обой. Твое  войско  сожрет  само  себя.  Потом
Нарлак,  арранты,  уцелевшие  саккаремцы  уничтожат  твою  державу,  и  тебе
повезет, если ты погибнешь в бою, а не сгоришь на костре, или твоя голова не
покатится по доскам плахи на потеху людей, которых ты считал побежденными...
Выбирай же, хаган, - народ или она.
   - Откажись, - морщась от  боли,  воскликнула  Илдиджинь.  -  Откажись!  Я
чувствую, он не врет. Но все равно откажись!
   Гурцат опустил голову. На раздумья ему хватило  несколько  мгновений.  Он
снова глянул на жену и громко сказал:
   - ...Прости.
   Темно-синий чапан Илдиджинь посерел, с ее застывшего в муке лица  исчезли
последние  краски,  две   длинные   косы   обратились   каменными   жгутами.
Охватывающие мергейтку ладони Хозяина сжались. По полу  зала  частым  градом
застучала каменная крошка.
   - Так было нужно. - Гурцат не видел, как подался к нему  Менгу,  которого
наконец-то отпустил Хозяин, однако почувствовал его движение.  -  Ты  хочешь
возразить хагану, сотник?
   - Н-нет... - еле слышно ответил Менгу и попятился.
   - Демон! Прокляни демона и не слушай его речей, хаган! Вернись обратно! В
мир людей!
   Гурцат  резко  обернулся.  Прямо  на  него  шел   Саийгин,   как   видно,
преодолевший ужас перед этим местом и его властителем. В выкатившихся глазах
шамана плескалось безумие. Длинная  коричневая  одежда  Саийгина  колыхалась
складками, брякали и гремели десятки амулетов, висевших на шее и нашитых  на
подол, шаман скалился, нащупывая на поясе короткий костяной нож.
   - Замолчи, - бросил Гурцат. - Замолчи  -  или  последуешь  за  Илдиджинь.
Поздно отговаривать.
   - Заоблачные все видят! - раненым тигром заревел шаман. -  Ты  призываешь
чужого бога, в тебя входит чужая сила! Народ не пойдет за хаганом, предавшим
исконных небесных владык! Шаманы перестанут подчиняться тебе!  Удача  больше
не поскачет рядом на белом коне, и Золотой Сокол улетит от  тебя!  Проклятие
на тебе, хаган, и  проклятие,  а  не  славу  и  победы  ты  принесешь  своим
воинам!..
   - Ты сам не раз повторял: мергейтам нужна помощь других богов, -  ответил
Гурцат, не отступая перед разъяренным  Саийгином.  -  Ты  советовал  мне  не
разрушать  чужие  храмы,  чтобы  боги  Саккарема  или   других   земель   не
разгневались на нас. Почему же  бог,  с  которым  мы  сейчас  говорим,  хуже
остальных?
   - Мудрый союзник  -  великое  счастье,  -  усмехнулась  темнота,  на  миг
вспыхнув россыпью самоцветов. - Прости, Гурцат, но твой шаман сошел  с  ума.
Отныне он бесполезен. Думаю, ты без труда отыщешь себе  нового,  куда  более
разумного.
   Полыхнула бесшумная синеватая вспышка,
   Гурцат прикрыл лицо рукавом, а когда на  миг  ослепшие  от  яркого  света
глаза снова пообвыклись  с  полутьмой,  хаган  не  увидел  Саийгина.  Только
хоровод истаивающих белесых огоньков.
   "Сейчас Оно примется за меня... - обреченно  подумал  Драйбен.  -  Однако
перед смертью могу подтвердить: Гурцат претерпел три  ритуальных  испытания.
Испытание силой, любовью и верой. И, с точки зрения  Хозяина,  выдержал  их.
Если так - хагану положена награда. Боюсь, я начинаю догадываться,  чем  его
одарят..."
   Драйбен оказался не  прав,  предсказывая  собственную  гибель.  Чудовище,
засевшее в Самоцветных горах, более не  интересовалось  жалким  исполнителем
своей воли. Оно разговаривало только с Гурцатом, и первые слова были такими:
   - Выслушай, что я скажу...
   Нардарец едва не взвыл от ужаса, когда сзади ему на  плечо  легла  чья-то
ладонь. Сдержался чудом. Медленно обернувшись, Драйбен встретился взглядом с
неизвестно откуда взявшимся человеком с  длинными,  заплетенными  в  косички
волосами. Странное, по обычаям варваров-вельхов,  одеяние:  белая  рубаха  с
длинным, слегка подвернутым рукавом, поверх которой  намотана  черно-красная
материя в крупную клетку. Напуганный Драйбен не успел рассмотреть лица.
   - Тихо, - шикнул неизвестный и быстро заговорил по-нардарски,  правда,  с
легким акцентом: - Не пялься так, заметят. Отвернись и слушай. Сдается  мне,
что ты не в восторге от происходящего.
   - Д-да, - запнувшись, подтвердил Драйбен. Внезапно его осенило: наверное,
этот тип из числа тех людей,  которые  первыми  явились  в  долину,  оставив
лошадок у входа в Логово. - А что?
   - Тогда надо сматываться, -  просто  сказал  вельх.  -  И  очень  быстро.
Сейчас, если не ошибаюсь, тут начнется такое... Если ты не с мергейтами,  то
идем со мной.
   - Куда? - У нардарца отвисла челюсть. Человек в пледе выразительно прижал
палец к губам - мол, не шуми!
   - Поможешь. У меня тут друг...  болен.  Потихоньку  вынесем  его  наружу.
Хозяин занят Гурцатом и пока не станет обращать на  нас  внимания.  Как,  по
рукам?
   Драйбен, не раздумывая, кивнул:
   - Согласен!.
   Часть третья. Гибель Саккарема
   Глава тринадцатая. "Мы вернемся сюда!.."
   О солнцеликий! Они заняли  Синюю  башню,  сломили  наше  сопротивление  у
Восходных ворот и полностью захватили купеческий квартал! Я приказал стянуть
все оставшиеся силы к дворцу, но...
   Хадибу осекся, будучи не в силах высказать шаду всю правду.
   - Но что? - Даманхур грозно взглянул на  брата.  Правая  щека  повелителя
Саккарема судорожно подергивалась. - Отвечай, или я убью тебя своими руками!
   -  Я  думаю,  Мельсина  для  нас  потеряна,  -  решился  высказать   свои
безрадостные соображения Хадибу. - Господин, лучше пожертвовать столицей, но
спасти державу. Корабли стоят под парусами,  казна  погружена,  сейчас  люди
Энарека переносят документы из архива в гавань...
   - Кто посмел отдать подобный приказ? - рявкнул  шад.  -  Ты?  Приказ,  от
которого за сотню лиг смердит государственной изменой? Прочь  с  глаз  моих!
Возьми в руки меч и иди сражаться! Во-он!
   Царевич Хадибу, усталый, с красными от недосыпа глазами, быстро  отступил
от царственного брата на положенные полдесятка шагов,  развернулся  и  молча
вышел  из  комнаты.  Даманхур,  схватив  со  столика  хрустальный  кувшин  с
персиковым вином,  запустил  его  вслед  брату,  но  стража  успела  вовремя
захлопнуть двери за десятитысячником саккаремского войска. Осколки  цветного
стекла,  перемешанные  с  желтоватыми  каплями  густого  пьянящего  напитка,
разлетелись по сторонам.
   - Я не покину Мельсину! - яростно  выкрикнул  шад.  -  Энарек!  Энаре-ек!
Немедленно позовите дейвани! Шад желает сейчас же видеть его!
   Пока слуги, совсем недавно кичившиеся своей готовностью выйти в  одиночку
против сотни дикарей,  а  теперь  заробевшие  перед  лицом  ставшей  реально
осязаемой угрозы, искали Энарека, Даманхур метался  из  угла  в  угол  своей
любимой комнаты, обитой желтым  шелком  и  выложенной  драгоценными  каплями
"слез богини моря" - янтарем. Необычное для саккаремского  дворца  помещение
украшали по  советам  покойной  матери  Даманхура,  происходившей  родом  из
далекого Нарлака. Госпожа Ригильда всячески пыталась привить своему  супругу
Бирдженду нарлакские вкусы и во  многом  преуспела  -  часть  личных  покоев
солнцеликого отделали по  ее  приказаниям.  Даманхур,  приняв  трон  и  став
полновластным хозяином дворца, не стал ничего менять - отчасти  в  память  о
матери, отчасти для разнообразия.
   - Повелитель?
   Энарек возник словно из ничего. Глава Государственного совета ходил тихо,
и поэтому  взбешенный  Даманхур  не  заметил  появления  пришедшего  на  зов
дейвани. Шад, тяжело дыша, повернулся к Энареку, и тому показалось,  что  на
него смотрит из зарослей дикий зверь, готовый вцепиться в  горло  ничего  не
подозревающей жертве.
   - Ты!.. Почему ты послушался  неразумного  приказа  Хадибу?  Кто  вывозит
дворцовые ценности и бумаги в порт?
   - Это делается не по его, а по моему распоряжению, - не  повышая  голоса,
ответил дейвани. - Как только библиотека будет  погружена  на  корабли,  они
отправятся в Дангару. Это произойдет не позже чем на рассвете.  Надеюсь,  мы
успеем.
   - Что успеете? - растерялся Даманхур. - Я не понимаю тебя, Энарек!
   - Государь, - бесстрастно сказал дейвани, -  бой  идет  в  самом  городе.
Мергейты взяли двое ворот, значит, скоро неминуемо падут  и  остальные.  Уже
начались пожары. Твой дворец не является крепостью, и, как  только  степняки
подойдут  к  нему,  завяжется  тяжелейшая  битва,  которую  мы,  разумеется,
проиграем. Все, что смогут  сделать  твои  гвардейцы  и  остатки  аррантских
центурий, - прикрыть наше бегство. Прошу простить за прямоту, о солнцеликий.
   Даманхур замолчал. Вопреки доводам разума он доныне надеялся, что неудача
у Синих ворот не станет  фатальной.  Что  обученные  и  отлично  вооруженные
арранты отобьют захваченную башню и восстановят целостность обороны  города.
Что,  в  конце  концов,  Атта-Хадж  явит  чудо  и  не  оставит   наследников
Провозвестника без помощи.
   Но ежели Энарек, муж рассудительный и осведомленный в делах  государства,
сократившегося до размеров одного города, а теперь уже только  дворца  шада,
дал распоряжение вывозить сокровища -  огромную  библиотеку,  состоявшую  из
многих тысяч документов, свитков и книг, значит, дело плохо.
   - Неужели... - начал шад. - Я не могу поверить!
   - Придется, господин, - быстро  ответил  дейвани,  сделав  неопределенный
жест ладонью. - В порту осталось мало кораблей. Все торговцы еще  на  закате
подняли якоря и  вышли  в  море.  Предполагаю,  что  через  некоторое  время
начнется  безумное  столпотворение  -  часть  жителей  столицы  уже   сейчас
направляются к гавани и просят взять их на  борт.  Луна  взойдет  через  два
квадранса. В это время ты обязательно должен прибыть на свою галеру.
   - Где аррантские  легионы,  обещанные  Гермедом?  -  сорвавшись,  завопил
Даманхур, сжимая  ладони  в  кулаки.  -  Два  легиона!  Два!  Четыре  тысячи
тяжеловооруженных  островитян  за  несколько  мгновений  вымели  бы  с  улиц
Мельсины эту степную грязь!
   - Легионы в пути. - Лицо Энарека не изменилось. Дейвани просто не обратил
внимания  на  несдержанность  своего  шада.  -  Видимо,  кораблям   придется
повернуть обратно и воины Аррантиады высадятся  на  Дангарском  полуострове,
присоединяясь к армии твоего царственного сына  Абу-Бахра.  Не  забудь,  что
арранты бьются в пешем плотном строю,  невозможном  на  узких  улицах  наших
городов.  Господин,  умоляю  тебя,  как  только  подданный   может   умолять
повелителя, - безотлагательно поезжай  в  гавань.  Мы  скоро  возвратимся  в
Мельсину и, даже если город сильно пострадает, восстановим ее. Страна  может
прожить без столицы, но без шада... Безвластие гораздо страшнее, а я  думаю,
что  твои  сыновья,  узнав  о  твоей  кончине,  не  преминут  начать  свару.
Династический раздор станет подлинной гибелью Саккарема.
   - Подождем, - упрямо сказал Даманхур. - У Хадибу достаточно войск,  чтобы
отбросить мергейтов обратно за стену и завалить  проломанные  ворота.  Город
устоит.
   - Нет, -  непреклонно  ответил  Энарек.  -  Судьба  Мельсины  предрешена.
Прости, солнцеликий, но долг призывает  меня.  Время  коротко,  а  я  обязан
спасти то, что еще можно.
   Когда  Энарек  покинул  комнату,  сам  шад,   неотступно   сопровождаемый
безъязыким мономатанцем и тенями личных телохранителей, прошел через  череду
покоев, поднялся по винтовой лестнице на одну  из  угловых  башен  дворца  и
вышел на балкон. Как назло, ночь выдалась темная, со стороны океана  нагнало
облаков, и только на восходе едва  серебрились  первые  лучи  луны,  готовой
выползти из-за горизонта.
   Слух Даманхура различил непрекращающийся шум битвы в полуночных кварталах
столицы, слитные крики многих  сотен  голосов,  перестук  копыт  и  бряцание
оружия, сливающиеся в глухой рев, напоминавший сильный  морской  прибой.  По
темным улицам Мельсины струились цепочки факелов, неподалеку от Синих  ворот
занимался тусклым ленивым пламенем дворец эмайра Эс-Сувара - только у  этого
большого красивого дома по углам  возвышались  минтарисы  в  форме  копейных
наконечников,  сейчас  подсвеченные  разгорающимся   огнем.   Пылала   часть
квартала, где располагались самые  богатые  лавки,  пожар,  судя  по  всему,
подбирался к опустевшему сегванскому концу. Торговцы  и  воины  с  полуночи,
вместе с жившими рядом с ними  людьми  из  Галирада,  еще  минувшим  вечером
погрузились на свои длинные, похожие на хищных рыб корабли, бросив склады  с
товарами, и подняли паруса. Как-никак жизнь дороже.
   Повернувшись налево и глянув в сторону порта, Даманхур  сумел  разглядеть
несколько десятков саэт, освещенных мерцающими фонарями, и какое-то  смутное
клокотание на длинных узких  причалах.  Все  ясно.  Перепуганные  нашествием
жители Мельсины, как и предсказывал Энарек, готовятся к исходу. Спасение для
них только в море.
   "Воображаю, какие цены теперь заламывают  владельцы  судов  за  крохотное
место на палубе, - появилась отвлеченная мысль.  -  Сегодня  на  вес  золота
ценится все, что может плавать и нести хоть  клочок  парусины.  Мергейты  не
любят моря им неведомо искусство кораблевождения. Возможно,  некоторым  моим
подданным повезет..."
   Два главных храма города, посвященных  Атта-Хаджу  и  Богине,  Простершей
Руку Над Морем пока оставались в стороне от битвы,  но  были  ярко  освещены
факелами, цветными светильниками и кострами, разведенными прямо  на  улицах.
Судя по мельканию теней и доносящейся богослужебной музыке, в огромные храмы
- один под синим  куполом,  другой  под  зеленым  -  сошлись  люди  со  всех
близлежащих кварталов,  а  мардибы  беспрестанно  возносили  моления  Высшим
силам. Они еще надеялись, что покровители Саккарема защитят город  или  хотя
бы их жизни.
   "Кто ответит: как такое могло случиться? - в  смятении  думал  шад,  шаря
незрячими глазами по едва вырисовывающимся во тьме зданиям города.  -  Какую
силу обрел этот вонючий степняк? Как ему удалось войти в город, который даже
при правильной осаде никогда не смогли бы взять  сами  арранты?  Гурцату  же
понадобилось немногим меньше трех седмиц! Мир рушится..."
   Шад еще долго стоял, наблюдая с высоты за Мельсиной, и от его взгляда  не
могло  ускользнуть,  что  пожары  распространяются  по  городу   все   шире,
раздуваемые  налетающим  с  моря  ветерком,   а   рев   сражения   неуклонно
приближается к дворцу.
   * * *
   Три  седмицы.  Двадцать  один  день.  Именно  столько  продлилась   осада
мергейтами столицы некогда великого и непобедимого Саккарема.
   Шад, его приближенные и военачальники знали: командует  обложившим  город
войском не сам хаган степняков, а некий Ховэр, большой сотник. Хотя мергейты
не желали вступать в переговоры, командовавший мельсинской  гвардией  Хадибу
изредка отправлял через тайные ходы, ведущие за стены, самых ловких воинов с
приказом захватить пленных. Однажды опытные десятники гвардии,  вышедшие  на
очередную "охоту", приволокли  в  город  аж  настоящего  тысячника  степного
войска, куда более осведомленного в планах и делах Гурцата,  нежели  простые
нукеры. Мергейт вначале упорно не желал ничего  говорить,  но  когда  палачи
Черной башни - самой страшной тюрьмы шаданата - побеседовали с ним,  попутно
лишив нескольких фаланг  на  пальцах  и  правого  уха,  а  заодно  припугнув
раскаленным железом, Хадибу  выяснил:  Гурцат  по  совету  одного  из  своих
ближних (якобы  нардарца,  заслужившего  доверие  хагана)  внезапно  покинул
стоящее под Мельсиной войско и зачем-то уехал на полночь, к горам.
   По приказу Гурцата тумены не отходили от саккаремской столицы,  согнанные
со всей  округи  пленные,  руководимые  нанятыми  (опять  же  по  подсказкам
таинственного  человека  из  Нардара!  Хадибу  мысленно   возненавидел   эту
продажную шкуру и пообещал  обязательно  изловить  для  примерной  казни)  в
Халисуне мастерами, возводили деревянные  осадные  башни,  однако  Ховэр  не
пытался штурмовать город. Мергейты выжидали.
   Способный трезво оценивать обстановку,  дейвани  Энарек  почуял  неладное
после  неудачной  вылазки,  предпринятой  в  начале  осады,  когда   подошла
аррантская помощь  в  виде  полутысячи  пехотинцев,  нескольких  кораблей  и
баллист, способных метать снаряды с горючей смесью или связки дротиков.  Под
огнем метательных машин сразу же погибла лучшая гвардейская сотня, обязанная
отвлекать мергейтов, а затем несколько крупных отрядов саккаремского  войска
полегли под стенами города из-за непредсказуемости действий степняков.
   Кавалерии Даманхура надлежало прикрывать аррантскую когорту, вышедшую  из
городских ворот, прямо напротив которых варвары устроили лагерь. Но командир
саккаремцев  пренебрег  строжайшими  указаниями  Хадибу,  ясно   гласившими:
мергейтов не преследовать и не позволять себя окружать. Тысячник оставил без
защиты пехоту и в азарте боя погнался за  якобы  побежавшими  с  поля  битвы
степняками. Отдельные отряды мергейтов обошли конницу шада справа  и  слева,
перекрыли пути отхода к Мельсине и, взяв в плотное кольцо, уничтожили еще до
полудня.
   "Черепаха" аррантов, прикрытая плотными четырехугольными щитами,  все  же
выполнила свою задачу - разгромила лагерь врага, но и только. Когда  сидящие
на своих маленьких проворных лошадках мергейты начали вплотную  обстреливать
островитян из луков, щиты не  выдержали.  Выпущенная  почти  в  упор  стрела
пробивает доспех любой толщины, не говоря уже о досках щитов, а гоняться  за
подвижной и невероятно  многочисленной  конницей  пешие  арранты  просто  не
могли. Центурион Гай Септимий приказал отходить к городским башням и  в  сей
же момент упал сам - со стрелой, пробившей горло.
   Многие арранты на другой день приносили жертвы своим богам, благодаря  за
то, что все огромное воинство, собравшееся под Мельсиной,  не  бросилось  на
потрепанную и медленно ползущую к воротам "черепаху". Пятьсот человек  не  в
состоянии одолеть пятьдесят тысяч. Мергейты просто  постреляли  из  луков  и
откатились, причем большинство из них вовсе не приняли участия в бою. Однако
из пяти центурий уцелели только две.
   Судьба не проявила благосклонности и к напросившемуся в аррантский  отряд
послу Нардара, молодому Хенрику Лауру. Он вернулся в город, но лекари  сразу
же вытащили из груди родича кониса Юстиния три стрелы, еще одну - из бедра и
последнюю, нанесшую самое тяжелое ранение, - из-под ключицы. Хенрика  опекал
личный целитель самого Даманхура, однако спустя двое суток после  неудачного
сражения сын нардарского повелителя скончался от лихорадки на руках у брата.
Огорченный шад  позволил  нардарцам,  находящимся  в  столице,  провести  на
площади перед дворцом обряд огненного погребения - к  вящему  неудовольствию
мардибов из храма Атта-Хаджа, не жаловавших чужие верования.
   Младший Лаур, Асверус, оставался безутешен, рвался отомстить степнякам  и
поучаствовать в других вылазках, столь же бесполезных и  кровопролитных,  но
шад категорически запретил посланнику покидать отведенный нардарской  миссии
особняк на улице Десяти Роз.
   ...Светлейший эрл Трайс Глоговец в битвы,  разумеется,  не  стремился,  а
однажды утром Энарек доложил шаду, что дворцовому управителю передали свиток
с посланием от представителя империи Нарлак. Даманхур, развернув  пергамент,
только выругался: господин Трайс в  самых  изысканных  выражениях  запоздало
извещал саккаремского шада о том, что вынужден уехать, дабы  лично  доложить
своему кенигу о событиях в шаданате.  Если  называть  вещи  своими  именами,
гордый эрл попросту сбежал из Мельсины на корабле вместе со всем  нарлакским
посольством, казной и приобретенными здесь  же  наложницами.  Даманхур,  это
стало ясно как день, больше не  мог  рассчитывать  на  помощь  сильного,  но
неверного союзника с полуночи.
   Верными  данному  слову  и  принятым  обязательствам  оставались   только
арранты.  Благородный  Гермед,  бесспорно,  очень  расстроился  и   растерял
изрядную часть самоуверенности, узрев гибель почти двух  третей  присланного
басилевсом отряда, но при встречах с шадом бодрился, утверждая, что подобные
неудачи крайне редки, а поражение вызвано н