еред!,
   Кнехты подобрали с земли тяжелый таран, приняли его  на  полусогнутые
локти и принялись  тяжело  разгоняться  по  порядком  утоптанному  перед
крепостью насту.
   - Быстрее, быстрее,  быстрее!  Давай!  Огромное  бревно,  разогнанное
бегущими людьми до достаточно большой скорости, врезалось на этот раз не
в ворота: ливонцы ударили им  по  выпирающим  наружу  концам  шестого  и
седьмого рубленных венцов - выше  и  ниже  их  угловая  вязка  уже  была
попорчена бомбардой. Дом содрогнулся и с хрустом покосился,  оба  бревна
попавших под удар венцов с треском вылетели наружу.
   - А-а! - на головы латников рухнула огромная холодная масса,  и  они,
бросив от неожиданности таран, шарахнулись в разные стороны.
   - Стой, куда! - рыцарь поднял забрало и во всю глотку заорал:
   - Назад! Запорю!
   Кнехты, успев повыхватывать мечи, испуганно озирались - но неожиданно
напавшим   врагом   оказалась   всего   лишь   огромная   груда   снега,
соскользнувшая от сотрясения с кровли.
   - Сюда! Скорее! - орал, размахивая мечом,  де  Шербрек.  -  Еще  пара
ударов, и мы внутри!
   Успокоившиеся воины, убирая клинки, стали собираться назад.
   - Да скорее же! - едва не завывал от ярости крестоносец. - Скорей!
   Ливонцы снова разбежались, на  этот  раз  держа  таран  на  вытянутых
руках, и нанесли удар в нижние венцы. Бревна фасада с  треском  подались
внутрь, боковые - повылезали наружу.
   - Последний раз!
   Латники разбежались снова, и  третий  сокрушительный  удар  выбил  со
своих мест бревна еще двух венцов. Послышался жалобный треск - весь угол
стены начал оседать вниз, готовясь обрушиться на своих обидчиков, но  на
полдороги  замер,  пару  раз  качнувшись  и   обретя   новое   состояние
устойчивости. В углу крепости  зияла  дыра  немногим  ниже  человека  по
высоте, и почти в полтора шага в ширину.
   Кнехты тут же ринулись внутрь. Звонко хлопнули две тетивы - первый из
воинов, из пробитой кирасы которого торчало  две  стрелы,  рухнул  лицом
вниз, но радостного порыва победителей было уже не остановить.
   ...Защитники дома легли спать прямо  у  своих  бойниц,  всю  ночь  по
очереди приглядывая за расцвеченным кострами лагерем  врагов.  Особо  не
опасались: ночью все равно никто не воюет, а тайный какой тать в надежно
запертое и обороняемое жилище не проникнет - разве  только  он  окажется
размером с  мышку  или  соловья.  Утром  Марьяна  разнесла  по  комнатам
самолично испеченные за ночь пироги, горячий сбитень. Хорошо  ли  это  у
нее  получилось,  плохо  ли  -  вкуса  ратники  от  волнения  почти   не
почувствовали.
   Едва поднялось солнце, как ливонцы, ухватив  таран,  опять  двинулись
вперед.
   - Куда это  они,  Илья  Анисимович?  -  удивился  Степан.  -  Вчерась
стреляли в сторону, сегодня таран туда же поволокли.
   И тут дом содрогнулся от первого тяжелого удара.
   - Сломали! - оба обитателя терема сорвались со своего места, ринулись
к лестнице, чуть не кубарем скатились  вниз.  Здесь  собралась  чуть  не
половина защитников.
   Обширную угловую комнату в доме купца Баженова  прозывали  "скобяными
закромами". Здесь Илья Анисимович держал подковы, гвозди, скобы,  петли,
засовы и прочий скобяной  хлам.  Ноне  кладовая  пустовала  -  товар  он
собирался завезти  на  ладье,  а  та  вмерзла  у  Замежья,  и  до  весны
рассчитывать на пополнение припаса не следовало. А потому  сейчас  здесь
гулял только ветер, заносящий через широкую щель чистый пушистый снег.
   Двое ратников, сжимая луки, вошли внутрь, готовясь  выпустить  наружу
смертоносные стрелы - но на улице никто не показывался. Еще человек пять
выжидали в дверях, готовые или кинуться на помощь, или отступить на свои
посты.
   Внезапно дом потряс новый удар - и из стены вылетело еще  два  нижних
бревна.
   - Все, Илья Анисимович, - схватил купца  за  руку  Степан.  -  Теперь
разломают.
   - Макар, - распорядился купец. - Тикай по дому, собирай всех.  А  вас
братцы, - он низко, в пояс  поклонился  стоящим  у  дверей  ратникам,  -
Христом Богом прошу, продержите ливонцев хоть полчаса. Больше не  прошу,
но полчаса дайте.
   - Беги, Илья Анисимович, - пригладил бороду один из воинов. - Сдюжим.
   Дом содрогнулся от нового удара - ив угловой комнате впервые  за  все
время ее существования стало светло, как на улице.  Через  широкую  щель
внутрь сунулся латник - оба стоящих внутри лучника одновременно вскинули
оружие, выстрелили. Ливонец упал,  но  вместо  него  внутрь  уже  рвался
другой. Один из лучников попытался наложить новую стрелу -  но  враг  от
живота вверх полоснул по  луку  мечом  и  тут  же,  обратным  движением,
резанул стрелка по горлу. Второй лучник догадался метнуться к  двери,  и
ее тут же заперли  на  засов.  Изнутри  стали  доноситься  удары,  потом
затихли.
   Ратники заглянули в соседнюю комнату, подхватили сундук  с  хозяйским
бельем, выволокли наружу и подперли дверь. Потом подволокли и  поставили
сверху еще один.
   - Что-то тихо... - прислушался один из воинов.
   - Может, ушли?
   - Да, захотел, - усмехнулся в ответ  другой.  -  За  топорами  просто
побежали. Мечами дверь рубить несподручно.
   К "скобяным закромам" начали собираться обитатели огромного дома.  Не
только баженовская судовая рать, но и конюхи, скотники, просто подсобные
дворовые люди.
   Девок было всего три - Марьяне не нравилось  держать  в  доме  лишних
баб. Боялась, муж не в ту сторону посмотреть может.
   На дверь начали падать тяжелые мерные удары, послышался треск.  Девки
в голос завыли.
   Илья Анисимович в это время, схватив за руку  Марьяну,  волок  ее  по
двору в сторону свинарника, заскочил в хлев.
   Степан ждал здесь, придерживая доски над глубокой ямой.
   - Я не полезу! - попыталась развернуться баба.
   - Нет! Не стану! Заживо хороните!
   - Не ори! - цыкнул на нее муж. - Услышат! И  внизу  тихарись,  продых
там наружу идет. Ну, - он торопливо ее перекрестил,  чмокнул  в  лоб,  а
потом взялся за руку чуть выше кисти и толкнул вниз.
   Марьяна взвизгнула, повисла на руке - он, присев на  колени,  опустил
ее до земли:
   - О дитяти думай, люб он мне.
   - Не родился же еще... - не поняла жена.
   - Все равно уже люб. Держи, - купец принял из рук Степана и опустил в
схрон два кувшина и завернутый в тряпицу окорок.
   Помощник опустил на яму три широких доски, сверху  бросил  мешковину,
сухой полыни. Вдвоем они начали торопливо засыпать яму землей. Подровняв
и затоптав тайник, опрокинули сверху бадью со свиной баландой,  добавили
оставшиеся после завтрака  недоеденные  пироги.  Хрюшки  тут  же  начали
топтаться над  женщиной,  подбирая  угощение  и  окончательно  уравнивая
потайной угол со всем остальным загоном.
   Купец со  Степаном  кинулись  через  двор  обратно  к  дому.  Судовой
помощник на  минуту  остановился,  почистил  штыки  лопат  снегом,  отер
рукавом, кинул к воротам, в общий завал.
   - Коли сгинем, выберется ли? - внезапно обеспокоился Баженов.
   - Главное, раньше четвертого-пятого  дня  пугаться  не  стала  бы,  -
Степан выпустил  из  рукава  на  запястье  кистень.  -  Цела  останется,
остальное само решится.
   Они вошли в дом, повернули к "скобяным закромам". Двери здесь,  можно
считать, уже не стало, и ратники удерживали ливонцев  только  сундуками.
Сундуки у Ильи Анисимовича были крепкие,  окованные  медью  -  а  потому
топору поддавались медленно.
   - Ну, мужики, - выдохнул Степан.  -  Дому  ноне  не  устоять.  Потому
надобно к лесу всем прорываться. Через пролом выскакивать - и в  чащобу.
Ермил, Прохор, давайте с луками сюда. А мы сундуки сейчас сдернем.
   Ждать более было нечего  -  помощник  вместе  с  еще  одним  ратником
рванули сундук к себе, освобождая дверь. Промелькнула рука с  топором  -
ливонец по инерции наклонился  вперед,  его  тут  же  втащили  внутрь  и
перерезали горло. Ермил с Прохором пустили стрелы  -  послышался  чей-то
стон - и Степан первым ринулся в открытый проем. Следом  ратники,  потом
Илья  Анисимович  толкнул  девок,  выхватил  саблю,  метнулся  за  ними.
Замыкали отряд бросившие луки и схватившиеся за топоры Ермил и Прохор.
   - Ур-ра-а! - попавшегося  на  пути  кнехта  судовой  помощник  просто
отпихнул в сторону, а бегущие позади ратники добили топорами. По  глазам
ударил свет - но выжидать, пока стерпится, было некогда. Степан выскочил
наружу, его в грудь тут же ударили  тонкой  пикой  с  яркими  тряпочными
кисточками, но колонтарь  выдержал,  наконечник  скользнул  по  пластине
дальше, а ратник взмахнул рукой, и шипастое грузило  кистеня  с  влажным
чмоканьем угодило ливонцу в лицо.
   За спиной упавшего появился другой ворог, взмахнул мечом - опытный  в
морских схватках судовой помощник прикрылся  чужой  пикой,  одновременно
пуская грузило "по низу". Кистень сам нашел ногу врага  -  кнехт  взвыл.
Степан попятился: он пришел сюда не драться один против  ста,  а  просто
прикрыть на несколько мгновений купца  и  уйти  следом  за  ним.  Однако
справа вырос еще один противник. Ратник кинул кистень ему в  голову,  но
ливонец прикрылся  мечом,  и  ремешок  мгновенно  намотался  на  клинок.
Прежде, чем Степан успел хоть что-то сделать, кнехт рванул меч  к  себе,
превращая ремень  в  несколько  обрезков,  но  ратник,  воспользовавшись
кратким мигом беззащитности врага, шагнул вперед  и  вогнал  под  кирасу
длинный нож, сделанный им давным-давно  из  обломка  косы.  В  этот  миг
клинок де Шербрека описал сверкающий полукруг и подрубил ему ноги.
   Степан не почувствовал боли - просто  вместо  того,  чтобы  идти,  он
почему-то начал падать на спину. И  увидел,  как  по  снегу  к  светлому
сосновому бору убегают два десятка человек. Вот один из ливонцев  поймал
за длинную юбку последнюю девку, с хохотом удерживает ее, а баба мечется
из стороны в сторону, пытаясь вырваться, и воет,  как  оголодавший  бык.
Оглянулся  Прохор,  ринулся  на  выручку,  замахнулся  топором.   Кнехт,
отпустив девку, перехватил топорище одной рукой, а другой всадил  русичу
в живот широкий короткий меч. Потом ливонец погнался за девкой,  но  все
никак не мог дотянуться, а потому в конце концов просто ткнул ей в спину
мечом. Первый раз попал в ляжку - девка упала. Но настроение кнехта  уже
испортилось, и он не стал волочь ее  за  собой.  Засадил  несколько  раз
клинок между ребер и заторопился назад к крепости.
   Остальные защитники дома ушли в лес. Преследовать их никто не стал  -
какой смысл терять время на погоню за полуголыми людьми,  если  в  твоем
распоряжении весь город? Кнехты один за другим ныряли в угловой  пролом,
торопясь первыми ухватить самое ценное. С реки им  в  помощь  торопились
остальные полусотни. А де Шербрек стоял, опершись на меч, и ждал подхода
барона фон Регенбоха и вполне заслуженного разноса.
   Крестоносец прекрасно понимал, что русским удалось уйти только по его
вине. Это он держал кнехтов немного в стороне  от  пролома  -  чтобы  не
попали под стрелы; именно он, уже понимая, что крепость вот-вот окажется
в его руках, не подозвал подкрепление - только ради  того,  чтобы  воины
его полусотни успели попасть  внутрь  первыми  и  взять  первую  добычу.
Соберись здесь хотя бы половина отряда,  обложи  они  этот  лаз  с  двух
сторон, - из язычников не ушел бы ни один.
   Четверо рыцарей подошли пешими, Де Шербрек снял шлем и  опустился  на
одно колено:
   - Я упустил их, господин барон.
   - Мы все иногда ошибаемся, брат,  -  кивнул  командир  отряда.  -  Но
крепость вы все-таки захватили, - он оглянулся на свою свиту. - Господин
де Кановар, брат. Возьмите четвертую полусотню и  расчистите  ворота  от
завала. Скажите кнехтам, что после того, как створки распахнутся,  город
принадлежит им. Дадим воинам господина до Шербрека немного времени,  они
это заслужили.
   - Да, господин барон, - кивнул крестоносец и  призывно  махнул  рукой
своему отряду. Кнехты, хорошо зная, что их ждет, помчались со всех ног.
   - Однако я не слышу никаких криков, - удивился дон Регенбох.  -  Либо
наши мужественные воины решили принять целибат, либо...
   - Вы думаете, крепость защищало всего двадцать человек? -  понял  его
мысль де Шербрек. - Это легко проверить.
   Рыцарь подступил к  раненому  им  русичу,  лежащему  с  переломанными
ногами, наступил ему на руку, сжимающую нож, перенес на  нее  вес  всего
тела. Язычник громко вскрикнул.
   - Сколько гарнизона... стояло... у  крепости?  -  тщательно  подбирая
слова из языка рабов, спросил де Шербрек.
   - Дом это... - морщась от боли, ответил Степан.  -  Ильи  Анисимовича
дом. Все до единого ушли, никого вам, выродкам, на потребу не оставили.
   - Илия А-ни-си-мов-ич... - по слогам повторил за ним фон Регенбох.  -
Воивода?
   - Руку пусти, - попросил ратник. - Чего боишься, ноги  все  равно  не
держат.
   - Кто твой хозяин?  -  повторил  вопрос  де  Шербрек,  убирая  латный
башмак.
   - Нет у нас хозяев, - хмыкнул Степан. - Друганы  мы  все.  Дружина  у
нас.
   - Дружина, - это слово поняли все крестоносцы, а  фон  Гольц  тут  же
сделал и вполне естественный вывод:
   -  Налегке  гарнизон  улепетывал.  Значит,  казна  войсковая   должна
остаться. Эй, раб, где твой хозяин прятал казну?
   - На Руси рабов нет, - гордо ответил Степан, и тут  же  получил  удар
латным башмаком по лицу:
   - Вы все рабы, - пояснил де Тельвин. - Просто бесхозные. Где казна?
   Ратник попытался ткнуть его ножом, но лезвие лишь бессильно скребнуло
по наголеннику. Крестоносец довольно расхохотался и снова ударил  его  в
лицо:
   - Запомни это,  раб.  Вы  двуногий  скот,  созданный  Богом  нам  для
прислуги и на потеху.
   - Брат, - перебил его фон Регенбох. - Возьмите пару кнехтов из  своей
полусотни, и узнайте у язычника, где его хозяин хранил казну. А мы  пока
осмотрим крепость. Я вижу, де Кановар отворяет ворота.
   Четверо рыцарей отправились с почетом вступать в побежденный город, а
попавшего в плен русича двое недовольно  бурчащих  кнехтов  поволокли  в
лагерь. Свое возмущение они выражали достаточно громко. Еще бы - все уже
давно грабят крепость, а им приходится таскать с места на  место  чужого
раненого! Но ослушаться крестоносца кнехты все-таки не решались.
   - Положите его к костру, - распорядился де Тельвин. -  Нет,  не  так:
пятками в огонь. Вот и хорошо. Ты помнишь, о чем тебя  спрашивали,  раб?
Ты будешь жариться до тех пор, пока не скажешь, где твой  хозяин  прячет
свою казну.
   Дворянин наступил  русичу  на  руку,  не  давая  отползти,  а  кнехты
придержали с другой стороны, мешая вывернуть переломанные ноги из  огня.
Степан орал во всю глотку и бился головой об лед, но сделать  ничего  не
мог.  Терзаемое  болью  тело,  как  назло,  не  желало  даже  впадать  в
беспамятство.
   - Где казна, раб? - напомнил вопрос рыцарь.
   - Говори, -  со  злобой  пнул  пленника  в  бок  один  из  кнехтов  и
нетерпеливо оглянулся на крепость. - Говори, червь поганый!
   - Я... - замотал головой судовой помощник, - я не знаю...
   - Подвиньте его дальше в огонь, - распорядился крестоносец.
   Воины с готовностью сдвинули пленника так, что на углях лежали уже не
только голени, но и бедра. В воздухе запахло паленым мясом.
   - Говори, не то я заставлю тебя жрать твои собственные ноги!
   - Марьяна... Не-е-ет! - выгнулся от нестерпимой  боли  Степан.  -  Не
скажу!
   - Значит,  знает,  -  с  удовлетворением  кивнул  дворянин  и  кивнул
недавним сервам, чтобы они вдвинули раненого на  огонь  уже  ляжками.  -
Говори, не то я прикажу тебя перевернуть.
   - На  скотном  дворе...  -  выдохнул  пленник.  -  На  скотном  дворе
закопана.
   - Где?
   -  На  конюшне...  У  самой  стены,  слева...  Там   ясли   порченные
валяются... - сломанный болью пленник заплакал. - Отпустите.
   - Ты раб? - не удовлетворился просто выдачей тайны крестоносец.
   - Да, я раб, раб! - закричал Степан. - Снимите! Снимите с огня!
   - Нужно говорить: "мой господин", раб, - покачался латным башмаком на
руке де Тельвин.
   - Я твой раб, мой господин!
   - Я могу делать с тобой все, что захочу, раб?
   - Да, да, мой  господин,  все  что  пожелаете,  только  отпустите!  -
метался от нестерпимой муки раненый. - Отпустите меня!
   - А я не хочу, раб, - отступил в сторону рыцарь, и небрежно приказал:
   - Переверните его.
   Кнехты рванули воющего русича за руки, перевернули и  кинули  его  на
угли  пахом.  Пленник  выпучил  глаза  и  захрипел.  Дворянин  с   явным
сожалением кивнул - развлечение закончилось - и направился  к  крепости.
Кнехты, напоследок еще немного попинав раненого, побежали следом за ним.
Степан, из последних сил загребая снег руками, наполовину выполз из огня
и с облегчением ткнулся лицом в холодный лед. Он не  видел,  что  ступни
его по-прежнему лежат на углях - все равно этого не чувствовал.
   Войдя в распахнутые ворота крепости, де Тельвин остановился, оценивая
обстановку. Слева и справа от него из стены во двор  выводили  несколько
широких ворот. Поневоле напрашивался вывод, что там не жили ни люди,  ни
сервы, а значит, скорее всего, это были амбары. Амбары,  занимающие  две
трети от всего пространства крепости! До такого могли додуматься  только
язычники...
   Впереди слышалось тихое беспокойное ржание,  тяжелое  перетоптывание;
рядом с воротами лежала высокая груда сена.  Рыцарь,  жестом  позвав  за
собой латников, направился туда, протиснулся в  приоткрытую  створку.  В
нос ударило парным  теплом,  прелым  сеном.  Повернув  налево,  дворянин
прошел мимо ряда жердяных стойл, остановился в конце. Справа от него,  у
наружной бревенчатой стены, валялось старое разбитое корыто и  несколько
толстых палок.
   Де Тельвин обнажил меч, несколько раз тыкнул  им  под  корыто,  потом
подозвал кнехтов:
   - Ройте!
   Те откинули ясли, принялись торопливо раскидывать клинками утоптанную
землю. Вскоре  меч  одного  уткнулся  в  препятствие.  Воины  заработали
оружием еще быстрее, расчистили смолистую сосновую доску,  подковырнули.
Под ней обнаружилось углубление,  в  котором  лежало  несколько  кожаных
кошелей.
   - Дайте их сюда! -  повысил  голос  рыцарь.  Кнехты  подчинились.  Де
Тельвин  попытался  развязать  один,  выругался,  протянул  правую  руку
латнику:
   - Сними!
   Тот быстро отстегнул латную рукавицу, и дворянин получил  возможность
более-менее  спокойно  действовать  пальцами.  Он   торопливо   развязал
найденные кошельки, вытряхнул содержимое на  ладонь.  В  трех  оказались
золотые  монеты:  здесь  были  франки  и  экю  с  кривоносым  Людовиком,
базенские гульдены с Богоматерью и Младенцем, лиондоры  Филиппа  Доброго
со злобным львом, оскалившим огромную пасть,  дукаты,  несущие  на  себе
изображение епископа с посохом и в митре, неровные,  словно  покусанные,
испанские дублоны и  даже  огромные  флорентийские  цехины  по  двадцать
дукатов в каждом. В двух оставшихся - новгородское серебро.
   Небрежным жестом рыцарь отпустил воинов, и  те  с  явным  облегчением
ринулись  нагонять  своих  друзей  в  деле  поиска   местных   сокровищ.
Крестоносец вошел в дом, брезгливо морщась при виде роющихся по углам  и
сундукам кнехтов, дорвавшихся до возможности запустить свои грязные лапы
в чужое добро, нашел фон Регенбоха, протянул ему кошельки:
   - Русский признался, где они прятали  казну,  -  доложил  он.  -  Она
оказалась зарыта на скотном дворе.
   - Благодарю вас, брат, - кавалер, приняв находку, взвесил ее в  руке,
потом один из кошельков вернул рыцарю:
   - Благодарю вас, де Тельвин.
   Дворянин ничуть не обиделся,  что  ему  досталась  лишь  пятая  часть
находки. Уж таково правило: самую большую долю по своему выбору получает
командир, кнехты хватают все, что только могут унести, а рыцари - рыцари
могут приказать сервам запрячь захваченные у врага повозки, загрузить их
всем вражеским добром, которое только туда влезет, и потом вывезти это в
свой замок. Нечего суетиться понапрасну - пусть вчерашние сервы  немного
порадуются своей недолгой власти. Обозы с добычей достанутся  все  равно
отнюдь не им.
   О сто