Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
140 -
141 -
142 -
143 -
144 -
145 -
146 -
147 -
148 -
149 -
150 -
151 -
152 -
153 -
154 -
155 -
156 -
157 -
158 -
159 -
160 -
161 -
162 -
163 -
164 -
165 -
166 -
167 -
168 -
169 -
170 -
171 -
172 -
173 -
174 -
175 -
176 -
177 -
178 -
179 -
180 -
181 -
182 -
183 -
184 -
185 -
186 -
187 -
188 -
189 -
190 -
191 -
192 -
193 -
194 -
195 -
196 -
197 -
198 -
199 -
200 -
201 -
202 -
203 -
204 -
205 -
206 -
207 -
208 -
209 -
210 -
211 -
212 -
213 -
214 -
215 -
216 -
217 -
218 -
219 -
220 -
221 -
222 -
223 -
224 -
225 -
226 -
227 -
228 -
229 -
230 -
231 -
232 -
233 -
234 -
235 -
236 -
237 -
238 -
239 -
240 -
241 -
242 -
243 -
244 -
245 -
246 -
247 -
248 -
249 -
250 -
251 -
252 -
253 -
254 -
255 -
256 -
257 -
258 -
259 -
260 -
261 -
262 -
263 -
264 -
265 -
266 -
267 -
268 -
269 -
270 -
271 -
272 -
273 -
274 -
275 -
276 -
277 -
278 -
279 -
280 -
281 -
282 -
283 -
284 -
дверь.
- Да? - крикнул он, когда стук повторился.
- Графа обслуживания, - проворковал женский голос.
Графе обслуживания было двадцать два года, и грудями ее природа не
обидела. Росс мысленно обещал старшему коридорному щедрые чаевые.
Глава 2
- Он и мальчишкой не был нормальным. Дек Эндрюс с детства был
странный.
- Что значит - странный?
- Ну, понимаете, не интересовался ни телепередачами, ни кино, ни
девочками. Не то что другие ребята на улице - даже когда совсем вырос.
- А интересовался чем?
- Машинами. С первого же заработка пошел и сделал первый взнос за
старого "Мустанга". Просто обожал его. Полировал, настраивал мотор, ну,
часами возился с этим драндулетом.
- А дальше что?
- Продал. Не знаю почему. С тех пор у него машины не было.
- Вы уверены в этом?
- В чем?
- В том, что у него больше другой машины не было.
- Конечно, уверен. Я знаю все, что делается на Френдшип-стрит. Я же
тридцать лет сижу у этого окошка и смотрю. Разве я вам про мой
несчастный случай не говорил? Станок мне на ноги свалился. С того самого
дня я ни шагу не сделал. А компенсация?
Думаете, мне деньгами возместили? Да я с этой паршивой фабрики цента
не получил за все то время, что вкалывал там как дурак.
Вы понятия не имеете... - Старик побагровел, а его голос стал
визгливым от злобы.
Леон Розмонт потер переносицу крупного носа и уставился на дешевую
литографию, украшавшую стену. Люди всегда загадка. Этого старика куда
больше трогает, что с ним произошло тридцать лет назад, чем то, что
произошло в доме напротив всего несколько часов назад. Как свидетель он
оказался бесполезным.
Ничего не слышал. Ничего не видел. Ничего не знал.
Скоро газеты запестрят огромными шапками: "СВИРЕПОЕ ТРОЙНОЕ УБИЙСТВО.
ПИРШЕСТВО СМЕРТИ В ПРИГОРОДЕ. КРОВАВАЯ БОЙНЯ". До чего же пресса обожает
массовые убийства Три человека зверски убиты в небольшом домике на
Френдшип-стрит в тихом пригороде Филадельфии. О черт!
Как ему хотелось стереть из памяти утреннее кровавое месиво.
К горлу подступила желчь, и он торопливо ее сглотнул.
Детектив первой категории Леон Розмонт. Кряжистый мужчина пятидесяти
лет. Широкоплечий, атлетического сложения, с густой гривой седеющих
волос, мохнатыми бровями и проницательными добрыми карими глазами. Он
смахивал на бросившего тренировки звезду американского футбола. Да он и
был звездой футбольной команды своего колледжа. В полиции он прослужил
двадцать девять лет. Двадцать девять лет уродований, сексуальных
убийств, кровавых расправ. Как он ненавидел мерзости, с которыми ему
приходилось иметь дело.
Все прелести начальство приберегало для него, но ничего прелестнее он
давно не видел. Три человека, изрубленных в фарш без видимой причины. Ни
сексуальных надругательств, ни ограбления, ни... Ровным счетом ничего. И
не за что уцепиться. Разве что Дек Эндрюс, сын, который словно бы исчез.
То есть.., еще одно милое старомодное семейное убийство?
Дека Эндрюса под рукой не оказалось, и ответить на этот вопрос было
некому. Но, может быть, он куда-то уехал, гостит у приятеля, проводит
время с подружкой? В конце-то концов, еще суббота и до вечера далеко, а
судебные медики утверждают, что убийства произошли где-то между
одиннадцатью вечера пятницы и четырьмя утра субботы. Дек Эндрюс.
Двадцать шесть лет. Замкнутый, чуждающийся людей.
Но многих ли расспросили о нем? Четверых? Пятерых? Следствие даже не
началось. Все еще впереди, и делать выводы рано.
- Черномазые! - со злостью заявил старик. - Всюду от них пакости.
- Что-что?
- Да черномазые, что въехали в дом на нашей улице. Не удивлюсь, если
это их рук дело. Я теперь держу двери на запоре, не то что прежде. Да, я
еще помню время, когда на двери и замков-то не ставили.
Детектив Розмонт коротко кивнул. Во рту был рвотный привкус, перед
глазами всплывала жуть, которую он видел утром. Голова у него
раскалывалась, губы потрескались, в глазах была резь, и они словно ушли
в череп. Вот бы сейчас быть дома в постели с милой нежной Милли, его
черной женой... Как бы старый ханжа взбеленился!
- Почему они не остаются на Саут-стрит, где их место? - зловеще
бормотал старик. - Селятся бок о бок с приличными людьми. Нельзя же так!
Надо бы такой закон издать.
Детектив Розмонт тяжело поднялся из глубины слишком уж мягкого кресла
и пошел к двери. К черту! Он чувствовал, что ему нечем дышать.
- Благодарю вас, мистер Буллен, - сказал он сквозь зубы. -
Естественно, нам требуются ваши официальные показания. Кто-нибудь из
моих людей зайдет к вам попозже.
- Черномазые! - заверещал старикан, разгорячась - Пусть бы оставались
у себя в Африке и бегали нагишом! Вот как я думаю! Как всякий приличный
человек думает!
Леон Розмонт сердито закрыл за собой дверь домика. Накрапывал дождь -
серая безжалостная изморось. Конец улицы перегораживали телевизионные
фургоны, у полицейского барьера скучились кровожадные зеваки. Они-то
зачем пришли? Что такого интересного в наружных стенах дома, где
произошло убийство? Ну что, что они надеются там высмотреть?
Леон покачал головой. Люди! Нет, их ему никогда не понять.
Он угрюмо поднял воротник английского макинтоша и быстро перешел
улицу.
Никогда еще за все годы тяжелой службы ему не приходилось
расследовать убийства, одну из жертв которого он знал раньше.
Сначала - жуткая тошнота. И леденящая мысль, что вдруг и на нем лежит
часть вины.
Глава 3
Монтана Грей наблюдала, как Нийл, ее мух, разглядывает себя в трюмо
гостиной их дома в Калдуотер-Кэньон. Этот маниакальный интерес к своей
внешности, стоило ему надеть костюм, всегда ее забавлял. Она терпеливо
ждала неизбежного вопроса.
Нийл не обманул ее ожиданий.
- Я нормально выгляжу? - осведомился он в полном убеждении, что
выглядит безупречно, и все-таки нуждаясь в ее одобрении.
Она засмеялась.
- Но почему ты всегда так неуверен, хотя знаешь, что выглядишь
сногсшибательно?
- Я? Неуверен? Да ни в жизни, - заявил он тоном Ричарда Бартона, до
которого не дотянул бы и сам Бартон. - Просто мне приятно, когда ты меня
хвалишь!
Она обожала его английский акцент, в нем было что-то такое...
- Хм-м-м-м! - Она бросила на него лукавый взгляд. - Попозже.., в
постели.., ты от меня таких похвал наслушаешься, что у тебя волосы
встанут дыбом.
- Только волосы? - насмешливо бросил он.
- И все остальное, что бы ты там ни навоображал.
- Ну, чего-нибудь я навоображаю.
Она снова засмеялась.
- Уж конечно! Ты ведь не только самый замечательный кинорежиссер в
здешних палестинах, но и воображение у тебя неплохое.
Он схватил ее, и они начали целоваться.
Монтане было двадцать девять лет, Нийлу пятьдесят четыре.
В течение года их сожительства и четырех лет брака разделяющая их
четверть века не вызывала у них ни малейшего смущения, хотя и очень
смущала разных других людей - Мэрли, бывшую жену Нийла, кое-каких его
друзей и всех без исключения их жен.
- Э-э! - Она нежно его оттолкнула. - Целая орава гостей с нетерпением
ожидает нашего августейшего появления в "Бистро", так что пошевели-ка
жопой!
Он испустил театральный вздох.
- Нет уж, Нийл, от меня ты сочувствия не дождешься! Ты ведь сам
придумал отпраздновать это событие!
Он отвесил насмешливый поклон и повел ее к двери.
- Что же, сударыня, в таком случае, как вы изволили выразиться,
пошевелим жопами.
***
Монтана. Рост пять футов десять дюймов. Черные волосы по пояс.
Прямодушные тигриные глаза с золотыми крапинками. Широкий чувственный
рот. Необычная, броская красота.
Монтана. Нареченная так в честь штата, где она появилась на свет у
родителей, которые, мягко выражаясь, не слишком считались с
условностями. Ее отцом был геолог, матерью - исполнительница народных
песен. Они оба любили странствовать, и к тому времени, когда Монтане
исполнилось пятнадцать, она дважды объехала земной шар, пережила два
недолгих романа, свободно говорила по-французски и по-итальянски,
мастерски каталась на водных лыжах и на обычных, а на лошадях, скакала
как ковбой.
Родители ее были сильными, независимыми людьми и внушили ей, своему
единственному ребенку, твердую уверенность в себе и чувство собственного
достоинства.
"Поверь в себя, и ты достигнешь чего угодно", - часто повторяла ее
мать.
"Никогда ничего не пугайся! - таков был девиз ее отца. - Смело
встречай все, будь сильной и уважай себя!"
Им-то было хорошо, они обрели друг друга, и, хотя горячо любили ее,
она часто чувствовала себя лишней. Когда наконец они решили окончательно
осесть на ранчо в Аризоне, она поняла, что ей пришло время самой
вступить в мир, и она уехала, увозя их благословения и скромные деньги,
чтобы продержаться на первых порах. Это было в 1981 году, ей было
семнадцать лет, ее переполняли энергия и энтузиазм нетронутой юности.
Сначала она погостила в Сан-Франциско у двоюродного брата, заметно
старше ее. Он научил ее азбуке секса, наркотиков, рок-н-ролла и
предоставил самой себе. Она была любознательна, жаждала набираться опыта
и перепробовала много занятий - начиная от работы официанткой в баре и
кончая изготовлением серебряных украшений и продажей их на улицах.
Потом она познакомилась с рок-музыкантом, который у говорил ее
отправиться в Индию. Кончили они в Пуне у ног прославленного гуру
Раджниша. Все это ей приелось раньше, чем ее спутнику, и она уехала одна
в Лондон, где жила у друзей в Челси, общаясь с фотографами,
манекенщицами и писателями. Испробовала всего понемножку, а затем
отправилась в Нью-Йорк с очень левым журналистом и занялась тем, что,
как она решила, интересовало ее больше всего: начала писать. Ее опусы
отличались цинизмом и тонким стилем, так что довольно скоро она
составила себе имя и получила страницу в "Уордли", авангардистском
журнале. С Нийлом она познакомилась в Париже, куда ее послал журнал.
Вечеринка на Левом Берегу. Теснота. Шум. Монтана приехала с Пенни, ее
временным (и не один раз) другом. Нийл уже был там, успев накачаться
"Золотым Акапулько" в сочетании с "Джеком Дэниелсом". Испитой мужчина с
пронзительными глазами, весело пожившим лицом и седеющей гривой
непослушных волос, он сидел в углу, окруженный поклонниками, жадно
ловившими каждое его слово.
- Знаешь, а я очень хочу познакомиться с этим типом, он получше
Олтмена, - сказал Пенни.
- Лучше Олтмена нет никого, - отрезала она и направилась к компании
их друзей.
И прошло несколько часов, прежде чем она наконец оказалась возле
группы, все еще толпившейся вокруг Ниша Грея. Ленни познакомил их.
Нийл был уже так пьян, что еле ворочал языком, но все-таки сумел
выговорить:
- Монтана. Что за хреновое имечко?
Она пропустила его слова мимо у шей, нежно улыбнулась Лети и сказала:
- Смоемся?
Два дня спустя она сидела в "Американской аптеке" на Енисейских полях
и листала журналы, как вдруг голосу нее за спиной произнес:
- Монтана! Что за хреновое имечко?
Она обернулась и не сразу сообразила, кто это такой, но тут он дохнул
ей в лицо парами виски, и она вспомнила вечеринку.
- Хотите выпить? - спросил он.
- Не очень.
Их взгляды на мгновение сомкнулись, и что-то полыхнуло. Она была
настолько заинтригована, что передумала и приняла приглашение, хотя
мужчины в годах никогда ее не влекли.
Он отвел ее в бар, где его явно хорошо знали, и принялся напиваться
до бесчувствия, произведя на нее глубокое впечатление сардонической
эрудицией и живым остроумием. Ее заинтересовало, почему ему так
необходимо прятаться от настоящего, и она не пожалела времени, чтобы
узнать о нем побольше. Он был сложной натурой и нацелен на
самоуничтожение. Талантливый режиссер, оттолкнувший многих людей
пьянством и непредсказуемым поведением, так что теперь вынужден был
снимать телевизионную рекламу за большие деньги, на которые содержал
свою бывшую жену Мэрли, проживавшую в Беверли-Хиллз.
В Париже он словно наслаждался своей известностью и начинал каждое
утро трезвым, но ко второй половине дня безнадежно напивался.
Монтана отложила возвращение в Нью-Йорк и начала проводить все больше
и больше времени с ним. Нийл Грей был крепким орешком, и это действовало
на нее возбуждающе. Ее отец сказал бы, что ее к Нишу просто тянет. Пока
она росла, в их семье секс никогда не был запретной темой, и родители
дали ей только один совет: поступать так, как она считает правильным.
Что-то говорило ей, что быть с Нийлом - правильно, хотя он не делал
никаких попыток увлечь ее в постель. Это заинтриговывало ее все больше.
В конце концов она сама туда забралась, а у него не встал, отчего он
по-пьяному развеселился.
Монтана не усмотрела в этом ничего смешного и решила, что, пожалуй,
настало время приняться за мистера Ниша Грея всерьез.
Она взяла напрокат машину, получила разрешение кого-то из знакомых,
воспользоваться его уединенным шале и убедила Ниша поехать туда с ней на
воскресенье. Он согласился, предвкушая двое суток пьянства и других
забав.
Уединенное шале стаяло пустое. Монтана проверила, что в нем нет ни
единой бутылки, спрятала ключи от машины, отключила телефон и продержала
Ниша там три блаженные недели. То есть блаженные с того дня, когда она
успокоила его, утихомирила бредовую ярость и, наконец, уложила в постель
абсолютно трезвым. Его больше не затормаживал алкоголь, и он оказался
потрясающим любовником. Немолодым жеребцом, а мужчиной, с которым ей
было очень хорошо.
В Париж они вернулись, твердо зная, что самое главное - быть вместе.
Пробыли они там недолго - пока Монтане не удалось убедить Ниша, что он
растрачивает свой талант, и он не согласился вернуться в Америку. Скоро
стало известно, что Грей теперь трезв и надежен, и к концу их первого
года вместе он уже снимал на улицах Нью-Йорка детективный фильм с
небольшим бюджетом. Фильм имел успех, и Голливуд вновь поманил блудного
сына. Они отправились на Запад.
- Тебя будет тошнить от Беверли-Хиллз, - предупредил он. - Там больше
дерьма на один квадратный дюйм, чем в клоаке.
Она только улыбнулась и занялась собственными планами. У нее родилась
идея телевизионного сериала, и еще она хотела написать книгу о Голливуде
тридцатых годов. Ниш полностью ее поддержал.
И еще он настоял, чтобы они поженились. Она бы с удовольствием
оставила все как было, но он страшился потерять ее и не хотел рисковать.
Она была единственной. Она вылечила его от алкоголизма вернула ему
работоспособность и заставила по-иному взглянуть на жизнь.
Они поженились в Палм-Спрингс и с тех пор челночши между постоянным
номером в беверлийском отеле "Уш-тир" и нью-йоркской квартирой.
Монтана написала сценарий своего телевизионного сериала, и он имел
успех. Она написала книгу о Голливуде в соавторстве, а потом, увлекшись
кино, написала сценарий и сама поставила короткий документальный фильм о
детях Уоттси, трущобного района Лос-Анджелеса. Он получил две престижные
премии.
Нийл гордился ее достижениями и более чем поддержал ее следующее
начинание, когда за шесть недель она написала колючий сценарий и назвала
его "Люди с улицы". Прочитав сценарий, Нийл пришел в восторг. Как
режиссер, он ощутил в нем потенциал волнующего, значительного фильма и
сразу загорелся желанием самому его снять. Он снова был на коне. Два
предыдущих его фильма имели кассовый успех, и несколько киностудий были
готовы финансировать все, что он ни хотел бы снять. Но он намеревался
сохранить полный контроль и, обсудив все с Монтаной, отнес сценарий в
"Оливер Истерн продакшн". Оливер был дерьмо, но Нийл знал, что он
согласится на их условия.
Теперь все было улажено, и контракты подписаны в это самое утро.
Прекрасные условия: полный художественный контроль. Иными словами,
никто не будет менять что-либо в сценарии Монтаны или вторгаться в
замыслы Нийла. До тех пор, пока они будут оставаться в рамках бюджета и
не нарушат графика, любое постороннее вмешательство исключается. Оба
были в восторге.
Финальный кадр. Абсолютный контроль. Волшебные слова, а теперь -
обед, чтобы рассказать о своей победе друзьям.
***
Монтана угрюмо смотрела из окна машины - прошло три часа, и они
возвращались домой. С ее точки зрения, вечер был пустой тратой времени.
Друзья! Большое спасибо! Она прекрасно обойдется без них. Лишь бы у нее
был Нийл, а уж он плевать на всех хотел - это чудесное качество в
городе, где полно жополизок. Собственно говоря, это качество было в
числе тех, которые с самого начала привлекли ее в нем.
- Сигарету? - Он вытряс сигарету из пачки, продолжая другой рукой
вести серебряный "Мазератти" через Санта-Монику и Беверли к бульвару
Сансет.
Она молча взяла сигарету и вновь вспомнила, как так называемые друзья
Нийла встретили их новость. Все они сказали "Замечательно! Поздравляю!".
А потом по очереди постарались корябнуть побольнее.
Биби Саттон, законодательница Беверли-Хиллз, элегантная французская
жена крупнейшей кинозвезды страны Адама Саттона:
"Пусик, Нийл правда будет снимать фильм по вашему сценарию?" - Она
почти не маскировала обидного удивления.
Чет Барнс, талантливый сценарист, что доказывалось двумя "Оскарами" в
его активе:
"Писать для кино - это особое искусство, Монтана. Совсем не похожее
на телевизионную халтуру". А идите вы на.., мистер Барнс!
Джина Джермейн, секс-символ лет под тридцать, изнывающая от желания,
чтобы к ней относились серьезно, и смахивающая на раздавшуюся вверх и
вширь куклу Барби:
"А у вас есть белый негр, Монтана? Мне-то вы можете сказать! Я вас не
выдам. Собственно, ведь я сама немножко пишу".
И так далее, и все в том же духе. Одна шпилька за другой. Их просто
грызла зависть, и ничего больше. Красивым женщинам отведены в жизни
определенные роли, и им положено добросовестно их играть. Им дозволено
быть кинозвездами, манекенщицами, домашними хозяйками, проститутками, но
упаси их бог вторгаться на территорию, ревниво охраняемую Большими
Мальчиками. Писать сценарии значительных фильмов для ведущих режиссеров
- это неотъемлемое право Больших Мальчиков. И все они, каждый на свой
мелочный лад, старались дать ей это понять.
- Иногда я просто ненавижу людей! - не выдержала она.
Нийл засмеялся:
- Не трать зря энергию, любовь моя.
- Они все так...
- ., исходили завистью.
- Ты тоже заметил?
- Еще бы! Карен Ланкастер все время просила меня признаться, что на
самом деле чертов сценарий написал я.
- Избалованная стерва!
- А потом Чет счел нужным предупредить меня, что я погублю свою
карьеру. И даже Адам Саттон пожелал узнать, почему я тебя тащу наверх
таким образом.
- Бр-р! И это друзья.
Он снял руку с рулевого колеса и погладил ее по колену.
- Я же с самого начала сказал тебе, чтобы ты ни к кому из них не
относилась серьезно. Голливуд своеобразный город со своеобразными
правилами. А ты нарушаешь их все.
- Я? Нарушаю?
- Безусловно.
- Но как?
- Прикинем... Ты не делаешь покупки на Родео-драйв. Ты не даешь
званые вечера, обслуживаемые лучшими фирмами. Ты не завтракаешь с
девочками. Ты обходишься без горничной. Ты не делаешь из своих ногтей
фетиш. Ты не сплетничаешь. Ты не тратишь мои деньги со скоростью,
превышающей скорость звука.
Тыне...
Она поднял