обычно именуется "важными государственными делами",  а
на самом деле подсчитывая, насколько пополнится государственная казна  после
конфискации  имущества  бывшего  канцлера,  принц,  архиепископ   и   Понтий
направили своих лошадей к мосту вслед за первым отрядом стражи и оксфордских
дворян. Несколько рыцарей, выстроившихся в две цепочки,  прикрывали  сыновей
Генриха II справа и слева. Сэр Мишель вместе  с  оруженосцем  и  Гаем  ехали
впереди  отряда,  прикрывавшего  тыл,  сразу  за  спинами   Годфри   и   его
единокровного брата.
   На мосту было несколько поспокойнее,  нежели  на  набережных  или  улицах
Саут-Уарка. Счастливые зрители усеивали крыши  выстроенных  по  краям  моста
домиков, на пороге маленькой деревянной церквушки стояли несколько  бродячих
цистерианцев и священник храма, надевший праздничные ризы.  Рядом  толпились
несколько  пилигримов  с  оливковыми  веточками   на   головных   уборах   и
нищенствующих братьев из Клюни.
   - Благословите их, милорд, -  сказал  Джон,  кивком  указывая  Годфри  на
монахов  и  паломников,  лица  которых  светились  от   радости   при   виде
всеанглийского понтифика. - А я ради праздника... - Принц засунул  руку  под
плащ, пошарил на поясе  и  тут  же  разочарованно  вздохнул,  обернувшись  к
Понтию; - У тебя мелочи нет? Одолжи немножко наследнику английской короны...
   Процессия остановилась у порога часовни.  Святые  братья,  обалдевшие  от
восторга, сразу кинулись к архиепископу, бормотавшему "Веnedictus  sis10"  и
отпускавшему благословения направо и налево. Священник  -  довольно  молодой
парень - кинулся целовать руку  Годфри,  архиепископа  окружили  клирики,  а
Джон, получив от Понтия несколько серебряных  монеток,  увлеченно  занимался
благотворительностью. Волкодав, не отходивший от хозяина, спал стоя.
   "Умилительная   картина,   -   пытаясь   состроить   надлежащую   моменту
благочестивую  физиономию,  подумал  Гунтер,  наблюдавший  со   стороны   за
восхищенными монахами и паломниками. - Потом всю жизнь будут вспоминать, как
поцеловали руку архиепископу Кентерберийскому и получили на пиво  от  принца
Джона..."
   - Дева Мария... - выдохнул сэр Мишель, - Джонни, посмотри!
   - Где дева Мария?  -  не  понял  Гунтер.  Может  быть,  начались  обычные
средневековые чудеса? Германец метнул быстрый взгляд на польщенного народной
любовью принца и обомлел.
   Человек в коричневом плаще медленно подходил к королевскому  сыну,  держа
руку за пазухой. Лицо  его,  полуприкрытое  капюшоном  коричневатого  плаща,
оставалось в тени, но фигура показалась Гунтеру смутно знакомой. Он,  как  и
сэр Мишель, видел этого человека раньше, не столь давно...
   Никто не успевал предпринять хоть  что-нибудь.  Годфри  вообще  не  видел
невзрачного  пилигрима,  говоря  что-то  на  латыни  святому   отцу   церкви
Тауэр-бриджа, Понтий  откровенно  скучал,  пялясь  в  другую  сторону.  Гай,
оттесненный назад, не мог ожидать  опасности  со  стороны  людей  церкви,  а
потому  рассматривал  крыши  домов,   выискивая   притаившегося   злодея   с
арбалетом... Прочие дворяне вообще не обращали внимания на подошедшего почти
вплотную к принцу неизвестного.
   - Джон! - взревел сэр Мишель. - Принц, осторожнее! Справа!
   Сын короля Генриха в этот момент протягивал человеку  серебряный  шиллинг
со словами: "Прими, добрый странник, и молись обо мне".
   Добрый странник шиллинг взял, упрятал под плащ, после чего резко выхватил
из-под одежды кинжал и молча ударил нагнувшегося с седла принца в грудь.
   Непонятно, кто именно спас жизнь наследнику  английской  короны.  Видимо,
избавителей было двое: вовремя заоравший сэр Мишель и  ирландский  волкодав,
проснувшийся от вопля рыцаря. Собака стояла рядом с убийцей, даже  не  глядя
на него. Но едва послышался выкрик норманна,  огромный  зверь  встрепенулся,
увидел ударившую его хозяина руку  пилигрима,  который  заносил  кинжал  для
второго  удара,  и  беззвучно,  с  удивительной  для  такого  тяжелого  тела
быстротой, прыгнул вперед.
   Хрустнуло  сломанное  челюстями  волкодава  запястье,  душегуб  завизжал,
пытаясь вырвать руку, а когда зубы собаки разомкнулись, отскочил в  сторону,
чтобы мгновение спустя быть заваленным  псом  на  деревянный  настил  моста.
Волкодав, по-прежнему не издав ни звука, вцепился  в  глотку  покушавшемуся,
зубы перекусили шейные жилы человека. Мгновение спустя челюсти  сжались  еще
сильнее, сломав позвоночник.
   Только что все было тихо и благочинно,  а  сейчас  поднялось  невероятное
смятение. Несколько дворян вслед за сэром  Мишелем  и  Гунтером  кинулись  к
порогу церквушки, оставшаяся позади охрана  зашумела,  пытаясь  пробиться  к
принцу, заржали напуганные лошади.  Гай,  оттолкнув  замешкавшегося  Джеффри
Монмута, подлетел к нагнувшемуся к гриве лошади Джону, а перепуганные монахи
окружили архиепископа, пытаясь охранить Годфри непонятно  от  чего.  Шестеро
сарацин, привезенных Понтием,  мгновенно  оказались  рядом  с  конем  Джона,
пропустив к принцу только Гисборна.
   - Ваше высочество! - срывающимся голосом воскликнул Гай, хватая принца за
плечо. - Вы живы?
   - Кажется, - прохрипел Джон. - Кто бы мог подумать...
   Сэр Мишель в этот момент пытался оттащить ирландского волкодава  от  тела
убийцы, залитого кровью из разорванных зубами  собаки  артерий.  Бесполезно.
Пес держал уже умершего человека за шею, не желая отпускать добычу, и, когда
рыцарь дергал ошейник, урчал, не разжимая челюстей. Гунтер усердно изображал
из себя телохранителя, поводя вправо-влево автоматным дулом.
   - Отпусти его, Мерлин, -  раздался  голос  принца.  Джон  с  помощью  Гая
спустился  с  седла  и  подошел  к  телу,  С  другой  стороны  сквозь  толпу
цистерианцев пробился  Годфри  и  хмуро  оглядел  натекшую  на  доски  моста
кровавую лужу.  Постепенно  место  покушения  окружали  рыцари  и  городская
стража, держа вход в храм в кольце.
   - Великий Боже. - Джон поднес  два  пальца  ко  лбу.  -  Годфри,  с  тебя
праздничная месса за  избавление  единокровного  брата  от  лютой  смерти...
Все-таки он меня поранил!
   Первый удар убийцы пришелся по золотой  цепи,  носимой  принцем  на  шее.
Лезвие соскользнуло вбок, расцарапав грудь, но за ребра не вошло. Такая рана
была не только не смертельной, но даже почти не беспокоила.
   Джон сумел уговорить пса отпустить тело липового паломника, и сэр Мишель,
ступив в кровавую лужу, задрал  асассину  левый  рукав  и  ткнул  пальцем  в
синеватый значок на предплечье.
   - Милорд, я же предупреждал! Это они!
   - И Гвидо предупреждал, - проворчал под нос Гунтер так,  чтобы  никто  не
слышал. - И отец Колумбам предупреждал, и  даже  Лорд  предупреждал,  а  все
равно случилось! Как здорово, что доселе не изобрели намордники для собак!
   Сэр Мишель осмотром руки не удовлетворился. Под  внимательными  взглядами
всех собравшихся, включая волкодава по имени Мерлин, норманн отбросил с лица
погибшего исмаилита капюшон и обомлел. Знакомые черты... Нет, это не  близко
знакомый человек, просто когда-то встречались, виделись  мельком,  наверняка
даже перекинулись парой слов... Но где?
   - Знаешь, - тихо сказал Гунтер, тоже пристально рассматривавший асассина.
- Мы его видели. В Нормандии. Помнишь церковь, где ты поколотил  священника?
А паломника из Иерусалима помнишь?
   Тут сэра Мишеля озарило.
   - Да-да, - кивнул рыцарь. - Его еще отец Колумбан спрашивал про вести  из
Святой Земли. А потом сказал,  будто  не  узнал  валлийский  или  ирландский
акцент... Этот человек называл себя Годриком из Уэльса, кажется... И шел  он
в одиночку.
   - Хватит приключений на один день. - Это были слова принца. Джон держался
рукой за пораненную грудь и недовольно морщился. - Господа, едемте в  Тауэр,
там безопаснее.
   -  Конечно,  -  согласился  Годфри.  -  Пусть  расследованием  занимается
констебль города. Кстати,  будет  лучше,  если  тело  внимательно  обыщут...
Посмотрите на его лицо. Кажется, это не чистокровный сарацин...
   Гунтер, желая быть хоть чем-то полезным, перебросил автомат  с  груди  на
плечо и, подбежав к  лошади  Джона,  поддержал  принцу  стремя.  Внезапно  у
германца появилось желание задать совершенно дурацкий и никак не относящийся
ко всем минувшим событиям вопрос. Не долго думая он решился:
   - Ваше высочество, а почему собаку зовут Мерлином? Ведь это  человеческое
имя. Колдун такой, говорят, жил... Давно.
   Джон нахмурился, хмыкнул и посмотрел  на  пса,  завившего  свое  место  у
левого стремени и ответил:
   - Ну-у... Я был наместником Ирландии при короле Генрихе. Там мне собаку и
подарили. Раз ирландец - значит, Мерлин. Едемте, сударь...
   ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. ПРОЩАЙ, ЛОНДОН!
   - Нет, черно-желтые пледы только у Мак-Лаудов! У Брюсов -  красно-черные,
у  Мак-Лохланнов  -  багрово-синие...  -  Нечесаный  здоровенный  шотландец,
сидящий за столом, говорил громко, почти кричал, словно думал, что его плохо
слышно остальным. - А вот цвета Уоллесов - красные, с  черной  и  золотистой
клеткой! Ничего вы, лоулендеры, не понимаете... Налей-ка  еще  вместо  того,
чтобы задавать дурацкие вопросы, ответ на которые  знает  любой  ребенок  от
Дингуолла до Эдинбурга!
   Лесная хижина отца Колумбана сегодня принимала много  интересных  гостей.
Любой,  подошедший  к  длинному,  наполовину   вкопанному   в   землю   дому
нормандского святого отшельника, мог бы увидеть, что к перекладине  коновязи
примотаны поводья четырех  лошадей,  как  видно,  принадлежащих  рыцарям,  и
грустного серого ослика, взирающего на  дальних  родственников  искоса  и  с
завистью.
   В самом доме было шумно. За большим круглым сооружением, гордо  именуемым
отшельником "столом", заседала развеселая  компания.  По  правую  руку  отца
Колумбана, сидевшего поближе к очагу, находился невысокий седой человечек  с
морщинистым  лицом,  украшенным  носом,  которому  позавидовал  бы  Сираноде
Бержерак,  родиться  которому  суждено  через  много-много  лет...   Носатый
господин в потрепанной темной одежде бакалавра Парижского университета  тупо
смотрел узенькими глазками на свою кружку, будто на  смертельного  врага,  и
время от времени повторял, обращаясь только к самом себе:
   "Адельхельм, маменька тебе много раз говорила -  пить  вино  нехорошо..."
Бакалавр был пьян в стельку.
   Не менее пьяный, но безостановочно и довольно связно говорящий  детинушка
в черно-желтом  потрепанном  пледе,  заколотом  на  левом  плече  серебряной
фибулой, называл себя Дугалом Мак-Лаудом из шотландского  клана  Лаудов.  Он
один захватил право говорить за столом и теперь  болтал  про  все,  что  мог
вспомнить.  В  основном  рассказы  сводились  к  тому,  как  хорошо  жить  в
Шотландии, а особенно какое замечательно  место  -  деревня  Глен-Финнан,  в
которой он родился. Иногда Дугал вступал в перебранку с сидящим напротив  и,
что характерно, тоже преизрядно нализавшимся норманнским  рыцарем  по  имени
Мишель де Фармер. Смысл их то вялой,  то  обостряющейся  ругани  большинству
присутствующих был непонятен. Хотя вроде бы речь шла  о  некоем  поединке  и
мешке с золотом.
   Последний гость отца Колумбана  слушал  сидевшего  между  ним  и  Дугалом
рыжего иноземца, говорящего на норманно-французском с заметным акцентом.
   - ...Ну да, сколько можно втолковывать. - Гунтер стукнул кулаком по столу
так, что кружки подпрыгнули. -  Потом  Локсли  тебя  должен  будет  поймать,
привязать к бревну и макать в озеро. Ты  почти  захлебнешься,  но  монах  по
имени Тук тебя спасет... Шериф, сэр Ральф, будет очень недоволен...
   - Враки! - Молодой, невероятно сильный и широкоплечий  рыцарь  размашисто
мотал головой. - Что мне делать в Ноттингаме? Гунтер, этот  город  -  жуткая
дыра! И никакого Локсли нету, да и разбойников в  Шервудском  лесу  тоже!  И
вообще, откуда ты все это знаешь?
   - В книжке прочитал, - обиженный недоверием Гая, ответил германец,  после
чего также слушавший его отец Колумбан добродушно хохотнул и опрокинул в рот
остававшееся в кружке жгучее зелье.
   - Д-давайте  вы...выпьем!  -  Сэр  Мишель  с  трудом  поднялся  с  лавки,
дотянулся  до  кувшина  и,  расплескивая  едко  пахнущую  вином   прозрачную
жидкость,  налил  всем.  Только  отец  Колумбан  прикрыл  кружку  ладонью  и
отрицательно качнул головой. Отшельника уже тошнило от собственного изделия.
- Вы... выпьем за р-рыцарей Круглого Стола и корроля Артура! У нас тут  тоже
круглый стол, вот! И мы ничуть не хуже! Поэтому выпьем и за нас!..
   Кружки стукнулись друг о  друга,  все,  кроме  мэтра  Адельхельма,  мирно
уснувшего на плече отца Колумбана, морщась, выпили, а Мак-Лауд откинулся  на
бревенчатую стену, некуртуазно рыгнул и провозгласил:
   - Счас спою!
   - Этого только не хватало, - пробормотал отшельник, однако  шотландец  не
услышал слов святого. Мак-Лауд  сморщил  лоб,  вспоминая  слова,  и  наконец
затянул:

   Зачем ты покинул обители клана,
   Где вьется вкруг вереска солнечный свет,
   Где мерзнет заря, как смертельная рана,
   Над россыпью древних январских планет,
   Алан Мак-Мэрд?
   - Уж лучше клинков ненасытная пляска.
   И вьюга в предгорьях, и мрак, и туман,
   Чем взгляд, лучезарнее неба над Глазго,
   И сочные губы, и трепетный стан,
   Не правда ли, тан?..
   - Сердце леди Хайлэнда податливей воска,
   Если джентльмен в бранных делах знаменит,
   Когда дедовски и меч его, поднятый к звездам,
   О щиты чужестранцев победно звенит,
   Потрясая зенит...

   Тут уже все дружно закричали "Хватит!", а Гунтер запустил в  распевшегося
Дугала наполовину сгрызенной  морковкой,  но  не  попал.  Только  лишь  отец
Колумбан выглядел огорченно - он старался подпевать,  и  песенка  ему  очень
понравилась.
   - Слушай, Дугал. - Сэр Мишель попытался сосредоточить  блуждающий  взгляд
на шотландце. - А кто Атакой Алан Мак-Мзрд?
   - Откуда я знаю? - удивился Дугал. - Что я ему, под килт заглядывал?  Был
такой, наверное...
   - А что с Мак-Мэрдом потом случилось? - спросил рыцарь.
   - Убили, что же еще... - замогильным голосом сообщил Мак-Лауд. - Грустная
такая баллада... Она длинная, я ее до конца не помню, но что Алана  убили  -
знаю точно.
   - Ага, - расплылся в пьяной  улыбке  Фармер.  -  Про  тебя  тоже  балладу
сложат. Жил, мол, такой Дугал  Мак-Лауд,  а  убил  его  в  честном  поединке
норманнский рыцарь...
   - Это я тебя счас убью, - пригрозил шотландец. - Ну, споткнулся я  тогда,
споткнулся!
   - Все так говорят, - начал заводиться сэр Мишель. -  Споткну-улся!..  Еще
скажи, будто я слабее!
   - Вот зараза, - вздохнул Дугал и начал выбираться из-за стола. - Посидеть
спокойно не даст... Пошли биться!
   - Правильно, правильно. - Отец Колумбан вскочил, начав подталкивать горца
к выходу.- - Идите, идите, проветритесь.  В  доме  железом  махать  не  дам!
Исповедаться не хотите?
   - Да ну! - поморщился Дугад. - Я его сейчас убью и вернусь. Без  меня  не
пить!
   Оба рыцаря - и шотландский, и норманнский, - шатаясь, будто под ураганным
ветром, подошли к столбу, на котором висело оружие, долго искали свое, затем
же направились к двери на улицу.  Проснувшийся  мэтр  Адельхельм  озабоченно
посмотрел задирам вслед и, поскольку никто не стал беспокоиться,  спросил  у
Гунтера:
   - А они друг друга не зарубят, часом?
   - Да никогда в жизни! -  хихикнул  германец.  -  Я  это  уже  две  недели
наблюдаю. И сэр Гай тоже. Утром и вечером.  Сейчас  начнут  ругаться,  потом
махать мечами, потом помирятся, когда один другого с ног  собьет.  И  придут
пить дальше. С того самого дня все  началось.  Никак  им  не  выяснить,  кто
лучше, кто хуже...
   Означенный Гунтером "тот самый день" случился двадцать шестого августа, а
сегодня было девятое сентября. Пускай принц Джон и сказал историческую фразу
о том,  что  "Хватит  приключений!",  таковые  продолжались  можно  сказать,
доныне.
   Происхождение странной компании, собравшейся в отшельнической пещере отца
Колумбана, было довольно незаурядным. Ну подумайте, как  столь  разные  люди
наподобие двух норманнов - Гая и Мишеля, оруженосца "из  Германии"  (легенда
тщательно сохранялась неизменной),  шотландца  Мак-Лауда,  крещенного  еврея
Адельхельма и святого Колумбана могли собраться вместе?
   Разумеется, в Тауэре тем  вечером  веселились,  благо  нашлись  поводы...
Гунтер  вместе  со  своим  рыцарем  впервые  в  жизни  попали  на  настоящую
королевскую гульбу и были ослеплены великолепием устроенного принцем  Джоном
празднества. Его высочество, невзирая  .на  рану,  до  захода  солнца  сумел
организовать восхитительный пир,  наверняка  потратив  на  продукты  и  вина
довольно большую часть денег, найденных в кладовых замка.
   Едва эскорт прибыл в Тауэр, а замотанный, уставший Гисборн сменил караулы
и отвел гостей в их покои, сэр  Мишель  заявил  оруженосцу,  что  невероятно
хочет  спать  и  потому  устроится  где  угодно:  будь  то  конюшня,   хлев,
собственные комнаты короля Ричарда или государыни Элеоноры.  Тем  более  что
августейшие  особы  изволят  отсутствовать  и  королева-мать   не   застанет
безвестных, норманнских дворян забравшимися  на  ее  собственную  постель  в
сапогах и не снимая брони.
   Почти так и получилось. Гисборн  приказал  одному  из  стражников  Тауэра
провести шевалье де Фармера и его оруженосца в покой,  ранее  принадлежавший
королю Генриху II, и устроить на отдых.  Вскоре  прелестная  служанка  -  на
которую сэр Мишель вовсе не взглянул, будучи насмерть уставшим,  -  принесла
мяса и вина, рыцарь с германцем слегка перекусили и, отнюдь не смущаясь,  за
брались на королевскую постель шириной едва ли не  с  двор  Тауэра.  Заснули
мгновенно.
   В нижних комнатах происходили более интересные вещи. Принц  разбирался  с
докладами городской стражи да срочно вызванных в замок торговых  управителей
и констеблей. Шевалье Фитц-Аллейну и Монмуту было  поручено  обыскать  Тауэр
сверху донизу более  дотошно,  нежели  раньше.  Поиски  увенчались  успехом.
Обнаружилось еще триста тысяч фунтов  в  золоте,  камнях  и  драгоценностях,
припрятанных канцлером-скопидомом. Годфри в это  время  занимался  не  менее
важным делом - в церкви Тауэра он отслужил торжественную  обедню  и  отлучил
бывшего канцлера  Лоншана  от  церкви.  Жаль,  не  было  отца  Теодериха  из
монастыря Святого Мартина - аббат порадовался бы...
   Кстати, об отце Теодерихе.  Больше  всего  пострадал  от  случившегося  в
монастыре Гай Гисборн (это если не считать нескольких человек, получивших от
неугомонного священника интердикт). Мало того что убили любимую лошадь,  так
вдобавок отец Теодерих, когда рыцари собирались уезжать в  Лондон,  тихонько
подозвал к себе Гая и  скорее  по  инерции,  нежели  со  злобы,  наложил  на
ноттингамского рыцаря епитимью за то, что таковой въехал в храм  на  лошади.
Гай должен был безостановочно читать Раter Noster до заката.  Теперь,  бегая
по замку и разрешая десятки самых разных трудностей, связанных  с  переездом
принца Джона обратно в Тауэр из Винчестера, Гай постоянно бормотал  под  нос
благочестивый латинский текст. Чувствовал он себя удивительно хреново.
   Нет нужды описывать начавшуюся после спасительного для Гая заката пьянку,
торжественно именуемую  "королевским  пиром".  Хватит  того,  что  с  трудом
проснувшиеся  Гунтер  и  сэр  Мишель  наконец-то  отъелись  как  следует,  а
святейший архиепископ и принц, вначале громко  клявшиеся  в  вечной  дружбе,
начали петь хором песни, сочиненные королем  Ричардом,  каковой  был  славен
менестрельским талантом. Дворяне дружно подтягивали.
   Самое веселье случилось около полуночи. Взмыленный Гай прибежал от  ворот
Тауэра, куда его  позвала  стража.  и  сообщил,  что  Бертран  Ланкастерский
утвердил свою власть в Дувре. Привезли это известие лорд Вустер и младший де
Монфор, освобожденные Ланкастером из городского замка, куда их бросили после
побега архиепископа из Дуврской гавани. Оба рыцаря еще не оправились от ран,
полученных при захвате "Блаженной  Иоленты",  но  от  радушного  приглашения
Годфри,