ть, и печь, и квас  варить,  и  вино  ставить.  И
самому поесть, и лошадку побаловать. Капусты угол  засеял,  моркови.  Не
пропадем, боярин. Зря татарин старается.
 
*** 
 
   Кароки-мурза, тяжело дыша, вышел с  женской  половины,  направился  к
бассейну, ополоснул лицо, после чего медленно поднялся на второй этаж  и
двинулся вдоль балкона к угловой комнате.  Благословен  будь  великий  и
мудрый ученый Кинди Дбу Юсуф Якуб бен Исхак, придумавший  ставить  башни
над комнатами раздумий. Благодаря этой башне, принимавшей на себя жаркий
удар солнечных лучей,  здесь,  на  коврах  и  подушках  у  его  любимого
каирского столика всегда царила приятная прохлада и уют.
   - Фейха! - крикнул он, и несколько минут расплачивался за  этот  крик
тяжелой одышкой. - Фейха, свари мне кофе и принеси виноград.
   Хозяин дома покосился на два свитка, с самого утра лежавшие на столе,
но решил еще немного подождать. Разве можно читать письма, если при этом
в комнате не пахнет крепким арабским кофе и его  нельзя  закусить  парой
ягод скороспелого черного винограда?
   Наконец невольница принесла ему кувшин и маленькую серебряную чашечку
новгородской работы. Да, Новгород. Там много  серебра,  и  оно  довольно
дешево.  Интересно,  откуда  оно  берется  в   этих   холодных   местах?
Путешественники  рассказывают,  никаких  рудников  там   нет.   Впрочем,
неважно. Границы османской империи еще не скоро доберутся до этих краев,
вот тогда настанет время думать и о Новгородском серебре.
   Он наполнил чашку черным крепчайшим  кофе,  повел  носом,  улыбнулся,
взял первое послание и откинулся на подушки.
   Ага,  Алги-мурза.  Пишет,  что  доставил   русского   в   целости   и
сохранности, сходил с ним в поход... Теперь Менги-нукера здесь  любят  и
уважают... Старый хитрец!  Намекает  на  то,  что  посланнику  ничто  не
угрожает и он,  Алги-мурза,  может  благополучно  уехать  назад  в  свое
кочевье. Нет, этого намека мы  пока  не  поймем.  Пусть  сидит  рядом  и
присматривает и за русским, и за татарами. Еще  неизвестно,  кого  нужно
опасаться больше.
   Кароки-мурза уронил письмо на пол и потянулся за вторым. Это кто?  О,
Аллах, это Девлет-Гирей! Хвалит мудрость султана. Долго и тщательно. Это
хорошо. Уважение к султану - очень  важная  черта  в  подданном.  Теперь
хвалит себя. Как отважно сходил в поход, сколько взял добычи, пленников,
сколько потерял людей. Пожалуй, тут действительно  есть  чем  гордиться.
Посылает в подарок пятерых мальчиков. Тоже  приятно.  Только  почему  он
пишет  это  письмо  ему,  а  не  Сахыб-Гирею?  А-а-а...  Мурза  негромко
рассмеялся. Сахыб-Гирей похвалит Девлета, а потом  похвастается  султану
своим новым успехом. А он, султанский наместник, напишет султану  именно
про Девлета, и вся слава достанется не хану, а самому бею.
   Кароки-мурза наконец-то протянул  руку  за  чашкой  и  сделал  первый
глоток.
   Что же, пожалуй, именно так он и сделает. Ведь Девлет, хотя он  этого
пока и не понимает, нужен ему не меньше, чем он сам Девлету.
   Опытный мурза, сын и внук  подданных  султана,  с  рождения  преданно
служивших Великолепной Порте, и далеко  не  всегда  в  условиях,  вообще
допускающих подобное служение, задумался.
   Да, пятеро мальчиков - это хорошо. Это  подарок,  который  не  стыдно
преподнести  султану.  Разумеется,  именно  так  он  и  сделает:   пусть
янычарский корпус Оттоманской империи и  насчитывает  больше  ста  тысяч
вышколенных воинов, Сулейман Великолепный, да продлит  Аллах  его  годы,
никогда не откажется добавить к ним еще пятерых бойцов. А вот с докладом
о победе получается не совсем  красиво.  Он  может  сколько  угодно  раз
упоминать,  что,  встревоженный  ростом  сил  Московского  княжества   и
бездействием  Бахчисарая,  он  побудил  к  активным  действиям  ханского
племянника, что Девлет-Гирей уже успел добиться первых побед,  но...  Но
что значит для великого султана  весть  о  нескольких  взятых,  а  потом
брошенных крепостях, либо о почти тысяче захваченных невольников?  Да  у
него в гареме одних наложниц  вдвое  больше!  Он  в  день  распоряжается
десятками тысяч жизней, решая судьбы мелких европейских стран и  великих
восточных  держав!  Победа,  если  не  Удастся  описать  ее   достаточно
убедительно, быстро Перестает быть победой...
   Кароки - мурза сделал еще два глотка, потом кряхтя поднялся:
   - Фейха! Коврик на дорожку положи!
   Он спустился вниз, тщательно омылся из бассейна - как  же  без  этого
перед намазом? Потом опустился на колени  и  качнулся  вперед,  едва  не
ударившись лбом:
   - Нет Бога кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его. Велики дела  Господа,
бесконечна милость и мудрость его. Сила его дивит воображение  смертных,
а кары его поражают ужасом неверных... Велик Аллах, деяния его велики  и
поражают воображение неверных. Аллах велик, и восхищаются  его  деяниями
обитатели подлунного мира... Нет Бога,  кроме  Аллаха,  и  Мухам  -  мед
пророк его.
   Кароки-мурза с облегчением поднялся. Воистину: если  чувствуешь,  что
разум твой Слаб, обратись к Богу, и  мудрость  его  снизойдет  на  тебя!
Аллах  велик,  и  восхищаются  его  деяниями...   Действительно,   зачем
перечислять  невольников,  мужчин,  баб  и  детей?  Полон  должен   быть
несчитанным и поражать случайных встречных своим числом.
   Мурза поднялся в комнату, соседнюю с комнатой раздумий, открыл ключом
хитрый генуэзский замок, потом замок сундука и принялся рыться в  ворохе
долговых расписок. Ага, вот она. Хозяин дома развернул свиток и пробежал
глазами бумагу:
   "Я, проживающий  в  Ор-Копе  подданный  великого  султана,  меняла  и
торговец Ахмед Барак взял у досточтимого  Кароки-мурзы  сто  восемьдесят
золотых алтунов под залог своей лавки и своего дома. Все деньги обязуюсь
вернуть до великого хиджра девятьсот тридцать третьего года".
   Красивая витиеватая подпись, число.  Что  поделать.  Коран  запрещает
давать деньги в рост, поэтому в  следующем  году  он  получит  с  менялы
столько  же  золотых,  на  сколько  написано  заимное  письмо.   Правда,
перекопский еврей, которому не  хватало  денег  на  покупку  невольников
после Молдавского похода великого  султана,  взял  долг  не  золотом,  а
рабами. За которых Кароки-мурза заплатил сто двадцать один  золотой.  Но
это уже не так важно. Важно,  что  пленников  стало  так  много,  что  у
торговцев не хватает на них денег.
   Кароки-мурза прищурился, представляя себе строки, которые  напишет  в
письме Сулейману Великолепному:
   "А  пленников  они  пригнали  так  много,  что  перекопские  торговцы
потратили на них все свое золото, и его не хватило.  А  один  из  менял,
видя нескончаемые вереницы пленников, изумленно спрашивал: "Да  остались
ли еще люди в той стране?""
   Так весть о новой победе станет выглядеть куда ярче. А  что  касается
пленников - то вереницы их действительно длинны, менялы влезают в долги,
чему свидетельством эта расписка, и наместника Балык-Каи  никто  никогда
не сможет обвинить во лжи.
 
Глава 2 
Ифрит 
 
   Нукер Гуззат вернулся из Балык-Каи
   Без всякого ответа, и Алги-мурза разочарованно  отмахнулся  от  него,
словно от надоедливого слепня. Это значило,  что  его  бей  не  отменяет
своего приказа охранять русского и не разрешает вернуться в  кочевье.  И
ему придется еще несколько месяцев  торчать  в  ставке  ногайского  бея,
ожидая осени.
   Да, конечно, тяжелый весенний поход принес хорошую добычу, и  тут  он
на Менги-нукера не в обиде. И есть надежда, что обещанный осенний  набег
тоже окажется не пустым. Но между этими двумя походами пролегал  путь  в
жаркое, иссушающее, зажаривающее живьем лето.
   Алги-мурза с тоской вспомнил безумного русского,  который  разгуливал
из-за жары в одних тонких, похожих на женские шаровары, шелковых штанах,
хорошо помогающих от чесотки, и такой же тонкой шелковой рубахе.  Этому,
обуянному  шайтаном  ненавистному  иноземцу  настолько  безразличны  все
правила приличия, что над ним никто даже не пытается насмехаться. А  вот
ему, мурзе древнего богатого рода, показаться на людях без двух  дорогих
халатов, надетых один поверх другого - это просто позор. Настоящий позор
- как бы при этом ни пекло солнце.
   Он потянулся было к пиале с кумысом, потом остановился. Сегодня опять
будет праздник у ставшего веселым и хлебосольным Девлет-Гирея. Не  стоит
наливаться кумысом раньше времени - а то слишком рано  придется  убегать
от дастархана.
   Да,  похоже  он  застрял  при  Гирей-бее  надолго,   очень   надолго.
Алги-мурза поднялся, опоясался саблей, покосился на  свисающий  с  пояса
нож. Надо наточить. А то притупился каждый день баранину резать.
   Обед у бея проходил,  как  всегда:  неспешное  распределение  блюд  с
разделанным по всем  правилам  жеребенком,  кувшины  с  теплым  кумысом,
неуклюже пытающиеся танцевать голые полонянки, уже давно  не  вызывающие
никакого вожделения.
   Алги-мурза вспомнил ненавидяще-страстную Дашу, и ее обещание наложить
на себя руки, если он уедет. Интересно, выполнила или нет?  Он  едва  не
рассмеялся. Конечно же, нет! Сидит сейчас в отдельной кибитке и радуется
тому, что попала в плен, а не живет сейчас в какой-нибудь  грязной  избе
со вшивым бородатым мужем.
   Ему неожиданно страшно захотелось стиснуть ее грудь, вжать  в  мягкий
ковер, смотреть на приоткрытые в сладком  стоне  губы,  увидеть  покорно
раздвинутыe колени. Он вздохнул, пропустив  мимо  ушей  очередную  шутку
Девлета. В самом деле, раз уж он тут застрял, то сколько  можно  жить  в
гостевом шатре бея?
   Пора послать Гумера за своими.  Отослать  Фехуле  -  и  только  ей  -
подарки и вызвать к себе Дашу. И еще какую-нибудь жену, чтобы старшая не
взревновала. Например, курносую татарочку Зульфию.
   Решив так, мурза с облегчением выпил полную чашу  кумыса,  с  улыбкой
посмотрел на старающихся угодить хозяевам голых русских девок,  а  потом
отрезал себе еще ломоть сочного молодого мяса и отправил в рот.
   -  Осенью  мы  пойдем  уже  не  пятью,  а  пятнадцатью  тысячами!   -
разгорячившись, обещал Гирей. - Мы возьмем Оскол и Елец.  Русские  будут
сами стоять вдоль дорог и протягивать руки, чтобы их связали!
   - Великий бей! - Полог откинулся и  внутрь  вбежал  татарин  в  синем
халате. - Великий бей, страшна опасность грозит тебе в твоей ставке.
   Алги-мурза узнал  того  неуклюжего  главу  рода,  что  перед  началом
весеннего набега попытался перечить Гирею, а во время трудного  перехода
допустил в своей полусотне бунт и был слегка помят и извозюкан  в  грязи
русским. Допустив две такие оплошности, сам  Алги-мурза  не  рискнул  бы
попадаться на глаза бею лет пять. А этот - прибегает сам. Значит, он еще
и сильно глуп.
   Впрочем, обращение "великий" Девлету понравилось, и  он  не  приказал
немедленно выбросить незваного гостя вон.
   - Заботясь о жизни и здоровье твоем, приказал я нашей шаманке  гадать
на тебя, здоровье твое и врагов твоих, великий Гирей-бей. На  ближних  к
тебе людей, что темные мысли могут носить.
   Татары заинтересованно притихли. Уж слишком  скучны  стали  последние
недели, чтобы упустить возможность внести в  жизнь  некое  разнообразие.
Чья-то родовая шаманка учуяла заговор против бея Девлета!  Интересно,  в
кого собирается ткнуть пальцем этот мурза?
   - Она мучилась три  дня  и  три  ночи,  разговаривая  с  духами,  она
перенесла страшные муки, но смогла пробиться через колдовскую  завесу  и
найти главного твоего врага. Она нашла существо, пришедшее к тебе не  от
живых, а от мертвых, родившееся в небытии и  пришедшее,  чтобы  погубить
тебя, детей и родичей твоих,  погубить  всю  страну  нашу  и  превратить
могучее Крымское ханство в бесплодную пустыню. Истинно так, и правда эта
вопиет душами предков наших, глазами древних наших Богов и  болью  нашей
земли.
   Мурза перевел дух, подошел к Менги-нукеру и ткнул пальцем ему в лицо:
   - Это существо не человек, мой любимый Девлет-Гирей. Это ифрит. Ифрит
злобный и страшный, надевший маску мужчины, чтобы принести тебе  и  всем
нашим родам неминуемую погибель. Это ифрит!
   - Вот видишь,  к  чему  приводит  твое  воздержание,  Менги-нукер,  -
покачал головой Девлет.  -  Сколько  раз  я  предлагал  тебе  в  подарок
невольниц, а ты отказывался. Теперь тебя перестали считать мужчиной.
   Большой бейский шатер едва не подпрыгнул от дружного  хохота.  Татары
раскачивались вперед-назад, роняли  ножи  и  куски  мяса,  расплескивали
кумыс и утирали слезы.
   - Это ифрит, сородичи,  -  бестолково  закружился  мурза.  -  Истинно
клянусь вам, это ифрит! Он погубит вас! Погубит вас всех.
   Но гости бея хохотали и хохотали, не в силах остановиться. Прошло  не
меньше  часа,  прежде  чем  они  наконец,  успокоились,  вытерли  глаза,
просморкались и смогли опять спокойно понимать чьи-то слова и ступки.
   - Умоляю тебя, Гирей-бей, - опустился на колени мурза. - Поверь  мне,
бей. Наша шаманка еще ни разу не ошибалась.  Этот  ифрит  приведет  нашу
степь к погибели, он обезлюдит ее и отдаст на поругание не верным.
   - А ты знаешь, что сегодня счастливейший день в твоей судьбе,  мурза?
- негромко поинтересовался русский.
   Степняк покосился на него, потом снова повернулся к Девлету:
   - Умоляю, бей. Изгони его! Спаси себя и нас спаси от его злобы  наших
нерожденных детей.
   - Сегодня самый счастливый твой день,  -  поднялся  со  своего  места
русский и шагнул к нему, - ибо ты можешь прославиться в веках.
   - Великий бей! - Татарин попятился, подняло на ноги.
   - Ты можешь прославиться в веках как воин, убивший настоящего ифрита.
- Русский подступал к мурзе, сверля его холодным, как многовековой  лед,
взглядом. - Вот он я, перед тобой. Если я  ифрит,  то  почему  бы  тебе,
правоверному, не зарубить меня?
   Алги-мурза вспомнил, как немногим более полугода назад он так же имел
глупость попытаться напугать этого безумца, и оказался перед ним один на
один, без всякой поддержки тех, кого считал  сородичами  и  друзьями.  И
сабля в руке в тот миг отнюдь не казалась смертоносным оружием.
   - Ну же, подойди ко мне и убей меня, проклятье  Крымского  ханства  и
твоей степи. Ведь я же злобный и ужасный ифрит, ты забыл?
   Мурза, судорожно сглатывая, продолжал пятиться.
   - Может, ты боишься, что у ифрита есть оружие? Тогда я его  сниму.  -
Русский и вправду расстегнул ремень и сбросил на ковры меч. - Ну же, иди
сюда и убей меня. Может, ты боишься, что на  мне  непробиваемая  одежда?
Хорошо, ее я тоже сниму.
   Менги-нукер и вправду обнажился полностью. Алги-мурза даже  разглядел
на его плече синюю,  въевшуюся  в  кожу  надпись  с  очень  похожими  на
московские  буквами:  "Не  забуду  ЛГУ",  но  это   мало   походило   на
каббалистику или персидские заклинания.
   - Где твое желание уничтожить ифрита, правоверный? -  Русский  сцапал
степняка за горло огромной ладонью и подтянул к себе. -  Ты  собираешься
Убивать меня, или нет?
   Алги-мурза поморщился. Глупый хозяин мелкого  рода  выбрал  неудачное
время для сведения своих счетов с султанским посланником.  Время,  когда
только что закончился один  удачный  набег  и  все  с  вожделением  ждут
нового. Сейчас самый последний нукер  скорее  заступится  за  неверного,
приносящего удачу, нежели за самого близкого сородича.
   - Ты что-то хотел сказать,  любимец  колдуний?  -  Русский  приподнял
мурзу над землей, а потом разжал руку, уронив его вниз.
   - Я ошибся, - прохрипел перепуганный татарин - Ты не ифрит.
   - Ты ошибся, или колдунья? -  наклонился  Менги-нукер  к  самому  его
лицу.
   - Ш-шаманка ошиблась, - попятился побледневший степняк, который никак
не ожидал, что его оставят один на один с носителем Зла. - Ты не ифрит.
   - Не слышу! - рявкнул русский, и несчастный захрипел во весь голос:
   - Шаманка ошиблась!
   - А зачем тебе шаманки, которые  ошибаются?  -  осклабился  ифрит.  -
Отдай ее мне!
   - Но она... Родовая... От бабки к внучке...
   - Я не понял, - склонил голову набок русский.
   - Она сказала правду?
   - Нет! - испугался мурза. - Она соврала!
   - Тогда зачем она тебе нужна? - Менги-нукер взял степняка за  пояс  и
поднял до уровня своей груди.
   - Отдай ее мне!
   - Она... - еще пытался спорить степняк, неуклюже болтаясь в  воздухе.
- Она родовая...
   Русский разжал руку и склонился над рухнувшим татарином:
   - Отдашь?!
   - Менги-нукер хочет доказать шаманке, что он  мужчина,  -  рассмеялся
Девлет-Гирей, и гости поддержали его шутку новым взрывом хохота.
   - Отдашь? - Русский присел рядом с мурзой, словно  случайно  направив
локоть вниз, и от страшного удара у того  едва  не  затрещали  ребра,  а
перед глазами поплыли круги. - Отдашь?
   - Отдам...
   - Прости меня, хан. - Русский выпрямился и повернулся к Гирею.  -  Но
степь велика, и шаманка может в ней заблудиться. Пошли  с  нашим  гостем
пару сотен людей. Пусть они проводят его  до  кочевья  и  привезут  сюда
подаренную мне колдунью.
   - Менги-нукер очень хочет доказать шаманке, что он мужчина,  -  опять
засмеялся Девлет и хлопнул в ладоши. - Эй, нукеры!  Пусть  первая  сотня
моих телохранителей поедет вместе с мурзой и привезет  сюда  их  родовую
знахарку.
 
*** 
 
   Шаманкой оказалась чумазая, невероятно  лохматая  женщина  с  обилием
колтунов в волосах. Один из нукеров Девлет-Гирея, подскакав к небольшому
гостевому шатру, выделенному беем Менги-нукеру,  скинул  ее  с  седла  и
помчался дальше.  Собственность  русского  поднялась  на  четвереньки  и
надолго встала в ой позе,  очумело  тряся  головой.  Одета  она  была  в
обычный татарский халат - грязный, со множеством подпалин. Из-под халата
проглядывали такие грязные шаровары из толстой  шерсти,  если  не  вовсе
войлочные,  того  же  цвета  ступни  слегка  прикрывались  сандалиями  с
подметкой из толстой кожи.
   - Здравствуй, - кивнул Тирц, когда она поднялась на ноги. - Я и  есть
ифрит.
   Он ухватил шаманку за ворот и со всей силы  швырнул  в  шатер.  Потом
шагнул следом.
   - А-а-а,  -  завыла  та,  поднимаясь  на  четвереньки,  и  совершенно
по-обезьяньи запрыгала по ту сторону очага. Кинулась к  выходу,  надеясь
проскочить мимо ифрита, но Тирц успел выбросить вбок ногу, попа  ступней
в живот. Колдунья сложилась пополам скрючилась на полу.
   - Ну что, - склонился над ней русский и брезгливо поморщился:
   - Фу, да от тебя воняет! Нет, своем доме я подобной вони не допущу...
   Он выхватил меч, опустил его невольнице на затылок.  Та,  попытавшись
выпрямиться и отдышаться,  хрипло  заскулила,  попыталась  отползти,  но
кандидат физических наук успел просунуть меч ей за шиворот и рванул  его
вверх. Ткань с шелестом поползла в стороны.
   - Ну, - Тирц поднял ее за грудки, дернул к себе, срывая одежду, потом
перевернул и вытряхнул из  штанов,  ногой  сгреб  свалившиеся  тряпки  в
холодный очаг.
   - Не смей меня трогать! - зашипела колдунь - Я  вызову  духов  ночной
крови, я выманю степных крикс, я  нашлю  на  тебя  земляных  и  травяных
демонов...
   Тирц опять наклонился к самому ее лицу, едва не коснувшись кончика ее
носа своим и тихо, злорадно разрешил:
   - Вызывай.
   Потом схватил скрючившуюся  и  шарящую  по  телу  руками  шаманку  за
голень, поднял на полусогнутую руку, словно нес за уши пойманного зайца,
прошествовал к широкой поильне, в  которую  начерпывали  из  неглубокого
колодца воду для скота, и швырнул туда. Вода шумно плеснулась через края
на землю, весело загоготали собравшиеся нукеры и мурзы, которые примерно
такого представления и ожидали.
   - Ну вот, - добродушно покачал головой Дев-лет-Гирей.  -  Менги-нукер
изгадил весь колодец. Теперь придется откочевывать к реке.
   Шаманка, с шумом отфыркиваясь, вынырнула  наружу,  но  Тирц  запустил
пальцы в ее спутанные волосы и снова с головой макнул в воду:
   - Умывайся, умывайся, - потом  зачерпнул  со  дна  песок  и  принялся
безжалостно натирать им тело ведьмы. Ты выла и  металась,  вздымая  тучи
брызг и вызывая у зрителей взрывы жизнерадостного хохота.
   - Ничего-ничего, - утешил ее Гирей. -