя наша команда настойчиво атаковала, успеха в игре она не имела.

Вначале боцман Родионов радовался. Потом он стал злиться, досадуя на
медлительность наших игроков, и вскоре он уже на чем свет стоит клял всю
команду.

Вратарь команды "Луизы", высокий, настоящий великан, невозмутимо стоял на
своем месте. Казалось, он так уверен в своей защите, что даже и не
собирается участвовать в игре. Вызывающее спокойствие норвежского вратаря
еще больше раздражало Родионова.

В воротах команды "Октября" стоял кочегар Матвеев. Он и в воротах
футбольного поля действовал не хуже, чем у топки.

На стадион пришел Георгий Родионов, сы