ха из окуня.

Наступила ночь. Поднялся туман и скрыл островок и корпуса шхун и ботов.
Хотя мы не верили в чертовщину - в русалок и водяных - и спать нам еще не
хотелось, все же обследование кладбища было отложено до утра.

Сказать по правде, вечер нагнал какую-то непонятную тоску. Как славно бы
теперь спать дома. Мысль о кладе казалась смешной. И уж совсем глупой
представлялась теперь затея остаться здесь жить. Как могла прийти в голову
Косте такая чепуха! Мы съели уху из окуня и остатки сухарей. Что же делать
дальше?

Я знал, что Костя тоже думает об этом. Но оба мы не хотели признаться друг
другу в своей слабости.

Следуя поговорке "утро вечера мудренее", мы молча улеглись спать.

В палатке стоял полумрак. Через многочисленные дырочки ветхого паруса
заглядывала бледная ночь. Тянуло холодом. Не спалось. Лежать было скучно.

Я взглянул на Костю. Он тоже не спал. Его широко раскрытые глаза смотрели
вверх.

- Скучно, Костя. Тебе хочется домой?

- Нисколечко, - ответил Костя. - Я мог бы здесь десять лет прожить.

- А я мог бы сто лет прожить!

- А я двести!

- А я триста!

- А я пятьсот!

- А я целую тысячу!..

Постепенно усталость начинала одолевать меня. Сквозь сладкую дремоту я
слышал тихий голос Кости, а отвечать уже не хотел и не мог.

...Пробуждение было странным. Вначале я никак не мог сообразить, почему я
сплю в одежде. Утро сейчас или вечер? Почему одному плечу жарко, а другому
прохладно? Наконец, почему одеяло у меня такое жесткое и нет у него
конца-края?

Во сне я видел елку, увешанную сладкими медовыми пряниками...

Над головой весело прощебетала птичка. Под одеяло подполз горьковатый, но
приятный дымок от костра.

И тут я все вспомнил. Это не одеяло, а парус; наша палатка рухнула, когда
мы спали. Левому плечу на сырой земле было холодно. Правое плечо через
парусину пригревало солнце. Было не утро, а полдень.

Кости рядом не оказалось. Он хлопотал у костра, раскалывая топором обломки
корабельных досок. На таганах, объятые высоким пламенем костра, висели
котелок и чайник.

Вид у моего приятеля был серьезный, самый заправский вид работающего
моряка. Босой Костя то и дело поддергивал штаны, закатанные под коленями.

Я вылез из под паруса и подошел к костру. От вчерашней грусти не осталось и
следа.

Высоко над бухтой качались чайки. Зелень деревьев и травы на солнце была
яркой, как на картинах. Ласточки с невероятной быстротой стригли
пространство между берегами.

Там, где река поворачивала, в желтом обрыве высушенного солнцем берега
чернели отверстия - гнезда ласточек. Обрыв напоминал географическую карту
бесчисленные узкие трещины - реки, черные кружки гнезд ласточек - города.

Вода была самая малая. Бухта зеленела травой шолей и осокой, и широкими
листьями балаболки. Хорошо, уютно и тихо было на корабельном кладбище. Во
всяком случае, если не десять лет, то несколько дней прожить здесь -
немалое удовольствие! Но тут я вспомнил о том, что есть нам сегодня нечего.
И тоска снова овладела мной, рассеяв лучезарные мысли.

Не замечая меня, Костя разговаривал сам с собой. Он командовал котелком и
чайником, да так громко и грозно, словно в его подчинении находился экипаж
военного крейсера.

- К чему тебе столько кипятку? - спросил я.

- Баню хочу устроить зайцам и медведям. Надо же зверюгам помыться...

Но тут Костя запустил руку в ведро, стоявшее в тени кустарника, и вытащил
за жабры серебристую красноглазую сорогу.

Так вот зачем нужен кипяток! Сегодня на завтрак у нас будет уха.

Я похвалил друга, а Костя в это время, торжествуя. вытащил из ведра
большеротую упрямую щуку. В ней было по меньшей мере фунтов пять. Кроме
того, в ведре плавали два фунтовых язя, два окуня и кое-какая мелочь -
ерши, подъязки, сорожки.

Рано утром, страдая бессонницей, как говорил он сам и как обычно говорят
бывалые, пожилые люди, Костя вышел из палатки. Ему пришла мысль половить
рыбу. С борта "Молнии" он закинул удочки, а с обрывистого берега опустил
донницы и жерлицы, наживив на них мелкую рыбешку.

Разумеется, на рыбалке с дедом я видывал и побольше добычи, но никогда мне
еще не приходилось так радоваться рыбацкому счастью. Было только досадно,
что поймал рыбу Костя, а я в это время спал.

Завтрак у нас был богатейший. Не хватало лишь хлеба, но мы привыкли дома
сидеть без хлеба по нескольку дней. Зато соли было вдоволь - мы насобирали
ее на пристани в гавани за день до отплытия в экспедицию. Там во время
погрузки рассыпали мешок.

Позавтракав, мы столкнули шлюпку на воду и отправились осматривать
заброшенные суда. Хороший сон, сытный завтрак и теплый солнечный день
подбодрили нас. Мы не сомневались, что найдем клад.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
НАШЛИ

На первом боте мы лишь перемазались в саже и ничего интересного не нашли.

Бот был погорелый. Может быть, он горел в море, возвращаясь из дальнего
рейса. Искры сыпались с бортов и с шипеньем гасли на волнах. Если была
осенняя темная ночь, зловещее зарево с ужасом наблюдали с берега жители
поморских посадов и становищ. Если стоял ясный день, море курилось черным
ползучим дымом.

Осматривая старые суда, забираясь на мачты, заглядывая в трюмы и кубрики,
можно было представить множество разнообразных историй, загадочных,
страшных и веселых.

Хозяин красавицы шхуны "Белуха", наверно, был богачом. Он плавал в море без
всякой цели, гулял по волнам, предпочитая их иногда Троицкому проспекту.
"Белуха" была маленькой плавающей дачей.

А вот на этом боте люди работали, спуская за вахту по семь потов. Бот и сам
походил на измученного терпеливого труженика. Когда он плыл в Архангельск,
в трюмах лежала рыба или поваренная соль. Когда бот выходил из порта в
море, он вез для поморов всякую хозяйственную утварь.

Хозяин этого бота был скряга и живодер. Сам он ходить в море боялся. Старый
бот мог в каждом рейсе развалиться; он давно отслужил, что ему полагалось.

Капитан на боте был старый помор, не знавший страха. Ему все равно, где
умирать - в избе на полатях или в море под волной. Матросов он гонял, как
пес кошек. "Я работал, - кричал он, - работайте и вы!" Может быть, этого
капитана матросы сбросили за борт. Бывали такие случаи...

Зато капитана со зверобойного судна матросы, должно быть, любили. Это был
добродушный человек, отважный мореход и охотник.

Он первым спускался на лед к лежке морского зверя и багром укладывал
первого тюленя. С его легкой руки начинались хорошие промысловые дни.

Надо думать, на "Промышленнике" был славный парень-кок. По уверению
команды, он умел из топорища варить суп, из речного песка раскатывать
пироги и пел забавные песенки.

И вся команда этого судна состояла из смелых и трудолюбивых зверобоев - в
море, весельчаков и бездомников - на берегу.

На одной шхуне в каюте мы заметили в двери несколько маленьких круглых
отверстий. Это были следы от пуль. Одна пуля застряла в доске. А на полу
так и остались несмытыми пятна крови.

Конечно, мы сразу же сочинили самый страшный рассказ о нападении на шхуну
морских разбойников.

Но вот осмотрены все корабли. А трубинское сокровище не найдено. Все наши
поиски оказались напрасными.

Снова день подходил к концу. Нужно было возвращаться домой.

И вновь тоскливые мысли напали на нас.

- Может быть, шхуна с кладом затонула, - сказал я. - Может быть, сундук
лежит в трюме вот этого судна.

Шлюпка покачивалась у шхуны с высоко поднятой кормой и обломанным рулем.
Большая часть корпуса шхуны была под водой.

- Да, все перерыто, - ответил Костя, оглядывая бухту. - Остались утопшие да
баржи. Баржи новые, на них даже лягушек не найдешь. А в трюмы утопших не
попасть... Ладно, поедем домой! Только ты не говори, куда ездили... Дурачки
мы с тобой, Димка! Это только в сказках клады находят.

- А бывает и не в сказках.

- Вранье! Не бывает. Никаких кладов больше не буду искать. Ищи один. Я на
фронт побегу, к красным. Теперь фронт близко, красные наступают.

Не спеша мы поплыли по бухте к нашему лагерю. У крутого, стеной уходящего в
воду берега стояла небольшая баржа. На носу баржи было написано "Лит. В".

Что-то знакомое мелькнуло в моей памяти. Где я видел такую же странную
надпись?..

И тут я вспомнил чистку котлов на "Прибое", ветреный осенний день,
машиниста Ефимыча, открытые кингстоны.

- Костя!.. Костя, посмотри, та баржа... помнишь?

- Помню. Зачем ее сюда привели? Она совсем новая и целая.

- Давай посмотрим!

Не раздумывая долго, мы забрались на баржу и принялись за осмотр ее.

Дверь каюты и люковая крышка трюма были заколочены гвоздями. Но у нас был
топор. Отогнув гвозди у двери, мы спустились в маленькую каюту, где обычно
на баржах живут шкипер и водолив.

Маленькая дверца, которая вела из каюты в трюм, была заперта на внутренний
замок. Сколько ни старался Костя открыть дверь лезвием топора, она не
поддавалась. Тогда он обухом топора выбил одну нижнюю доску. Доска
отскочила, но сразу же во что-то уперлась.

Костя просунул в щель руку. Мучимый любопытством, я замер в ожидании.

- Что-то железное, - шепнул Костя, - и деревянное. Кажется, ружье...

- Ну-ка дай, Костя, посмотреть!

Просунув руку в щель, я ощутил холод смазанного железа и гладкую,
полированную поверхность дерева. Насколько было возможно, я протягивал руку
все дальше. Там были два приклада, три... четыре...

Признаться, мы здорово перепугались. А вдруг здесь, на кладбище, кто-нибудь
есть!

- Пойдем посмотрим, - шепотом предложил Костя. - Если кто тут есть, надо
тикать.

Мы выбрались из каюты и осмотрели всю баржу. Нигде ничего подозрительного
не заметили.

Снова спустившись в каюту, мы выбили еще одну доску. Костя зажег спичку.

Десятки винтовочных затыльников, густо покрытых маслом, смотрели на нас
глазками шурупов.

- Вот так клад!

- Что же нам делать, Димка?

- Не знаю.

- Нужно посмотреть трюм с палубы. Гвозди у трюмного люка были крепкие и
большие, настоящие барочные. Топору они не поддавались. Мы исцарапали руки
и облились потом, прежде чем открыли крышку. Под крышкой лежал двойной слой
просмоленной парусиновой прокладки.

Трюм баржи был заполнен ящиками с патронами. Удивленные, мы долго молчали.
Что же делать нам с этакой находкой?

- Заявить? - Костя вопросительно взглянул на меня и, не дожидаясь ответа,
сказал: - Ни за что на свете!

- Что же будем делать, Костя? Так и оставим?

- Если бы у меня был отряд, всех бы вооружил!

- Костя, а если бы нам взять по одной? Пригодятся, когда на фронт побежим.

- Возьмем по две и спрячем, а остальные все в воду. Чтобы белым не
досталось!

Мы вернулись в лагерь. Мне было жалко топить винтовки и патроны. Может
быть, пригодятся. И тут я вспомнил: оружие нужно архангельским большевикам.

- Какие мы с тобой болваны, Костя! - крикнул я. - И как мы сразу не
догадались... Нужно об этом сказать Николаю Ивановичу.

Костя даже подпрыгнул и щелкнул себя в лоб: голова дубовая! Как он сам не
догадался!

- Нужно увести баржу в другое место, - сказал я. - Кто-то о ней знает.

Однако вдвоем мы не смогли даже и пошевелить плавучий склад оружия и
боеприпасов.

Пришлось закрыть люк и двери и покинуть баржу. Нужно было скорее ехать в
город. Кое-как мы промаялись до рассвета. Спать не могли. Кто же сможет
спать, пережив такое удивительное приключение!

Когда солнце вылезло из-за верхушек деревьев, мы залили костер, подняли
парус и поплыли, держа курс на Архангельск.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
ОРУЖИЕ ЕСТЬ!

Когда мы прибежали к Николаю Ивановичу и сообщили о находке, нам не
поверили.

Мы рассказывали торопясь, захлебываясь и перебивая друг друга.

- Все шхуны старые престарые, а баржа эта новенькая. Зачем такая баржа на
кладбище стоит... Тут я и говорю Димке.

Костя перевел дух и взглянул на меня. А я не выдержал:

- Стой! Ведь это я тебе, Костя, говорю "Помнишь, Костя, та самая баржа..."

Николай Иванович сидел у стола, расчесывал своп пышные седые усы
гребеночкой и, должно быть, думал, что мы с ума сошли или вычитали всю эту
нелепую историю в книжке. Он чуть заметно улыбался, но не останавливал нас.
Давайте, мол, рассказывайте для развлечения, пока время есть. Забавно! Вот
ведь какие штуки можно в книге вычитать! Ребята - они ребята и есть.

На кровати лежал человек, которого мы раньше не встречали. Он лежал, не
сняв пиджака, закинув ноги на стул, чтобы не запачкать одеяло. Николай
Иванович называл его товарищем Королевым.

Королев курил, смотрел в потолок в одну точку и, наверно, что-то обдумывал.
Потом он стал посматривать на нас и прислушиваться. Наконец он даже присел
на кровати.

- Тогда я схватил топор, - с жаром рассказывал Костя, - да ка-а-ак ахну по
двери! Доска так и вылетела...

- Я туда руку запустил и...

- Да подожди ты, Димка' Дай по порядку... Вот не поверите, смотрю -
винтовка. Спросите у Димки...

Мы замолчали - что скажет на это Николаи Иванович?

- Постойте, ребята, а какая это баржа? - вдруг спросил Королев. - На ней
написано что-нибудь? Ну, название есть?

- Названия никакого нету, - покачал головой Костя. - А написано на носу
только желтыми буквами...

- "Лит. В"! - добавил нетерпеливо я.

Мне все казалось, что Костя рассказывает чересчур медленно. Тянет и тянет!

- Да, "Лит. В", - подтвердил Костя. - Мы только никак не могли отгадать,
что это за "лит" такое.

- Эх, черт возьми! - вскричал Королев так, что мы даже испугались. - Да
ведь это же та самая баржа!

Он схватил Костю в охапку и закружил его. Потом так же схватил меня и
поднял до потолка.

- Нет, неужели этот Прошин правду писал?.. Николай Иванович, принеси-ка мне
мою зеленую папку.

Ошеломленный механик выбежал из комнаты. Он вернулся с канцелярской папкой,
завязанной тесемками.

Королев порылся в папке и вытащил вчетверо сложенный листок бумаги.

- Да-да, да да... - повторял он, читая про себя. Потом он передал письмо
Николаю Ивановичу. - Видите, видите, ясно сказано "Литерная В находится в
надежном месте". По правде, я не очень верил этой записке. Прошин писал ее
в тюрьме. Но только его так измучили, что бедняга не выдержал... помешался.
Помнишь, Николай Иванович, я говорил тебе об этом... А кроме того, я плохо
знал этого Прошина. Могла быть провокация. А теперь можно предполагать...

...Вероятно, в тот самый день, когда был потоплен "Прибой", моторист Прошин
заметил одиноко плывущую по Двине баржу. По осадке легко было определить,
что баржа с грузом. Обнаружив в барже винтовки и патроны, Прошин
отбуксировал ее своим катером на кладбище кораблей. По возвращении в
Архангельск он был арестован. И тайна оружия ушла с ним в тюрьму.

Зимой Королев получил от Прошина записку, но подпольщикам уже было
известно, что моторист после допросов и пыток сошел с ума.

Так вот как попала баржа на корабельное кладбище! Конечно, Прошин не указал
места, опасаясь, что записка может попасть в руки тюремщиков. Кроме того,
он, может быть, надеялся, что его скоро освободят.

- А что же вы там делали, на этом кладбище? - неожиданно спросил Николай
Иванович.

Было немножко стыдно и смешно признаваться и рассказывать о поисках клада.

Николай Иванович и Королев долго смеялись и хвалили нас. Потом Николай
Иванович угостил нас чаем, и мы отправились домой счастливые и веселые.

Спустя три дня мы снова поплыли на кладбище кораблей. Когда наша "Молния"
вышла на широкую реку, Костя сказал.

- Смотри лучше, они должны быть тут!..

На реке было тихо. На востоке ровный бледно-розовый восход солнца предвещал
ясную и безветренную погоду. Поеживаясь от ночной прохлады, Костя
неторопливо греб и напевал.

Нас ни в чем нельзя было заподозрить: в шлюпке лежали удочки и донницы,
банка с червями-наживкой и сачок. Обычное дело - ребята поехали ловить рыбу.

На середине реки я заметил две лодки.

Костя трижды поднялся со скамейки во весь рост. Это был условный знак -
"свои".

Верст пять мы плыли одни, не сближаясь с лодочниками, направлявшимися также
на корабельное кладбище. Три лодки, плывущие вместе, могли вызвать
подозрение.

Только когда Архангельск скрылся за поворотом реки, мы подплыли к лодкам и
поздоровались с подпольщиками. Среди них был знакомый уже нам Королев.
Николай Иванович на кладбище не поехал. Во-первых, он был уже стар, чтобы
работать на разгрузке, а во-вторых, ему нельзя было покинуть свою паровую
шаланду.

Королев на этот раз надел не пиджак, а синюю матросскую куртку.
Широколицый, загорелый, он и в самом деле походил на архангельского моряка.
И только разговор выдавал его: он говорил чисто, гладко - по-петроградски.

Из предосторожности нам вскоре опять пришлось разделиться.

Мы плыли долго, но ни разу не приставали к берегу.

И вот снова перед нами корабельное кладбище: склоненные мачты шхун, узкий
изогнутый островок, тихая бухта, яркая зелень листьев балаболки.

Меня высадили на островке. Отсюда было видно всю реку до поворотов.

Я должен был наблюдать за рекой и противоположным берегом, пока подпольщики
разгрузят баржу и спрячут оружие в лесу. Если на реке покажется
какая-нибудь лодка или катер, мне немедленно подать условный сигнал
продолжительным свистом.

Костя отправился вместе с Королевым и другими подпольщиками к барже.

В бухте корабельного кладбища было по-прежнему тихо и уютно.

У песчаного мыска на мели игриво плескалась рыбешка, рассыпая на воде
быстро исчезающие круги. Переливчатый птичий посвист долетал из кустарников.

Я лежал на траве, укрывшись за ивовым кустом, зорко всматривался вдаль и
прислушивался. Косте досталось, пожалуй, более интересное дело - показать
подпольщикам баржу и работать с ними. Однако и наблюдать - поручение тоже
не пустяковое. Тут нужно иметь прежде всего зоркий глаз. И уж, ясное дело,
не каждому мальчику можно доверить наблюдение.

Вскоре до меня донесся стук топора и скрип отдираемых с гвоздей досок.
Начали!

Лежать и наблюдать пришлось очень долго. Сколько прошло времени, я не знал,
но только оно тянулось неслыханно медленно, это томительное время ожидания.

Уже солнце стало клониться к берегу, когда я, наконец, услышал
поскрипывание уключин. Это приехал за мной на "Молнии" Костя.

- Закончили! - сказал он. - Поедем. Нужно поесть - и домой!

Все очень устали, и потому было решено немного отдохнуть, прежде чем
отправиться в обратный путь.

Костра не разжигали. Мы поели соленой селедки с хлебом и запили водой из
реки. Конечно, мы могли наловить свежей рыбы, но сейчас об этом некогда
было и думать. Королев прилег на траву.

- Итак, господа Пуль и Айронсайд, ваше дело проиграно, - сказал он,
улыбаясь и играя головкой осыпавшейся ромашки. - Теперь вам только и
остается - насмолить лыжи. Иначе вашим бокам достанется еще покрепче.

Мы знали, что Пуль и Айронсайд - английские генералы, находившиеся в
Архангельске.

- Вот получен последний номер, - продолжал Королев, развертывая перед
товарищами газету. - "Оперативная сводка. На Северо-Двинском направлении
нашими войсками после упорного боя захвачено несколько селений по реке
Северной Двине. Под могучими ударами красных войск союзники и белые
отступают. Во всем Шенкурском уезде восстановлена Советская власть".

- Откуда такая газета? - спросил я Костю.

- Из Москвы.

- Союзники уже, кажется, удирают, - сказал молодой рабочий, который лежал
рядом с Королевым. - Судов много уходит, и все с полным грузом.

- Грабят, - подтвердил другой подпольщик.

- Да, грабят, - кивнул Королев. - Но ничего, землю-то русскую им с собой не
увезти. Они тут хотели навсегда остаться, колонией наш Север сделать. Не
выгорело! И не выгорит никогда!

Из разговоров подпольщиков мы узнали, что найденными винтовками будет
вооружен отряд архангельских рабочих, который начнет боевые действия с
приближением частей Красной Армии к городу.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
В ПОГРЕБЕ

Наступила зима. Англичане и американцы еще осенью, вслед за французами,
оставили наш город. Темными ночами уходили пароходы с войсками.

В Архангельске теперь оставались белогвардейцы во главе со с