м  тоном  ответил
Костя. - Я на пробу  попытался  сделать,  получится  или  не  получится.
Настоящую,  белую  бумагу  из  льняного  да  хлопкового  тряпья   делать
положено. Из одежды изношенной, с известью проваренной. И под прессом не
брезентом прокладывать, а тонким войлоком. И  прижимать  не  камнями,  а
хорошим железным воротом. А на соломенной бумаге только газеты  печатать
можно, да сало в нее заворачивать.
   - Бумага, - восхищенно повторил купец. - Из соломы... И что ты теперь
делать собираешься, боярин?
   - Мы так прикидывали, - зачесал в затылке Росин.  -  Поначалу  всякие
безделушки из стекла делать и  продавать.  Если  нормальные  огнеупорные
тигели добыть, то таких ваз Кашин по десятку в  день  лепить  может.  Со
стеклом проще всего, для  него  только  уголь  да  песок  нужны.  Как  с
деньгами полегче  станет,  будем  бумагу  делать.  Для  нее  уже  тряпье
собирать надо, хоть какую-то копейку, но за него заплатить. А еще лучше,
мельницу поставить, чтобы она тряпье молола, а  не  вручную  перетирать.
Ну, как с ситами работать, вы  видели.  Если  их  двадцать,  а  не  одни
использовать, то по пачке-другой бумаги в день делать можно. Правда, для
мельницы  жернова  купить  потребуется,  барабаны  с  ножами,  плотников
нанять. Ну, а потом пороховую мельницу думаем поставить. Есть у нас один
мастер. Но это еще дороже получится. Для пороха  серу  возить  придется,
китайский снег в округе собирать.
   - Пороховую мельницу? - навострив уши, подошел ближе опричник, и рука
его привычно легла на рукоять, сабли. -  На  то  разрешение  Стрелецкого
приказа требуется. Дьяк приказной качество его  оценить  должен,  и  для
пушкарских нужд использовать разрешить.
   - Разрешит,  -  пообещал  купец,  не  без  удивления  оглянувшись  на
государева человека.
   - Послушайте, Семен Прокофьевич, - вскинул указательный палец  Росин.
- Вы ведь боярин? У вас родовой герб есть?
   - Это зачем? - нахмурился Зализа.
   - От этой сетки, - указал на сито Костя, - на бумаге следы  остаются.
Сеточка. И следы эти дальнейшей обработкой уже. не удалить. Если в  сито
герб вплести, то он на каждом листке отпечатается. Будет фирменный  знак
на бумаге.
   - Нет у меня герба, - покачал головой опричник.
   - Ну, тогда можно просто имя и фамилию, - и Росин нарисовал пальцем в
воздухе две змейки.
   - Ты, Константин Алексеевич, я вижу, человек мастеровой, - купец взял
руководителя клуба под локоток. - Плохого  товара  не  сделаешь.  Потому
предлагаю тебе долго капитала  не  копить,  а  мельницы  ставить  сразу,
сейчас. - Баженов извлек из-за пояса кожаный кошель и вложил его в  руку
Росину.
   - Но только уговор: торговлю вести через меня, и ни через кого более!
   Костя взвесил кошель в руке, усмехнулся и вернул его обратно:
   - Зачем мне здесь золото, Илья Анисимович?
   - Как зачем? - опешил купец. - Строиться!
   - Так чтобы строиться, не золото  нужно,  -  рассмеялся  руководитель
клуба. - Жернова нужны, волос конский, гвозди, скобы; Саше для работы со
стеклом ножницы длинные нужны, щипцы,  горшки  крепкие,  зажимы  всякие.
Плотники нужны для работы. Если бумагой и стеклом  заниматься  -  в  лес
ходить некому будет. Значит, крупа нам нужна, мясо,  птица  на  прокорм.
Где я все это здесь возьму? Хоть за золото, хоть за серебро.
   - Ага, - успокоился Баженов. - Это ты  правильно  сказал,  Константин
Алексеевич, это я по опыту  лучше  сам  задешево  куплю.  Потом  за  все
сквитаемся,  когда  мануфактуру  пустишь.  А  пороховую  мельницу  Семен
Прокофьевич тоже разрешит, не беспокойся.
   - То не к спеху, - тоном знающего человека ответил Росин. - Пороховую
мельницу зимой все равно запускать нельзя. Мякоть мерзнуть станет.
 
*** 
 
   Опричник Семен Зализа и  купец  Илья  Баженов  выехали  из  Каушты  с
первыми солнечными лучами, не дожидаясь  утренней  трапезы  и  окончания
молитвы. Провожали  их  руководитель  клуба  "Черный  Шатун"  Константин
Росин, Игорь Картышев  и  инструментальщик  "Опытного  завода",  ставший
лучшим стекольщиком Ижорского погоста - за неимением других -  Александр
Качин.
   - Готов об заклад побиться, - усмехнулся Качин, - они там  обсуждают,
как наше стекло, бумагу  и  порох  лучше  всего  поделить.  А  мы  потом
простыми нищими работягами останемся.
   - Тут ты не прав, - покачал головой Росин. - Главная ценность ведь не
в твоей печи, не в моей бумаге, не в серегиной идее скрывается.  Главная
ценность вот здесь! - Костя постучал себя по лбу. - В наших  головах.  И
никуда они от нас не денутся. Выплатят и сделают все, что мы пожелаем.
   - Угу, - с некоторым сомнением откликнулся Саша.  -  Скажут,  что  мы
рабы крепостные, и все.
   - Не скажут, - покачал головой Картышев.  -  Пока  во  время  Великой
Смуты западная демократия на Русь не пришла, про рабство здесь вообще не
знали. А до Смуты еще пятьдесят лет. Мы, скорее  всего,  и  не  доживем.
Странная  зависимость,  кстати,  получается,  Все  известные  демократии
всегда на рабский труд опираются. Древняя Греция, Новгород, просвещенная
Европа. А диктатура почему-то основывается на свободном труде. Например,
московская монархия, со свободы крестьян начинавшая, спустя  двести  лет
после Смуты ее  опять  добровольно  восстановила.  Не  уживается  как-то
деспотизм с рабством в одном сосуде, как ни запихивай.
   - А как же США? - повернулся к нему Качин.  -  Самая  демократическая
страна.
   - Угу, - кивнул Игорь. -  Которая  начинала  с  торговли  неграми,  а
сейчас считает изгоями сотни тысяч эмигрантов на своей земле, не  платит
им за труд почти ничего и угрожает выслать назад,  если  они  не  станут
работать задарма...
   - Нашли о чем спорить, - перебил обоих Росин.
   - Нет еще вашей Америки и  в  помине.  А  мне,  например,  картошечки
жареной хочется, аж под ложечкой сосет. Больше, чем выпить.
 
*** 
 
   Между тем всадники, ведущие в поводу оседланных  коней,  подъезжая  к
лесу тоже вели свой неспешный разговор:
   - Ты мне десяток саней выделишь, Семен Прокофьевич? - поинтересовался
купец Баженов, мысленно прикидывая предстоящие расходы. - Потребно мне в
Новагород сходить, товары  купить  для  иноземцев  твоих,  да  плотников
толковых нанять.
   - Думаешь, Илья Анисимович, выйдет толк из прожектов сих странных?
   - Должно, Семен Прокофьевич. Пусть не из всех, но  денежки  всяко  не
пропадут. Ты бумагу, что Константин Алексеевич  дрянной  назвал,  видел?
Она, конечно плоха, желтая и рыхлая  получается.  Но  поежели  ее  втрое
дешевле  самаркандской  али  англицкой  продавать,  казна   купит   всю.
Приказным книгам цвет бумаги вовсе ни к  чему.  На  одной  бумаге  мы  с
тобой, Семен Прокофьевич, капитал сделать можем. Каушта  ведь  на  твоей
земле стоит, тебе государем пожалованной. И пороховую  мельницу  пустить
ты тоже можешь. Я не предлагаю государя обманывать! Пусть хороший  порох
делают. И Руси польза, и нам прибыток. Они могут хороший порох делать, я
верю.
   - А как же стекло, Илья Анисимович?
   - Стекло у них хорошее, Семен Прокофьевич, спорить не  стану.  Но  на
бумагу и порох покупателей больше.  И  со  знаком  отличным  для  бумаги
Константин Алексеевич хорошо придумал.  Пусть  все  знают,  что  здешняя
мануфактура самую дешевую и хорошую бумагу делает, пусть к  нам  плывут.
На торговую монополию иноземец твой, считай,  согласился.  Пусть  теперь
мельницу ставит, Бог ему в помощь. А с золотом я подсоблю...
   Тропинка вошла в  лес,  отряд  из  двух  человек  и  четырех  лошадей
вытянулся в колонну, и разговор сам собою  угас.  Оба  всадника  даже  в
мыслях не могли себе представить, что уже через два десятка лет на  Руси
появятся библии, молитвенники и иные книги, в  выходных  данных  которых
будет стоять оттиск:  "Отпечатано  на  монастырском  дворе  по  указанию
игумена".  После  середины  шестнадцатого  века  Московское  государство
перестало испытывать голод и в бумаге, и в типографиях. Не думали они  и
о том, что спустя  несколько  столетий  водяной  знак  "SZ",  означающий
"Семен  Зализа",  будет   для   историков   неоспоримым   аргументом   в
доказательство того, что основная масса бумаги  завозилась  на  Русь  из
далекой Англии.
   Как раз о мнении историков  обитатели  русских  земель  шестнадцатого
века заботились менее всего.
 
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 
ЖЕЛЕЗО 
 
Глава 1 
ПОДКУРЬЕ 
 
   Незадолго после полуночи лоймы, с оглушительным хрустом ломая  носами
тонкий прибрежный лед,  приткнулись  к  берегу.  На  небе  ярко  светили
звезды, изливала свой желтый свет полная Луна. Ясная  погода  предвещала
усиление мороза - но зато позволяла, не смотря на ночь, хорошо различать
силуэты людей, деревья и кустарник  на  берегу,  низкие  борта  соседних
лодок.
   Латники, поблескивая кирасами и высокими широкополыми шлемами,  стали
выбираться на сушу. Время от времени то с одной  стороны,  то  с  другой
стороны   доносилась   негромкая   ругань:   на   припорошенном   снегом
пространстве было трудно различить границу земли и спрятанной под тонкий
лед воды. Воины то и дело проваливались в стылую озерную тину,  пытались
отряхнуться - но тонкие суконные чулки намокали практически мгновенно, и
с этого момента уже не согревали ноги,  а  начинали  высасывать  из  них
тепло.
   Дерптский епископ презрительно скривил губы: цивилизованные  немецкие
наемники прибыли на  войну  с  русскими  в  деревянных  туфлях,  чулках,
набитых ватой кальцонах и вамсах, из-под которых выпирали пышные складки
рубашек. Разумеется, готовясь к  высадке  большинство  из  них  напялили
кованные кирасы - но железо плохо спасает и от холода, и от воды.
   Епископские же воины предпочитали не очень  красивые,  но  прочные  и
непромокаемые сапоги из  свиной  кожи,  легкие,  но  теплые  плюдерхозы,
спускающиеся от пояса до сапог причудливыми складками,  меховые  жилетки
под кирасы и длинные шерстяные  плащи  с  капюшонами,  в  которые  можно
завернуться и улечься спать прямо в снег. Они могли проваливаться в воду
до колен, и не обращать  на  подобный  пустяк  внимания,  могли  сутками
стоять под проливным дождем - но стекающая по складкам вода все равно не
смогла бы добраться до сухих ног.
   Сам епископ предпочел кирасе и жилетке войлочный поддоспешник, поверх
которого одел бархатную испанскую  бриганту,  а  на  бриганту  -  легкую
кольчугу псковской работы.
   Правда, одно преимущество у ландскнехтов имелось: почти  половина  из
них несла на плечах крупнокалиберные мушкетоны.
   - Быстрее, быстрее, - торопил воинов  сын  верховного  магистра,  идя
вдоль берега и вглядываясь в лица людей.
   Епископ  понял,  что  рыцарь  ищет  именно  его,  и  распахнул  плащ,
подставляя  массивный  золотой  крест  лунным  лучам.   Металл   блеснул
желтизной, привлекая к себе внимание, и кавалер Иван тут же  повернул  к
нему, словно завороженный внезапно открывшимся сокровищем.
   - Господин епископ, вы говорили, что  вдоль  берега  идет  дорога,  -
напомнил молодой командующий. -  Но  я  ничего  не  вижу.  Мы  не  могли
заблудиться?
   - Вы никогда не бывали на Руси, мой друг, - вздохнул священник. -  Вы
что, рассчитывали увидеть здесь мощеный  тракт  шириной  в  две  кареты?
Забудьте. То, что русские  называют  дорогами,  чаще  всего  оказывается
узкой  непролазной  тропой.  Здесь,  под  снегом,  вы  ее  и  вовсе   не
разглядите. Мы высадились именно там, где нужно. Разве  только  на  пару
миль ошиблись, не более.
   - Язычники, - презрительно  фыркнул  рыцарь,  поворачиваясь  лицом  к
лесу. - Дикарская страна.
   - Я бы хотел предупредить вас, мой юный друг,  -  обратился  к  Ивану
епископ, который, опершись на руку монастырского воина, спускался с носа
лоймы на хрустящий промороженный песок. - Чтобы понять Русь,  вы  должны
сразу умножать на десять все, что знаете о Европе. Это  избавит  вас  от
некоторых иллюзий. Так, например,  расстояния  между  русскими  городами
всегда в десять раз длиннее, нежели между  такими  же  в  родной  нашему
сердцу Германии.  Потому  местные  язычники  ленятся  рубить  сухопутные
дороги, предпочитая им пути естественные: реки, озера. От Гдова к Пскову
и Иван-городу торговцы и рыбаки плавают на лодках, либо ездят по льду на
санях. Сухопутный путь используется редко и натоптан очень плохо. Сейчас
все лодки во Гдове и окрестных деревнях вытащены на берег, а санный путь
еще не проложен. Сие дает нам прекрасную возможность  взять  селение  до
того, как оно сможет получить помощь. Вы по-прежнему готовы  осуществить
сей замысел, или терзаетесь в сомнениях?
   - Готов, господин епископ! - решительно отверг любые намеки рыцарь. -
В каком направлении нам следует двигаться?
   - На юг, - махнул рукой священник. - Там имеется рыбацкая деревня,  в
которой мы сможем добыть лошадей и несколько повозок. От  нее  до  Гдова
останется не более двух миль.
   - В городе могут услышать шум... - обеспокоился командующий.
   - Так сделайте, чтобы шума не было!
   - Господин фон Катсенворд! - отступил, вздрогнув,  рыцарь  и  наконец
попытался вести себя, как настоящий командующий:
   - Проследите за выгрузкой бомбард! Господа фон Гольц и фон  Регенбох,
следуйте со своими отрядами за  мной.  Предупредите  кнехтов:  если  они
допустят в деревне пожар, я повешу каждого четвертого!
   Итак, для своего первого боя кавалер  Иван  выбрал  своих,  орденских
рыцарей вместе с их латниками, вовсе не имеющих мушкетонов. Стало  быть,
и опасности громкой стрельбы, поднятой  каким-нибудь  идиотом,  тоже  не
существовало.  Решение  не  испуганного  юноши,  а  умелого   командира.
Несколько успокоившись, епископ отвернулся и принялся объяснять  рыбаку,
что ему, как и остальным следует вернуться к западному  берегу,  забрать
оставшихся там людей и тоже перевезти  сюда.  Проклятый  славянин  делал
вид, что ничего не  понимает,  и  только  вид  обнаженного  монастырским
воином клинка заставил его поспешно закивать.
   Увы, туземное население наглело с  каждым  днем,  скрывая  доходы,  и
уклоняясь от служения своим  господам.  Со  всего  побережья  дерптскому
епископу удалось собрать всего  шесть  с  небольшим  десятков  лодок,  а
значит перевезти войско можно было только в два захода. Впрочем, все это
пустяк по сравнению с  главным:  лоймы  действительно  смогли  пробиться
сквозь первый лед, пусть даже плаванье  в  тридцать  миль  заняло  почти
сутки. Разумеется, мороз потихоньку крепчает. Но  даже  если  оставшиеся
пять сотен латников прибудут не через двое суток, а через пять или шесть
- это все равно уже ничего не изменит.
   Выгруженные под высокими соснами четыре бомбарды, две  пищали,  груду
ядер  и  кули  пороха  пришлось  пока  оставить  на  месте  под  охраной
ливонского рыцаря и нескольких латников, остальные же люди, не торопясь,
двинулись вдоль берега, вслед ушедшему вперед командующему.
   Между тем отряд из двух сотен закованных в железо, сжимающих в  руках
мечи и  копья  воинов  окружил  мирно  спящую  деревушку.  Смирившись  с
наступившим ледоставом, рыбаки уже успели  высушить  и  убрать  в  сараи
сети, вытащить на берег длинные  плоскодонные  лодки.  Теперь  еще  пару
недель, пока не окрепнет лед, и по нему нельзя будет без опаски  доехать
до рыбных мест, чтобы спустить в прорубь высокую путанку, мужики могли с
полным своим удовольствием пить застоявшиеся  в  погребах  мед  и  вино,
играть свадьбы или просто веселиться по поводу  прихода  краснощекого  и
красноносого деда Мороза.
   Занялись истошным лаем собаки, скача возле будок на длинных веревках,
жалобно скрипнула  опрокинутая  изгородь.  Разделившись  натрое,  темные
людские потоки врезались в двери и  ворота  домов.  Под  ударами  боевых
молотов доски разлетелись в течение нескольких минут. Вскочили с полатей
ничего спросонок не понимающие люди.  Кто-то  впотьмах  кинулся  топору,
кто-то к одежде - вломившиеся в дома чужаки рубили, не разбирая, всех.
   Латники, разглядев пробивающийся сквозь щели свет, принялись выбивать
ставни, и только после этого в избы проникло хоть немного лунного света.
Разглядев стоящего в одной рубахе бородатого мужика, ливонец  немедленно
выбросил вперед копье, пронзив хозяина дома насквозь и накрепко прибив к
стене, второй ухватил за волосы попытавшуюся выскочить бабу. Та  подняла
истошный визг, вызвавший у захватчиков приступ веселья.
   Впрочем,  возможность  содрать  легкую  поневу  и   раздвинуть   ноги
беззащитным девкам соблазнила только самых молодых  из  латников.  Более
опытные воины принялись торопливо шарить по полкам и сундукам в  поисках
золота или серебра. Деревня-то стояла на самом торговом пути. Отсюда и в
Псков с Иван-городом рыбу везли, а еще больше проезжим купцам продавали.
Не находя денег, ливонцы выгребали себе отрезы  ткани,  лампы,  нарядную
одежду, медницы, свечи, выкатывали кадушки с  грибами  и  корчаги  меда,
кули с зерном и короба с  солью  -  все,  что  могло  представлять  хоть
какую-то ценность.
   - Лошади, - обрадовался командующий, входя во двор одного из домов, и
слыша беспокойное ржание в загородке.  Здесь  же  стояли  рядом  недавно
отремонтированные сани, выставившие далеко вперед новенькие  оглобли,  и
пара телег с обитыми железом колесами. - Господин фон  Гольц!  Прикажите
вашим воинам запрячь все эти повозки и отправиться за бомбардами.
   Но  прошедший  три  кампании  орденский  рыцарь  не  откликался.   Он
прекрасно понимал, что  подчиненных  сейчас  у  него  больше  нет:  пока
латники не разграбят все, до чего могут дотянуться, никаких приказов они
не услышат и не поймут. А потому предпочел просто исчезнуть.
   -  Господин  фон  Регенбох!  -  командир  второго  отряда  также   не
откликнулся.
   Рыча  от  бешенства,  кавалер  выскочил  на  улицу,  но  разобрать  в
сумерках, кто из суетящихся людей кому подчиняется, кто чем  занят  было
невозможно. Слышалось только звяканье доспехов, жалобные  крики  женщин,
перекличка довольных воинов. Командир пробежался по разгромленному двору
из края в край, пытаясь остановить и  заставить  выслушать  приказ  хоть
кого-нибудь, но от него только небрежно отмахивались.  В  конце  концов,
рыцарь схватился за меч, в бессильной ярости изрубил тявкнувшего на него
пса, после чего пошел по берегу навстречу остальным отрядам.
   По счастью, подкрепление  уже  подходило.  Разглядев  впереди  темные
силуэты, кавалер Иван громко окликнул:
   - Кто тут командир?!
   - Аугуст Куртц Михаил де Толли к вашим услугам, господин рыцарь.
   - Возьмите ваш отряд, господин де Толли, войдете в деревню, запрягите
всех имеющихся там лошадей в повозки и отправьте их за  оставленными  на
берегу  бомбардами!  Если  кто-либо  попытается  вам  воспрепятствовать,
разрешаю зарезать на месте!
   - Слушаюсь, господин рыцарь, - ливонский дворянин тут же погнал своих
людей бегом.
   Командующий  посторонился  и  поднял  глаза  к  небу:  успеют  ли  до
рассвета? Запрячь, вернуться за бомбардами и  доставить  их  к  русскому
городишке. Не меньше трех  часов  уйдет,  если  еще  какой  неувязки  не
случится. Он дождался следующего отряда и жестко приказал:
   - В деревню не заходить! Двигайтесь вперед, к городу.
   Примерно  за  милю  от  Гдова  начались  поля.  Давно   скошенные   и
прихваченные морозом,  они  представляли  собой  отличную  площадку  для
разворачивания войск. Именно здесь, вблизи городских стен, но  невидимые
в ночи и стали выстраиваться подтягивающиеся вдоль берега полки. Кавалер
Иван, поминутно  поглядывая  на  звездное  небо,  хладнокровно  дождался
подвоза артиллерийских стволов, после чего коротко и ясно приказал:
   - Вперед!
   Продрогшие в ночном холоде и невыспавшиеся воины  охотно  перешли  на
бег, согреваясь и разгоняя сон. Командующий армией, закованные в доспехи
рыцари и сам дерптский епископ также бежали в общем строю, еще не  очень
понимая, каким образом они прорвутся через высокие стены спящего города.
Однако об этом знал сын  великого  магистра,  и  ландскнехты,  прошедшие
хорошую школу боев во Франции, Австрии, Швейцарии и Бургунди