избавляет  от  лишних  язв,
причиняя только чистую и красивую, серебряную боль.
   Священник перевернул щипцы и заскользил рукоятью  от  подмышки  своей
жертвы вниз:
   - А потом настанет очередь твоего тела. Мы станем  вырезать  из  него
тонкие кожаные ленточки, а раны  посыпать  солью,  и  скоро  ты  станешь
похожа на распустившейся бутон лилии, и  начнешь  постоянно  чувствовать
каждый свой лепесток. Потом настанет очередь рук. Мы  раздробим  вначале
пальцы. Каждую косточку, каждый сустав, и станем так подниматься выше  и
выше, пока руки не станут  походить  на  два  рукава  забытого  в  лавке
платья. Потом начнем дробить ноги, и когда закончим, ты воистину станешь
бутоном, потому, что в тебе  не  останется  ни  одной  кости,  а  только
мягкие, шелестящие лепестки.
   Он отнес щипцы назад, потом вернулся к девушке:
   - Но ты не бойся, ведьма. Ты не умрешь. Все это произойдет не  сразу.
Это будет длиться много, много лет, каждый день. Вот, смотри.
   Священник отошел к деревянной  коробке,  напоминающей  очень  большую
матрешку с оконцем вместо лица, и сильно по ней ударил. В ответ  донесся
жалобный стон.
   - Это нюренбергская дева. Там внутри длинные ножи и один очень хитрый
алхимик, хотевший меня обмануть. Он живет в ней  уже  полгода,  зачем-то
постоянно молится о смерти, но он не умрет. Ему пока  успели  раздробить
только левую руку и мизинец на правой, так  что  ученому  предстоит  еще
очень, очень долгая жизнь.
   Дерптский епископ  вернулся  к  Инге,  приподнял  двумя  пальцами  ее
подбородок:
   - Но вначале, разумеется, мы вырвем тебе язык. Раскаленными  щипцами,
чтобы ты не захлебнулась  хлынувшей  в  рот  кровью.  Чтобы  больше  уже
никогда ты не посмела наводить порчу на воинов Ордена,  и  прокляла  тот
день, когда попыталась сделать это впервые.
   Ах, как ему хотелось залить ей горло расплавленным свинцом! Нет,  это
слишком легко: кипящим маслом! А потом благородно сжечь на  костре!  Или
приковать на полу клетки с крысами, и потом долго слушать  крики  заживо
пожираемого существа. Посадить пещерой похоти на кол у себя под окном, и
на протяжении многих  дней  наблюдать  за  долгой  агонией.  Или...  Ему
хотелось сделать с ней слишком многое!
   Великие силы, ну почему вы создали ее только одной?! Почему ее  можно
раздавить, порезать на кусочки или сварить на медленном огне только один
раз!
   Священник подошел к ведьме, еще раз внимательно рассмотрел ее со всех
сторон. Что ж, раз она оказалась единственной, придется обращаться с ней
поосторожнее.
   - Прикажете раскалить  щипцы,  господин  епископ?  -  поинтересовался
помощник палача.
   - Нет, - покачал головой тот. -  Уже  поздно.  Я  не  хочу  прерывать
удовольствие уже через пару часов. Мы начнем с утра, никуда не торопясь,
со свежими силами. Ведь нам никуда не нужно спешить. Так, ведьма?
   Он опять приподнял ее голову за подбородок и  заглянул  в  глаза,  из
которых катились крупные слезы. Она запугана до самого крайнего предела.
Это хорошо... Епископ понимал, что ожидание  неминуемой  пытки  само  по
себе становится не меньшей мукой, нежели испытание,  а  потому  решил  и
завтра не начинать физическое истязание, а лишь продолжить подготовку  к
нему. Вот на третий  день,  когда  у  ведьмы  появится  первый  проблеск
надежды на то, что все обойдется,  и  следует  приступить  к  причинению
первой боли. Пожалуй, послезавтра он вырвет ей язык, а потом  пару  дней
выждет,  приказав  кормить  ее  гусиной  печенью  с  тертым  миндалем  -
священник  наклонил  девушке  голову  набок  и  потер  большим   пальцем
пульсирующую на шее жилку. А уже потом начнется главное удовольствие...
   - Господин епископ... - с усмешкой начал помощник.
   - Нет! - коротко отрезал священник, сразу  поняв,  о  чем  собирается
намекнуть низкородный слуга. - Я запрещаю тебе к ней  даже  прикасаться!
Ей это может понравиться, а  она  здесь  не  для  того,  чтобы  получать
удовольствие. Ищи себе девок вне замка.
   -  Простите,  господин  епископ,  -  склонился   испуганный   гневный
отповедью помощник палача.
   - А если тебе нечего делать, -  добавил  хозяин  замка.  -  То  выжги
алхимику нос. Для этого не понадобится вынимать его из девы.
   - Слушаюсь, господин, - поклонился слуга и с  усердием  устремился  к
жаровне, мысленно проклиная свой длинный язык. Сейчас бы ушел из подвала
следом за епископом, и все. А теперь работать  придется.  Пока  нос  под
корень спалишь, не меньше получаса пройдет.
   - Не надо, господин епископ, -  взмолился  несчастный  англичанин.  -
Господи, пожалуйста, не надо!
   Однако священник развернулся и пошел к лестнице. Ведьме будет полезно
послушать перед ночью крики без нужды истязаемого дурачка, позарившегося
на слишком большой куш. Это прибавит ей лишних приятных мыслей.
   В малом зале камин уже погас, за чуть приоткрытыми  ставнями  темнела
ночь. Властитель западного берега Чудского озера прошел  в  левое  крыло
замка, где в другом, большом зале, освещенная огнем двух  каминов  спала
на засыпанном соломой полу дворня его  замка,  вошел  в  угловую  дверь,
поднялся по закрученной внутри круглой башенки лестнице. Сюда, через два
выходящих в зал, под потолок, окна тянуло снизу ощутимым теплом.
   Через приоткрытую дверь спальни тепло просачивалось в его комнату,  а
плотно закрытые ставни не давали ему улетучиться наружу. Над разобранной
постелью висело черное деревянное  распятие.  У  изголовья,  в  скромном
медном подсвечнике, догорала толстая восковая свеча.
   Дерпский  епископ  привычно   перевернул   распятие   ногами   вверх,
перекрестился от правого плеча к левому и снизу вверх:
   - Войди в мой сон, Лучезарный, одари меня милостью своей и подари мне
свет своих мыслей и желаний.
   Священник скинул свою сутану на кресло,  поверх  тяжелого  нагрудного
креста, еще раз перекрестился своим диковинным образом и лег в постель.
   Проснулся он от какого-то странного, непривычного внутреннего  толчка
- словно сердце в груди остановилось, а когда все тело  от  предчувствия
близкой смерти ударило в жар, снова начало стучать. Он уже успел  прийти
в себя, но теперь  все  никак  не  мог  успокоиться.  Что-то  случилось.
Случилось нечто неожиданное, к чему он не успел подготовиться.
   Епископ покосился в сторону окна: еще темно.
   - Но рассвет наступает!
   Священник нервно вздрогнул:  ему  показалось,  что  слова  прозвучали
прямо в его черепе. И он сразу вспомнил, кто  обладает  способностями  к
подобным разговорам.
   - Демон?
   - Полгода прошло, смертный. Настает рассвет.
   - Полгода? - священник ощутил, как его снова бросило в жар: но теперь
он знал, почему. - Подожди! Мне... мне  нужно  закончить  еще  некоторые
дела. Мне нужно успеть... предупредить...
   Но тут щели ставней из темных превратились в светлые  -  и  он  начал
проваливаться куда-то  вглубь,  в  непонятный,  невидимый  и  неощутимый
колодец. Падал и падал, поражаясь чувству полной  невесомости,  падал  и
падал - пока не начал привыкать к этому новому странному  состоянию.  Он
по-прежнему продолжал находиться внутри собственного  тела,  но  не  мог
шевельнуть ни рукой, ни ногой, не мог  произнести  ни  слова  -  и  даже
мысли,  казалось,  вышли  у  него  из-под  контроля.  Больше  всего  это
напоминало состояние, будто он не совершает, а всего лишь вспоминает уже
совершенные  поступки  -  просто  воспоминания  эти   необычайно   ярки.
Вспомнил, как сел на постели, как встал; вспомнил, как подошел  к  окну,
как толкнул ставни. Вспомнил, как выглянул наружу. Отныне он существовал
только в череде воспоминай.
   Господин дерптский епископ  встал,  подошел  к  окну,  распахнул  его
наружу. Прищурился, подставляя лицо ярким лучам  поднимающегося  солнца,
полной грудью вдохнул свежий морозный  воздух  и,  ничуть  не  собираясь
сдерживать эмоций, во все горло радостно завопил:
   - А-а-а-а!
   Крик ударился в деревья, отразился назад,  потом  снова  отскочил  от
каменных стен  и  вскоре  затих  в  лесной  чаще.  Священник  улыбнулся,
поднялся на цыпочки и сладко потянулся.
   - Вы меня звали, господин епископ?  -  влетел  в  спальню  заспанный,
перепуганный служка.
   -  Тебя?  -  удивился  епископ,  отступил  от  окна,  обошел   вокруг
мальчишки, с интересом оглядывая его с ног до головы. - Нет.
   - Вам подать завтрак сюда, - с облегчением спросил служка,  -  или  в
малый зал?
   - В малый за-ал... - тихонько пропел хозяин замка, оглядывая комнату.
Он подошел к креслу, сел в него, положив руки на подлокотники и  вытянув
ноги, прилег на кровать. Поморщился. Взялся за сутану,  кое-как  натянул
ее на плечи. Немного покачался на одном  месте  и  снова  поморщился.  -
Ладно, потом.
   Священник вышел из спальни, начал спускаться по  лестнице,  наткнулся
на бредущего навстречу с ящиком под мышкой мужика, ткнул его  пальцем  в
грудь:
   - Ты кто?
   - Я плотник, - схватился за голову в поисках шапки мастеровой и низко
поклонился. - Плотник я, господин епископ.
   - Плотник, - задумчиво повторил хозяин замка, пробуя слово на вкус. -
Нет, плотник мне не нужен.
   - Да как же не нужен?! - мгновенно побледнел мужик и упал на  колени.
- А кровлю починить? Пол там где, али кровать сломается?
   - Кровать?! - священник наклонился и крепко сжал ему горло.
   - Почему у меня постель жесткая, как бамбуковая палка?
   Мужик нечленораздельно хрипел, а лицо его быстро  наливалось  кровью.
Господин немного ослабил хватку и смог различить жалобное:
   - Начетник...
   - Передай начетнику, что постель должна быть мягкой,  -  разжал  руку
хозяин замка и стал спускаться дальше.
   В большом зале к моменту его появления все уже  успели  разойтись,  и
потому он без особых сложностей проследовал  дальше,  время  от  времени
останавливаясь и внимательно оглядываясь  по  сторонам.  Постепенно  его
жесты и движения становились все  более  уверенными  и  осмысленными.  В
малый зал, уже освещенный пламенем камина, он вошел вполне естественной,
спокойной походкой, уселся на высокий стул у стоящего  в  центре  стола,
поднял  со  столешницы  серебряный  колокольчик   и   принялся   его   с
любопытством разглядывать.
   Отворилась дверь. Вошел служка,  на  этот  раз  вполне  приглаженный,
поставил на стол овальный поднос с высоким  медным  кувшином,  небольшой
плошкой и чеканным блюдцем, полным слегка поджаренных белых сухариков.
   - Что это? - с некоторым недоумением спросил священник.
   - Ваш завтрак, господин епископ.
   - Что-о?! - хозяин замка сцапал со стола кувшин, запустил им служке в
голову, промахнулся и пустил следом тарелку с сухарями. - Вы как  своего
господина кормите, смертные?!
   - Так... - служка, зажмурившись, покорно принял удар медного блюдца в
лоб. - Вы сами... всегда...
   - Что всегда?!
   Служка наконец-то справился с шоком и  задал  куда  более  правильный
вопрос:
   - Чего желаете на завтрак, господин епископ?
   - Красное карри с серебром, немного  манго  и  кумкуата,  ламиметовой
воды, и глоток маркаля.
   Служка остался стоять с открытым ртом.
   - Что еще? - раздраженно поинтересовался епископ.
   - Красное... Что?
   -  Ш-ш-ша!  -  выдохнул,  словно  выругался,  священник.  -  А   ногу
павиана?.. Печень крокодила? Бананы, лаймы, тупаны... У  вас  есть  хоть
что-нибудь из нормальной еды?
   - Ба... ба... Телятина есть... парная... Вчера была парная...
   - Тогда пусть мне запекут над огнем нормальный кусок  мяса,  -  выдал
свое пожелание хозяин замка. - И  подадут...  Ах  да,  тут  стоит  зима.
Хорошо, когда будет готово мясо, пусть мне накроют нормальный стол. А не
сухарики, как факиру, подсовывают.
   - Да, господин епископ, - кинулся бежать служка и столкнулся в дверях
с начетником, волокущим за собой мастерового.
   -  Вы  подумайте,  господин  епископ,  -  начал  возмущаться  главный
хозяйственник замка.  -  Этот  негодяй  сказал  мне,  что  вы  приказали
постелить в вашей комнате перину!
   - И немедленно, - кивнул священник. Начетник также на мгновение замер
в недоумении, а потом сильным толчком выкинул плотника за дверь:
   - Разумеется, господин епископ, - поклонился он. - Сегодня  же  будет
готово.
   Хозяин замка вернулся к созерцанию колокольчика. Поднял его  в  руке,
тихонько встряхнул. Послышался  мелодичный  звон.  В  дверь  протиснулся
служка и доложил:
   - Простите, на кухне еще не готовы.
   - Мне не нравится этот балахон, - повел плечами священник.
   - Прикажете принести вам замковый дублет и штаны?
   - Дублет? - хозяин замка на мгновение поджал губы, а потом решительно
кивнул:
   - Да.
   Когда спустя час господин епископ садился за накрытый  стол,  на  нем
была темно-синяя суконная куртка  на  тонкой  ватной  подкладке,  плотно
облегающая фигуру. На рукавах, на боках и груди имелись длинные разрезы,
сквозь которые проглядывал белый шелк.  Посередине  разрезы  скреплялись
застежками с умело гранеными сапфирами. На ногах красовались штаны  чуть
более темного оттенка, которые уходили  в  высокие,  до  колен,  сапоги.
Пожалуй, сейчас  никто  не  смог  бы  узнать  в  этом  щегольски  одетом
дворянине аскетичного дерптского епископа, и даже  оставшийся  на  груди
мужчины крест не наводил на мысль о священническом сане.
   - Все свободны,  -  широким  жестом  отпустил  он  служку  и  повара,
собравшихся  было  прислуживать  за  столом,  дождался,  пока  за   ними
закроется дверь, а потом, низко склонившись,  с  наслаждением  втянул  в
себя мясной аромат. - Жаркое...
   Он отрезал ножом тонкий ломтик, наколол его на острие, положил в рот,
прижал языком к небу, погонял из  стороны  в  сторону,  потом  тщательно
прожевал, проглотил. Немного выждал, прислушиваясь к  сохранившемуся  во
рту вкусу. Затем склонился к другим блюдам.
   Похоже,  служка  изрядно  напугал  служителей   кухни   рассказом   о
неожиданных запросах господина, поскольку те ухитрились сделать  десяток
салатов из всех имеющихся в наличии продуктов: яблок, моркови,  капусты,
как по отдельности, так и в различных сочетаниях. Священник с одинаковым
интересом опробовал все, после чего вернулся к мясу, доел его до  конца,
наполнил вином высокий медный кубок  и  очень  долго,  мелкими  глотками
тянул его в себя.
   - Да, - кивнул он, промакивая рот салфеткой. -  Пожалуй,  здесь  тоже
хорошо.
   Дерптский епископ встал, снова сладко  потянулся.  Отошел  к  камину,
протянув к огню руки с длинными тонкими пальцами, и не  меньше  получаса
жмурился, подставляя теплу то  одну  щеку,  то  другую,  вытягивая  шею,
поворачиваясь боком, наклоняясь ближе к огню или отступая. Затем  взгляд
его упал на дверь рядом с  очагом.  Священник  радостно  встрепенулся  и
шагнул туда.
   Помощник палача уже бродил по подвалу, иногда  бросая  на  обнаженную
девушку жадные взгляды, но приближаться к  ней  не  рисковал:  ослушайся
господина епископа хоть в мелочи - и моментально окажешься  на  соседнем
кресле. Пока господин еще не подошел, он успел заменить  угли  на  обоих
жаровнях,  запалить  и  расставить  по  держателям   шесть   факелов   и
приготовить еще три десятка на потом, на замену; уложить в низкое  синее
пламя над углями пару железных прутов и приготовить клещи  с  вытянутыми
губками:  для  вырывания  языков.  Наблюдающая  за  его  приготовлениями
девушка вся  уже  извелась:  она  постоянно  плакала,  крутила  головой,
пыталась вырваться  из  пут,  старательно  сипела  через  трубку  кляпа,
пытаясь что-нибудь сказать.
   Но тщетно. Инструменты для удержания и истязания  человеческой  плоти
были отработаны веками на тысячах и тысячах жертв,  и  ни  одной  слабой
женщине еще не удавалось остановить налаженные правила мучения.
   Наконец, на лестнице послышались шаги. Хозяин замка вошел в  пыточную
камеру и, не обращая внимания  на  почтительно  склонившегося  слугу,  с
интересом пошел вдоль стен, касаясь кончиками пальцев вмурованных в  них
черепов. Иногда он останавливался и с  интересом  вглядывался  в  темные
глазницы той или иной мертвой головы.
   - Прикажете раскалить щипцы, господин епископ? - негромко напомнил  о
своем существовании палач.
   - Да, конечно, - небрежно кивнул священник, продолжая свой обход.
   Пленница, увидев легший на угли пыточный инструмент,  снова  забилась
на кресте, и обратила на  себя  внимание  местного  властителя.  Епископ
направился к ней, остановился в  полушаге,  протянул  руку,  пощупал  ее
грудь, провел рукой по щеке, скользнул по боку до бедер.  Опустил  глаза
вниз, с интересом посмотрев на свои штаны. Чему-то усмехнулся.
   - Клещи уже горячие, господин епископ, - сообщил слуга.
   - Тогда вынь у нее кляп, - разрешил хозяин. Палач открутил барашек на
затылке, перекинул  через  верх  металлическую  ленту,  рванул  на  себя
широкую затычку.
   - А-а-а!
   От обрушившегося на него  вопля  бедный  слуга  аж  подогнул  колени,
отскакивая в сторону, и закрыл уши руками. Выскользнувший кляп, радостно
подпрыгивая, покатился под верстак.
   - Козлы! С-суки! Синкопы! Уроды! Твари!  Гомики!  Сволочи!  Кастраты!
Отморозки! Жабы прыщавые! Паскудные задницы!
   Проезжавший мимо епископского замка серв испуганно натянул поводья  и
повернул голову: темная каменная громада низко  гудела  изнутри,  словно
брюхо голодного нищего,  увидевшего  хлебную  корку.  Спохватившись,  он
наддал кобыле свободным  концом  вожжей,  та  сорвала  сани  с  места  и
понеслась бодрым галопом.
   - Я сейчас, господин епископ, - спохватившись, засуетился подмастерье
пыточных дел. - Клещи, клещи. Красные уже.
   - Нет, каков голос! - изумленно распахнул глаза священник. - Каков! Я
слышал, но даже не представлял!
   Слуга  подскочил  ближе,  удерживая  в  рукавицах   горячие   рукояти
пыточного инструмента, попытался зайти с одной стороны, с  другой  -  но
хозяин  стоял  так  неудачно,  что  подступиться  к  пленнице  никак  не
удавалось. Распятая  девушка,  провожая  взглядом  темно-вишневые  губки
клещей, смолкла.
   - Вот это голос! - в восхищении покачал головой хозяин замка.  -  Вот
это стоит услышать! Слушай, смертная, спой мне. Спой, как ты умеешь.
   - Не буду! - упрямо вскинула подбородок пленница.
   - Почему?
   - Почему?! - певица аж задохнулась от возмущения:
   - Почему? Почему? Ты... вы... меня... Не хочу!
   - А чего же ты хочешь?
   - Чтоб ты сдох! - едва не выкрикнула Инга, но вид раскаленных  щипцов
успел напомнить ей, что она находится в полной власти этого  маньяка.  И
если его разозлить, это может  откликнуться  лишними  муками.  И  вместо
проклятия  она  выкрикнула  самое  дерзкое  требование,   какое   смогла
придумать обнаженная, распятая на кресте жертва, уже успевшая  выслушать
планы врагов относительно своего ближайшего будущего:
   - Я хочу теплую постель, красного вина и жареную курицу!
   Палач весело расхохотался, щелкнув щипцами:
   - Сейчас я тебя согрею! Открывай рот сама, а  то  мясо  жевать  нечем
станет. Чем шире откроешь, тем меньше губы обожжешь.
   - Хорошо, - невозмутимо пожал плечами епископ.
   Он перехватил у слуги клещи, потянулся  к  руке  пленницы  -  девушка
истошно взвизгнула, но хозяин всего лишь ухватил ими  сыромятные  ремни.
Те жалобно пшикнули, распались.
   Епископ перекусил ремни на другой руке, на ногах и  небрежным  жестом
вернул инструмент помощнику. Тот, совершенно  ошалев  от  происходящего,
ухватился за губки. Пару мгновений рукавицы стойко  защищали  его  руки,
потом сдались - слуга вскрикнул от боли и уронил клещи на пол.
   - Да, - повернулся  к  нему  господин.  -  Прикажи  на  кухне,  чтобы
зажарили курицу, и прислали красного вина. Пойдем.
   Последнее слово относилось уже к певице. Оказавшись на полу, она едва
не упала - затекшие на кресте ноги  ослабли  и  подгибались  в  коленях.
Священнику пришлось взять пленницу  под  локоть  и  поддержать.  Немного
придя в себя,  девушка  сделала  первые,  неуверенные  шаги,  и  кавалер
осторожно повел ее к лестнице.
   Помощник палача долго смотрел на  ступени  уходящей  вверх  лестницы,
пребыв