, закончив  набор  высоты, -
"ei"  пьет из горлышек и царичанскую, и  так летят  они себе,  значит,  в
лайнере и час, и два, и три, и четыре. И тут командир говорит:
 - Штурман, курс.
 А штурман ему отвечает:
 - Следуем заданным.
 А потом он в картах порылся в своих,  штурманских, поразмыслил над ними
с измерителем и карандашом в руке и говорит:
 - Хотя черт его знает.
 Ну  и,  значит,  продолжают они начатый полет,  а  под крылом самолета,
сколько  хватает глаз, раскинулось море  или, возможно, другая  какая-нибудь
большая вода.  И командир  Галеев увидел такое количество воды под крылом  и
говорит:
 - Штурман, мы где? Доложи.
 А штурман говорит:
 - Ты командир, тебе видней.
 А командир:
 - А что говорит земля?
 - А земля, - ему отвечают, - молчит, как рыба.
 И  так  летели  они и летели в одном  направлении  прямо,  а внизу, под
крылом,  все никак не кончалась вода. И вот уже  стюардессы  забеспокоились,
что чего-то там не  то  и не  так, и  пассажиры  стали от полета уставать  и
тяготиться. Даже Компанийцу надоело продолжительное сидение в мягком кресле,
а конца  ему,  полету,  все не просматривалось в  обозримом  будущем.  И  на
седьмом  или, может, на  восьмом часу лета штурман предположение  высказал в
форме опасения:
 - А может, - говорит, - нас ветром снесло боковым?
 А пилот первого класса Галеев говорит:
 - Слушай, ты летишь? Ну и лети. А вообще, - говорит, - чтоб без дела не
сидеть, бери вон  второго  пилота и идите  дозаправку  произведите.  Там,  в
хвосте, пара канистр стоит. Я прямо, - говорит, - как знал.
 А второй пилот услышал это и говорит:
 - Командир, в воздухе по инструкции не положено дозаправляться.
 А командир ему на это:
 - Выполняй, что сказано. И кто тут, - говорит, - командир?
 И  они,  штурман со вторым пилотом,  ушли  в  хвост за  канистрами, а в
кабину заглянул  пассажир из салона.  И он,  постучавшись, приоткрыл дверь и
говорит, половины букв из алфавита не выговаривая:
 - Разрешите, - говорит, - вопрос. Меня пассажиры к вам делегировали.
 - Слушаю, - командир отвечает.
 А пассажир говорит:
 - А когда мы сядем? В какое расчетное время?
 А командир подумал и говорит ему:
 - Мне самому  интересно -  когда.  - И  говорит: - Ветром  нас  с курса
снесло. Но  вы  передайте, -  говорит, - пассажирам, что самолет ведет пилот
первого класса Галеев, а значит, беспокоиться им не о чем.
 И пассажир  ушел в салон  успокоенный, а  вместо него вернулись  второй
пилот и штурман Суйко.
 А Галеев спрашивает:
 - Как инструкция?
 А они говорят:
 - Полна коробочка.
 И  полетели  они,  значит,  дальше,  и  продолжался  их беспримерный  и
беспересадочный полет часов тридцать, наверно, и большая его часть проходила
над  бескрайними  водными  просторами. И до того самого момента  они летели,
пока штурман, вперед все смотрящий, не заорал победно и жизнеутверждающе:
 - Земля!
 А командир сказал:
 - Есть земля. Идем на посадку.
 Ну и,  конечно,  покружили  они  еще немного для ориентировки - покуда,
значит, полосу нашли подходящую  в дебрях каменных джунглей, и стали просить
посадки, мол, разрешите приземлиться, так как горючее на последнем исходе. И
им ответили  с земли, что  посадку разрешаем. И пилот  первого класса Галеев
выполнил снижение  и посадил серебристую стальную птицу мягко и красиво, как
пушинку.  И  она  пробежалась,  тормозя,  по  взлетно-посадочной  полосе,  и
вырулила  на  бетонное  поле,  и  остановилась перед  усиленным  кордоном из
пожарных и полицейских машин. А за машинами уже занял выгодную позицию отряд
автоматчиков  в бронежилетах и касках. И они, автоматчики, вошли в самолет и
проследовали  строем  по проходу в кабину экипажа, и один  из  них, по всему
самый главный, сказал пилоту первого класса Галееву:
 - Вы грубо нарушили нашу государственную границу.
 А пилот Галеев говорит:
 - Заблудились мы в воздушном пространстве.
 А главный говорит:
 - Это  нас не касается. И покиньте территорию аэропорта и пределы нашей
суверенной державы.
 А пилот говорит:
 - Мы готовы подчиниться немедленно, вы нас только заправьте.
 А главный говорит:
 - В какой валюте будете платить за горючее?
 А пилот ему:
 - У нас, - говорит, - купоны Украины. Но есть и русские рубли.
 А автоматчик говорит:
 - Значит, платить вам нечем.
 А Галеев говорит:
 - А вы  заправьте  нас в долг. Мы, как прилетим на место, так сразу вам
деньги и вышлем. Телеграфом. Я, - говорит, - могу вам расписку дать.
 А главный этот, из автоматчиков, говорит:
 - В долг заправить не можем.
 А Галеев говорит:
 - А что ж нам в таком случае прикажете делать?
 А главный:
 - Это ваши проблемы. Но через таможню - в страну - вас не пропустят.
 И тут штурман  Суйко  не выдержал этикета и вмешался в разговор старших
по званию.
 - А что мы будем, - говорит,  - есть? И как быть, извините, с туалетом?
Это вопросы не праздные. На борту женщины находятся.
 А главный улыбнулся так, сверху вниз, и отвечает:
 - В нашем аэропорту - с этой стороны таможни - в достаточном количестве
имеются  кафе,  рестораны, бары  и  магазины. И туалеты  тоже  функционируют
круглосуточно.
 И автоматчики покинули  самолет, оставив экипаж  и  пассажиров  наедине
друг с другом и в очень непростой ситуации. И Елена сказала подругам:
 - Отдохнули. Нечего сказать.
 А Компаниец сказал:
 - Вляпались.
 А пилот  первого класса  и командир  корабля Галеев вышел из  кабины  и
сказал:
 - Товарищи! Разрешите экстренное  общее  собрание  пассажиров и экипажа
нашего авиалайнера считать открытым.
 И еще он сказал:
 - На повестке дня у нас стоит один  вопрос  -  это вопрос жизни. - И он
коротко  и в  общих чертах изложил результаты переговоров с  автоматчиками и
сказал,  что  необходимо  создать общественный  фонд  выживания  в  условиях
вынужденной  посадки  и задержки  на неопределенное время. И составить  его,
этот  фонд,  он  предложил  из  личных  вещей,  принадлежащих  пассажирам  и
находящихся в багаже и  в ручной  клади  и пригодных для  продажи  в местных
специфических  условиях.  А  на  вырученную твердую  валюту,  сказал,  будем
закупать  продукты  питания.  И  это  предложение  было  в  основном  понято
правильно и получило одобрение и  поддержку со стороны  всех  здравомыслящих
пассажиров,  хотя   нашлись   в  их  рядах  и  такие,  которые   высказались
категорически   против.   В   частности,  шесть   человек   так   называемых
коммерсантов. И они заявили,  что у них в  багаже содержатся  оптовые партии
товаров  широкого  потребления  для  народа,  а у преобладающего большинства
ничего за душой  нет, одни чемоданы. И делить,  сказали, все  поровну  - это
уравниловка и возврат в застойное социалистическое прошлое.
 А  Галеев  ответил,  что  если  они  чем-нибудь  недовольны,  то  могут
жаловаться, и закончил собрание словами:
 - Вопросы есть? Вопросов нет.
 Но  один  вопрос у  присутствующих  на собрании  все  же возник, и  они
поставили его перед Галеевым.
 -  А  где  мы,  -  спросили  у  Галеева  присутствующие,  -  находимся?
Собственно говоря. В какой хотя бы стране или части света?
 И Галеев на этот поставленный вопрос ответил:
 - А какая, - ответил он, - вам разница?
 И   все  подумали,  что  и   правда,  разницы  никакой  практически  не
существует, и собрание было объявлено закрытым.
 И  вот  началась у них - как  у  пассажиров, так  и  у экипажа  -  иная
повседневная жизнь, и протекала она в заботах  и хлопотах о хлебе насущном в
буквальном  и прямом  смысле слова.  А в  первые  дни  так совсем  казалось,
нависла над лайнером  костлявая  рука голода, потому  что там у них,  в этой
стране,  не  привыкли,  чтоб,  скажем,  на  летном  поле  предлагали  купить
какие-нибудь носильные вещи. А вещи у них там, промтовары то есть, продают в
магазинах и в супермаркетах, а также и в бутиках.  И они к этому  с  детства
привыкли. А чтоб вот так - вышел из самолета, а тебе уже подносят - к  этому
там не привыкли. И в туалетах они не  привыкли косметику приобретать или там
духи  и  колготки. А пассажиры, они,  боясь  притеснений  полиции,  поначалу
именно там, в туалетах, и стремились осуществлять торговые операции и сделки
И конечно, в  первые дни все от продавцов  шарахались и разбегались в разные
стороны,  и  делать покупки на ходу  и не  в  специально  отведенных  местах
отказывались, хоть убей. И в эти  трудные  решающие дни один только пассажир
деньги зарабатывал на  всех. Но он работал по своей отдельной специальности.
Другими  словами,  он  смешивался   и  растворялся   в   толпе   прилетевших
откуда-нибудь  пассажиров и ехал с  ними в автобусе  от  самолета  до здания
аэровокзала, а потом  возвращался пешком, как говорится, на базу, к своим. И
ожидал приземления  следующего самолета и опять смешивался  и  растворялся в
толпе. И приносил деньги. И он отдавал их в  общий котел бескорыстно  и ни у
кого  не  требовал   взамен  какой-нибудь   компенсации.   Только  стюардесс
настоятельно просил  ему  не отказывать,  а  то, говорил, если  я сексуально
озабоченным  работаю, у меня  руки на кармане дрожат.  А это,  говорил,  для
моего  рода  трудовой  деятельности -  профессиональная  смерть  и  огромный
неоправданный риск. И стюардессы  входили  в его положение и  делали все, от
них зависящее, как можно лучше.
 Ну  а через  время все в аэропорту  привыкли к новому  виду  сервисного
обслуживания и  охотно  им пользовались, покупая  все  подряд по ценам  ниже
рыночных,  особенно в туалетах. А продавать  у пассажиров лайнера  тоже было
пока что.  И коммерсанты  выдавали специально сформированным группам рядовых
пассажиров  товары  под  отчет, и  эти  мобильные группы  сбыта  посменно их
продавали. Только члены экипажа в  торговых делах не участвовали, так как им
было поручено общим собранием  добиваться  скорейшего  возвращения  домой, к
родным, как говорится, берегам и пенатам.
 И  под  давлением  экипажа,  возглавляемого  пилотом   первого   класса
Галеевым, представители  местной  администрации  несколько  раз выходили  на
связь с городами Киевом и Москвой  и запрашивали  рекомендаций - что то есть
делать  с  их заблудившимся  самолетом и  как  с ним поступать?  А им оттуда
отвечали, что  их  самолет  заблудиться категорически не  мог, так  как  все
самолеты Аэрофлота  и его правопреемников снабжены навигационными приборами,
а фамилия  Галеев, говорили,  не русская и не украинская,  а, судя  по  всем
приметам, явно вымышленная.
 Но даже такие безответственные  ответы не обескураживали пилота первого
класса  Галеева  и  его  верный  экипаж  своей вопиющей  несправедливостью и
беспринципностью,  и они  спокойно  продолжали  вести  с  местными туземными
властями взвешенный конструктивный диалог.
 А  почти все  остальные занимались,  значит,  на  первых порах торговым
отхожим промыслом.  И Лена,  и  Даша,  несмотря на болезненное  состояние, и
Стеша  с  Еленой,  и с  ними Компаниец торговали вразнос  с  рук, составляя,
кстати сказать, одну из самых ударных рабочих  групп. А  Елена и Компаниец в
процессе совместной торговли  так еще  и полюбили  друг  друга. И  Компаниец
сказал ей без затей и без экивоков:
 - Елена, - сказал, - выходи за меня замуж. А на зубы, - сказал, - ты не
смотри. Зубы я вставлю.
 А она сказала:
 - Не в зубах дело. А дело в том, что я замужем.
 А он:
 - Ну так и я пока не в разводе. И что из этого следует?
 И,  услышав  такой  его  ответ, Елена дала  Компанийцу свое согласие на
законный брак после возвращения.
 - Потому что, - сказала, - я тебя полюбила.
 А он ей сказал:
 - Спасибо, - и сказал: - Меня же в жизни никто не любил. Ты первая.
 А Стеша, узнав про это событие, сказала Елене:
 -  Ну,  слава  тебе,  Господи.  А  то заклинило  тебя на твоем  учителе
придурочном.
 Да,  и вот  однажды как-то,  выгодно распродав  товар, подумали Стеша и
Лена, что надо бы им  по пути заглянуть в  туалет. Чтоб лишний  раз потом не
возвращаться.  А Даша с  Еленой и  Компанийцем их эту мысль одобрили.  И они
всей  группой  туда направились. И вот идут  они  и видят, что навстречу  им
движется совсем знакомый мужчина среднего роста, хотя по  внешнему виду он и
иностранец. И тоже, значит, их узнает. И Елена говорит:
 - Смотрите, Михайлов - напарник Жоры покойного!
 А Михайлов говорит:
 - Ага, - говорит, - это я.
 А Стеша ему:
 - А ты ж без вести пропал. Я в газете читала.
 А Михайлов:
 - Чего это я пропал? Я вот он, тут.
 И все они порадовались  такой фантастической встрече вдали от родины. И
Лена с Дашей, хоть и видели этого Михайлова  раз в жизни - на похоронах и на
поминках - тоже искренне ему обрадовались, как  родному, а Стеша так  просто
обняла его, Михайлова, прижав к груди, и расцеловала. И она сказала:
 - А пахнешь ты, Михайлов, ну чуть ли не "Шанель" o 5.
 А Михайлов поправил сбитый объятиями узел галстука и сказал:
 - Стараюсь соответствовать.
 А Елена говорит:
 - Слушай, Михайлов, а что это за страна-то? А?
 А Михайлов говорит:
 - А кто ее знает? Может и Австралия, а может, и другая какая-нибудь. Их
тут, в свободном мире, до черта.
 А Стеша:
 - Так ты чего, живешь и не знаешь, где?
 А Михайлов:
 - Да я там, в стране в смысле, и  не был ни разу.  Я тут,  в аэропорту,
живу постоянно. По эту, как бы это сказать, сторону баррикад.
 - Ну и как же ты тут живешь? - наши у него спрашивают.
 А он:
 - Нормально живу, -  говорит.  - Квартира у меня трехкомнатная, тут же,
при туалете. Все  удобства,  вплоть до  телефона и  телевизора.  И платят, -
говорит, -  хорошо. А  работа  непыльная, потому что  чистота везде и уют, и
высокий технический уровень уборочных работ.
 - А ностальгия, - Стеша говорит, - не грызет?
 А Михайлов:
 - Ностальгия?  А  по чему  мне это,  ностальгировать, -  говорит. -  По
подсобке или по вьетнамцу? Тем более  что вьетнамцев и тут навалом на каждом
шагу, и туалетом они пользуются неаккуратно.
 Ну и в такой непринужденной  форме вопросов  и ответов поговорили они с
Михайловым и в  гости его  к  себе  пригласили  с ответным  визитом в  любое
удобное для него время, и пошли, куда  шли. А Михайлов им и говорит, в спину
уже:
 - А в смерти Жоры, напарника моего, прошу никого не винить. Случай это.
Хотя,  -  говорит,  -  ты, Компаниец, конечно,  мудило. Сталь 45 приварить к
стали 20 позволил. Вот по сварке оно трубу и разорвало высоким давлением,  и
Жору сзади ударило.
 И Компаниец выслушал это огульное обвинение и говорит:
 -  При чем  тут  я?  Не  было тогда стали 20  в наличии,  поэтому  я  и
позволил. Под давлением руководства.
 И  Михайлов  пошел к себе в квартиру, жить,  а Стеша и Даша, и Лена,  и
Елена  с  Компанийцем  в  самолет  вернулись. И  Елена Компанийцу говорит по
дороге:
 - Не принимай, - говорила, - близко к сердцу. Никто не виноват. Случай.
 А Компаниец говорил ей:
 - Да я и не принимаю.
 И  так вот,  значит,  незаметно потянулись  и идут у  них дни за днями,
суровые, как говорят,  будни. И экипаж во главе с Галеевым Б.А. - командиром
корабля и пилотом первого класса -  проводит  сложную кропотливую  работу по
подготовке и обеспечению предполагаемого обратного полета. И командир стойко
опровергает  все обвинения в преднамеренном и преступном угоне авиалайнера и
противостоит  всеми  силами и  средствами борьбе, возникшей неожиданно между
двумя великими  и дружественными державами - Россией и Украиной  -  за право
обладания самолетом.
 А пассажиры,  пассажиры что  ж?  Они  адаптировались к  новому образу и
подобию  своей жизни, потому что человек, он  имеет  свойство  привыкать  ко
всему и  приспосабливаться. И они, пассажиры, трудятся каждый в  меру  своих
способностей и  наклонностей в поте лица.  И одни из  них продолжают успешно
заниматься   торговлей   и   уже  создали,  наладив  дружественные  связи  с
таможенниками,  совместное  подпольное   предприятие.  А  другие,  и  таких,
естественно, подавляющее  количество,  ушли из торговли и  занялись сельским
хозяйством. И они, эти ушедшие, подняли  целинные земли, которые прилегали к
бетонному летному полю,  и нарезали участки по шесть  соток,  и все желающие
смогли получить эти участки в безвозмездное пользование  и возделывать из от
зари  до  зари  и  от  темна до темна.  И они  посадили на  своих полученных
участках  картошку и  другие  съедобные овощи, а Стеша при  помощи Михайлова
завела к тому же кур, кролей и козу. Так как Стеша тоже  взяла один участок.
Для  себя  и для остальных. Для Лены то  есть  и  для Даши, и  для  Елены  с
Компанийцем. Они все сомневались - брать или не брать, а она сказала:
 -  Кто  знает, сколько  мы тут будем  сидеть на привязи. А  жить как-то
надо,  -  и взяла.  А  живностью ее обеспечил  Михайлов, по  своим  каким-то
каналом.
 И пока, значит,  идут  с переменным успехом  переговоры и дебаты  между
экипажем и  местной исполнительной властью, самолет  -  серебристая  птица и
лайнер - стоит там же, где и приземлился, без какого-либо видимого движения.
И  в нем живут люди со своими заботами  и чаяниями, с радостями и горестями.
И, конечно, эти  люди ждут возвращения домой,  а дома  их  ждут не  дождутся
родственники и мужья, а также жены,  матери и дети. А может  быть, уже и  не
ждут их дома, может  быть, потеряли они там, дома, всякое терпение и надежду
и смирились, а дети и просто могли их забыть - времени-то прошло много. Да и
не всех уже есть возможность дождаться, потому что Стеша,  например, плюнула
вдруг на все и связала навечно  свою судьбу  с  судьбой Михайлова и не хочет
никуда возвращаться. Лена ей говорит:
 - Как ты, - говорит, - можешь тут оставаться?
 А Стеша:
 - А что? У тебя, понятное дело, дети, а у меня, - говорит, - там кота и
того нету. Меня там ждать некому.
 Так что  Стеша  домой  никогда  уже  не вернется.  И  Даша, конечно, не
вернется. Потому что умерла. Она же была как-никак инвалидом второй группы и
от этого в  конце концов умерла. И  ее  предали  земле со всеми  подобающими
почестями  и по  обычаям  отцов  и дедов  на  одном  из  земельных огородных
участков, который  не был  никем занят  и все равно пустовал  и не  приносил
людям никакой осязаемой пользы.
 1991-1992

ВОЗВРАЩЕНИЕ ЖЕЛАНИЙ

 Что с ним происходило, старик Полухин не  объяснял. Ни в  прошлом своем
не  имел  он особенности объяснять - никому  и  ничего,  -  ни тем  более  в
настоящем.  Не  научен он был объяснениям предаваться  и уделять им какое-то
время и внимание. Да еще объяснениям о себе и своих соматических состояниях.
А понять это без объяснений, самостоятельно, никому не под силу.  Это каждый
в  свой срок понимает. Или не  понимает никогда. Не успевает  с рождения  до
смерти понять или не  суждено ему бывает от Бога, не  дано.  Так  что каждый
поведение и общее состояние старика Полухина по-своему оценивал и определял.
На глаз или, проще сказать, наобум.
 Обычно  более молодые  и крепкие о таких уходящих стариках говорят, что
они в детство впадают.  Это когда престарелые  люди выпадают  из времени  до
того, как выпасть из пространства. Но в детство, оно, может, и в детство - в
смысле немочи умственной и физической. Только в детстве немочь есть начало и
предвестие силы, а в старости она - ее  конец.  Или, по крайней мере, начало
конца, начало его приближения по финишной прямой.
 Нет, было тут еще что-то. Кроме немочи.  Та же самая радость, допустим.
На  Полухина моментами что-то находило,  и он радовался непрерывно  по самым
ничтожным и незначительным поводам. Хотя...  это  тоже при желании объяснить
можно исчерпывающе.  Тем же самым.  Впал  человек в детство и  радуется, как
дитя.  В детстве  радуются, потому что  все  вокруг  новое и неизвестное,  и
ребенок, не имея пока ни разума, ни опыта, испытывает на каждом шагу радость
от новизны и познания всего подряд  в  окружающем мире. А в старости человек
радуется, но совсем другому.  Радуется тому, что все еще что-то испытывает и
ощущает.  Вкус мороженого фруктового,  запах дождя  из окна, тепло от воды в
ванной, радость пробуждения живым и способным встать с  постели. А  то и  не
способным  вс