енщина, - ответил Карцев.
   - Распусти долевые по метр семьдесят, а поперечные по шестьдесят... Я
их знаешь сколько на своем веку переделал?..
   И Карцев отрезал долевые по метр семьдесят и поперечные  по  шестьде-
сят, и мысли его путались, перескакивая с одного на другое,  и  на  душе
было паршиво и тягостно. А еще Карцев боялся, что сидящий  рядом  старик
плотник окажется этаким народным балагуром-умельцем и будет беспрестанно
сыпать философскими сентенциями вроде: "Бог дал - бог взял..." и "Не бо-
ись, паря, все там будем..." - и советовать, советовать, советовать, как
гроб делать, потому что он этих гробов на своем веку видимо-невидимо пе-
ределал. Он же об этом еще в самом начале сказал.
   Но старик молчал, покачивая больную руку, и только один раз  попросил
Карцева, чтобы тот дал ему прикурить. И это было  очень  хорошо,  потому
что Карцев уже до краев был переполнен горечью и смятением и любое неос-
торожное движение могло расплескать эту горечь на удивление  посторонним
людям, ничего про Карцева не знающим...
   - Все... - сказал Карцев и воткнул топор в остаток доски.
   - И ладно, - кивнул головой старик.
   Карцев вынул из кармана двадцать рублей и протянул их старику плотни-
ку.
   - Это за что? - спросил спокойно плотник, и Карцев увидел, что  глаза
у старика удивительно синие.
   - За доски, - ответил Карцев.
   - Им в базарный день пятерка красная цена, - презрительно сказал ста-
рик и пнул ногой обрезок доски.
   - Ну так, вообще... За все.
   - Вообще мне не надо, - сказал старик и встал. Но если ты желаешь,  я
в церкви свечку поставлю и помянуть попрошу. Как звали?
   - Вера.
   - Желаешь?
   - Желаю...
   - Давай, - сказал старик и протянул за деньгами здоровую руку.
   Было уже совсем темно. Карцев поднял задний борт.
   - Может, переночуете? - спросил следователь. - А то ваш шофер  совсем
расклеился. Как он в  таком  состоянии  полтораста  километров,  да  еще
ночью, осилит? Оставайтесь, мы вас обоих устроим...
   - Осилит, - ответил Карцев и сел за руль.
   Человечков безропотно занял место справа и бессильно откинулся на по-
душку сиденья.
   - До свидания, - сказал Карцев следователю.
   - Если будут нужны какие-нибудь уточнения, звоните, - сказал следова-
тель. - Акты экспертизы и вскрытия мы еще вчера выслали.
   - Хорошо, - сказал Карцев, не понимая, для чего  ему  все  это  нужно
знать.
   - На больших оборотах задний мост шуметь начинает, - сказал  Человеч-
ков.Но вы на это внимания не обращайте. Он давно шумит, и ничего ему  не
делается...
   - Разберусь, - сказал Карцев и выехал со двора.
   Черные улицы Приозерска были слабо тронуты желтым пунктиром  фонарей.
Карцев прислушивался к двигателю и искал левой  ногой  кнопку  включения
фар. И когда он наконец нашел и нажал ее, улицу  пронзил  жесткий  белый
веер света. Желтые фонари сразу взметнулись в темное  небо  и  перестали
принадлежать улицам. Встречных машин не было, и Карцев вел свой одинокий
грузовик посередине проезжей части, никого не предупреждая миганием  фар
на поворотах и перекрестках...
   Васю Человечкова бил озноб. От него пахло нашатырным  спиртом  и  ва-
лерьяновыми каплями.
   - Я такого никогда не видел... - сказал он и зажал руки между коленя-
ми. - У нас в прошлом годе умерла бабушка. Мы ее в Тихвин хоронить езди-
ли. И я ничего... Только жалел очень. А тут...
   Вася зажмурился, вынул из колен руки и сжал лицо ладонями.
   - Ладно тебе, - сказал Карцев, теряя последние силы.
   - На такое человеку смотреть невозможно!.. - выкрикнул Вася и забился
в угол кабины.
   - Ладно тебе... - устало  повторил  Карцев  и  затормозил  у  витрины
"Гастронома". - Посиди. Я еды какой-нибудь куплю на дорогу. Ты  что  лю-
бишь?
   Человечков посмотрел на него, отвернулся и ничего не ответил.  Карцев
вздохнул и вылез из кабины. В магазине Карцев купил пол-литровую бутылку
водки, колбасы, хлеба и банку маринованных огурцов. Постоял,  подумал  и
купил бутылку лимонада. Для Васи.
   Карцев был последним покупателем, и не успел он дойти до машины,  как
свет в витринах погас, из магазина вышла женщина и стала вешать на двери
большой амбарный замок.
   - Это вам просто повезло, - сказал Вася. Он был обрадован возвращени-
ем Карцева и засуетился, освобождая место для свертков.
   Карцев встал на подножку и заглянул в кузов. Доски гроба неясно беле-
ли в темноте, и Карцев почувствовал, как к запаху свежего сена  примеши-
вается сладковатый жирный запах гниения. В какую-то секунду ему даже по-
казалось, что он видит этот запах...
   - Ну как там?..- спросил Человечков, и Карцев сел за руль.
   - Вера, ты меня любишь? - однажды ночью спросил Карцев.
   Вера промолчала.
   - Ты меня любишь? - раздражаясь, повторил Карцев.
   Вера закурила сигарету и отодвинулась к стене.  Некоторое  время  она
молчала, и Карцев не отрываясь смотрел на огненную точку Вериной сигаре-
ты, медленно плавающей в темноте. В этом раскаленном комочке  непрерывно
происходили какие-то изменения: комочек то вспыхивал до желтого, то  по-
тухал до малинового, а в центре его и по краям один за другим  следовали
маленькие злые взрывчики.
   - Не любишь ты меня... - сказал Карцев.
   Вера затянулась, и комочек засветился белым светом, на секунду озарив
лицо Веры. Голова ее была откинута на подушку, глаза закрыты, и к вискам
тянулись две блестящие дорожки слез. А через секунду все это исчезло,  и
осталея только малиновый огонек со взрывчиками и спокойный голос Веры:
   - Люблю, наверное...
   И когда машина выехала из последней улицы в чистое лунное шоссе, Кар-
цев затормозил и выключил зажигание.
   - Вы чего?.. - спросил Человечков.
   Карцев отодвинулся к дверце и разложил на сиденье хлеб, колбасу, вод-
ку, лимонад и банку огурцов.
   - Пассатижи есть? - спросил Карцев.
   - Есть, - сказал Человечков, порылся у себя под ногами и подал Карце-
ву пассатижи.
   Карцев открыл банку с огурцами и слил рассол на асфальт.
   - Ешь, - сказал он Человечкову.
   - Что вы!.. - сказал Человечков. - У меня сейчас  желудок  ничего  не
примет. Я сейчас...
   - Ну лимонад пей...- прервал его Карцев и открыл бутылку с водкой.  -
И стакана у тебя, конечно, нет?
   - Нет, - огорченно сказал Человечков. - Вы на меня не обижайтесь.
   - Нет так нет. На нет и суда нет, - Карцев вытащил из банки огурец  и
добавил: - Боже мой, как все ни черта не стоит!
   Прямо из горлышка он выпил половину водки, съел огурец и протянул бу-
тылку Человечкову. Вася подумал, что Карцев предлагает ему выпить, и от-
рицательно замотал головой.
   - Заткни чем-нибудь, - сказал Карцев.- И поешь, пожалуйста... Посмот-
ри на себя, как ты слаб...
   Человечков заткнул водку и деликатно отпил глоток лимонада.
   - Хотите, я за руль сяду? - спросил он.
   - Сиди, где сидишь, - сказал Карцев и завел двигатель.
   И сколько было до Лосева, до того моста, Карцев гнал машину и  думал,
что все теперь для него сдвинулось с привычных  мест,  и  сознаиие  вины
своей в Вериной смерти не покидало его и  заставляло  вспоминать  только
то, в чем он был действительно повинен.
   А когда машина въехала на тот мост и остановилась у деревянных перил,
Карцев допил оставшуюся в бутылке водку, постоял, привалившись к перилам
грудью, и от желания броситься вниз, в черный ревущий поток,  его  оста-
навливал не страх и не рассудок, а всего лишь ощущение сырости  деревян-
ного ограждения и прилипшей к телу рубашки. (Маленькое  физическое  неу-
добство, которое унизительно тянуло Карцева к сиюминутности  и  требова-
тельно возвращало его к жизни.)
   Потом Карцев дважды останавливал машину, и оба раза залезал в кузов и
придвигал ссунувшийся назад гроб к переднему борту. В третий раз он раз-
будил Васю Человечкова и попросил у него топор. Вася  помычал,  пошлепал
губами и махнул рукой за спинку сиденья. Карцев  отодвинул  его,  достал
из-за спинки топор и, укладывая сонного Васю на место,  почувствовал  на
своем лице его горячее неровное дыхание. Вася температурил. Карцев  снял
с себя пиджак, укутал Человечкова и вылез из кабины  в  мелкий  сетчатый
ночной дождь.
   У обочины Карцев срубил два молоденьких  деревца,  измерил  топорищем
расстояние от гроба до заднего борта, обрубил стволы до нужного  размера
и обухом загнал их в кузов, одним концом уперев в задний борт, другим  -
в гроб с телом Веры.
   Оставшиеся километров тридцать гроб был плотно прижат и не  сдвигался
с места ни при сильных торможениях, ни при крутых спусках, и Карцев  жа-
лел, что не укрепил его с самого начала.
   - Ну хочешь, я положу тебя в свою клинику? - спросила Вера и поправи-
ла подушку под головой Карцева.
   Слышно было, как Мишка гудит в коридоре.
   - Положи, - сказал Карцев и улыбнулся.
   Приоткрылась дверь, и в комнату заглянул Мишка.
   - Мама, - сказал Мишка, - можно, я и здесь буду жить  тоже?  Немножко
здесь, немножко там... А, мама?..
   Это произошло через пять месяцев после  того,  как  они  разъехались.
Карцев получил отпуск и приехал в Ленинград, в  свою  новую  комнату  на
Крюковом канале.
   Все дни он мотался с Мишкой по музеям и загородным электричкам, выре-
зал ему лобзиком пистолеты и конструировал тормоз к самокату. Вечером он
ходил в цирк, болтался за  кулисами,  а  после  представления  ужинал  с
кем-нибудь из цирковых в "Европейской" или в "Астории".
   В цирке работала почти вся программа, с которой Карцев недавно был  в
Польше. Всех он знал, и все знали его, и это было очень  удобно.  Старые
приятели по спорту ему были неинтересны, а новые  знакомства  Карцев  не
любил, потому что не любил рассказывать, как Кио делает свои  фокусы,  и
отвечать на вопросы, часто ли тигры разрывают своих укротителей и страш-
но ли ему, Карцеву, каждый день подниматься под купол,  и  как  артистам
цирка платят: зарплату или процент со сбора?..
   Новые знакомые всегда считали, что с ним нужно говорить только о цир-
ке. Так же, как с врачом о медицине и с шофером такси об автомобилях.
   И когда кто-нибудь начинал захлебываться: "Вы знаете, я обожаю  цирк!
Запах конюшен, разгоряченных тел! Залитый светом манеж!  И  нечеловечес-
кий, всепокоряющий повседневный подвиг людей цирка!.." - Карцеву  стано-
вилось скучно, он начинал разглядывать официанток и думать: "А пошел  ты
к такой-то матери..."
   В последний вечер перед болезнью он случайно познакомился  с  пугающе
красивой манекенщицей из Дома моделей и пригласил ее к себе.
   Манекенщица приехала, о цирке, слава богу, не расспрашивала и говори-
ла только о себе и о каких-то сумасшедших шведских дипломатах, итальянс-
ких кинематографистах и американских физиках, которые по  очереди  хотят
увезти ее в Швецию, в Италию, в Америку и еще черт знает куда!..
   Карцев молчал, слушал, и ему хотелось на Васильевский. К Вере. К спя-
щему Мишке. Он так еще и не приделал к самокату тормоз...
   Манекенщица врала вдохновенно и долго, а потом деловито  разделась  и
юркнула под одеяло.
   В половине четвертого утра Карцев проснулся от страшной боли.  Ощуще-
ние было такое, будто кто-то с размаху всадил ему нож  в  сердце.  Левая
рука отнялась и похолодела. Карцев задыхался от боли и страха,  а  мане-
кенщица звонила в "Скорую помощь" и, прикрывая ладонью трубку, спрашива-
ла у Карцева его фамилию и возраст...
   А потом "Скорая" опутала Карцева проводами и тут же в маленькой  тес-
ной комнатухе на Крюковом канале получила электрокардиограмму карцевско-
го сердца. Манекенщица путалась в старом махровом халате Карцева  и  все
время пыталась что-то скавать.
   Карцеву ввели промедол и кордиамин и дали маленькую таблетку  нитрог-
лицерина. Боль стала затихать, дыхание выровнялось,  и  Карцев  издалека
слышал, как врачи успокаивали манекенщицу, говоря, что это не инфаркт  и
даже не стенокардия, а просто сильный спазм сосудов.  Скорее  всего,  на
нервной почве...
   Врачи уехали, и Карцев задремал. Проснулся он часа через  два.  Мане-
кенщицы не было. На стуле у тахты лежала записка:  "Не  болей!!!  Целую.
Л.". И какой-то телефон. Карцев скомкал записку и сунул ее в пепельницу.
Он поспал еще два часа, а потом дотащился до телефона и  позвонил  Вере.
Вера приехала и привезла с собой Мишку.
   Она выставила Мишку в коридор, убрала и проветрила комнату и пересте-
лила Карцеву постель. Остатки коньяка Вера заткнула и поставила на окно.
   - Ты хоть не пей, - сказала Вера.
   - Коньяк расширяет сосуды, - подмигнул ей Карцев.
   Вера вызвала машину и отвезла Карцева  на  Петроградскую  сторону,  в
свою клинику. Карцева положили на обследование, и на следующий день  все
в клинике знали, что наверху, на третьем этаже, во второй терапии, лежит
бывший муж Карцевой с функциональным  расстройством  нервной  системы  и
наклонностью к ангиоспазмам.
   Карцев шатался по холодным кафельным коридорам и курил в битком наби-
той уборной, где стоял мат и пили водку, где шли нескончаемые  разговоры
о чужих женщинах и своих болезнях. А потом уходил в  палату,  ложился  в
кровать, подкладывал под щеку маленький наушник и сквозь концерты-загад-
ки и политические события отыскивал прогноз погоды на завтра, до которо-
го ему не было никакого дела...
   Вера бывала у него ежедневно, приносила кефир, ветчину и Мишкины  ри-
сунки. Ветчину Карцев съедал, отдавал кому-нибудь кефир  и  писал  Мишке
веселые письма в стихах.
   И каждый раз, передавая письмо Вере, он ждал,  что  Вера  скажет  ему
что-нибудь такое, отчего все вдруг начнет меняться и  перестраиваться  и
он сможет согласиться или не согласиться. И это одинаково будет  хорошо,
так как это утвердит его в самом себе и он перестанет чувствовать себя в
чем-то виноватым.
   Но Вера ничего такого не говорила, и к концу  второй  недели  Карцеву
мучительно захотелось уехать в какой-нибудь цирк и не  продлять  отпуск,
на что он имел полное право, а сократить его и как можно  скорее  начать
работать и жить по привычному распорядку любого цирка -  по  распорядку,
который начисто исключит все то, что сейчас тревожит Карцева...
   Он тогда так и сделал. Позвонил в Москву, в отдел формирования  прог-
раммы Союзгосцирка, и попросил разнарядку. А через три дня сел в поезд и
уехал не то в Свердловск, не то в Новосибирск... Сейчас и не вспомнишь.
   Вася Человечков открыл глаза и спросил:
   - Приехали?
   - Да, - ответил Карцев.
   - А времени сколько?
   - Три.
   Карцев закурил, открыл дверцу, и в кабине сразу стало холодно.
   - Ты посиди, - сказал он Человечкову. - Я сейчас...
   - Нет... Я с вами.
   Вася тяжело вылез из кабины и тут же сел на стуненьки  приемного  по-
коя.
   - Тогда вставай, - сказал Карцев.
   - Я посижу... - хрипло сказал Вася и закашлялся.
   - Вставай, вставай!.. Идем.
   Карцев поднял Васю со ступенек и открыл дверь приемного покоя.
   - Ну как, задний мост здорово шумел? - спросил Вася.
   - Не очень.
   - Он еще черт-те когда начал шуметь... Я сначала думал, вот-вот  рас-
сыплется, а потом привык. Сателлиты, что ли, подработались?
   - Давай, давай, двигай... - сказал ему Карцев.
   Васю оставили до утра в больнице, а Карцев, пообещав ему отогнать ма-
шину в цирковой гараж, еще немножко покурил  у  дежурного  врача.  Затем
пришли три медбрата - студенты-практиканты из Первого медицинского  инс-
титута. Один из них, в джинсах и кедах, сел с Карцевым в  кабину  указы-
вать дорогу, а двое других пошли за машиной пешком. К больничному моргу.
   Карцев медленно вел машину между институтскими корпусами.
   - Откуда везешь, шеф? - спросил медбрат в джинсах.
   - Показывай дорогу, - ответил Карцев.- Теперь куда?
   - Налево... Ну и работка. Шел бы лучше в такси...
   - Заткнись, - сказал Карцев.
   - Чего?!
   - Заткнись, говорю. Показывай, куда ехать...
   Вчетвером они спустили гроб в громадный подвал морга, и, когда Карцев
поднялся наверх в прозекторскую, к нему подошла заспанная женщина в  оч-
ках и шерстяном платке, накинутом прямо на халат, и сказала:
   - Тут вам записка. На столе, под стеклом.
   На куске форменного бланка для заключения патологоанатома было  напи-
сано: "Профессор Зандберг просил позвонить ему в любое  время.  Зандберг
Давид Львович. Тел.: В 8-24-69".
   Карцев сел к столу и набрал номер Зандберга.
   - Алло... - немедленно ответил Зандберг.
   "Телефон у кровати", - машинально подумал Карцев и сказал:
   - Давид Львович? Это Карцев.
   - Ну?..- сорвавшимся голосом спросил Зандберг, и было слышно, как  он
часто дышит.
   - Это Вера.
   Зандберг молчал.
   - Вот так... - сказал Карцев и навалился грудью на стол.
   - Боже мой... Боже мой... Какой ужас!.. - тихо проговорил Зандберг.
   - Вот так, - повторил Карцев.
   - Приезжайте ко мне, - сказал Зандберг. - Я совершенно один.  Мои  на
даче...
   - Нет, - сказал Карцев и подумал о том, что у него может  не  хватить
бензина доехать до цирка. - Спокойной ночи, Давид Львович...
   - О чем вы говорите!.. - тоненько воскликнул Зандберг. - О чем вы го-
ворите...
   - До свидания, - сказал Карцев и повесил трубку.
   А Зандберг сидел у окна и невидяще всматривался в белесые  предутрен-
ние стекла, и телефон с длинным, уходящим невесть куда шнуром  стоял  на
подоконнике, а не у кровати, как думал Карцев. И душу Зандберга раздира-
ла щемящая жалость к незнакомому Карцеву, которого он никогда не  видел,
к маленькому Мишке, которого он видел всего два раза, и к самому себе  -
уже очень пожилому человеку, у которого  больше  никогда  не  будет  ма-
леньких детей...
   И хотя стрелка была на нуле, бензина хватило до самого цирка.  Карцев
разбудил вахтера и загнал машину во двор. Он вынул ключи из замка  зажи-
гания, отдал их вахтеру и ушел.
   Он шел по Фонтанке, скользя рукой по мокрому холодному металлу  огра-
ды, и через каждые десять метров машинально задерживал ладонь на  теплой
сухой гранитной опоре. А еще он, как в детстве, старался не попасть  но-
гой на стыки каменных плит тротуара, и это было очень  трудно,  -  плиты
были разных размеров, и длина шага  должна  была  постоянно  изменяться.
Только в детстве ему приходилось для этого шагать шире, чем  он  мог,  а
сейчас - наоборот...
   Но, наверное, холодные мокрые перила, сухой теплый гранит и  неровные
плиты под ногами были где-то за пределами сознания, и Карцев шел по Фон-
танке, может быть впервые в жизни признаваясь себе во всем, в чем никог-
да не признавался, думая обо всем, о чем раньше так старался не  думать.
И Вера, живая Вера стояла у него перед глазами. И жесткость ее характера
была противодействием слабости Карцева, ее непримиримость  -  нежеланием
прощать Карцеву судорожные попытки сохранить для себя - только для себя!
- свою маленькую липовую свободу. Эти попытки рождали  крошечные  преда-
тельства, каждое из которых Вера видела за  версту,  каждое  из  которых
Карцев так блистательно  умел  оправдывать  неизбежностью,  тысячелетним
мужским правом и еще черт  знает  чем!..  "Ах,  жизнь  не  получилась...
Ах..." - еще что-нибудь не менее банальное и пошлое... А  за  всем  этим
стояла элементарная трусость, паническая боязнь того, что в  один  прек-
расный момент Вера вдруг все увидит и все поймет. И  освободить  Карцева
от этого страха, прекратить вранье и стереть постоянное  ощущение  уязв-
ленности мог только развод. Но развод элегантный, широкий, красивый.  Не
сумма мелких долголетних нервных вспышечек, вылившихся в  отвратительный
скандальный разрыв, а развод-прощение, утверждающий его в самом  себе  и
начисто стирающий все сомнения  в  правильности  собственных  поступков,
когда-либо возникавших в смятенной душе Карцева. Впрочем, широта  и  ус-
тупчивость тоже имели свое двойное дно: скорее, скорее почувствовать се-
бя свободным от необходимости наконец-то стать  взрослым...  И  нет  ему
сейчас никакого прощения.
   Остаток ночи Карцев лежал на тахте, курил и старался представить себе
все, что должно произойти дальше. Но как только он  начинал  выстраивать
возможную цепь будущих событий, мгновенно возвращались подробности  про-