ена снабжает ртутью полмира. Один раз
там было найдено крохотное озеро чистой ртути.  Так вот, я рассчитываю
найти нечто подобное. Что здесь целые утесы чуть ли не целиком состоят
из киновари, в этом я убежден, если только...
     - Но,  Владимир Евгеньевич,  если мы откроем такое месторождение,
это переворот в ртутной экономике!
     - Конечно, дорогой! Ртуть - важнейший металл для электротехники и
медицины.  Ну а теперь - спать,  спать! Завтра поднимемся еще затемно.
Кажется, день будет пасмурный, а нам это и нужно.
     - Почему так важен пасмурный день? - спросил Красулин.
     - Потому что я не хочу отравить всех вас  да  и  сам  отравиться.
Пары ртути не шутка.  Доказательство хотя бы в том, что открытие этого
месторождения задержалось на сотни лет именно из-за гибельных  свойств
ртутных  паров.  Завтра мы сразимся с горными духами Дены-Дерь,  а там
видно будет...
     Дымка розового тумана заволокла хребты. В долине стемнело. Только
острые вершины белков  еще  долго  светились  в  невидимых  нам  лучах
солнца.  Потом  они потухли.  Пепельная завеса скрыла горы.  Сверкнули
затуманенные пасмурным небом звезды.  Я все еще сидел у костра,  но  в
конце концов поборол свое волнение к улегся спать.
     Все события следующего дня запомнились мне почему-то в отрывках.
     Отчетливо врезалось  в  память  обширное,  совершенно плоское дно
долины между третьим  и  четвертым  озерами.  Середина  долины  лежала
ровным зеленым ковром мшистого болота, без единого деревца, а по краям
высились большие кедры.  Лишенные ветвей с одной стороны, кедры тянули
могучие  ветви  в  сторону  Озера  Горных Духов,  как мрачные флаги на
высоких столбах. Низкие, хмурые облака быстро проносились над кедрами,
словно торопясь к таинственному озеру.
     Четвертое озеро было невелико и кругло. Из голубовато-серой воды,
покрытой   пыльной   дымкой   ряби,   торчала   гряда  острых  камней.
Перебравшись через них, мы попали в густые заросли кедрового сланца, и
еще через десять минут я стоял на берегу Озера Горных Духов. Пепельный
цвет печали лежал на воде и снежных склонах горной цепи.  Тем не менее
я  сразу же узнал в нем храм горного духа,  поразивший мое воображение
несколько лет назад в студии Чоросова.
     Добраться до  отливающих сталью скал у подножия конусовидной горы
оказалось нелегкой задачей.  Но  все  трудности  были  нами  мгновенно
забыты,  когда  геологический  молоток,  звеня,  отбил  от ребра утеса
первый тяжелый кусок  киновари.  Дальше  скалы  понижались  скошенными
ступенями к небольшой впадине, над которой вился легкий дымок. Впадину
заполняла мутная  горячая  вода.  Вокруг  из  глубоких  расселин  били
горячие ключи, окутывая туманом края впадины.
     Я поручил Красулину глазомерную съемку  рудного  участка,  а  сам
двинулся вместе с рабочими сквозь пелену тумана к подошве горы.
     - Что это там, товарищ начальник? - спросил вдруг рабочий.
     Я взглянул в указанном направлении. Наполовину скрытое каменистой
грядой, блестело тусклым и  зловещим  блеском  ртутное  озерко  -  моя
воплощенная   фантазия.   Поверхность   озерка  казалась  выпуклой.  С
непередаваемым волнением склонился я над его упругой  поверхностью  и,
погружая   руки  в  ускользающую  и  неподатливую  жидкость,  думал  о
нескольких тысячах тонн жидкого металла - моем подарке Родине.
     Прибежавший на мой зов Красулин застыл в немом восхищении. Однако
пришлось умерить восторги и поторапливать своих спутников в выполнении
необходимой  работы.  Уже  чувствовались  тяжесть в голове и жжение во
рту - зловещие признаки начинающегося отравления. Я защелкал направо и
налево "лейкой",  рабочий наполнил фляги ртутью из озерка.  Красулин и
второй рабочий спешно обмеряли выходы рудных пород и  размеры  озерка.
Казалось,  все  было  готово  с  молниеносной быстротой,  тем не менее
обратно  мы  шли  медленно,  вяло,  борясь  с  усиливающимся  чувством
угнетения  и страха.  Пока мы с трудом огибали озеро по левому берегу,
облака разошлись, и нашим глазам открылся граненый алмазный пик. Косые
солнечные  лучи  прорвались сквозь ворота дальнего ущелья,  вся долина
Дены-Дерь наполнилась искрящимся  прозрачным  светом.  Обернувшись,  я
увидел  сине-зеленые  призраки,  мелькавшие  в  недавно покинутом нами
месте.  К счастью, берег постепенно выравнивался, и мы скоро добрались
до лошадей.
     - Гони, ребята! - вскричал я, поворачивая своего коня.
     В тот  же  день  мы  спустились  по  долине  до второго озера.  В
наступивших сумерках протянутые нам  навстречу  ветки  кедров  как  бы
грозились, пытаясь задержать нас.
     Ночью мы чувствовали себя неважно,  но,  в  общем,  все  обошлось
благополучно.
     Остается сказать немного.  Волшебное озеро  дало  и  дает  теперь
Советскому   Союзу   такое  количество  ртути,  что  обеспечивает  все
потребности нашей многосторонней промышленности.
     А я навсегда сохранил признательную память о правдивом художнике,
бесстрашном искателе души гор.

     1942 - 1943



                             Иван ЕФРЕМОВ

                             ОЛГОЙ-ХОРХОЙ

     По приглашению  правительства  Монгольской  Народной Республики я
проработал два лета,  выполняя геодезические работы на  южной  границе
Монголии.   Наконец  мне  оставалось  поставить  и  вычислить  два-три
астрономических  пункта  в  юго-западном  углу   границы   Монгольской
Республики   с   Китаем.  Выполнение  этого  дела  в  труднопроходимых
безводных песках представляло серьезную  задачу.  Снаряжение  большого
верблюжьего каравана требовало много времени. Кроме того, передвижение
этим архаическим способом казалось мне нестерпимо медленным,  особенно
после  того,  как  я  привык  переноситься из одного места в другое на
автомобиле. Верная моя "газовская" полуторатонка добросовестно служила
мне до сих пор,  но,  конечно,  сунуться на ней в столь страшные пески
было просто невозможно.  Другой пригодной машины не было  под  руками.
Пока  мы с представителем Монгольского ученого комитета ломали голову,
как выйти из положения, в Улан-Батор прибыла большая научная советская
экспедиция.  Ее новенькие, превосходно оборудованные грузовики, обутые
в какие-то  особенные  сверхбаллоны  специально  для  передвижения  по
пескам,  пленили  все  население Улан-Батора.  Мой шофер Гриша,  очень
молодой, увлекающийся, но способный механик, любитель далеких поездок,
уже  не  раз бегал в гараж экспедиции,  где он с завистью рассматривал
невиданное новшество.  Он-то и подал  мне  идею,  после  осуществления
которой  с помощью Ученого комитета наша машина получила новые "ноги",
по выражению Гриши.  Эти "ноги"  представляли  собой  очень  маленькие
колеса,  пожалуй  меньше  тормозных  барабанов,  на которые надевались
непомерной толщины баллоны с сильно выдающимися  выступами.  Испытание
нашей   машины   на  сверхбаллонах  в  песках  показало  действительно
великолепную ее проходимость.  Для меня,  человека большого  опыта  по
передвижению на  автомашине  в  разных  бездорожных  местах,  казалась
просто невероятной та легкость, с которой машина шла по самому рыхлому
и  глубокому  песку.  Что  касается  Гриши,  то  он клялся проехать на
сверхбаллонах без остановки всю Черную Гоби с востока на запад.
     Автомобильных дел  мастера  из  экспедиции  снабдили  нас,  кроме
сверхбаллонов,  еще разными инструкциями, советами, а также множеством
добрых   пожеланий.   Вскоре   наш   дом  на  колесах,  простившись  с
Улан-Батором,  исчез  в  облаке  пыли  и  понесся  по  направлению  на
Цецерлег.  В  обтянутом  брезентом,  на  манер фургона,  кузове лежали
драгоценные сверхбаллоны, громыхали баки для воды и запасная бочка для
бензина.  Многократные поездки выработали точное расписание размещения
людей и вещей.  В кабине с шофером сидел я за специально  пристроенным
откидным  столиком  для пикетажной книжки.  Тут же помещался маленький
морской компас,  по которому я  записывал  курс,  а  по  спидометру  -
расстояния, пройденные машиной. В кузове, в передних углах, помещались
два больших ящика с запасными частями и резиной. На них восседали: мой
помощник - радист и вычислитель, и проводник Дархин, исполнявший также
обязанности переводчика,  умный старый  монгол,  много  повидавший  на
своем веку. Он сидел на ящике слева, чтобы, склонившись к окну кабины,
указывать Грише направление.  Радист,  мой тезка,  страстный  охотник,
восседал на правом ящике с биноклем и винтовкой, охраняя в то же время
теодолит и универсал Гильдебранта...  Позади них кузов  был  аккуратно
заполнен свернутыми постелями,  палаткой,  посудой,  продовольствием и
прочими вещами, необходимыми в дороге.
     Путь лежал  к  озеру  Орок-нор  и  оттуда  в  самую  южную  часть
республики,  в Заалтайскую Гоби,  около трехсот километров  к  югу  от
озера.  Наша  машина  пересекла Хангайские горы и выбралась на большой
автомобильный тракт.  Здесь,  в селении Таца-гол,  в большом гараже мы
проверили  машину  и  запаслись  горючим на весь путь,  подготовившись
таким  образом  к  решительной  схватке   с   неизвестными   песчаными
пространствами Заалтайской Гоби.  Бензин на обратную дорогу нам должны
были забросить на Орок-нор.
     Все шло очень хорошо в этой поездке. До Орок-нора нам встретилось
несколько трудных песчаных  участков,  но  с  помощью  чудодейственных
сверхбаллонов мы  прошли их без особых затруднений и к вечеру третьего
дня увидели отливающую красноватым светом ровную поверхность горы Ихэ.
Как бы радуясь вечерней прохладе,  мотор бодро пофыркивал на подъемах.
Я решил воспользоваться холодной ночью,  и мы ехали в мечущемся  свете
фар  почти  до  рассвета,  пока  не заметили с гребня глинистого холма
темную ленту зарослей на берегу Орок-нора. Дремавшие наверху проводник
и  Миша  слезли с машины.  Площадка для стоянки была найдена,  топливо
собрано, и вся наша небольшая компания расположилась на кошме у машины
пить  чай  и  обсуждать  план  дальнейших  действий.  Отсюда начинался
неизвестный маршрут,  и я хотел вначале его  отнаблюдать  и  поставить
астрономический   пункт,   проверив   казавшиеся   мне   сомнительными
наблюдения  Владимирцева.   Шофер   хотел   хорошенько   проверить   и
подготовить  машину,  Миша  -  настрелять  дичи,  а  старый  Дархин  -
потолковать о дороге с местными аратами. Объявленная мною остановка на
сутки была принята со всеобщим одобрением.
     Определив, с какой  стороны  и  под  каким  углом  машина  дольше
задержит  лучи  утреннего  солнца,  мы  улеглись  около нее на широкой
кошме.  Влажный ветерок чуть  шелестел  камышом,  и  особенный  аромат
какой-то  травы  смешивался  с  запахом  нагретой машины - комбинацией
запахов бензина,  резины и масла.  Так приятно было вытянуть  уставшие
ноги и, лежа на спине, вглядываться в светлевшее небо! Я быстро уснул,
но еще раньше услышал рядом с собой ровное дыхание Гриши.  Проводник с
помощником  долго  шептались  о чем-то.  Проснулся я от жары.  Солнце,
отхватив большую часть тени, отбрасываемой машиной, сильно нагрело мои
ноги.  Шофер,  вполголоса напевая что-то,  копошился у передних колес.
Миши и проводника не было.  Я встал,  искупался в озере  и,  напившись
приготовленного мне чаю, стал помогать шоферу.
     Выстрелы, раздавшиеся вдалеке,  свидетельствовали о том, что Миша
тоже не теряет времени даром.  Возню с машиной мы закончили под вечер.
Миша принес несколько уток - из  них  двух  каких-то  очень  красивых,
неизвестной  мне  породы.  Шофер  занялся приготовлением супа,  а Миша
установил походную антенну и вытащил радиостанцию, готовя ее к ночному
приему сигналов времени,  я бродил вокруг лагеря, выбирая площадку для
наблюдения и постановки столба.  Подойдя к машине,  я увидел, что обед
уже готов. Проводник, который тоже вернулся, что-то рассказывал шоферу
и Мише. При моем появлении старик замолчал. Гриша, широко и беззаботно
улыбаясь, сказал мне:
     - Стращает нас Дархин, прямо нет спасения, Михаил Ильич! Говорит,
что прямо к бесу в лапы завтра попадем!..
     - Что такое,  Дархин?  - спросил  я  проводника,  подсаживаясь  к
котлу, установленному на разостланном брезенте.
     Старый монгол негодующе посмотрел на шофера  и  с  мрачным  видом
пробормотал о смешливости и непонятливости Гриши:
     - Гришка всегда хохочет, беду совсем не понимает...
     Веселый смех  молодых  людей,  последовавший  за этим заявлением,
совсем рассердил старика.  Я успокоил Дархина и стал расспрашивать его
о  завтрашнем  пути.  Оказалось,  что он получил подробные сведения от
местных монголов.  Сухим стебельком Дархин начертил на песке несколько
тонких   линий,   означавших   отдельные  горные  группы,  на  которые
распадался здесь Монгольский Алтай.  Через  широкую  долину,  западнее
Ихэ-Богдо,  наш  путь  лежал  прямо  на юг по старой караванной тропе,
через песчаную равнину,  к  колодцу  Цаган-Тологой,  до  которого,  по
сообщению  Дархина,  было  пятьдесят  километров.  Оттуда шла довольно
хорошая дорога по глинистым  солонцам,  протяженностью  около  двухсот
пятидесяти километров,  до горной гряды Ноин-Богдо.  За этими горами к
западу шла широкая полоса грозных песков, не менее сорока километров с
севера на юг,  - пустыня Долон-Хали-Гоби,  а за ней,  до самой границы
Китая,  тянулись пески Джунгарской Гоби. Эти пески, по словам Дархина,
были  совершенно  безводны  и  безлюдны  и  слыли  у монголов зловещим
местом,  в которое опасно было попадать.  Такая же дурная слава шла  и
про западный угол Долон-Хали-Гоби. Я постарался уверить старика в том,
что при быстроходности нашей машины - он мог познакомиться  с  ней  за
время  пути  - пески нам не будут опасны.  Да мы и не собираемся долго
задерживаться в них.  Я только посмотрю на звезды - и обратно.  Дархин
молча  покачал  головой и ничего не сказал.  Однако ехать с нами он не
отказался.
     Ночь прошла спокойно. Я с трудом и неохотно поднялся до рассвета,
разбуженный Дархином.  Мотор гулко зашумел в предутренней тишине, будя
еще не проснувшихся птиц.  Свежая прохлада вызывала легкую дрожь, но в
кабине  я  согрелся  и  опустил  стекло.  Машина  шла  быстро,  сильно
раскачиваясь.  Пейзаж  ничем  не  привлекал внимания,  и скоро я начал
дремать.  Хорошо дремлется, если высунуть локоть согнутой руки из окна
кабины  и  положить голову на руку.  Я просыпался при сильных толчках,
отмечал компас и снова  дремал,  пока  не  выспался.  Шофер  остановил
машину.  Я  закурил,  прогнав  последние остатки сна.  Мы находились у
самой подошвы гор.  Солнце жгло уже сильно. Баллоны нагрелись до того,
что нельзя было притронуться к их узорчатой черной резине. Все вылезли
из машины размяться. Гриша по обыкновению осматривал свою "машинушку",
или  "машу",  как  он  еще  называл  доблестную полуторатонку.  Дархин
всматривался в крутые красноватые  склоны,  от  которых  шли  в  степь
длинные хвосты осыпей.  Солнечные лучи падали параллельно линии гор, и
каждая выбоина коричневых или карминно-красных обрывов, каждая долинка
или промоина были заполнены густыми синими тенями, образовавшими самые
фантастические узоры.
     Я любовался  причудливой  раскраской  и  впервые  понял,  откуда,
должно быть,  ведет свое начало сине-красный узор монгольских  ковров.
Дархин показал далеко в стороне, к западу, широкую долину, разрезавшую
поперек горную цепь,  и,  когда мы расселись по  своим  местам,  шофер
повернул  уже  остывшую  машину  направо.  Солнце все сильнее накаляло
капот и кабину,  мощность  перегревшегося  мотора  упала,  и  даже  на
небольшие   подъемы   приходилось  лезть  на  первой  передаче.  Почти
беспрерывное завывание машины угнетающе действовало на Гришу,  и я  не
раз  ловил  его  укоризненные  взгляды,  но  не подавал виду,  надеясь
добраться до какой-нибудь воды,  чтобы не расходовать прекрасную  воду
из озера.  Мои ожидания не были напрасны:  слева мелькнул крутой обрыв
глубокого ущелья,  с травой на дне,  того самого ущелья, в которое нам
предстояло  углубиться.  Несколько  минут  спуска - и Гриша,  довольно
улыбаясь,  остановил машину на свежей  траве.  Под  обрывом  скал,  по
характеру  места,  должен  был  быть родник.  Крутые скалы отбрасывали
благодатную тень.  Ее синеватый плащ укрыл нас от ярости  беспощадного
царя пустыни - солнца, и мы занялись чаепитием у подножия скал.
     Едва жара начала "отпускать", мы все заснули, чтобы набраться сил
для ночной езды. Спал я долго и едва открыл глаза, как услышал громкое
восклицание шофера:
     - Смотрите скорее,  Михаил Ильич! Я все боялся, что проспите и не
увидите... Я спросонок даже испугался - понять ничего  не  мог.  Прямо
пожар кругом.
     Я поднялся, ничего не соображая, и вдруг замер.
     В самом   деле,   окружающий   нас   пейзаж  казался  невероятным
сновидением.  Отвесные кручи красных скал слева и справа от нас  алели
настоящим  пламенем  в  лучах  заходящего солнца.  Глубокая синяя тень
разливалась вдоль подножия гор  и  по  дну  ущелья,  сглаживая  мелкие
неровности  и  придавая  местности  мрачный оттенок.  А надо всем этим
высилась сплошная  стена  алого  огня,  в  которой  причудливые  формы
выветривания создавали  синие  провалы.  Из  провалов выступали башни,
террасы,  арки и лестницы, также ярко пылавшие, - целый фантастический
город из пламени.  Прямо впереди нас,  вдали,  в ущелье, сходились две
стены: левая - огневая, правая - исчерна-синяя. Зрелище было настолько
захватывающим, что все мы застыли в невольном молчании.
     - Ну-ну!..  -  Гриша  очнулся  первым.  -  Попробуй  расскажи   в
Улан-Баторе  про  такое  -  девки  с тобой гулять перестанут,  скажут:
"Допился парень до ручки..." Заехали в такие места,  что как бы Дархин
не оказался прав...
     Монгол ничем не отозвался на  упоминание  его  имени.  Неподвижно
сидя на кошме, он не отрывал глаз от пылающего ущелья. Огненные краски
меркли,  постепенно голубея.  Откуда-то едва потянуло прохладой.  Пора
было  трогаться  в путь.  Мы покурили,  уничтожили по банке сгущенного
молока,  и снова крыша кабины закрыла от меня небо.  Дорога  бежала  и
бежала  под  край  радиатора и крыло машины.  Фара,  обращенная ко мне
своим выпуклым затылком с кольчатым проводом,  настороженно уставилась
вперед,  вздрагивая  при  сильных  толчках.  До наступления темноты мы
подъехали  к  колодцу  Бор-Хисуты,  представлявшему  собой  защищенный
камнями  родник  с горьковатой водой.  Впереди маячили какие-то холмы,
названия которых Дархин не знал.
     Стемнело. Скрещенные лучи фар побежали впереди машины, увеличивая
в своем скользящем косом свете все мелкие неровности  дороги.  Плотнее
придвинулась темнота,  и  чувство оторванности от всего мира стало еще
сильнее...  Прямо   впереди   нас   поднималась,   вырастая,   темная,
неопределенных  очертаний  масса - должно быть,  какие-то холмы.  Пора
было остановиться, передохнуть до рассвета. У холмов могли быть овраги
-  ночная езда здесь была рискованной.  Скоро в багровеющем небе четко
вырисовались закругленные вершины холмов - хребет Ноин-Богдо,  в  этом
месте сильно пониженный.  Легко преодолев перевал,  мы остановились на
выходе из широкой долины,  чтобы надеть сверхбаллоны:  мы  вступали  в
Долон-Хали-Гоби.   Пустыня   расстилала  перед  нами  свой  однотонный
красновато-серый ковер.  Далеко,  в туманной дымке,  едва  угадывалась
полоска  гор.  Горы эти,  в старину называвшиеся "Койси-Кара",  и были
целью моего путешествия. Я хотел поставить астропункт на низкой горной
гряде,  разделяющей две песчаные равнины Джунгарской Гоби.  Если бы мы
нашли там воду,  то,  пользуясь сверхбаллонами, можно было бы пересечь
пески  Джунгарской  Гоби  примерно  до  границы  с  Китаем  и  еще раз
отнаблюдать.  Так  или  иначе,  нужно  было  торопиться.   Вероятность
нахождения  воды  в  неизвестном  проводнику  месте была небольшой,  а
отклоняться  от  маршрута  в  сторону  было   бы   небезопасно   из-за
неминуемого перерасхода горючего.  Мы выехали,  несмотря на то что над
песками уже дрож