жде на спасение.

Шлюпка, в которую попал кочегар Джемс, была спущена последней. Как она
оторвалась от борта погибающего судна - этого не смог бы сказать ни один из
оказавшихся в ней моряков. Просто чудо, что шлюпку не ударило волной о борт
"Гордона".

Но это еще не было спасением. Шторм не утихал. Волны бросали маленькое
суденышко из стороны в сторону. Люди видели себя то на высокой страшной
горе, то вдруг оказывались словно в глубокой пропасти между такими же
горами волн, готовыми вот-вот сомкнуться над шлюпкой.

В шлюпке было пять человек. Люди еще не успели прийти в себя и узнать друг
друга, как почти рядом, где-то в волнах, послышался жалобный прерывистый
крик, заглушаемый ревом шторма:

- По-мо-ги-те!

Боцман Броун, сидевший у руля, резко повернул шлюпку. Нужно было спасти
человека.

- Это Дрейк, ну его к черту! - злобно прошептал стюард Харлей.

Но штурман Дрейк уже ухватился за борт шлюпки. Рискуя жизнью. Джемс, боцман
Броун и китайчонок Ли втащили бесчувственного штурмана в шлюпку. В эту
минуту они словно забыли, что для них Дрейк был самым ненавистным
человеком. А возможно, они думали, что после спасения он изменится. Кто
знает, о чем они думали и вообще думали ли они в эти минуты?

Стюард знал: запас продовольствия на шлюпке настолько скуден, что его
хватит на пять человек едва ли на сутки. В другой обстановке стюард
посмеялся бы над человеком, который называет три банки консервов и
крохотный ящик с сухарями "запасом продовольствия". Шестой человек - лишний
рот - только уменьшит нормы. Кроме того, Харлей отлично знал характер
штурмана Дрейка: не дай бог, если Дрейк захватит продукты в свои руки.
Потому стюард ничуть не обрадовался, когда в шлюпке появился шестой человек.

А между тем раньше на пароходе штурман Дрейк и стюард Харлей не были
врагами. Они, конечно, не были и друзьями. Просто буфетчик боялся штурмана
и прислуживал ему не менее усердно, чем капитану. Ведь Алан Дрейк был сыном
одного из компаньонов пароходной компании, которой принадлежал "Гордон".

Пока штурман лежал на дне шлюпки без сознания, люди продолжали бороться со
штормом. Они не выпускали из рук весел: окажись шлюпка без движения и
управления, гибель наступила бы в ту же минуту.

Маленький Ли тоже работал веслом, и ему было особенно тяжело. Его руки,
правда, привыкли к постоянной работе, но в них не было силы. Руки
одеревенели и вспухли, из пальцев и ладоней сочилась кровь. Мальчик с
трудом поднимал и опускал тяжелое весло.

Однажды у него мелькнула мысль, что лучше выпустить весло и выброситься из
шлюпки. Но через секунду он снова поднимал и опускал весло, стараясь каждый
раз хоть чуточку двинуть шлюпку вперед.

Другие моряки тоже гребли почти уже бессознательно. Им тоже иногда
казалось, что все это бесполезно, напрасно - развязка лишь затягивается на
минуты, на секунды. Несколько часов борьбы в нечеловеческом напряжении
измучили людей. На них не было сухой нитки. Обессиленные, потерявшие всякую
надежду на спасение, люди каждую минуту были готовы прекратить
сопротивление.

Самым выносливым и настойчивым оказался боцман Броун. Правда, он не греб, а
сидел на корме, управляя шлюпкой, но и ему приходилось не легче, чем
остальным.

Броун был опытным, видавшим виды моряком. Пожалуй, он меньше других боялся,
что вот-вот наступит смерть, и в то же время он держался за жизнь более
цепко и упорно, чем кто-либо другой.

Последняя шлюпка была спущена с "Гордона" около девяти часов вечера. Целую
ночь моряки боролись с разъяренным океаном. Они потеряли всякое
представление о времени. И вечер, и начало ночи, и рассвет - все было
одинакового серого цвета, как обычно в Северном океане. Низкие тучи сплошь
закрывали небо и давили на океан, словно хотели его усмирить, задушить.
Ветер безумствовал, вздымая вокруг шлюпки громады волн.

"Только бы дотянуть до утра, - думал Броун, - а там решится: жизнь еще хоть
на некоторое время или смерть".

С наступлением утра шторм мог утихнуть. На это и надеялся боцман. Но если
океан не угомонится, значит, их мучения продлятся еще сутки, а может быть,
и больше. Тогда силы окончательно иссякнут и наступит конец.

Утро оправдало надежды Броуна. Тучи поднялись, и ветер ослаб. Волны были
еще огромные, но уже не злые, без гребней. Стало светло, и когда шлюпка
поднималась на вершину волны, Броун мог осматривать горизонт.

Спустя полчаса он разрешил стюарду Харлею и Ли оставить весла и отдыхать.
Матрос Парсон пересел к рулю.

Пришел в себя штурман Дрейк. Он приподнялся, ощупал карманы, оглядел всех,
кто был в шлюпке, и спросил о капитане. Оказывается, вначале он был в одной
шлюпке с капитаном. Только сейчас Дрейк вспомнил, как их шлюпка
перевернулась. Он оказался в воде и с того момента больше ничего не помнил.

- Что ж капитан... - сумрачно сказал Броун, - о покойниках плохо не
говорят. Моряк он был хороший, ему там место найдется. - И боцман мельком
взглянул на небо.

- Где-то будет наше место? - с горькой усмешкой заметил матрос Парсон. -
Вряд ли наша доля будет лучшей. Никто не отозвался на мрачные предположения
матроса. Все понимали, что будущее не обещает ничего хорошего.

Людей одолевала усталость. Съежившись от холода, стюард и Ли дремали.

- Можно бы перекусить немного, - сказал боцман, и все вспомнили, что они
давно ничего не ели.

- А что есть? - спросил Дрейк.

Он нашел консервы и сухари, второпях захваченные с парохода стюардом.

- С таким запасом и на берегу недолго продержишься, - сказал Дрейк,
вспарывая одну из банок ножом.

Раскрыв банку, Дрейк, не обращая внимания на других моряков, стал быстро
поедать консервы. Когда боцман протянул к консервам руку, банка на две
трети уже была опустошена.

- Доедайте, - покровительственно сказал Дрейк. - А этим можно и не
оставлять. - Он показал глазами на стюарда и Ли, спавших крепким сном.

Ни Джеме, ни боцман, ни матрос Парсон не были удивлены поступком Дрейка.
Они хорошо знали натуру этого человека и все таки возмутились. Кочегар
Джеме подумал "Если штурман будет так делать и впредь, то он может
оказаться там, откуда он попал в шлюпку". Боцман осуждающе взглянул на
Дрейка. А простодушный Парсон почти не возмутился. Он привык видеть в
Дрейке хозяина парохода, а теперь видел в нем хозяина этой шлюпки, и этих
консервов, сухарей, и этой маленькой банки с пресной водой.

Ветер совсем стих. Тучи рассеялись. Крупная мертвая зыбь плавно подымала и
опускала одинокую шлюпку.

Когда стюард Харлей проснулся и не обнаружил возле себя консервов и
сухарей, он поднял скандал. Он набросился на Джемса и Броуна, требуя
возвратить "запас".

- Успокойся, Харлей, - сказал штурман. - Эти консервы с "Гордона", они не
твои, и распоряжаться ими буду я.

Тревожно и томительно прошел первый день. Люди почти не разговаривали. Все,
кроме Дрейка, поочередно садились за весла, чтобы поддерживать движение
шлюпки в одном направлении.

Ночью была открыта вторая банка с консервами. Дрейк сделал это втихомолку,
когда измученные голодом и работой боцман, кочегар и мальчик спали. Он дал
немного консервов стюарду и матросу Парсону.

На следующий день кочегар Джеме потребовал, чтобы третья банка и сухари
были разделены поровну между всеми моряками.

- Вы забываетесь! - зло ответил ему Дрейк.

Возмущенный кочегар встал с банки, намереваясь силой получить консервы. Но
в ту же минуту штурман вытащил из кармана пистолет.

Консервы из третьей банки были съедены Дрейком. Небольшой кусочек мяса
получил лишь стюард.

Прошла еще одна ночь. Третий день скитались по океану голодные, изможденные
моряки. Когда Дрейк доел остатки сухарей, ни с кем не поделившись,
озлобленный Джеме решил ночью свершить суд: выбросить Дрейка из шлюпки.

Но выполнить это решение ему не удалось. Англичане были спасены моряками
"Октября".

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
МАЛЕНЬКИЙ РАБ

"Октябрь" продолжал поиски. Предполагалось, что еще одна шлюпка с "Гордона"
должна быть в море.

Наступило время обеда. Костя, хотя и был машинистом и жил отдельно от нас,
обычно приходил обедать в наш кочегарский кубрик.

- Павлик, - сказал я радисту Жаворонкову, - позовите в наш кубрик того
китайского мальчика.

- А что вы будете с ним делать? Он же ни слова по-русски не понимает.

- Мы с ним вместе будем обедать, - сказал Костя. - А потом покажем ему наш
пароход.

Радист ушел и долго не возвращался. Наконец он появился, держа за руку
маленького китайца. Ли немного упирался, он казался испуганным.

- Уил ю стэй энд дайн ми! - проговорил радист, увлекая Ли к столу.

Китаец, вероятно, подумал, что над ним хотят подшутить, и стал упираться
еще сильнее.

- Что вы ему сказали? - спросил я радиста.

- Я сказал: "Останьтесь с нами пообедать!"

Кочегар Матвеев засмеялся:

- Ты ему, Павлик, попроще объясни. Он не привык, чтобы к нему так деликатно
обращались.

- А я больше никак не умею, - пожал плечами Жаворонков. - В словаре об
обеде только так написано.

- Ты ему по-матросски скажи. У них матросы совсем не так говорят, как в
словарях и в книгах пишется. Покажи просто на миску и скажи: ешь, дружище!

Павлик Жаворонков показал на миску с жирным супом и что-то сказал
китайчонку. Потом он сам сел за стол вместе с нами и указал Ли его место.

Очевидно, Ли не был против обеда.

- Садись, дорогой, садись, - дружелюбно сказал Матвеев и подвинул миску на
край стола. - Видно, здорово тебя запугали на вашем судне!

Ли, конечно, не понимал, что сказал кочегар. Но вдруг он быстро подошел к
столу, взял миску двумя руками и отошел к двери. Там он присел на корточки
и собрался есть.

Мы никак не могли сообразить, почему он так сделал. Жаворонков взял Ли за
руку и насильно усадил его за стол. Мальчик что-то говорил.

- Почему он сел у двери? - спросил Илько.

- Он говорит, что на "Гордоне" никогда не ел за столом, - объяснил радист.
- Буфетчик не позволял.

На вопросы Жаворонкова Ли отвечал тихо и односложно, то и дело поглядывая
на дверь. Казалось, он каждую минуту готов был вскочить и убежать.

Но даже по коротким ответам китайца, которые нам тут же переводил радист,
можно было понять, какой тяжелой была жизнь Ли. На "Гордоне" он прислуживал
капитану и штурманам в салоне во время завтрака, обеда и ужина. Кроме того,
он чистил хозяевам одежду и обувь, помогал буфетчику, мыл посуду, делал
уборку в салоне и в каютах. С самого раннего утра и до ночи он был на ногах.

- Почему же он не ушел с парохода? - спросил я.

- Куда же он пойдет! - ответил Жаворонков. - У него нет родных, а на берегу
он просто умрет в голоду. Он говорит, что в Англии есть много китайцев, и
всем им живется несладко.

- Уот из юр кэнтри? - спросил Жаворонков. - Где твоя родина?

Ли, не понимая, покачал головой. Он знал, что родился в Англии, но плохо
помнил своих родителей. Раньше у него было другое имя, но на судне его
прозвали Ли. В Англии так зовут многих китайцев, хотя у них совсем другие
имена. О Китае Ли знал только, что это очень большая страна и что она
находится где-то очень и очень далеко.

- Ну, мы еще побеседуем потом, - сказал Павлик и ушел.

Мы знаками позвали Ли на палубу. Но едва мы вышли из кубрика, как к нам
подошел англичанин - буфетчик Харлей. Он стал что-то кричать и схватил Ли
за плечо. Мальчик съежился и умоляюще смотрел на стюарда.

- Оставьте его! - крикнул Костя, подскочив к буфетчику.

Но Харлей не обратил на Костю внимания, а с силой рванул за плечо Ли и
толкнул его. Он кричал, упоминая Дрейка. Очевидно, Ли должен был идти к
английскому штурману.

Потом буфетчик замахнулся и ударил Ли по затылку. Китаец даже не вскрикнул,
хотя удар был сильный. Зато мы кричали в один голос, а Костя даже ухватил
Харлея за руку.

На наш крик со всех концов стала сбегаться команда.

- Он бьет этого мальчика! Он ударил его! - захлебываясь, рассказывали мы
нашим морякам.

Возмущенные матросы, кочегары, машинисты "Октября" окружили стюарда. Среди
них был и кочегар Бобин.

Нужно сказать, что после ссоры со мной и после разговора со старшим
механиком Бобин изменился. В команде нас, учеников, очень любили, и потому
поступок Бобина был всеми осужден.

Сейчас Бобин стоял ближе всех к стюарду и, сжав кулак, угрожающе говорил
ему:

- А если я тебе так вдарю?! Хочешь? Вдарю, и ничего со мной не сделаешь! По
всем международным правилам вдарю!

Подошел Николай Иванович и спросил, в чем дело. Он попросил позвать Павлика
Жаворонкова и, когда тот явился, сказал ему:

- Напомните этому англичанину, что он находится на советском пароходе и за
хулиганство будет отвечать по советским законам!

Стюард, боязливо сторонясь наших моряков, сказал:

- Этот мальчишка наш. Его хозяин - мистер Алан Дрейк.

- Мы не признаем хозяев у людей, - ответил Николай Иванович. - Переведите
ему: кто еще заденет мальчика хоть пальцем, будет на берегу предан суду.

Стюард хотел возразить, но промолчал.

Моряки "Октября" столпись вокруг Николая Ивановича, возбужденно обсуждая
случившееся.

- Бедный мальчонка!

- Так они заколотят его до смерти... Он и так-то еле-еле душа в теле...

- А чего смотрят другие-то англичане!

- Надо его отнять у инглишей, - дрожащим голосом проговорил Илько. Он был
бледен, а глаза горели гневом.

- Где этот мальчик? - спросил Николай Иванович. Я оглянулся, ища глазами
Ли. Но китайца нигде не было. Очевидно, боясь расправы, он поспешил к
штурману Дрейку.

Штурман Алан Дрейк обедал в кают-компании вместе с капитаном, штурманами и
механиками "Октября". Он рассказывал о том, как погиб "Гордон", и как были
спущены шлюпки, и как моряки три дня скитались по океану.

Английским языком хорошо владел лишь капитан Малыгин. Поэтому все
остальные, попросив разрешения у капитана, после обеда разошлись из
кают-компании.

Закончив свой рассказ, Дрейк спросил:

- Вы надеетесь еще кого-нибудь спасти?

- Да, я еще не имею распоряжения о прекращении поисков, - ответил Малыгин.

- Продолжать поиски бесполезно. Напрасная трата времени.

Капитан ничего не ответил. Он почувствовал, что Дрейк хочет поскорее
оказаться на берегу, в Англии. Судьба других его, видимо, нисколько не
беспокоила.

- В самом деле... - начал было англичанин.

- Может быть, нам вообще не следовало выходить на спасение? - с усмешкой
спросил Малыгин.

- Нет, почему же! Я очень признателен вам за эту большую услугу... за мою
жизнь...

- Мы спасли не только вашу жизнь. С двух шлюпок на советские пароходы были
сняты четырнадцать английских моряков.

- Да, я слышал. - Дрейк зевнул и спросил: - Сколько же времени вы думаете
еще быть в море?

- Пока не получу приказания возвращаться, - ответил капитан.

Дрейк снова зевнул, встал и прошелся по каюте. Потом отворил дверь и
крикнул:

- Харлей!

Появился стюард.

- А где бой? Я его не вижу целый день. Некому подать стакан воды. Где он?

- Я сейчас его найду, - сказал стюард и вышел.

Некоторое время капитан "Октября" и штурман "Гордона" молчали. Капитан
хотел подняться, чтобы пойти на мостик, Дрейк остановил его.

- Капитан, если будете в Лондоне, прошу ко мне.

- Благодарю вас.

- Плавать я, конечно, больше не буду. Хватит, пошатался по белому свету.
Это была моя, даже больше - отцовская причуда. Раньше я искал приключений,
острых ощущений, а теперь понял, что все это - глупости, мальчишество.
Роберт, мой старший брат, никуда из Англии не выезжал и живет прекрасно, а
я побывал и в колониальных войсках, и в военном флоте...

- Может быть, вы бывали и в России? - спросил Малыгин и пристально взглянул
на Дрейка. - Помните, в тысяча девятьсот восемнадцатом году...

- Нет, - без тени смущения ответил Алан Дрейк. - Тогда я был в другом
месте. Но это не имеет значения... А вот теперь я что-то вроде надзора,
представитель пароходной компании, в которой состоит мой отец.

- Разве вы не штурман? - удивился капитан.

- Скажу вам откровенно, конечно, нет. Собственно, на "Гордоне" я считался
штурманом-дублером.

- И вахты не несли?

- Между нами, нет. К чему мне быть штурманом? Если вы приедете ко мне...

В этот момент в дверь постучали, и в кают-компанию осторожно вошел Ли.

Дрейк махнул ему рукой.

- Будь за дверью и никуда не уходи... Впрочем, подожди! Нужно почистить
ботинки.

Не стесняясь капитана, Дрейк снял ботинки и швырнул их мальчику. Ли
подхватил ботинки и вышел.

- У вас тоже есть бой, кажется? - спросил Дрейк.

Малыгин отрицательно покачал головой.

- Нет, никакого боя у нас нет.

- Позвольте, но я видел у вас мальчишку. Он не русский, не европеец. Он -
эскимос. Где вы его взяли?

Капитан рассмеялся.

_ Илько? Это ученик из морской школы, практикант.

Забросив ногу на ногу и пуская дым, Дрейк взглянул на Малыгина.

- Послушайте, капитан, хотите обмен? - сказал он. - Мне порядочно надоел
этот китаец, но он хороший бой. Вы даете мне своего эскимоса, а я вам - Ли.

- Вы шутите? - недоумевающе пробормотал Малыгин. Он и в самом деле думал,
что Дрейк шутит.

Но Дрейк самым серьезным образом продолжал:

- Уверяю, вы не прогадаете.

Малыгин вначале возмутился, потом ему стало смешно.

- Может быть, вы мне в придачу дадите? - язвительно спросил он. - Например,
вашего стюарда и небольшое суденышко вашей пароходной компании?

Дрейк понял, что советский капитан посмеивается над ним. Он посмотрел на
капитана, потом перевел взгляд на свою ногу в носке, которой он вырисовывал
в воздухе вензеля.

- Вы шутите надо мной, капитан, - сказал Дрейк.

- А я решил, что вы шутите, - ответил Малыгин.

- Я серьезно, - сказал Дрейк.

- А если серьезно, то лучше не будьте... дураком и мерзавцем! - последние
слова Малыгин произнес по русски и затем добавил по-английски: - Илько -
гражданин Советского Союза!

И капитан вышел из кают-компании

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
ДЕВЯТЬ БАЛЛОВ

На следующий день утром Пав тик Жаворонков передал капитану радиограмму с
предписанием следовать в порт.

"Октябрь" взял курс на Архангельск.

Англичане и маленький китаец настолько занимали наши мысли, что я почти
забыл о Грисюке. Да он и сам редко выходил на палубу. "Ладно, - думал я, -
придем в Архангельск, и я поведу Грисюка домой. Какой это будет у нас
желанный гость! Вот обрадуются мама и де душка! И обо всем его расспросят".

Ли мы видели редко. Должно быть, ему здорово попало от Дрейка, и он теперь
боялся с нами встречаться. Когда кто-нибудь из команды подходил к нему, он
пугливо убегал.

Погода наладилась. Даже в океане чувствовалось наступление лета. Солнце уже
нагревало палубу, горело в медных поручнях, яркими отблесками играло в
волнах.

Мы сидели на палубе и разговаривали.

- Правильно сказал Илько, - заметил Костя. - Этого китайчонка надо бы
отнять у инглишей, а потом отправить в Китай. Ему там будет лучше.

- Сейчас в Китае война, - сказал Жаворонков. - Китай хотят сделать
колонией. Ему бы у нас, в России, остаться. Только, наверное, англичане не
согласятся его оставить. Этот штурман, этот Дрейк...

- А какое дело Дрейку? - спросил с возмущением кочегар Матвеев. - Разве он
купил мальчишку? У него нет никаких прав!

- Нужно обо всем этом рассказать капитану. Он в Архангельске посоветуется с
кем нужно и все устроит.

- Надо сказать Ли, что у нас он будет учиться. А когда вырастет, то поедет
в Китай.

- Может быть, тогда в Китае тоже будет Советская власть, - предположил
Костя. - Правильно. Но где он, этот Ли?

- Он боится выходить, - сказал Жаворонков. - А вообще-то он забавный. Я ему
читаю стихи "Горит восток зарею новой...", а он меня спрашивает: "Восток -
это Чайна?" - "Да, - говорю, - Чайна, Китай и еще много других стран". Он
смотрит на меня так жалобно и говорит: "Попроси капитана, пусть он свезет
Ли в Китай!" Я ему сказал, что это очень далеко и совсем нам не по пути. Он
и загрустил...

...К вечеру опять посвежело. Поднимался ветер. Он дул, как говорят моряки,
в скулу. Море уже волновалось, но пока казалось, что оно только играет.

Такая коварная игра знакома опытным мореплавателям. Недаром боцман И