олезней, то почему бы и нет?
Что от этого в сердце твоем изменится?
   - Что изменится от того, что весь мир станет считать меня  трусом?  -
приподнял брови царь, и в серых глазах его ощутился ледяной холод.
   - А какой прок от пустого хвастовства? От похвальбы и гордыни что  за
выгода?
   - То не слова пустые! - рявкнул Толбузин. - Наш  государь  не  раз  в
атаку первый мчался, жизни своей не жалея, в Казани...
   Царь вскинул руку, и опричник моментально смолк.
   - Скажи, Константин Алексеевич,  -  ласково  поинтересовался  русский
правитель, - не спрашивала  ли  супруга  твоя,  Анастасия,  про  родичей
своих?
   - Про тех, что в заговор против тебя затевали? - глядя царю в  глаза,
уточнил Костя. - Нет, не спрашивала.
   - Это хорошо, Константин Алексеевич, - кивнул  правитель.  -  Потому,
как после слов твоих думы всякие бродить начинают.
   - Заманить и уничтожить,  -  повторил  Росин.  -  Уничтожить  всех  и
навсегда. Скажи, государь, что дороже  тебе:  слава  твоя  великая,  или
крепость земли русской? Стоит ли  слава  сломанных  судеб  человеческих?
Позор страшнее смерти - но что, если именно им  победы  добиться  можно?
Страну спасти? Ты же правитель, царь. Подумай! Слова -  пыль.  Россия  -
вечна.
   - Ступай, Константин Алексеевич, - отвернулся царь.  -  Боярский  сын
Толбузин тебя проводит. Андрей, дьяка Данилу  Адашева  найди  и  ко  мне
пришли. Славы мне не надо, но гибели стрельцов татары не спущу. Пусть  в
новый поход готовится.
 
Глава 3 
ЗМЕИ КРОВИ 
 
   В этот год половодье доставило обитателям усадьбы немало страха. Вода
в Осколе поднялась неожиданно высоко и плескалась под самыми стенами. Но
Бог миловал, и до ворот земляной крепости вешние  волны  не  дотянулись.
Второй бедой была извечная опасность татарского набега -  и  задолго  до
подхода земских сторожевых разъездов боярин Варлам выслал  в  еще  сырую
степь десяток своих оружных смердов, разбив их попарно, а сам с холопами
засел возле Изюмского шляха.
   Однако и  эта  беда  обошла  стороной.  Сказывали  потом  заплаканные
беглецы, что по южному берегу Сейма басурмане  все-таки  прошлись  своей
разбойничьей лапой, да местами переправились по бродам на  эту  сторону,
попугав пахарей под Рыльском и Обоянем, но близко к Осколу не подходили,
явно страшась засевших в крепости боярских детей.
   Пока Батов со своими воинами сторожил границы  поместья,  Юля  вполне
успешно посадила на землю сразу семь семей, перебежавших вместе зимой из
недалекого Польского королевства.  В  усадьбе  их  приняли,  оставив  до
весны, из милости  кормили  без  всяких  спросов,  а  ляхи  рассказывали
совершенно невероятные для русских смердов ужасы про  барщину  по  шесть
дней в неделю, про то,  что  земли  своей  покидать  нельзя  вовсе,  что
шляхтич волен любой суд над пахарем чинить по своему усмотрению, и  даже
продать может, ако бессловесную скотину.
   Как снег начал сходить, боярыня предложила всем семьям пойти в  закуп
на десять лет, пообещав взамен по две лошади из зимней добычи на  семью,
соху, земли, сколько захотят, посевное зерно, небольшой припас на первое
время и три года без оброка и барщины. Ляхи согласились сразу - подобные
условия показались им райскими. Особенно осознание того, что отдав  долг
они снова станут вольными людьми, и что дети остаются вольными  несмотря
на то, что родители продаются в крепость.  Эмигранты  даже  не  захотели
переселяться на западный берег Оскола, на  свободные  государевы  земли,
которые Иван Васильевич дозволял распахивать любым охотникам. На вольных
землях сам за себя отвечаешь. А крепостному -  от  опасности  в  усадьбе
укрыться можно, при недороде или беде какой барин завсегда  из  закромов
своих поддержит, сирот приютит, от станишников отобьет.  Хороший  хозяин
смерда гнобить не станет, на смердах все хозяйство держится.
   И бывшая член сборной Союза по стрельбе, не моргнув глазом и  начисто
забыв свое безупречное комсомольское прошлое, заставила новых крепостных
целовать крест, что они выполнят весь уговор без утаек и хитростей.
   За прошедшие годы хозяйство переселенцев из Северной Пустоши  заметно
окрепло, и ныне Юля уже не ходила к реке поправлять загородки верши  или
вынимать рыбу - подворников  посылала,  да  мальчишек  из  смердов,  что
Мелитинии  помогали.  Однако  это  вовсе  не  означало,  что  хлопот  по
хозяйству стало меньше. Скорее, наоборот: для большего числа  обитателей
усадьбы и припасов требовалось куда как больше, скотный  двор  расширять
пришлось, птичник отдельный рубить, погреб и ледник копать новые. Каждый
день решать приходилось,  чем  ораву  всю  кормить,  что  себе  на  стол
поставить. Помнить, с кого и какой оброк назначен, когда  подвезут,  где
забрать  потребуется.  Она  же  назначала  уроки   крепостным   смердам,
распределяла на работы дворню, следила за запасами дров и хлеба,  а  так
же - за огненным припасом к пятнадцати пищалям, наконечниками для стрел,
рогатин, копий и прочим оружием на случай татарской осады.
   Без Юлиного разрешения даже приказы самого боярина никто не исполнял.
Потому, как дело его  мужское:  чуть  что  -  сам  умчится  шайку  какую
перехватить из Дикого поля в поместье забредшую,  государь  али  воевода
исполчит, на земское собрание уедет Да на неделю-другую пропадет. И  кто
тогда за хозяйство в ответе? Кто смердов вооружит, коли отсиживаться  за
стенами придется? Кто накормит всех, напоит, спать  уложит?  Кто  знает,
что из содержимого погребов для чего и на какой срок предназначено?
   Хозяйству рука хозяйская постоянно нужна, а потому с ранней  весны  и
до поздней осени у Юли не оставалось времени даже на любимое развлечение
- охоту. Только зимой, когда на лугах и полях наступает блаженный покой,
ненадолго отлучиться и можно.
   - Мама, мама, там дяденьки с оружием пришли! Много!
   Сердце неприятно кольнуло, и Юля, уронив крышку сундука,  повернулась
навстречу Стефании.
   - Какие дяденьки? - она прижала к животу дочку, одетую в  полотняный,
с красной вышивкой на груди сарафан. Взять на руки сил уже  не  хватало:
восемь лет девчушке, маме до плеча успела вымахать.
   - Не знаю, незнакомые.
   - А отцу сказала?
   - Он с ними ужо разговаривает.
   На душе сразу стало легче: коли говорит, значит не татары подступили.
Значит, кто-то из бояр оскольских мимо проезжает или в  гости  нагрянул.
Хорошо, когда муж дома. И за  спину  его  кольчужную  всегда  спрятаться
можно, и к груди горячей прижаться.
   Юля подошла к окну, приоткрыла ставень. С высоты второго  этажа  были
отчетливо видны десятки вьючных коней, что собрались кучей  за  стенами,
насколько оружных мужчин рядом с ними. Во дворе стоял только один  воин,
совершенно  лысый  -  разве  только  под  тюбетейкой  какие-то  волосики
прятались, в ширококольчатой байдане, шестопером на  поясе  и  саблей  в
ножках. Варлам стоял рядом вовсе безоружный и спокойно  разговаривал,  а
дворня уже разошлась и занималась обычными делами. Стало быть, гость  не
тревожный.
   - Стефания, Юра и Михаил где?
   - На сеновале братья играют, - кивнула девочка. -  Мама,  а  можно  я
бусы одену, что дядя Сергей на рождество подарил?
   - Тогда и платье одевай синее, парчовое.
   - В нем жарко будет, мама.
   - Или все, или ничего, - покачала головой Юля. - К сарафану жемчужные
бусы одевать - это безвкусица. И платок мой шелковый подай.
   Привыкшая к тренировочной одежде, она по-прежнему предпочитала носить
татарские наряды, благо в здешних местах  это  никого  не  удивляло.  Но
платок подвязывала по общему обычаю: на Руси для женщины  меньше  позора
вовсе голой по улице пройти, нежели с непокрытыми  волосами  показаться.
Спустилась на первый этаж:
   - Мелитиния, ковш квасу налей.
   - Сей час, боярыня, - вдова, помогавшая барыне по хозяйству с  самого
дня строительства  усадьбы,  сняла  со  стены  красивый  резной  ковш  и
побежала к бадье с еще шипящим напитком.
   - Сны какие снились?
   - Ничего  не  снилось,  боярыня,  прости  Господи,  -  остановившись,
перекрестилась женщина, и Юля окончательно успокоилась.
   После того, как татары зарубили ее  мужа,  Мелетинию  стали  посещать
вещие сны, большей частью тревожные. А коли ничего  не  снится  -  то  и
страшиться нечего.
   Боярыня взяла у нее полный до краев ковш, и вышла наружу:
   - Здравствуй, гость дорогой. Вот, испей с  дороги,  -  Юля  с  легким
поклоном поднесла угощение воину.
   - Благодарствую, хозяюшка, - приложив руку к груди, низко, до  пояса,
поклонился ей  гость,  затем  принял  корец,  выпил  квас  и  перевернул
деревянную чашу, показывая, что осушил до капли.
   - То дьяк государев, Юленька, Даниил Федорович Адашев,  -  представил
боярина Варлам. - А это жена моя, супружница.
   - Наслышан, наслышан, Варлам Евдокимович, - кивнул дьяк,  блеснув  на
солнце лысиной. Юля увидела множество черных точечек, и сообразила,  что
голова просто гладко выбрита. Говорят, обычай такой в Москве у  служилых
людей. - А у меня к тебе письмецо.
   Боярин Адашев повернулся к воротам, махнул кому-то из своих людей,  и
к нему стремглав кинулся холоп в простой белой косоворотке, шароварах  и
коротких сапожках с обвязанным по ноге голенищем. В руках у него было не
просто письмо, а довольно объемный сверток.
   - Ого... - не удержалась от возгласа  женщина,  когда  гость,  забрав
сверток от холопа, протянул его Юле. - Это все мне?
   -  Не  знаю.  Боярский  сын  Толбузин  сказывал,  то   Зализа   Семен
Прокофьевич ему передал. Просил с оказией супруге боярина Варлама Батова
завести. Вот, - пожал воин плечами, - привез.
   Юля, не удержавшись, тут же развязала тесемки, откинула тонкую замшу,
зашелестела  желтоватыми  бумажными  листами,  выхватывая  то  один,  то
другой, пробегая глазами несколько строчек, засовывая обратно  и  хватая
другой лист.
   - Варлам, да это же письма... От ребят... Да они мне  все  по  письму
написали! Господи, Варлам, мы должны к  ним  съездить.  Хоть  раз!  Хоть
ненадолго... Ты смотри, а Игорь, оказывается, женился! И даже двух дочек
родить успел. И Серега... И Юра... Да они все такие! И дети у  всех!  От
Зализы тоже письмо... Варлам,  ты  представляешь,  оказывается  у  Кости
Росина поместье под Тулой! Здесь недалеко совсем! А мы  и  не  знали.  У
Саши Качина трое сыновей и  дочь  еще!  Про  мельницу  пороховую  что-то
пишет.
   - Ну, я задерживать вас не стану, - поклонился дьяк, и Юля наконец-то
спохватилась, превратившись из взбалмошной девчонки двадцатого  века  во
властную боярыню шестнадцатого:
   - Ни в коем разе! Пока не попотчуем, баню не стопим, пока не  поспите
перед дорогой, никуда не пущу! Онисим, брось вилы, иди ворота запирай!
   - Ну что ты, боярыня Юлия, - только и развел руками гость. -  У  меня
же там полусотня детей боярских, и холопы.
   - Онисим, стой! Всех бояр, что за  стеной  стоят,  сюда  зови.  Пусть
коней распрягают, брони снимают. У нас  стены  крепкие,  покой  защитить
смогут. Ермил, Звяга, бросайте дрова, завтра поколете. Столы  под  навес
выносите, все одно сена больше нет. И бычка Ваську выводите, хватит  ему
свеклу попусту есть, пора службу свою добрым людям сослужить.
   - Не отпустим, Даниил Федорович, - с улыбкой покачал головой  Варлам.
- Не надейся...
   По счастью, остановиться на отдых  воину  на  так  уж  быстро:  нужно
расседлать скакунов, снять вьюки,  вычистить  лошадей,  и  только  после
этого можно отпускать их на луг пастись, если  можно  так  выразиться  -
четвероногие отнюдь не щипали травку, а с громким ржанием носились  друг
за другом,  кувыркались,  катались  на  спине,  тряся  в  воздухе  всеми
конечностями, словно призывающая к себе хахаля молодая кошка.  Казалось,
они не переход долгий только что выдержали, а застоялись  в  конюшне  за
долгую зиму, и не знают, куда силы девать.
   Пока боярские дети снимали брони и прятали оружие, в  усадьбе  успели
расставить столы, разделать бычка и отправить самые  мясистые  и  сочные
куски на кухню. Выставили холодные закуски:  квашеную  капусту,  огурцы,
соленые и маринованные грибы, расстегаи, пряженцы. По древнему  русскому
обычаю, обед полагается начинать с  пирогов,  а  потому  у  Мелитинии  с
помощницами еще оставалось в избытке времени, чтобы  приготовить  мясные
блюда.
   - Извини, Даниил Федорович, вин немецких, французских и  испанских  у
нас нет, - приглашая к столу, развела руками Юля. - Не довозят  их  сюда
купцы московские. Посему, наливками своими потчевать стану, не обессудь.
   - Как домой вернусь, обязательно пару  бочек  романеи  вам  пошлю,  -
немедленно пообещал Адашев, занимая место  по  правую  руку  от  Варлама
Батова. - А то и вправду непорядок  получается.  Однако,  думаю,  бояре,
первым делом нам здравицу за хозяев поднять нужно! За боярина и боярыню,
дай Бог им долгие лета! Многих им детей, и здоровья уже родившимся.
   Слава!
   - Слава! -  откликнулись  воины,  успевшие  разместиться  на  длинных
лавках, поднимая медные и оловянные кубки. - Слава Варламу и Юлии!
   - Однако богатая у тебя усадьба, Варлам Евдокимович, - запуская  зубы
в пряженец с вязигой, похвалил дьяк.  -  Я,  как  с  Андреем  Толбузиным
толковал, думал, младшего сына в роду увижу, только-только  поместье  от
государя получившего. Ну, сам знаешь: усадьба - это изба  рубленная,  да
пара сараев, частоколом окруженные. Пара смердов  в  подворниках,  жена,
свекровь, бабка приблудившаяся в кухарках, несколько детей голопузых.  А
тут подъезжаю: ба, крепость целая стоит! Поверишь, боярин, на Хортице  у
князя Вишневского крепость меньше. А он каждый год татар воюет.
   - Так и здесь они каждый год являются,  Даниил  Федорович,  -  подлил
дьяку еще наливки боярин Батов. - С самого первого лета басурман в гости
встречаем. А на счет  усадьбы  ты  прав.  Как  ты  описал,  таковая  она
поначалу и была. Мы ведь сюда впятером с братьями  приехали,  одинаковые
усадьбы поставили. Да токмо женушку мою в первую же неделю едва в неволю
не увели. Я тогда обеспокоился сильно, и со смердами тын первый земляным
валом засыпал, а поверх еще частокол вкопал. Весной сюда татары  пришли.
У двух братьев усадьбы разорили, людей  побили.  Сергей,  брат  средний,
погиб... - Варлам  вздохнул  грустному  воспоминанию.  -  Ну,  а  мы  со
смердами многими за стенами земляными отсиделись.  Сами  уцелели,  добро
сберегли.  Я  летом  пару  пищалей  купил,  зелья  огненного,  Юлия  моя
нескольких холопов палить из них научила. Осенью татары пришли снова,  и
опять разорили братьев, а мы со  смердами  и  детьми  их  отсиделись  за
стенами. Так и получилось, что у братьев моих Анатолия и Николая усадьба
из пары сараев и одного дома, у Григория просто частокол  высокий,  а  у
меня крепость с пушками. Смерды, что из западных земель  бегут,  али  из
московских в поисках мест новых, стали ко мне  поближе  селиться,  пашни
здешние поднимать. Ныне они при известиях тревожных  ужо  не  в  леса  и
буераки прячутся, а в усадьбу ко мне  сбираются.  Верят,  что  опасности
здесь нет. Приехал я сюда с пятью  смердами,  еще  пять  десятков  семей
остаться уговорил. Ныне же на землях, мне государем  пожалованных,  семь
деревень, двести семнадцать семей и пятьсот тридцать три крепостных. Как
сел я сюда, то с трех сотен чатей обязан был по воинскому уложению  сам,
да  с  двумя  воинами  в  поход  приходить.  Ныне  три  десятка  оружных
выставлять обязан. И половина из них - холопы мои. Дабы крепостных  всех
от беды уберечь, два года назад  усадьбу  расширить  пришлось,  и  стены
новые я уже китайским образом поставил. По всем заветам: срубы дубовые с
камнями, да земли на пару саженей. Углы, правда, странными  кажутся,  но
Юлия говорит, для огненной защиты так строить надежнее. А боярыня у меня
к воинскому делу зе ло разумная. Ей - верю.
   - А братья не обижаются из-за разницы в делах такой?
   - На что тут обижаться, Даниил Федорович? - удивился Батов. -  Братья
ведь. Коли помощь нужна будет, всегда друг друга поддержим. Коли беда  -
все одно вместе навстречу встанем. А дела разные - то ведь не моя  беда.
То татары вонючие каженное лето все, что нажито за год, отнять  норовят.
Братьям бы роздыху хоть пару лет, и они так же на ноги встанут, не  хуже
моего заживут. А лет пять без войны пожить - так не  крепость  земляная,
палаты каменные у них встанут.
   - Бог даст, вырвем у нехристей передышку малую,  -  взялся  за  кубок
дьяк. - Токмо не просить ее надобно, а рукой  сильной  вырывать!  Выпьем
братья! За оружие русское выпьем, без которого не бывало бы на  Руси  ни
покоя, ни праздника! Слава!
   - Сам-то ты куда идешь, Даниил Федорович? -  поинтересовался  Варлам,
осушив свою чашу.
   - Дык, передышку братьям твоим добывать, -  развел  руками  гость.  -
Ведомо государю нашему стало,  что  повелением  султана  турецкого,  хан
Сахыб-Гирей сбирается идти Терек воевать, селения  русские  там  снести,
рабов  на  галеры  османские  набрать,  племена  тамошние  истребить.  А
поскольку все князья черкасские, кабардинские и жженские уже лет десять,
как крест Ивану Васильевичу на верность целовали и в холопы к нему  сами
просились, повелел  мне  государь  на  их  защиту  идти,  и  его  именем
охотников по пути  сбирать.  Не  желаешь  со  мной  отправиться,  Варлам
Евдокимович?  Басурман  порубим,  ясырь  возьмем,   дуван   с   казаками
подуваним. Чем крепче по нехристям летом вдарим, тем менее охоты  у  них
останется осенью сюда приходить.
   - На басурман пойти? - Варлам покосился на сидящую рядом  супругу.  -
Что скажешь, Юленька?
   - Два месяца прошло, как в степь ходили - вздохнула боярыня. -  Мало?
Усадьбу всю на меня одну на лето бросить хочешь?
   - Два месяца? - моментально насторожился гость. - Куда?
   - Разъезд степной, оскольского  воеводы,  лагерь  татарский  заметил.
Странными стали басурмане в последние годы, Даниил  Федорович.  Ранее  в
весеннюю распутицу никогда в набег не ходили, зимой  по  своим  кочевьям
сидели. Даже стражу, бояре здешние сказывают, никогда зимой и  по  весне
не выставляли Но ныне начали. Вот и привез боярин Храмцов, что  в  дозор
ходил, весть, что стоят татары за Изюмским бродом и вроде ждут  чего-то.
Мы тогда волость исполчили государь стрельцов от  Тулы  прислал.  Ну,  в
степь пошли, да лагерь тот снесли в корень, со всеми нехристями. Юля моя
тоже двух басурман на стрелу взяла, - не утерпев, похвастался Батов.
   - Поведали мне в Москве, - недоверчиво покачал головой гость, - зимой
в степи не вы татар, а они стрельцов побили.
   - Было, - признал Варлам. - За беглыми татарами стрельцы погнались...
И случилось что-то. Немногие живыми пешие дошли,  и  странное  про  сечу
минувшую сказывали.
   - Слышал, - кивнул дьяк. -  Вести  про  колдовство  басурманское  мне
также проверить надлежит. Сам-то что думаешь, боярин?
   - Думаю, побили их татары,  -  ответил  Батов.  -  Вот  со  страху  и
померещилось лишнего.
   - Вот и я  так  думаю,  -  согласился  боярин  Адашев.  -  Однако  же
священника  и  знахаря  чухонского   с   собой   прихватил.   Может,   и
пригодятся... - доев пряженец, гость потянулся к расстегаю с грибами.  -
Так что, Варлам Евдокимович, пойдешь со мной татар бить? Отпустишь  мужа
со мной, боярыня?
   - Ты знаешь, Даниил Федорович, -  оправила  Юля  воротник  на  черной
шелковой блузке с вышитой на ней золотой нитью драконом, - в тех землях,
откуда я родом, девушки не любят выходить замуж за мужчин, мужским делом
занимающихся. Ты, говорят, в любой из дней домой  можешь  не  вернуться,
голову сложить, а мне потом одной  оставаться.  Дети  сироты,  сама  без
ласки. Судьбы такой не хотят. Только здесь я поняла, что  русских  мужей
иных и не бывает. Коли службы ратной страшишься, коли за  родину  живота
класть не хочешь - значит, не русский ты человек. Раб безродный.  Посему
мужа службой государевой или порубежной никогда не попрекаю.  Однако  же
лук мой, и опыт воинский позволяют требовать для  себя  иное.  Хочешь  в
поход идти - бери меня с собой.
   - Да как же так, Юленьк