"Свольвер".
     Предсказание старика  норвежца  сбылось  совершенно точно.  Перед
вечером фиорд заполнился густейшим туманом,  еще более  непроницаемым,
чем  вчера.  Моряки вылезли наверх и вдруг схватились за винтовки:  на
палубе одна за другой стали вырастать человеческие фигуры. Скоро судно
было  полно людей.  Норвежцы неторопливо,  но не теряя ни одной лишней
минуты,  обтягивали такелаж,  вытаскивали,  разворачивали и  поднимали
паруса, улыбаясь русским морякам. Управлял коренастый старик, негромко
покрикивавший на работавших.
     - Это старый капитан,  - объяснил Ильину приходивший утром знаток
английского языка.
     Опасная работа  близилась  к концу.  Коренастый капитан подошел к
Ильину, пожал руку:
     - Я Оксхольм.  Все готово.  Паруса  поставил  левентик  к  ветру,
который  сейчас.  Подует  из  фиорда  - для такого положения рей будет
бакштаг.  Когда ветер рванет из фиорда,  брасопить реи некогда  будет:
расклепывайте   якорные   цепи  -  и  пошли.  Да,  еще:  бом-брамселя,
бом-кливера - этих парусов не ставим.  Они перепрели. Стаксели тоже не
все. Вместо крюйс-стеньги-стакселя мы поставили штормовой апсель.
     - Спасибо, - ответил Ильин, когда сообразил, что нет бом-брамселя
- паруса,  находящегося на той самой ужасной высоте,  которая поразила
его в первый момент, и облегченно вздохнул.
     Ветер стих,  слабо  хлопавшие  паруса  повисли,   время   бегства
подходило.  Норвежцы,  вытирая  пот,  по-прежнему  молча,  по-дружески
пожимали советским морякам руки или хлопали по  плечу  и  исчезали  за
бортом.  Курганов обнял хозяина парусника,  повторяя ему свою фамилию,
пока тот не произнес почти чисто: "Курганофф!"
     - Ветра  и  счастья!  -  донесся  из-за  борта   голос   капитана
Оксхольма. - О, ветер есть, расклепывайте цепь. Гуд бай!
     Паруса, уходившие   в  туман  над  головами  моряков,  расправили
складки.  Ветер из фиорда тихо зашипел в снастях.  Времени  оставалось
немного.  Кочегар  вооружился  заранее приготовленными инструментами и
стал  выбивать  шпильку,  расклепывая  верхнюю  смычку  якорной  цепи;
механик  взялся  за  другую.  Туман  заглушал  удары,  но  все  же они
разносились по бухте.  С  грохотом,  заставившим  моряков  вздрогнуть,
якорная цепь упала в воду,  за ней другая. Едва заметный толчок прошел
по судну; медленно, почти нечувствительно оно двинулось. С увеличением
скорости стал наконец действовать руль, и вовремя: даже в таком тумане
можно было различить впереди смутные контуры скалистого мыса.
     - Лево  руля!  -  тихо  скомандовал  Ильин,  не  снимая  руки  со
штурвала.
     Тупой, тяжелый нос едва слышно плескал о воду: волнение сделалось
попутным, бушприт  быстро  метнулся налево.  Титаренко,  закусив губу,
завертел штурвалом в обратную сторону.
     - Уваливается,  одерживай!  -  шепнул Ильин,  вглядываясь в серую
стену тумана, протыкаемую бушпритом судна.
     К счастью, выход из фиорда был широк. Миновав мыс, Ильин повернул
к северу,  взял к ветру. В густом тумане судно бесшумно шло в открытый
океан,  покидая  норвежский берег,  где совершенно неожиданно для себя
советские  моряки  получили  товарищескую  поддержку  стольких  людей.
Предсказание старого  капитана  сбывалось  -  бригантина  не встретила
никого.
     Через час  она  опять  легла  в  бакштаг  на вест и пошла заметно
скорее.  Старпом собрал свою немногочисленную  команду,  объявил,  что
парусную науку придется изучать на ходу, и предложил пока ознакомиться
с оснасткой бригантины.
     - Раскиньте   мозгами,   соображайте,  как  управиться  в  случае
надобности.  Шлюпочные паруса  всем  вам  знакомы,  теперь  постигайте
настоящие. Вот, кстати, судно увальчиво, значит, надо...
     - ...уменьшить  парусность  на  фок-мачте,   -   быстро   ответил
Метелицын.
     - Правильно!  Хотя и невыгодно,  а придется брамсель убрать: мало
парусов  у нас на бизани - получается неуравновешенная парусность.  За
это дело всем нам нужно браться,  а я от руля  отойти  не  могу,  пока
Титаренко не приспособится.
     - Мы вчетвером, - отозвался механик.
     И моряки бросились к лебедкам.
     Бригантина ушла далеко в  открытое  море  и  сильно  качалась  на
крупной волне. Метелицын первым достиг салинга и, стараясь не смотреть
вниз,  полез по вантам, добираясь до верхнего брам-рея. Палуба исчезла
в тумане,  мачта уходила далеко вниз, а брам-стеньга казалась чересчур
тонкой. Было слышно, как она потрескивает в эзельгофте.
     С каждым  креном  судна  мачта  описывала  в воздухе дугу.  Когда
бригантина ныряла носом, мачта словно проваливалась под Метелицыным, и
он  судорожно  цеплялся  за  перекладины  вант.  Еще  хуже  показалось
молодому моряку при подъеме судна на волну - огромная  мачта  ринулась
на  него,  словно  желая  ударить,  ноги  ушли вперед,  и он повис над
палубой спиной вниз.  На лбу Метелицына выступил пот, слегка мутило на
непривычной высоте.  Но он быстро освоился и смог рассмотреть проводку
снастей - гитовых, топенантов и горденей.
     Общими усилиями  на  кофель-планках у бортов судна были разысканы
ходовые концы этих снастей - правых и левых.  Навалившись животами  на
парус и  упершись  ногами  в зыбкие,  качающиеся,  как люлька,  перты,
"паровые мореходы" сумели справиться с непривычной  задачей.  Несмотря
на темноту, брамсель был убран.
     Ветер сильно засвежел и начал заходить,  но экипаж бригантины уже
немного  освоился  со снастями.  Реи обрасопили как нужно,  парусность
уравновесилась,  и старое судно бежало по  морю  со  скоростью  десяти
узлов. Единственно,  что смущало моряков, - это сильный скрип и треск,
исходивший откуда-то из глубины судна.
     - Всегда это так у парусников?  - недоумевал Метелицын, обращаясь
к старпому. - Ребята беспокоятся, как бы не развалилась наша посудина.
     - Не  знаю.  По-моему,  тоже  что-то  неладно.  Вода  в  трюме не
прибывает?
     - Течет понемножку,  но это что за течь: двумя помпами покачали -
и сухо.
     - Спущусь-ка я сам, - решил Ильин, - а вы здесь побудьте.
     Взяв оставленный норвежцами фонарь,  старпом  спустился  в  трюм,
ступая  по покрытым водою шатким доскам,  проложенным поверх балласта.
Громкий треск наполнял душное пространство трюма,  подавляя шум  моря,
бившего в деревянные борта. Походив по трюму, старпом уяснил себе, что
треск издается почти всем корпусом бригантины, а раздирающий уши скрип
идет от мачт судна. Ильин постоял и вернулся на палубу.
     - Неладно,  конечно, - ответил он на вопрос помощника. - Черт его
знает,  посудина  расхлябалась,  да  и  наш стоячий такелаж,  наверно,
следовало бы еще раз обтянуть. Мачты пошатываются в гнездах.
     - Ночь  как  уголь,  где  уж  тут  этим заниматься с единственным
фонарем!
     - Попробуйте все-таки.
     - Сейчас приступим.
     - Фонарь прихватите!
     - А разве он вам у компаса не нужен?
     - Ох, морячок! - рассмеялся Ильин. - На компас-то и не посмотрел!
Из котелка спирт давно уже выпит или высох.  Куда ветер - туда  и  мы,
только  бы  скорее  уйти.  И  не все ли равно - вест,  зюйд-вест,  или
норд-вест?  Свидание с англичанином у нас,  к сожалению, не назначено.
Вы  бы,  наверно,  хотели,  по всем морским правилам,  в бейдевинд,  с
переменой галсов?  А как вы,  дружок,  вчетвером с  такой  парусностью
управитесь?  То-то.  Карманный светящийся компасишко есть,  и ладно...
Черт, как курить хочется...
     Ночь шла  для  Ильина  и  рулевого в чутком выслушивании звучания
ветра в парусах.  Едва только шум ветра становился сильнее  и  звонче,
оба   моряка  уже  знали,  что  судно  бросилось  к  ветру.  Возросшее
сопротивление штурвального колеса немедленно сигнализировало о том же.
Для  остальных  четверых ночь прошла в беспрерывной возне со снастями.
Руки моряков,  привычные к работе совсем другого рода,  болели,  а  на
ладонях образовались волдыри.
     Утром судно встретилось с сильным волнением.  Ветер стал  слабее,
но  громадные  волны росли,  бросая бригантину,  как щепку.  Ход судна
сделался неровным,  паруса во время судорожных нырков тяжело  хлопали.
Треск и скрип усилились; казалось, что доски палубы вибрируют и гнутся
под ногами.
     - Развалится  наша  посудина,  честное  слово!..  Вот  вода стала
прибывать заметнее, - ворчал механик.
     - Чего  вы  боитесь,  Матвей  Николаевич?  -  неуверенно возразил
Метелицын. - Пока прем здорово...
     - "Марсфлот"  этот  мне не по душе,  не понимаю я в этом деле.  А
когда не понимаешь, чувствуешь себя неладно... как и вы, милый Витя. -
И механик снисходительно потрепал по плечу Метелицына.
     Тот вспыхнул и открыл рот,  чтобы  возразить,  но  тут  раздались
резкий  сухой  треск  и  оглушительные  хлопки  -  разорванный сразу в
нескольких местах фок  бил  по  мачте  и  штангам.  Огромные  лоскутья
парусины  завивались  вокруг  снастей,  колотя  бросившихся  к  парусу
моряков. Чегодаев получил такой удар по лицу, что свалился на палубу.
     - Ножом, ножом режьте гордени! - закричал снизу старпом.
     Совет пришелся кстати.  Из-под рея взмыли  белые  ковры-самолеты,
цепляясь за штанги, словно не желая расставаться с судном, и полетели,
кружась и скрываясь, за вставшими перед парусником валами.
     Новые парусные матросы во главе с "боцманом" Метелицыным смущенно
предстали перед старпомом.
     - Тут вы ни при чем,  - хмуро сказал он,  - паруса, видно, сильно
подопрели.
     За три часа скачки по волнам бригантина потеряла еще три паруса -
бизань-гаф-топсель, фор-стаксель  и  верхний  марсель:   то   лопались
снасти,  то  разрывалась  перегнившая  парусина.  А  волны  все росли,
наваливаясь на судно, тормозя и без того замедлившийся ход.
     - Как бы не было шторма! - кричал старпом своему помощнику сквозь
треск и скрип мачт и снастей.  - Жаль,  барометра у нас  нет.  Давайте
задраим люки покрепче, заложим румпель-тали.
     - А с парусами как? - тревожно спросил Метелицын.
     - А   с   парусами?..  -  протянул  старпом.  -  Сейчас.  Давайте
сообразим... Больше половины парусов уже нет, но нужно, нужно...
     - Бизань бы убрать, - осторожно подсказал помощник.
     - Бизань-то само собой.  Тогда у нас  на  бизань-мачте  останется
один  этот  косой  парус,  который ходит по бизань-штагу,  как его тот
парусный  спец  называл  -  апсель.  Он  сказал,  что  это  специально
штормовой.  Кливера,  конечно,  придется убрать, но на фок-мачте у нас
остался единственный парус  и  здоровенный  нижний  марсель.  Придется
оставить,  только глухие рифы взять.  Да,  еще,  кажется,  спускают на
палубу верхние реи и гафель - вот это надо сделать.  Пожалуй,  и  все.
Начинайте  с  парусов.  Вы думаете,  еще что-нибудь?  - спросил Ильин,
глядя на замявшегося помощника.
     - Нет,  что  вы,  Антон  Петрович,  но...  как этот марсель глухо
зарифить и что значит - глухо?
     Ильин разъяснил  Метелицыну,  сам удивляясь,  как могли так долго
храниться в памяти все эти подробности прямого парусного вооружения. А
моряки  уже  возились у бортов,  подтягивая риф-тали и гордени,  затем
полезли на рей.  Площадь огромного паруса сильно  уменьшилась.  Моряки
тянули еще и, уменьшив ее до предела, стали привязывать риф-сезни.
     - Поплавать так месяца два  -  лихими  парусниками  стали  бы!  -
сказал Ильин Титаренко, вернувшемуся к рулю после короткого отдыха.
     Украинец утвердительно    кивнул,    следя     за     гигантским,
отблескивавшим сталью валом,  который грозно вздымался справа.  Сложив
свои крылья, бригантина походила теперь на большую растрепанную птицу.
Небо  закрывала  густая  облачность.  Ветер  то ослабевал,  то налетал
порывами,  неся издалека как бы хор глухих воплей,  в которые  изредка
врывались пронзительные звуки труб.
     Голос приближающегося  шторма  обладал   тягостным   и   зловещим
очарованием.  Исполинская  мощь  его  готова была обрушиться на старую
бригантину, метавшуюся на волнах, и шестеро моряков почувствовали себя
такими же одинокими, как тогда, когда покидали свой тонущий "Котлас".
     Море неистовствовало.  Огромные,  сплошь  покрытые   пеной   валы
вздымались на десятиметровую высоту. Ветер с ревом обламывал гребни, и
пена,  похожая  на  разлохмаченные  седые  космы,  летела  по   ветру.
Казалось, каждый из исполинских валов, вставая из моря, простирал свои
длинные руки навстречу судну.  Все звуки моря  слились  в  непрерывный
тяжелый гром, которому вторил рев ветра.
     Бригантина под единственным уцелевшим марселем неслась по бурному
морю.  Скрип  судна,  голоса  людей  потонули  в оглушительном грохоте
шторма.  Мачты,  казалось,  бесшумно раскачивались и гнулись  в  своих
гнездах,  угрожая  обрушиться на палубу.  Бушприт то устремлялся вниз,
намереваясь вонзиться в крутую стену воды над глубоким  ущельем  между
двумя  волнами,  то  пытался  проткнуть  побуревшие облака.  На палубе
крутилась и неслась вспененная вода, водопадом низвергаясь со шканцев.
Иногда  передняя  половина  судна  исчезала,  отрезанная  стеной пены,
хлеставшей поперек палубы,  или  гигантский  вал  опрокидывался  своей
вершиной,  догнав убегающий парусник.  Тогда, цепляясь изо всех сил за
поручни,  согнувшись и задерживая  дыхание,  моряки  чувствовали,  как
оседает под ними судно,  придавленное многотонной тяжестью,  и наконец
резко,  будто собрав все силы,  выпрямляется,  сбрасывая с себя цепкие
щупальца моря,  которые,  извиваясь и пенясь,  устремляются обратно за
борт.
     Старпом вместе  с Титаренко,  обливаясь потом под мокрой насквозь
одеждой,  крепко держали штурвальное колесо.  Штурвал сопротивлялся, и
малейшая  неверность руля грозила немедленной гибелью.  Ильин старался
угадывать в неистовом танце волн ту линию,  стремясь по которой судно,
как  балансирующий  над  пропастью человек,  могло надеяться сохранить
свое существование.
     Остальные моряки,  изнемогая  от  усталости,  беспрерывно  качали
помпы: вода в трюме - из разошедшихся швов - быстро  прибывала.  Никто
не испытывал страха: слишком яростна была борьба за жизнь.

                                * * *

     В просторной  кают-компании  английского  крейсера "Фирлесс" ярко
горел  свет.   Большинство   свободных   офицеров   собрались   здесь,
расположившись в удобных кожаных креслах.  Качка изматывала,  не давая
возможности чем-нибудь заняться или спать.
     - Ужасная   вещь,   джентльмены,   быть   сейчас   в  море!  Наше
патрулирование совпало с началом осенних  штормов,  -  сказал  молодой
лейтенант своему соседу.
     - Ничего,  скоро уйдем в базу,  - откликнулся тот,  не  раскрывая
глаз.
     - Свирепое здесь море, - продолжал лейтенант. - Я понимаю теперь,
отчего норвежцы слывут лучшими моряками в мире!
     - Где это вы слыхали,  Нойес? - насмешливо спросил другой офицер.
- Лучшие моряки - мы, англичане.
     Офицеры заспорили.     Настроение    несколько    оживилось.    В
кают-компанию,  протирая глаза платком, вошел еще один офицер, красное
лицо  которого говорило о том,  что он только что с палубы.  Несколько
голосов наперебой приветствовали вошедшего:
     - Наконец, Кеттеринг! Сменились?
     - Мы скучали без ваших старинных рассказов...
     - Что наверху?
     - Бал сатаны,  - отвечал Кеттеринг на последний вопрос.  - Сейчас
сам капитан на мостике. Будем поворачивать на фордевинд.
     - Отлично! - обрадовался кто-то.
     - А мы тут спорили,  сэр,  - почтительно обратился  к  Кеттерингу
лейтенант Нойес. - Ждем вашего просвещенного заключения.
     - О чем спор?
     - Какие моряки лучшие в мире.
     - И что вы решили?
     - Мнения разошлись,  - вмешался заспоривший с Нойесом офицер. - Я
утверждаю,  что мы,  англичане,  Нойес - что норвежцы,  Уотсон  -  что
японцы, а Кольвер клянется, что лучше турок нет и не было моряков.
     - Спор интересен,  - улыбнулся Кеттеринг,  - но я боюсь спешить с
заключением.  Могу рассказать вам одну небольшую историю,  происшедшую
больше  века  назад.  Потом мы обсудим все доказательства в пользу той
или другой нации. Идет?
     Офицеры согласились.   Кеттеринг   уселся   поплотнее  в  кресле,
расставив длинные моги, и зажег трубку. Помолчав, он начал:
     - Вы  знаете,  что  я работал до войны в архиве адмиралтейства по
поручению Парусного клуба.  В  числе  других  документов  я  обнаружил
интересный  рапорт полковника индийских колониальных войск Чеверленджа
и  сублейтенанта  флота  его  величества  Губерта  о  причинах  гибели
трехмачтового  корабля  Ост-Индской  компании  "Фэйри-Дрэги"  в тысяча
восемьсот семнадцатом году.  Этот корабль попал  в  большой  циклон  в
Индийском океане.  Шквал налетел так внезапно, что рангоут корабля был
сильно поврежден,  груз сместился в трюмах  вследствие  крена.  Только
опытность  искусного  капитана  и  героическая  работа матросов вывели
"Фэйри-Дрэги" из крайне опасного положения.  К  несчастью,  шквал  был
предвестником  страшного циклона,  противостоять которому поврежденный
корабль в  конце  концов уже не смог...  Черт!  - прервал свой рассказ
Кеттеринг.
     Крейсер повалился  на  борт,  резко  выпрямился  и   метнулся   в
противоположную сторону.
     - Слава богу,  повернули... Когда разбитый корабль уже погружался
в океан,  - возобновил Кеттеринг  рассказ,  -  с  него  заметили  бриг
неизвестной  национальности,  шедший  тоже  на  фордевинд и догонявший
тонущий "Фэйри-Дрэги".  Неуклюжий широкий корпус судна временами  весь
исчезал  в  колоссальных  волнах,  виднелись  только верхушки его двух
мачт.  Судно шло под единственным  парусом,  не  соответствующим  силе
циклона, - нижним марселем. Пораженные благополучным состоянием судна,
моряки тонущего корабля дали сигнал бедствия.  Неизвестный  бриг  стал
осторожно приближаться к "Фэйри-Дрэги",  но тут "Фэйри-Дрэги" пошел ко
дну...
     В кают-компанию быстро вошел старший офицер в штормовой одежде, с
которой еще стекала вода, на ходу бросив стюарду:
     - Виски!
     - Что-нибудь  случилось,  сэр?  -  тревожно   спросили   офицеры,
приподнимаясь в креслах.
     - Ничего.  В море парусник неизвестной национальности,  под одним
марселем, идет на фордевинд, как и мы.
     - Что такое,  сэр?  -  вскочил  Кеттеринг.  -  Уж  не  черное  ли
двухмачтовое судно?
     Теперь настала очередь старшего офицера изумиться:
     - Вы  угадали,  Кеттеринг!  Будь  я  проклят,  если  знаю,  каким
образом. Ему плохо приходится.  Я сигнализировал - не ответили, только
зажгли,  кажется,  фальшфейер,  на  секунду  что-то вспыхнуло.  Помочь
сейчас невозможно,  однако мы идем  одним  курсом,  и  шторм  начинает
стихать.  Сигнализировали,  чтобы  держались  около нас,  но близко не
подходили, а то потопим. Но не немецкая ли это ловушка?
     Старший офицер выпил свое виски и  вышел.  За  ним  направился  к
выходу Кеттеринг.
     - Стоп! Рассказ - на самом интересном месте! - закричали ему.
     - Обязательно  доскажу,  только  взгляну  на  судно,  -   ответил
Кеттеринг уже из-за двери.
     Следом за ним стали подниматься и другие офицеры.

                                * * *

     Шторм утих.  Красные лучи заходящего солнца  кое-где  пробивались
сквозь тучи. Багряные отблески змеились на мокрой палубе.
     Только что   был  окончен  трудный  маневр  подъема  спасательной
шлюпки.  Люди,  собравшиеся на палубе,  почтительно расступились перед
шестью русскими моряками, которых старший офицер повел переодеваться.
     Спустя некоторое время офицеры обступили Кеттеринга, вернувшегося
от командира:
     - Ну, что русские?
     - Спят,  -  улыбнулся  Кеттеринг и коротко рассказал удивительную
историю шестерых моряков с "Котласа".
     - Вот  это  история!  -  воскликнул  лейтенант  Нойес.  -   Шесть
"паровых"  моряков  -  и  справились с таким парусником!  А мы считали
русских сухопутной нацией.
     Долгое молчание,  отметившее  подвиг  русских,  нарушил   высокий
офицер:
     - Кеттеринг, а конец вашего рассказа? Он так удивительно совпал с
появлением судна, что я готов думать...
     - Вы  не  ошиблись,  -  б