очерет  помогать  им  усадьбы
ставить.
   - А я?!
   - А ты здесь, - виновато пожал он плечами. - Али забыла? Боярыня  ты,
хозяйка. И усадьба эта твоя. Догляд за  всем  хозяйский  нужен,  как  же
бросить совсем?
   - С тобой хочу!
   - Я вернусь скоро, ненаглядная моя, желанная. - Он погладил ее руки и
перешел на более деловой он:
   - Ероха с женой у тебя остается, Павленок, вдова Лапунина,  Никита  и
Тимофей с женой. Ероху посади чурбаки на дранку лущить, да  за  скотиной
приглядывать. От усадьбы пока не отгоняйте, тут травы хватает. Остальных
мужиков за лес отправляй - косить. Там луга раздольные. Косить и косить,
пока погода стоит. А то на зиму без сена останемся. Баб в лес  отправляй
- может, соберут чего. Потом сено ворошить. Ну, одну при себе оставь, по
хозяйству, да покухарить. За Ерохой пригляди, чтобы  по  первую  очередь
дранкой навесы покрыл! Не дай Бог ненастье -  скотину  да  коней  некуда
укрыть будет. А дом пока и под дождем  постоит,  сырой  еще.  Две  крыши
есть, сильно не зальет. Ну, любая моя, побежал. Я уже тоскую, и  вернусь
вскоре. Да, и печи, Гришка сказывал, топить уже можно, но первые два дня
малым огнем, чтобы прогрелись неспешно, глина схватилась. А ужо потом  -
и полным пламенем не страшно.
   Варлам наконец-то догадался ее поцеловать  и  действительно  побежал,
звякая железом.
   - Вот и попрощались, называется, - вздохнула Юля. - Дров наколи, сена
накоси, печь протопи, кашу свари, корову подои, крышу  перекрой,  целую,
Варлам.
   Она подошла к окну и еще успела увидеть спины Отряда,  скатывающегося
вниз по холму. Помахала рукою вслед. Вздохнула еще раз. Вот уж не думала
комсомолка-спортсменка, отправляясь на очередные сборы, что по окончании
своей олимпийской карьеры окажется боярыней на своей усадьбе.  Паразитом
и угнетателем трудового народа. Что там, кстати, сделать ей нужно? Сено,
дранка, скотина...
   - Смилуйся  государыня  рыбка,  не  хочу  быть  столбовою  дворянкой,
хочу... - на этом месте Юля замолчала.  Потому  как  становиться  черной
крестьянкой ей все-таки не хотелось, а у вольной царицы, как она  теперь
заподозрила, хлопот возникнет куда больше, чем у  нее.  -  Ладно,  пойду
угнетать.
   Смерды завтракали во дворе.  Увидев  боярыню,  Мелитиния,  спрятавшая
свои  волосы  под  красочный  клязьменский   шерстяной,   черно-красный,
узорчатый  платок,  засуетилась,  схватила  миску,  ложку,  бросилась  к
висящему над огнем котлу.
   - Не нужно, - остановила ее Юля. - По утрам не ем.  Воды  только  дай
попить кипяченой.
   - Как же ж так, боярыня? Спозаранку завсегда самый  голод  наступает.
Скотину, и ту некормленой и дому не выпускают.
   - Но я же не скотина, Мелитиния, - укорила ее  Юля,  и  та  испуганно
прижала ладони ко рту:
   - Ой, прости Христа ради, боярыня. Не нарочно. Ей Богу, не нарочно.
   - Ероха, - отмахнулась от  нее  Юля.  -  Тебе  сегодня  заготовленные
чурбаки на дранку щипать. Заодно за скотиной последишь, пусть под холмом
пасется. Вам, мужики, луг за лесом косить. А вы, бабоньки, в лес сходите
- может, насобираете чего к столу.
   Из смердов никто хозяйского приказа оспаривать не стал, и Юля, еще не
привыкшая к новой роли, несколько успокоилась.
   - А я, боярыня? - подала голос Мелитиния.
   - А тебе котел стеречь. - Юля зачерпнула ковшом из  ведра  прохладной
воды,  напилась.  Потом,  прихватив  охапку  заготовленного  для  костра
хвороста, пошла обратно в дом.
   Валявшаяся в кармане в  момент  провала  в  прошлое  зажигалка  давно
изошла газом и перестала высекать искру, поэтому Юля  попыталась  добыть
огонь кресалом:  стучала  зазубренной  стальной  пластинкой  по  кремню,
пытаясь выбить искру на клочок пересохшего мха, но искры либо не  летели
вообще, либо разлетались в  разные  стороны,  либо  падали  на  мох,  но
мгновенно гасли, не дав ни дымка. Помучившись  так  с  полчаса,  женщина
плюнула и побежала на улицу к костру - за углями.
   Пространство перед домом уже опустело  -  только  Ероха  сидел  перед
склоном и с размеренностью медитирующего буддийского  монаха  раскалывал
топором чурбак на пластины примерно дюймовой толщины. Щелчок  отлетающей
пластины - голова поднимается и обозревает пасущееся внизу стадо.  Новый
Щелчок - и снова внимательный обзор.
   Мелитиния  тоже  пропала.  Поначалу  Юля  удивилась,  но,   обнаружив
отсутствие котла, поняла: на реку пошла мыть. Она выкатила  прутиком  на
обрубок  доски,  коих  вокруг  недавней  стройки  валялось  в  изобилии,
несколько угольков и торопливо понесла к печи.
   Вскоре в  глубине  каменной  кладки,  под  высоким  сводом,  заплясал
лепестками маленький костерок.
   Тем же способом, угольком, она затопила и вторую печь.
   - Простите, боярыня, чем на обед мужиков потчевать?
   - Что? - вздрогнула от неожиданности Юля.
   - Что на обед варить, боярыня? - повторила во  -  прос  Мелитиния.  -
Опять кашу?
   - Да, - кивнула Юля. А что еще можно сварить, если из припасов только
крупы да зерно?
   - Ячневую?
   - Ячневую.
   Мелитиния ждала.
   - Ах да, - сообразила Юля. Она направилась в дальнюю, через  одну  от
печи, комнату, куда были  снесены  мешки  с  крупами,  отыскала  нужный,
раскрыла:
   - Бери.
   Смердка отсыпала почти полное сито, снова остановилась, выжидая.
   - Что еще?
   - На воде варить?
   - На воде, - рыкнула Юля. Она никак не могла  припомнить,  где  лежит
сало или вяленое мясо, которое можно было бы добавить в кашу, и осталось
ли что-либо подобное вообще.  Оказывается,  ей,  помимо  всего  прочего,
нужно еще и кормить своих смердов! Про это Варлам ничего не говорил.
   Кухарка уныло кивнула и ушла.
   Юля вернулась к печи, некоторое время  поглядела  на  пляшущие  языки
пламени. Потом решительно поднялась, прошла в  спальню,  подняла  из-под
кровати лук, повесила на плечо колчан, легким шагом вышла из дома:
   - Мелитиния! За огнем в печах посматривай! Сильного не разводи, но  и
потухнуть не давай. Неспешно печи прогреться должны.
   - Слушаю, боярыня.
   - А я к обеду вернусь, тоже лесок ближний осмотрю.
   Ближний к усадьбе лес оказался чистым и сухим, из растущих вперемешку
ясеня  и  липы,  к  которым  местами  добавлялись  низкорослые   рябины,
усыпанные оранжевыми ягодами.
   - Рябины много, зима будет суровая,  -  машинально  отметила  Юля,  и
мысли ее приняли печальный оборот. Зима,  холода.  Правда,  в  доме  две
печки, дров уже хватает: порубленные с дубов сучья лежат огромной  кучей
и к морозам как раз высохнут. Вот припасов нет никаких.  Батовы  решили,
что на месте проще купить будет, чем на повозках в такую даль  везти.  А
нормальной, мясной еды и вовсе пусто. Скотину с собой,  в  основном,  на
развод вели. Даже коровы еще не молочные, хотя уже стельные.  Вот  будет
смешно, если ни одного бычка не уродят.
   Она остановилась, прислушалась,  потом  отвернула  от  просвечивающей
впереди прогалины в гущу леса. На обратной  дороге  по  лужкам  пройдет.
Авось, хоть зайца вспугнуть удастся. Она  шла  вперед  и  принюхивалась,
удивляясь  отсутствию  хвойных  запахов.  Надо  будет  специально  сосны
посадить, что ли? Как же без них?
   Впереди опять  показалась  прогалина,  за  которой  вздымались  ввысь
десяток выросших плотной кучкой пирамидальных тополей. От него  тянулась
к дубовой роще полоска низкого ивового кустарника.
   - Может, там ручей течет? - заинтересовалась Юля и повернула туда.
   От вида гибких ивовых ветвей сразу вспомнились верши, которые ставили
на Суйде мужики из "Черного  шатуна".  Может,  попытаться  и  здесь,  на
Осколе, такие установить? Хоть рыбы удастся добыть в  достатке.  Правда,
заметные  они  больно  -  если  кто  чужой  пройдет,  обязательно   рыбу
попавшуюся стырит. Или рыбнадзор...
   Тут Юля спохватилась и тихонько засмеялась:  какой  рыбнадзор,  какой
чужой человек? Ведь это их земля. Ее земля! И сейчас она идет  по  своей
земле. Боярыня...
   Завтра возьмет с собой Ероху, и...
   Тут она мысленно споткнулась: чтобы  ставить  плетеную  вершу,  нужно
лезть в воду. Раздеваться перед Ерохой она  не  собиралась.  Приказывать
раздеться ему - тоже. Ладно, завтра с бабами поставит.
   Она услышала шелест и тут же увидела, как от ивовых зарослей  скачет,
высоко вскинув короткий хвостик, тонконогая косуля.
   - Скачи, скачи, - прошептала лучница, вытягивая из колчана  пехотную,
с  широким,  почти  с  ладонь,   наконечником.   -   Рано   или   поздно
остановишься...
   Косуля  отбежала  шагов  на  сто  и  замерла  на  невысоком  взгорке,
торжествующе оглядываясь на человека: ага, не поймал!  Все  правильно  -
охотничий лук только на сто шагов и стреляет.  Но  в  руках  у  Юли  был
боевой. Она задержала дыхание, плавно и ровно оттянула тетиву и  разжала
пальцы. Упруго тренькнула кевларовая нить, и животное  упало  на  месте,
перерубленное широким наконечником едва ли не пополам.
   Довольная собой, боярыня устремилась было вперед, как вдруг  услышала
в стороне угрожающее  похрюкивание.  Она  медленно  повернула  голову  и
увидела в полутора сотнях метров, под крайними деревьями  дубовой  рощи,
целое семейство: крупного светло-бурого вепря, за ним пару свиней  почти
вдвое меньшего размера и не менее десятка полосатых, как зебра, малышей.
   В голове моментально промелькнули рассказы о том,  что  ребра  кабана
срастаются между собой в прочный монолит, который пулей  из  охотничьего
ружья пробить невозможно. Поэтому она  медленно,  стараясь  не  привлечь
внимание и не спугнуть, извлекла из колчана длинную березовую  стрелу  с
гусиным оперением и узким граненым наконечником,  наложила  прорезью  на
тетиву.
   - Х-ха!
   Стрела вошла в тело на всю  длину  немного  ниже  и  позади  высокого
мохнатого уха. Кабан отступил на пару шагов, развернулся, кинулся  прямо
на охотницу, промчался  метров  пятьдесят,  но  тут  передние  его  ноги
подломились, он кувыркнулся в траву, тут же вскочил.
   Немного постоял, покачиваясь, а потом шумно шмякнулся на бок.
   - Нет, родной, к тебе я пока подходить не буду,  -  покачала  головой
Юля. - Еще оживешь...
   Она подхватила косулю,  тщательно  обтерла  кровь  травой,  забросила
добычу на спину и отправилась к усадьбе.
   Там, оказывается, уже вовсю обедали. Мужики угрюмо выгребали из котла
постную кашу, молча косясь на подошедшую  боярыню,  женщины  пока  ждали
своей очереди.
   - Да, жадная я, жадная, - в ответ на их взгляды  подтвердила  Юля.  -
Ничего, пожуете на обед пустой ячки. А жаркое, - она скинула  косулю  на
землю, - на ужин будет.
   В глазах смердов что-то  неуловимо  изменилось,  и  ложки  замелькали
заметно быстрее.
   - За леском прогалина имеется, - перевела дух  Юля.  -  Приметная,  с
кучкой пирамидальных тополей и полоской из ивняка. Там кабан лежит.  Мне
его не утащить было. Как пообедаете, сходите и принесите.
   Двое из мужиков понимающе переглянулись, облизали ложки, спрятали  их
за пояса и поднялись.
   - Вы чего, Павленок? - удивилась Мелитиния - Ешьте, а то остынет.
   - А ну как волки на дичь  набредут?  -  тряхнул  головой  низкорослый
паренек с короткой клочковатой бородой. - Али хорьки  попортят?  Не,  мы
счас сходим. А кашу ввечеру, с сальцом доедим.
   - Про сало боярыня ничего не говорила! - предупредила кухарка.
   - Так все одно тушу разделывать придется,  -  откровенно  ухмыльнулся
Павленок. - Как же салу не остаться?
   Юля подошла к бабам, заглянула в пустые лукошки, покачала головой:
   - Только зря время  потеряли.  После  обеда  ступайте  ивовые  прутья
резать. Вечером щиты сплетем, а завтра вершу на реке поставим. Глупо  на
самом берегу без рыбы сидеть.
   - Слушаем, боярыня, - поклонились те.
   - Мелитиния, я пойду печи посмотрю, а потом ем.
   - Все приготовлю, боярыня. Юля кивнула и пошла к дому, на ходу снимая
колчан. А вроде, и ничего, получается. Жить можно.
 
*** 
 
   За три недели  переселенцы  успели  более-менее  освоиться  на  новом
месте. Мясо подстреленного вепря в первый же день хорошенько протушили в
глиняных крынках, залили сверху жиром и, за  неимением  погреба,  просто
закопали в тенистом месте, обвязав от подземных  насекомых  промасленной
тряпицей и прикрыв досками. Впрочем,  оставшегося  на  костях  мяса  все
равно хватило всем еще на  два  дня.  Рыба  в  Осколе  оказалась  то  ли
непуганая-неловленая, то ли  Юля  по  неопытности  поставила  ловушку  с
чересчур большими крыльями - но рыбы в  полуметровом  садке  оказывалось
каждый раз куда больше, нежели люди могли съесть, и теперь боярыня  была
озабочена тем, как ее сохранить. Навялить -  соли  мало,  да  и  дорога.
Накоптить - это уметь надо.
   Собственно,  этим  Юля  и  занималась,  ставя  в  печи  эксперименты:
пыталась уложить рыбу на деревянную решетку - металлической  в  припасах
не нашлось - на такую высоту и подобрать такой огонь, чтобы и решетка не
загорелась, и рыба прогрелась, да еще и дым требовалось добыть в  нужных
количествах.
   Больше поставить к печи оказалось некого: бабы  уже  с  третьего  дня
отправились  ворошить,  а   потом   сгребать   сено,   Ероха,   Поначалу
подмогнувший с разделкой дичи, потом с рубкой кольев для верши, потом  с
ямами, потом с дровами, только-только застелил дранкой крыши навесов,  и
теперь старательно колол, чурбаки для  крыши.  Мелитиния  чистила  рыбу,
ставшую в последние дни основной пищей, скребла шкуры - недавно  боярыня
прошлась по лесу и подстрелила еще пару косуль, - ходила за хворостом.
   Время от времени Юля вспоминала  мужа:  ничего  себе,  медовый  месяц
устроил! Да еще и сам  сбежал  всю  усадьбу  на  нее  бросив.  С  другой
стороны, она  гордостью  видела,  как  растет  кипа  сена  под  навесом,
вспоминала, сколько крынок с  тушеным  мясом  успела  закопать  впрок  и
думала о том, как продемонстрирует все это своему непутевому мужику.
   - Да, надо, наконец-то, тюфяк сеном набить, - вспомнила она, наблюдая
из окна, как бабы скидывают под навес с повозки очередной стог сена.
   И снова вернулась к печи. Выложила на стол щуку, поворошила  кочергой
угли.  Рыбина  опять  получилась   не   столько   закопченной,   сколько
пропеченной насквозь. Есть, разумеется, можно -  но  ведь  добивалась-то
она совсем другого!
   Юлю так и подмывало бросить на угли,  под  решетку  с  рыбой,  охапку
сырых веток, после чего дыму появится - хоть святых выноси! Но она точно
помнила, что ее знакомые коптили рыбу на березовых опилках. Значит,  дым
был не сырой, а нормальный,  древесный!  Ну,  не  у  смердов  же  совета
спрашивать?
   С улицы послышался громкий крик, странный шум.  Женщина  приподнялась
на цыпочки, пытаясь от печи разглядеть через окно,  что  там  случилось.
Потом еще поворошила угли - надо дров немного подкинуть, а  то  прогорят
все, пока она разбираться ходит.
   Хлопнула входная дверь.
   "Неужто Варлам вернулся?" - радостно екнуло в груди.
   Она быстро  окинула  себя  глазом:  шаровары  чистые,  а  вот  вместо
шелковой  блузки  -  простая  мужицкая   косоворотка.   Может,   сбегать
переодеться?
   Шаги перед кухней - она повернулась навстречу... И увидела  татарина,
в металлической шапке с болтающимися позади волчьими хвостами,  стеганом
затасканном халате, с черными усами, тянущимися над верхней губой  и  по
сторонам спускающимися вниз, с кривой саблей,  покачивающейся  в  правой
руке. Наткнувшись на молодую, ладную бабу, татарин осклабился  и  шагнул
вперед. Он не знал только одного: перед ним стояла не сладкая добыча,  а
воин, успевший пройти уже три военных похода.
   Торопливым движением Юля  подбросила  край  скамейки,  швыряя  ее  на
разбойника, а когда тот вскинул вверх руки, защищаясь, припала на колено
и со всей силы врезала кочергой по выглядывающей из-под  халата  ноге  -
чуть-чуть ниже колена. Татарин хрюкнул  от  боли,  падая  в  сторону,  и
второй удар пришелся ему в лицо. Потом еще  и  еще  -  женщина  пыталась
перебить ему  горло,  но  постоянно  промахивалась  и  в  кровавую  кашу
расколошматила всю нижнюю часть лица. Потом, спохватившись,  кинулась  в
горницу, захлопнула входную дверь, кинулась к окну.
   Ероха лежал, скрючившись, над кучей дранки, топор валялся в стороне.
   Неподалеку отчаянно визжала Мелитиния, с которой два татарина сдирали
сарафан. А может, просто пытались ее  удержать.  У  навеса  бабы  вилами
отмахивались еще от нескольких бандитов.
   - Епическая сила! - Юля кинулась в спальню,  схватилась  за  лук,  на
ходу напялила перчатку, остановилась  перед  окном.  Схватила  стрелу  с
белым оперением - граненую, - натянула тетиву.
   Тен-нь! - стрела пробила голову тискавшего Meлитинию татарина и вошла
глубоко в столб навеса за его спиной. Второй, бросив девушку, заметался,
не понимая, откуда стреляли. Мелитиния кинулась к Ерохе,  упала  сверху,
обняла.
   Тен-нь! - один из татар, сбивших-таки баб  с  ног,  вскочил,  с  воем
закружился, пытаясь выдернуть стрелу пришпилившую правую  руку  к  телу.
Остальные шарахнулись в стороны. Бабы, правда, слабо шевелясь,  остались
лежать.
   Юля схватила третью стрелу, обвела глазами двор. Пусто...  Ни  одного
бандита.
   В  соседней  комнате  что-то  тихо  стукнуло.  Она  метнулась   туда,
торопливо  затоптала  дымящуюся  головешку.  Рядом  упала  еще  одна.  В
соседней комнате тоже послышался стук. Ерунда  -  доски  еще  сырые,  не
разгорятся. Шаги!
   Она кинулась через кухню, увидела впереди  тень,  вскинула  оружие  и
выпустила стрелу в захлопнувшуюся дверь. Стрела легко пробила тонкие - в
два пальца - доски и ушла дальше, но, судя  по  тишине,  ни  в  кого  не
попала. Грохот позади! Опять впереди.
   - Едрит твою налево! - Куча ничем незакрытых окон  в  полудостроенном
доме, и она одна на все комнаты!
   Шорох сбоку, она крутанулась - но татарин уже прыгнул,  сбивая  ее  с
ног. Юля отлетела в сторону, но лука не выпустила.  Вскочила  снова.  Не
меньше четырех воняющих прогорклым жиром бандитов вломились в комнату и,
подхватив длинную скамью, прижали ее к стене,  не  давая  вскинуть  лук.
Кто-то из них сильно ударил ее по лицу - так, что в ушах зазвенело - еще
кто-то рванул  за  волосы.  Оружие  моментально  вывернули  из  рук.  Ее
выволокли на середину комнаты, принялись избивать, а когда она  упала  -
пинать со всех сторон ногами. Пару раз Юля пыталась подняться, но вскоре
перед глазами  расползлась  красная  пелена,  по  которой  плыли  синие,
зеленые и сиреневые круги, и она окончательно провалилась в забытье.
 
*** 
 
   От сильного толчка под ребра Юля вскрикнула и очнулась. Нет,  ее  уже
не били - просто она валялась в трясущейся телеге, с туго связанными  за
спиной руками и смотанными вместе ногами, кинутая вперемешку с  котлами,
кувшинами, вилами, топорами и ящиком со свежезапеченной рыбой.
   Почему-то именно собственноручно выловленная ею и приготовленная  для
мужиков рыба взбесила Юлю больше  всего  -  приперлись  уроды,  нахапали
чужого, уволокли все. Сами должны ловить, коли жрать хочется!
   Она дернулась, пытаясь освободиться, но ничего  не  добилась.  Телега
подпрыгнула на очередной кочке - и большой  медный  котел  опять  больно
саданул ее по ребрам. Ноги  прижало  тяжестью.  Она  покосилась  вниз  и
обнаружила, что на них скатился большой тюк, сильно  смахивающий  на  ее
собственную постель - скатанные вместе медвежью шкуру и  лисью  накидку.
Боярыня снова дернулась, теперь пытаясь избавиться  от  тяжести,  но  не
смогла и этого. Скрути ее на совесть. Вот только рот  открытым  оставили
кричи, не хочу. Но женщина уже успела сообразила, что попалась в полон к
татарам, - а в таком случае лишнего внимания к себе лучше не привлекать.
   Опять кочка - опять удар по ребрам.  Интересно,  они  специально  так
сделали, или просто бездумно свалили всю  добычу,  живую  и  неживую,  в
общую кучу? Солнце над самым горизонтом стоит. Сейчас утро или вечер? Их
разграбили сегодня или вчера? Судя по  тому,  как  пересохло  во  рту  и
подвело желудок, - точно вчера. И значит...  Она  опять  дернулась  всем
телом, и снова расслабилась.  Значит,