нравятся.
   Выехали почти на голодный желудок, едва-едва перекусив. Ясур сказал,  что
еду надо беречь, потому как неясно, сколько еще предстоит пройти.  Вельх  на
эти  слова  ответил,  что  наверняка  совсем  немного  -  впереди  вырастала
непроходимая  монолитная  сердцевина   Самоцветных   гор,   огромные   пики,
взобраться на которые не было никакой возможности. Фарр, перед тем как сесть
в седло, снова положил Камень на тряпочку, узнавая направление,  и  выяснил,
что ехать следует прямиком к двурогой скале.
   Миновал  полдень  и  короткий  привал,  запиравшая  долину  черная   гора
постепенно приближалась. И вдруг лошади дружно отказались идти дальше.
   - Ничего понять не могу! Ах ты, зараза!  -  Кэрис  соскочил  на  землю  и
дернул своего конька за узду, но обычно спокойная, послушная и  невозмутимая
степная лошадка храпела, роняя изо рта пену,  зло  поднимала  верхнюю  губу,
показывая желтые квадратные зубы, и изо всех сил пыталась вырваться. -  Куда
собралась? Фарр держи клячу!
   - Она меня укусила! - пожалобился атт-Кадир, показывая ладонь с  изрядной
ссадиной. Он тоже пытался удержать своего коня, но получалось это плохо.
   - Отойдем назад, - скомандовал Кэрис. - На полсотни шагов. Ясур, ты  чего
мычишь, а не телишься? Сказано - отступаем!
   Лошади постепенно успокаивались, изредка  фыркая  и  встряхивая  гривами.
Ясур, держась единственной рукой за бешено колотившееся сердце, уселся прямо
на траву. Кэрис задумчиво смотрел на мергейтских лошадок.
   - Как интересно... - проворчал он. - Думаю, никому  не  стоит  напоминать
непреложную истину о  том,  что  лошади  и  собаки  острее  всего  чувствуют
опасность, а особенно  опасность  потустороннюю.  И  не  стремятся  идти  ей
навстречу. Фарр, куда завел нас твой камешек?
   - Как ты сказал? - Старик, превозмогая  боль,  появившуюся  за  грудиной,
встал и подошел к вельху. - Потустороннюю?
   - Солнце светит, - растерянно проговорил атт-Кадир. - День, облаков  нет.
Нежить появляется только по ночам...
   - Много ты знаешь о нежити, - бросил Кэрис и, покопавшись  в  висящем  на
поясе кошельке, протянул  бледному  Ясуру  какой-то  высушенный  корешок.  -
Пожуй, станет легче.
   - Здесь страшно, - заикнулся Фарр, изредка посматривая на  черный  камень
скалы, выраставший на сотни локтей вверх не далее чем в двух тысячах шагов к
полуночи. - И еще... Смотрите!
   Он снял мешочек, скрывавший Кристалл Атта-Хаджа, с шеи и, осторожно держа
за бурый кожаный  ремешок,  протянул  Ясуру  и  вельху.  На  холщовой  ткани
маленького кошеля искрились льдинки инея.
   - Он холодный, - глухо сказал Фарр. - Такого я  еще  ни  разу  не  видел.
Кажется... Сам не знаю.
   - Попросту мы пришли на то самое место, куда ты с Ясуром  так  рвался,  -
кивнул вельх, а Фарр отметил  про  себя,  что  Кэрис  выглядит  спокойным  и
невозмутимым, в отличие, например, от  однорукого  старика.  Неужели  он  не
боится? - Лошади вперед не пойдут, это ясно как день.  Давайте  решать,  что
будем делать дальше. Выход из ущелья только один, ничего  особенного,  кроме
гор, я вокруг не вижу... Если, как  вы  утверждаете,  дорогу  показывал  сам
Атта-Хадж, с его стороны было бы глупо заставить нас прийти  сюда,  напугать
до полусмерти и отправить обратно. Значит, надо  идти  вперед,  к  скале.  Я
уверен - там мы что-то найдем. Кто со мной?
   - Я, - прохрипел Ясур. Снадобье вельха  ему  немного  помогло,  сердечная
боль начала отпускать, но страх никак не желал уходить. Но, в конце  концов,
что такое страх? Только чувство, и ничего больше. К чему бояться страха?
   - Э, нет, так не пойдет, - помотал головой Кэрис. - Времена, когда ты мог
геройствовать, давно прошли. Подожди, подожди, Ясур, не возмущайся!  Сделаем
так. Вы с Фарром и лошадками подниметесь во-он туда, - вельх  вытянул  руку,
указывая на замеченный при въезде в долину скальный карниз, к которому  вела
ровная, хотя и крутая природная дорожка, - посмотрите, что к чему,  устроите
стоянку. Я тем временем прогуляюсь вперед и просто гляну, на какие чудеса мы
наткнулись. Если там нет ничего опасного, вернусь за вами. Поняли?
   - Ой, - вдруг отшатнулся Фарр, доселе сжимавший в пальцах ремешок  своего
кошелька.
   Ладонь разжалась, и матерчатый мешочек шлепнулся на землю.
   Грубая холстина, из которой  был  сшит  кошель,  распадалась  на  глазах,
постепенно  превращаясь  в  пыль.  Обнажились  грани   Кристалла,   ставшего
пронзительно-белым с голубоватым небесным отливом, и трое изумленных  людей,
склонившись над святыней из города Меддаи, увидели,  как  небольшой  осколок
уменьшается под солнечными лучами, будто комочек льда, исходя белесым паром.
Спустя некоторое время Камень исчез, на его месте осталась небольшая лужица,
мигом впитавшаяся в тонкий слой почвы.
   - Это уже не чудеса, - первым решился высказать свое мнение Кэрис. - Либо
ваш  Кристалл  выполнил  свое  предназначение,  либо  кому-то  он  очень  не
понравился... А ну назад! Фарр, не стой столбом, дубина! Ясур!..
   Призрачный  туман  начал  подниматься  от  земли,  постепенно   сгущаясь,
поползли тонкие, едва с волосок, струйки  холодного  огня,  и  буквально  на
мгновение мелькнуло  перед  глазами  внезапно  появившееся  узкоглазое  лицо
человека с короткой бородой, умными  и  жестокими  глазами,  ниточкой  усов,
протянувшихся над верхней губой.
   - Кто это был? Вы все видели? - быстро сказал вельх. -  Мне  померещилась
рожа какого-то мергейта. Фарр, отвечай!
   - Гурцат, - выдохнул атт-Кадир, по-прежнему не двигаясь  с  места.  -  Не
знаю откуда, но я уверен, что это Гурцат. Честное слово!
   - Вождь мергейтов сейчас  далеко  на  полудне,  -  возразил  Кэрис.  -  В
нескольких сотнях лиг отсюда. Почему этот твой... камень привел  нас  именно
сюда? Просто ради того, чтобы показать,  как  выглядит  Гурцат?  Так?  Какая
ерунда! Или...
   - Или, - продолжил за Кэриса Ясур, - здесь хранится  оружие,  которым  мы
сумеем поразить проклятого степняка? Или что? Я давно не  верю  в  сказки  о
волшебных мечах,  созданных  богами  луках  и  саблях,  предназначенных  для
одного-единственного удара по Избранному!
   - Мы оказались здесь не зря, - почти неслышно прошептал Фарр. - Но почему
так далеко от обжитых людьми земель и самого Гурцата?
   - Выясним. - Короткое замешательство Кэриса мгновенно исчезло, сменившись
решительностью. - Ясур, поднимайтесь  наверх,  а  я  прогуляюсь  к  горе  да
посмотрю, чего там такого  особенного.  Если  вдруг  наткнусь  на  брошенный
волшебный меч, обязательно принесу вам. Поняли?
   Не  дожидаясь  возражений  со  стороны  Фарра  или  тотчас  насупившегося
сторожа, Кэрис поправил свое клетчатое одеяние, перебросил за спину  длинный
прямой меч и быстро зашагал в сторону двурогой горы.
   Глава одиннадцатая. Все страхи мира
   - Долго ли идти по Тропе?
   - Не знаю, повелитель. Тропа лежит за пределами понимания нашего скудного
разума.
   - Ты говорил, что недавно бывал в пещере. Тогда почему не можешь ответить
на самые  простые  вопросы?  Любая  дорога  имеет  свою  длину,  от  лучного
перестрела до многих конных переходов. Отвечай!
   - Великий хаган, осмелюсь повторить: Тропа - отнюдь  не  "любая  дорога".
Она постоянно меняется; проходя дважды мимо одного и того же  камня,  ты  не
сможешь его узнать. В первый раз на твоем пути окажется невзрачный булыжник,
потом камень превратится в сверкающий синий кристалл, затем в кусок  льда...
Неизменно лишь одно -  Тропа  заканчивается  в  пещере,  которую  я  называл
Сверкающей. Именно там...
   - Я сам увижу, что там находится. Убирайся.
   - Добрых снов, повелитель.
   Светловолосый человек склонился, бросив короткий  презрительно-испуганный
взгляд на хагана Степи, и, пятясь, начал отступать  к  пологу  юрты.  Гурцат
недовольно отвернулся.
   "Я никогда не сомневался в правильности всех  дел,  которые  совершил  по
воле Заоблачных, - подумал хаган, сжимая в руке опустевшую пиалу, к  донышку
которой прилипли листики зеленого чая. - Но как  я  мог  позволить  иноземцу
принимать за меня решения?.. Хотя нет. Я сам, по своей  воле  приехал  сюда.
Драйбен только  советовал.  Я  мог  не  прислушиваться  к  его  словам.  Мог
приказать нукерам сломать ему хребет, едва он появился в становище на Идэре.
Теперь поздно. Боги, боги, если бы вы знали, как я боюсь!.."
   На  плечо  великого  завоевателя,  некогда  безвестного  хана  из  улуса,
принадлежащего роду эргелов, легла узкая легкая  ладонь.  Госпожа  Илдиджинь
неслышно появилась из полумрака, едва не заставив  Гурцата  вздрогнуть.  Она
была не только любимой и самой красивой женой хагана, но и верной помощницей
во многих делах. Это в Саккареме женщине запрещено вмешиваться  в  разговоры
мужчин. В Степи по-другому. Этот закон, правда, позволил Илдиджинь  изменить
Гурцату во время резни на Идэре  -  именно  она  припрятала  Худука,  своего
родича. Хаган, конечно, вначале наказал жену, но вскоре простил  и  перестал
на нее сердиться. Она по-прежнему оставалась самой любимой.
   - Твой советник похож на рыбу, выброшенную на берег Идэра, -  серебристым
голоском сказала Илдиджинь, не обращая внимания  на  то,  что  Гурцат  повел
плечом, пытаясь  сбросить  ее  руку.  -  Такой  же  дрожащий,  напуганный  и
белоглазый. Однако его пугаешь не ты и твоя немилость. По-моему,  Драйбен  в
страхе перед будущим.
   - Когда мы уйдем отсюда, - буркнул Гурцат, не оборачиваясь, -  я  прикажу
отрезать ему голову. Все страхи сразу пройдут.
   - Какая польза от мертвой головы умного человека?  -  спокойно  вопросила
Илдиджинь. Гурцат все-таки покосился через плечо и увидел, что жена необычно
серьезна. Ей исполнилось  не  меньше  тридцати  весен,  но  красота  степной
девушки, впервые встреченной еще до войны с пришельцами из-за  моря,  упрямо
не желала увядать. -  Драйбен  поведал  тебе,  как  лучше  управлять  новыми
улусами,  разослал  людей  нанять  мастеров,  строящих  машины   для   осады
городов... Не нужно убивать того, кто еще не раз пригодится хагану.
   - А что нужно?
   - Повернуть обратно, -  настойчиво  сказала  Илдиджинь.  -  Ты  разве  не
замечаешь, что происходит? Мы  углубляемся  в  эти  проклятые  горы,  и  мне
становится все страшнее и страшнее. Не могу спать по ночам.
   - Женщины всегда боятся, - хмыкнул Гурцат. - Всего. Полевых мышей, матери
своего мужа, грозы...
   - Хорошо, - согласилась жена. - Я всего лишь глупая женщина.  Но  ответь,
мой мудрый супруг: отчего нынешним утром нукеры десятка  Субдэ  передрались?
Двоих убили, зачинщиков Менгу приказал  казнить.  Люди  постоянно  ругаются,
придираются друг к другу, ссорятся из-за пустяков. Скажи, почему? Разве твои
Непобедимые могли за неполные двадцать дней дороги превратиться из  отважных
воинов в склочных старух? Что происходит?
   - Не знаю, - качнул головой Гурцат. - Ты боишься, я тоже.  Напуганы  все,
потому и разлад в сотне. Воинственность нукеров -  следствие  страха.  Иначе
его нельзя побороть или притупить
   - Надо возвращаться, - упрямо повторила любимая жена. - И быстрее.  Зачем
тебе помощь чужих богов, когда войску помогают  Заоблачные?  Шаман  говорит,
будто в горах живет очень плохой бог. Хорошие  боги  -  наверху,  над  нами.
Никто из Заоблачных не стал бы спускаться на землю и жить в  пещере,  словно
поганый дэв.
   - Нет. Обратно я не вернусь. Мне нужен дар, который сможет получить  лишь
великий. Иначе нам всем конец.
   - Ты уже получил один такой дар,  -  с  внезапно  появившейся  злостью  в
голосе сказала Илдиджинь. - У беловолосого в  сундуке  лежит.  Лучше  стало?
Именно из-за него ты убил весной своих родичей! А потом  долго  сердился  на
меня из-за того, что я пыталась спасти жизнь брата моей матери!
   - Уходи, - поморщился  Гурцат,  с  трудом  сдерживая  необъяснимый  гнев,
постепенно нараставший внутри. - Уйди сейчас, и я не стану тебя наказывать!
   Илдиджинь  поднялась  и,  как  обычно,  неслышно  отошла  прочь.   Гурцат
осторожно поставил пиалу, придвинул  к  себе  подушки  и  прилег.  Ему  было
страшно.
   Хаган признался себе: Илдиджинь права. Дар,  подарок  или,  если  угодно,
проклятие явилось к нему семь лун назад, когда Степь еще не слышала о резне,
устроенной Гурцатом владыкам племен, бурный Идэр нес к океану льдинки,  небо
над равнинами к полуночи от Саккарема отливало  светло-синим,  а  солнце  не
приобрело грязно-оранжевый оттенок смерти.
   Мергейты гостеприимны. Никто не обидит чужака, пришедшего в улус, а вовсе
наоборот: человека накормят, положат спать на  самую  лучшую  кошму,  окажут
почет и уважение. Как же иначе?
   В Степи люди помогают друг другу. Так и случилось с Драйбеном -  одиноким
всадником на казавшемся степнякам огромным гнедом  коне.  Злая  воля  темных
дэвов привела человека с далекого Заката на берега Идэра, в кюрийен Гурцата,
над которым распахнул крылья Золотой Сокол.
   Встретившись с военным вождем Степи, недавней зимой вовсе не  помышлявшим
о походе в земли Саккарема, нардарец поразил  мергейтов  невиданными  прежде
чудесами. Он разжигал костер без огнива, ненадолго подчинял себе  ветер  или
дождь, мог обратить какую-нибудь маленькую вещь из дешевого металла в золото
или бронзу... А главное - умел красно говорить, отлично знал степное наречие
и владел даром убеждения. Сначала расспрашивал о войне с  меорэ,  походе  на
полночь, когда конница степняков и подошедшая на помощь армия  саккаремского
царевича Хадибу прогнали незваных  гостей  на  Лисий  полуостров,  ездил  по
улусам, смотрел на жизнь мергейтов. Люди поговаривали, будто гость с  Заката
не просто шаман или волшебник, но и мудрый человек.  Вовсе  не  потому,  что
Драйбен делал хорошие подарки вождям или давал советы,  куда  лучше  погнать
стада, - он знал, как и о чем говорить с людьми, пускай таковые и  были  для
него чужими и диковатыми мергейтами.
   Гурцат  вспомнил,   что   тогда   Драйбен   обладал   некой   невероятной
привлекательностью, располагавшей к нему всех, от простого нукера  до  самых
знатных старейшин родов. Чужеземец из страны на самом краю  света,  названия
которой не слышал даже хаган,  явившийся  незваным,  в  одиночку,  уклончиво
отвечавший на расспросы о семье, что отец с матерью давно умерли, а  сам  он
не имеет жен и  своего  улуса,  по  непонятной  причине  завоевывал  доверие
каждого, будто волшебством. В числе тех, кто бестолковым  мотыльком  полетел
на яркий огонек речей нардарца, оказался и хаган.
   Вскоре в становищах началось нечто странное.
   Гурцат поссорился со многими вождями, последствием чего  стали  резня  на
Идэре и гибель одиннадцати знатных ханов, вслед за тем  подчиненные  Гурцату
нукеры уничтожили всех недовольных самовластным повелителем Степи.  Ту-менчи
Цурсог, пробуя силы, ушел  на  полночь  и,  сметя  с  лица  земного  селения
Аша-Вахишты, вернулся с победой  и  богатой  добычей.  Хаган  пожелал  новых
земель для своего народа - саккаремские поля как нельзя больше подходили для
пастбищ овец и лошадей степняков. Собралось  войско,  впереди  которого  шел
белый конь бога войны, несколько туменов без труда  опрокинули  незащищенные
саккаремские рубежи...
   Драйбен, невозмутимый Драйбен с  холодным  взглядом  рыбы,  только  давал
советы. Не вмешивался в дела хагана, не позволял себе высказать  ни  единого
слова против его решений. Он советовал. И его речи казались мудрыми.
   В самом начале войны на полудне Гурцат  не  мог  отделаться  от  смутного
впечатления, что устами Драйбена говорят боги и нардарец только  доносит  до
вождя мергейтов волю тех, кто выше людей. Позже хаган все  меньше  и  меньше
прислушивался к словам Драйбена, а с тех пор, как было принято решение ехать
в Самоцветные горы, чужеземец перестал нравиться Гурцату. Он словно  потерял
силу, дарованную неизвестно кем, и превратился в обычного человека.
   Случилось это после того, как нардарец рассказал хагану Степи  историю  о
Повелителе Самоцветных гор и открыл тайну Подарка,  вынесенного  из  пещеры,
располагавшейся глубоко в недрах скалы с двумя вершинами.
   Гурцат почувствовал, что сила убеждения, данная его советнику, происходит
из источника, о котором уже много столетий повествовали наиболее  смутные  и
таинственные предания степного народа.
   Тогда же хаган услышал Зов.
   Путь к Логову Драйбен помнил наизусть. Непонятно, почему  так  случилось,
но воспоминания сохранили мельчайшие приметы, от кривой сосенки, выросшей на
голом камне, до  трещин,  оставшихся  после  нередких  в  Самоцветных  горах
землетрясений. Оставалось лишь миновать долину, подойти к горе черного камня
и отыскать начало Тропы.
   И человек окажется в чужом, невероятно красивом  замкнутом  мирке,  вечно
меняющемся и непостоянном. Там, где хранится Знание.
   Несколько месяцев подряд Драйбена терзало  туманное  подозрение,  что  он
постоянно упускает в своих рассуждениях некую  важную  деталь,  без  которой
картина окружающего  не  является  полной.  Но  какую  именно?  Вне  всякого
сомнения, обнаружив во время прошлого посещения Логова Камень, по магической
силе явно не уступавший знаменитым Кристаллам Меддаи, нардарец и  сам  обрел
большую силу - осколок помог ему  обустроиться  среди  мергейтов,  завоевать
доверие хагана и направить его мысли в нужное  русло.  Возвращение  Золотого
Века - это, конечно, прекрасно, однако почему в таком  случае  помощь  Камня
своему владельцу постепенно сходила на нет? А сам Камень  начинал  вытворять
невообразимое: заключенное в нем волшебство прекратило подчиняться  Драйбену
и незаметно начало воздействовать на Гурцата, близких к нему ханов, а  затем
и на все войско.
   "Что произошло? - размышлял бывший нардарский  эрл,  изредка  подталкивая
пятками своего конька. Мергейтский скакун мелко рысил по каменистой  долине,
оставляя между собой и ехавшими позади нукерами  охранной  сотни  не  меньше
пятидесяти шагов. - Создается такое  ощущение  будто  меня  использовали,  а
когда стал не нужен - бросили. Пройдет несколько  дней,  и  Гурцат  запросто
прикажет своим головорезам отделаться от надоевшего советника. То, что живет
в пещере, могло выказать хоть каплю благодарности. Как-никак именно я  после
множества  столетий  нашел  Тропу  и  попытался  сделать  первые  шаги   для
возвращения в наш мир Добра, утерянного после  Черных  Лет.  Отчего  события
повернулись в прямо противоположном направлении?"
   Это была справедливая мысль. Драйбен, читая старинные  хроники,  летописи
Аррантиады, Шо-Ситайна или слушая  чудом  сохранившиеся  предания  различных
народов, пришел однажды к выводу:  погибший  Золотой  Век  более  заслуживал
названия Века Волшебства. Магия, величайший  дар,  данный  богами  человеку,
управляла всем сущим - позволяла насылать  дожди  на  сухие  поля,  исцелять
больных,  даровать  людям  безбедную  долгую  жизнь.   Арранты,   пережившие
бедствие,  обрушившееся  с  небес,  писали  в  самых  древних  манускриптах:
"Столкновение Сфер и наступившие годы  Черного  Неба  принесли  с  собой  не
только многоразличные разрушения и бедствия, смерть и страдания бесчисленным
народам, но также отняли данную человеку от самого  сотворения  мира  власть
слова и мысли над косной материей. Волшебники умирают, дети с талантом более
не рождаются, и лишь боги оставили за собой право вершить чудеса..."
   Жалкие остатки магического искусства пережили  тысячу  триста  лет  после
Столкновения,  вырождаясь  и  хирея.  На  материке  Восхода  магия   исчезла
окончательно,  заместившись  редкими  чудесами,  творимыми  благословленными
богами  людьми  наподобие   саккаремского   Провозвестника   Эль-Харфа   или
шаманов-колдунов варварских полуночных народов.
   И вот после  тринадцати  столетий,  вместивших  в  себя  безумные  войны,
невероятные опустошительные эпидемии неизвестных ранее болезней, десятилетия
засух или потопов, во время которых исчезали целые племена, не оставившие  о
себе памяти, один-единственный человек, случайно наткнувшийся  на  невнятную
древнюю рукопись, может вернуть к жизни забытое