душе  упрекала  ее  за  то,  что она довольствуется
полумерами,   вместо   того   чтобы  сбросить  ярмо!  Хотя  вид  у  нее  был
лимфатический,  она  пользовалась  прекрасным  здоровьем; в конце концов она
вовсе  не  была бедной, муж ее любил; однако для семьи она существовала лишь
в  качестве  "бедняжки Луизы". Сама тетя никогда не жаловалась, а ее жалели,
но не любили.
     Она  была,  я  в  этом  твердо уверена, единственной представительницей
рода  Буссарделей,  которая  если  не  достигла, то, во всяком случае, почти
достигла счастья. Зато судьба взяла реванш: у тети не было детей.
     Тетя  Луиза  опустилась  было  рядом  со  мной  на  кушетку,  но тут же
вскочила. Она открыла дверь и крикнула:
     -  Мирейль!  Ничего  пока  не  трогайте!  Не  переставляйте кастрюлю на
другую конфорку, а главное, не снимайте крышки!
     - Хорошо, мадам! - послышался откуда-то издали звонкий голос.
     -  Ох  уж  эта  мне молодежь! - вздохнула тетя.- Возьми хотя бы мою, ну
ничего  в  стряпне  не  смыслит...  А  как  только выведает все мои секреты,
сейчас же упорхнет.
     И снова открыв дверь, крикнула:
     - И не прибавляйте огня! Сейчас как раз в меру.
     Тетя снова уселась. И сообщила мне с заговорщицким видом:
     -  Мы, знаешь, готовим тушеную говядину! Твой дядя ее просто обожает...
Но  уж  слишком много с ней хлопот: как начали в восемь часов утра, так и до
сих пор возимся.
     - И еще вчера вечером ты с ней целый час провозилась, - подхватила я.
     Тетя даже руками всплеснула, она была на седьмом небе.
     -   Как?  Оказывается,  ты  помнишь  мой  рецепт?  Не  забыла?  -  Тетя
доверительно  понизила  голос: - Знаешь, что я тебе скажу? Главное тут вовсе
не в уксусе. Мой секрет... словом, мой секрет в том, чем нашпиговать мясо!
     -  А  я  знаю  твой секрет, - сказала я, желая ее поддразнить. - Каждый
ломтик   сала  ты  обваливаешь  в  мелко  рубленной  петрушке  с  различными
специями...
     - Верно. А ну-ка, скажи, что бы ты еще добавила, будь ты тетей Луизой?
     - Зубок чеснока?
     - Фу! Это всякий может.
     - Что же тогда?
     -  Ага,  видишь!  Может  быть,  в  один прекрасный день я тебе и открою
секрет... Кстати, ты попробуешь нашего тушеного мяса?
     -  Хм,  тетя Луиза! Понимаешь ли ты весь соблазн своего предложения для
человека, прожившего два года в Америке?
     -  Ах!  -  Тетя так заинтересовалась разговором, что даже схватила меня
за руку.- А действительно там так скверно кормят?
     - Нет, люди преувеличивают. И потом там очень здоровая пища.
     -   Браво!   Понятно!   -  воскликнула  тетя,  весело  рассмеявшись.  -
Представь,  я  тебя  спросила  бы:  "Красива  ли  мадам такая-то?"- а ты мне
ответила  бы:  "В  ней  есть  грация". Всякий понимает, что это за грация...
Значит, ставить тебе прибор?
     -  Конечно, я только позвоню домой и предупрежу их. На моих глазах тетя
изменилась в лице и сразу заговорила смиренно-благоразумным тоном:
     -  Ах,  значит,  ты  не  предупредила?  Тебя ждут на авеню Ван-Дейка? В
таком  случае,  детка, не надо ничего нарушать. Так оно лучше... Особенно на
следующий  день  после  приезда: как это я не сообразила!.. Придешь в другой
раз.  Слушай-ка, я приготовлю тебе матлот из телятины, ты его всегда любила.
     Тетя  ничуть не переменилась. Как только возникала угроза скандала, она
тут  же  стушевывалась.  Вчера  она  осмелилась  пересечь гостиную, где меня
подвергла  остракизму  наша  семья,  и приблизиться ко мне - для нее это был
настоящий  бунт,  и должно было пройти немало времени, чтобы она решилась на
новый, столь же дерзкий шаг.
     "Нелегко  мне  будет,  -  подумала  я,  -  добыть  от  нее сведения, за
которыми  я пришла". Однако я была полна решимости, тем более что терпения и
времени мне не занимать.
     Я   мужественно  выстояла  под  градом  вопросов:  ведь  мне  было  что
порассказать!  Но  сама  тетя  Луиза  избегала любого разговора, который мог
хотя  бы  косвенно  коснуться  нашей  семьи:  она-то не забыла, что лучше не
вступать  со  мной  на эту опасную почву. Конечно, я не рассчитывала на нее,
чтобы   узнать,  какие  именно  разговоры  велись  в  особняке  обо  мне  на
протяжении  двух  лет,  обо  мне,  пребывавшей  за океаном. К великому моему
счастью, эта тема оставляла меня равнодушной; не это меня тревожило.
     Я  продолжала болтать с тетей; чтобы отвести разговор от своей особы, я
стала  расспрашивать  о  родных.  Прежде  всего,  как здоровье дяди, который
вчера не присутствовал на обеде.
     -  Славу богу! - воскликнула тетя Луиза. - Ему никто не дает его лет! С
тех  пор  как  он стал работать над своей книгой, он прямо переживает вторую
молодость.  Сейчас  кончает первый том. У него уже есть издатель, понимаешь,
что  это  значит?  Теперь  он целый день проводит в Национальной библиотеке.
Часто  я  в полдень сажусь в метро, подхожу к дверям залы, вызываю его, и мы
завтракаем  в  столовке, как студенты. Но сегодня он придет домой: он знает,
что у нас будет тушеное мясо. Так что ты его увидишь.
     Я  осведомилась,  как в действительности здоровье бабуси, по-моему, она
очень  переменилась.  Тетя  Луиза  вздохнула, сказала что-то о ее преклонном
возрасте,  который один всему причиной... А мне сообщили, что дети Валентина
все по очереди переболели корью?


     Момент показался мне благоприятным. Я спросила:
     - А как Ксавье? Говорят, он поправился.
     -  Да,  поправился, детка. Скоро он окончательно распростится с горами.
Ты  же  сама  знаешь,  какая  Эмма  осторожная:  уж  если  она разрешила ему
приехать, значит, опасности больше нет.
     - Ему, верно, дадут бывшую комнату Симона?
     -  Ну  и  что  же?  Так  и должно быть, - сказала тетя Луиза. - Из всех
свободных комнат она самая большая и лучше всех расположена.
     Я  разрешила себе немного помолчать. Дело в том, что я вообще не знала,
будет  ли  жить  Ксавье на авеню Ван-Дейка. Я только предполагала это, а вот
теперь знаю точно. И, пожалуй, рада этому...
     Я  снова  заговорила,  будто  продолжая  ничего не значащую болтовню, и
делала  вид,  что  каждый мой вопрос просто случайно пришел мне только что в
голову:
     -  По-моему,  самое  главное,  не  будет  ли  он чувствовать здесь себя
чужим...  Как  знать,  может  быть,  даже  ему  будет  скучно?  Разве что он
займется...
     Я подождала.
     - Но ведь он, как я слышала, будет изучать право, - сказала тетя.
     Я  скрыла  изумление;  точно  так  же старалась я скрыть смущение из-за
того, что притворяюсь перед тетей.
     -  Вот  оно что! - произнесла я.- Что ж, неплохая мысль. Правда, он как
будто  вышел из студенческого возраста... Зато программа ему будет по силам,
и ему будет легче учиться.
     - Тем более что твой брат Симон лично им займется.
     - Симон? - Мое любопытство возросло.
     - Для начала он устроит Ксавье в контору нотариуса Мортье.
     На   сей  раз  завеса  разодралась!  Наконец-то  я  все  поняла!  Целью
семейного  комплота  было  поместить  моего  дальнего родственника в контору
нотариуса, который уже давно связан с нами деловыми отношениями.
     Тетя  Луиза  покачала головой, как бы желая придать своим словам больше
убедительности, хотя я поняла, что все это делается для виду.
     -  Контора  Мортье - это не первая попавшаяся контора! И верно. Мне это
тоже было известно. Солидная репутация.
     Большая  контора,  специализирующаяся  на делах акционерных компаний. И
сына  у  Мортье нет. Есть только дочь. Восемнадцать лет, ни малейшего блеска
молодости,  жидкие  волосы  и  короткие  ноги.  Зато  в качестве приданого -
контора.
     Что  ж  поделаешь,  надо притворяться до конца. Хотя мне стыдно было за
свои маневры перед бесхитростной тетей Луизой...
     -  Как  жаль,  что  у  Ксавье  ничего  нет,  -  сказала я. - Но если он
поступит в контору, перед ним откроются самые радужные перспективы.
     ...Как    ловко,    оказывается,   при   желании   могла   я   говорить
по-буссарделевски.
     -  Это у Ксавье ничего нет? - воскликнула тетя.- Детка, ты, стало быть,
не  знаешь тетю Эмму! Она же его крестная; она всегда говорила, что даст ему
миллион,  когда  он  решит вступить в брак. Это во-первых... Во-вторых, тебе
не  единственной  пришла в голову эта мысль... да, да! Я имею в виду брак, в
результате  чего  твой  кузен  станет  зятем  Мортье.  О, Эмма об этом прямо
сказала,  прямо  призналась,  что  это  ее  мечта.  А если мечта сбудется...
только  не  упади  со  стула,  -  Эмма  удвоит сумму! Но и это еще не все. В
случае  свадьбы остальная семья, то есть бабушка, Теодор и твой отец... увы!
не  мы  -  мы  не в силах - сложатся и дадут ему третий миллион. Твои братья
согласны...
     Этому  я  охотно  поверила...  Направив разговор на кузину Жюльену, чья
младшая  дочь  вышла  в  мое  отсутствие замуж, я перестала слушать и ушла в
свои мысли.
     Уже  очень  давно  семейство  Буссарделей  нацелилось  на дочку Мортье.
Разве  в  детстве  не слышала я десятки раз сетования на то, что она слишком
молода  -  сначала для сыновей дяди Теодора, а потом для моих братьев? Зачем
она  так  поздно,  не вовремя родилась... Мои родные сердились и негодовали,
что она так медленно растет.
     Но  теперь  она достигла совершеннолетия. Как раз кстати и как раз в то
время,  когда  семейство  Буссарделей откопало в своих запасниках еще одного
представителя  мужской  линий  -  холостого, подходящего по возрасту богатой
наследнице.  Упущенное всегда можно наверстать. Если, конечно, ловко взяться
за дело.
     Но  я  думала  сейчас не о моих родных, радостно взволнованных тем, что
близка  желанная  цель.  Я  вызывала  в  памяти  образ  Ксавье,  я  пыталась
представить  себе  Ксавье,  который  еще  не  знает,  что  его  судьбой  уже
распорядились   по-своему   барышники.  Ксавье,  ставшего  вещью,  разменной
монетой  на  этих  торгах, к которым каждый приложил руку и внес свою лепту,
потому  что каждый видел в этом свою выгоду. Ксавье, который ныне расстается
со  своими  вершинами,  со  своим  озоном,  с  белизной снегов и спускается,
спускается вниз к Буссарделям.



2

     Тетя Эмма хлопнула ладонью по столу и закричала:
     - Да послушайте вы хоть минутку спокойно!
     Всю  первую  половину  обеда она не переставала болтать, и сотрапезники
внимали  ее  речам  с привычным уважением. Нас сидело за столом всего десять
человек:  небольшая  группка постоянных обитателей особняка и оба моих брата
без  жен.  Мои  невестки  -  образцовые  матери и ни за что не допустили бы,
чтобы их дети, пускай даже взрослые, обедали дома одни.
     В  ответ  присутствующие  не  поскупились на знаки самого почтительного
внимания. Тогда тетя сказала:
     -  Мне  необходимо  знать, кто поедет со мной завтра на Западный вокзал
встречать Ксавье!
     - Я с удовольствием поеду с тобой, милочка, - вставила мама.
     - Спасибо, Мари... я очень тронута...
     Мама  меланхолически  улыбнулась  с  видом  человека,  который  ирад бы
сделать все для ближнего, да, увы, нет прежних сил.
     - Да, да, очень стронута... А кто еще? - допытывалась тетя;
     Папа поднял от тарелки голову.
     - Ты действительно хочешь, Эмма, чтобы я с тобой поехал?
     В голосе мамы прозвучали металлические нотки:
     -  Кто  тебя об этом просит, Фердинанд? Что тебе, завтра делать нечего,
что ли? В пять часов, в самый разгар рабочего дня!
     - Я поеду! - сказал Симон.
     Тетя с притворным изумлением подняла брови:
     - Чудесно! Чудесно! Но... впрочем, хватит нас троих.
     Тут заговорила я.
     - Если я не окажусь сверх комплекта, то и я с удовольствием...
     Мне   так   и  не  удалось  закончить  фразу.  Все  присутствующие,  за
исключением   бабуси,   повернулись  в  мою  сторону.  Потом  мама  с  тетей
переглянулись, словно говоря; "Что это на нее накатило?"
     Наконец тетя Эмма снизошла до ответа:
     -  Надеюсь,  ты  понимаешь,  что  не  мне отвращать тебя от родственных
обязанностей.  Особенно  в  таких  исключительных случаях!.. Раз уж ты этого
хочешь, поезжай. Поскольку нас четверо, придется ехать в лимузине.
     Симон   заявил,   что   приедет   на   вокзал  с  работы,  и  я  решила
воспользоваться благоприятным моментом:
     - Я тоже. Я тоже приеду одна.
     -  Здрасьте!  -  произнесла  тетя.-  Значит,  ты не удостоишь нас чести
ехать с нами в машине? Я сразу подумала - откуда такая милость!
     Мама  вздохнула  и покачала головой. Сама не знаю почему, я пустилась в
объяснения: завтра у меня в три часа примерка.
     - Опять новое платье? - осведомилась тетя.
     -  Да.  Все мои туалеты уже двухлетней давности. Мне даже нечего надеть
на  вечер,  который  ты даешь на следующей неделе. Ведь ты сама сказала, что
будет целый тарарам!
     -  Конечно!  Если  я  устраиваю раут в честь окончательного возвращения
Ксавье,  то уж не сомневайся, все будет как надо! Два оркестра! Будет буфет,
а  за маленькими столиками пусть ужинают, я за модой не гонюсь! Велю открыть
комнаты  нижнего  этажа,  включая бильярдную, которую освободят от мебели, а
также библиотеку. А столы для бриджа расставим во втором.
     - А много будет народу, тетя Эмма?
     -  Что  за  вопрос,  кисанька! - Коль скоро я дала тете повод показать,
что  она  не  скупится  на  расходы,  она  заговорила  более теплым тоном: -
Во-первых,  наша  семья в полном составе. И потом все наши друзья и знакомые
по  бирже.  Короче, человек шестьсот, не меньше. Будет префект, два маршала,
старшина  сословия  адвокатов,  жена  бельгийского  посла, а возможно, и сам
посол!..  Да,  кстати: ты не составила еще списка своих приглашенных, я имею
в виду проект списка?
     -  Нет,  нет,  тетя  Эмма...  с  друзьями...  словом,  с  моими личными
друзьями мы обычно встречаемся в небольшой компании. Они не любят балов.
     -  Что?  Тем  лучше!.. Не смею настаивать! Уж не воображаешь ли ты, что
мне требуется подкрепление!.. Впрочем, теперь поздно их приглашать.
     Я обиженно замолчала.
     -  А  разреши  узнать, - спросила мама с притворно озабоченным видом, -
какое именно платье ты себе шьешь по такому секрету ото всех нас?
     -  Надеюсь,  не  особенно  открытое?  - подхватила тетя. - Предупреждаю
тебя, голизны не потерплю! Я тебя к себе приглашаю, так что уж не посетуй!
     -  Платье  будет  вполне  пристойное,  успокойся, пожалуйста. И в то же
время   шикарное.   Очень  простенькое,  обтянутое,  светло-зеленого  цвета.
Достаточно  закрытое  и  спереди  и  сзади,  но совсем без плечиков, и будет
держаться само по себе...
     - Как это без плечиков?.. Что за эксцентричность! Ну и вкус.
     Я  взглянула  на  тетю, величественно восседавшую против меня на другом
конце  стола,  на  ее  угловатую,  плоскую  фигуру - словно кусок деревяшки,
задрапированный  крепом.  Но  я  помнила,  что  мама слушает наш разговор. И
произнесла извиняющимся тоном:
     - У меня красивые плечи.
     И, конечно, тетя Эмма тут же съязвила:
     - Надеешься кого-нибудь соблазнить?
     Я  промолчала.  Тетя  решила,  что  сумела  меня сконфузить, осадить, и
негромко,  но  ехидно  хихикнула. Но мне нравилось молчать. Я смаковала свое
молчание,   которое,  правда,  лишь  для  меня  одной  должно  было  звучать
красноречивым  ответом  на тетин вопрос. Нет, последнее слово осталось не за
ней.


     -  Чуть-чуть  не  опоздала!  -  обратилась  ко  мне  тетя Эмма, когда я
подошла  на  перроне  вокзала  к семейной группе, состоявшей из мамы, тети и
брата Симона. - А если бы поезд уже пришел?
     Я  взглянула  на  вокзальные  часы:  до  прибытия поезда оставалось еще
больше   пяти   минут.   К   тому   же  Симон,  отправившийся  взглянуть  на
железнодорожное  расписание,  вывешенное  на  большой  доске,  сообщил  нам,
вернувшись,  что  поезд опаздывает на четверть часа. Было холодно, мы топали
ногами,  стараясь согреться; поэтому я предложила зайти посидеть в буфет. Но
тетя взорвалась:
     -  Нет,  ты  скажи,  ну  можно  себе  представить  маму  и меня в кафе?
Ей-богу, она совсем с ума сошла!
     -  Боюсь,  что  в кафе я просто не сумела бы заказать себе чашку чая, -
заметила мама, явно переигрывая.
     Я  осмелилась  возразить  и,  указав  на  внушительную  фигуру  Симона,
сказала,  что,  во-первых,  мы  пойдем  не одни, а во-вторых, сидеть будем в
вокзальном буфете - это не одно и то же, что сидеть в кафе.
     -  Знаю,  знаю!  -  сказала  тетя  Эмма.-  На  сей  счет  ты  обладаешь
редкостными  познаниями  и  можешь  смело  делать  сравнения.  Ты ведь у нас
великая  путешественница!  Но  представь  себе,  что  и  я  тоже  бывала  за
границей.  И не раз. Я знаю Женеву, знаю Брюссель. Только я посещаю музеи, а
не бегаю по кабакам!
     Сославшись  на то, что я озябла, и добавив, что не успела выпить чаю, я
в одиночестве отправилась в буфет.
     Сидя  у столика в ожидании, когда чай как следует настоится, я дивилась
своему  собственному  терпению  в  отношении родных. Я вела себя так, словно
пока  требовалось  щадить  их  и  беречь свои силы. Но с чего я взяла, что в
недалеком  будущем  мне  предстоит выдержать против них куда более серьезную
битву? Сама не знаю...
     А  ведь,  кажется, можно было бы это предвидеть. Но в ту минуту все мои
помыслы  занимала  сегодняшняя  примерка.  Я  думала  о ней с удовольствием.
Платье,  несомненно,  получается  удачным.  Прежде  всего  оно меня худит. А
кроме  того,  его цвет гармонирует с моим цветом лица, с легким загаром, еще
не  сошедшим  с  плеч,  и  с каштановыми волосами, которые всегда и при всех
обстоятельствах  я  упорно  отказывалась красить... Правда, желая усилить их
естественный  рыжеватый  блеск,  я  мыла голову специальным шампунем; но это
вовсе не значит красить волосы.
     Гости  найдут  меня  красивой. Я этого хочу; а чтобы быть красивой, мне
достаточно  только  захотеть  быть такой. Я и была красивой, только чересчур
классического   типа.  Но  моя  наружность  очень  выигрывала  от  прически,
украшений  и  искусного  грима;  зато  скучающий вид губил меня. Конечно, на
тетином  балу  я  буду  скучать, но постараюсь это скрыть; а ради того чтобы
блеснуть, стоит постараться. Гости найдут меня красивой.
     Я  вынула  из  сумки  зеркальце  и  убедилась, что без ущерба для своей
внешности  переношу  невыгодный  свет вокзального ресторанчика. Горячий чай,
теплое  помещение  сделали  свое  дело. Я попудрилась, подкрасила губы; и не
могла  сдержать,  улыбки  при  мысли,  что  мама  с  тетей  дрожат сейчас на
сквозняке; у них непременно покраснеют носы.
     Из  буфета  я  вышла  в  самую  последнюю  минуту и, проходя через зал,
убедилась,  что  никаких  объявлений  о  дополнительном запоздании поезда не
вывесили.  Своих  родных  я  застала именно в том виде, в каком представляла
себе,  сидя  в  буфете; один лишь Симон все-таки не так окоченел, потому что
курил сигарету за сигаретой.
     Показался поезд.
     - За мной! - скомандовала тетя.- Держитесь все вместе!
     Прибытие  или  отход  поезда,  а  возможно,  сама  вокзальная атмосфера
всегда  приводили  тетку  в  состояние  полного  смятения.  Она  нервничала,
бегала,  цеплялась  за  одного,  расспрашивала другого; мне всегда казалось,
что  она  уже  не может не совершать этого ритуального кружения; так собака,
очутившись  на  улице,  ни  с  того  ни с сего начинает вертеться, прыгать и
визжать.
     Тетя  Эмма  на рысях неслась вдоль состава, двигавшегося нам навстречу.
Пришлось  Симону ее придержать, иначе она увела бы нас слишком далеко. Поезд
остановился; показались первые пассажиры.
     -  Сейчас  я  вам опишу его приметы! - вопила тетя среди общего гама. -
Ведь  вы  его почти не знаете! Бедненький мой мальчик - белокурый, бледный и
тонкий как былинка!
     Поезд  постепенно  опустел.  Носильщики  складывали  у  наших ног чужой
багаж.  Мы  искали  Ксавье  в толпе и не могли найти. Пассажиры, направляясь
группами к выходу, проходили мимо нас.
     -  Ах,  боже  мой!  -  не  унимал