рименил двойной прожектор с двумя совпадающими пучками лучей:
одним  -  богатым  красными и инфракрасными лучами,  другим - синими и
ультрафиолетовыми.  Вы знаете, что вода скорее всего поглощает красные
длинноволновые  лучи;  лучи  коротковолновые  идут  значительно глубже
(ультрафиолетовые доходят до тысячи метров от поверхности океана).  Но
зато  вода  с  мутью  рассеивает  свет,  и коротковолновые лучи в этом
случае  легко  поглощаются,  в  то  время  как  длинноволновые   лучше
пробивают толщу такой воды.  Соответственные комбинации самых коротких
и самых длинноволновых лучей в пучке света моего  прожектора  пригодны
для  разных  условий,  могущих встретиться на глубине.  Такой аппарат,
опущенный в глубину,  передает по кабелю наверх электрическими волнами
изображение,  которое  превращается  в  видимое на специальном экране.
Угол освещения и угол зрения  моего  аппарата  очень  широки;  двойные
объективы,    раздвигаемые,    как   в   дальномере,   дают   глубокое
стереоскопическое изображение.  Прибор видит шире и резче человеческих
глаз...  Что-то  у  тебя  вид  разочарованный,  Федор  Григорьевич,  -
улыбнулся Ганешин. - Ты думал, мое изобретение в другом роде?
     - Нет,  нет!  -  с виноватым видом стал оправдываться Щитов.  - Я
только не совсем понимаю,  что им можно сделать на  больших  глубинах.
Для всяких спасательных работ такой "глаз",  разумеется,  важен,  но в
этих случаях глубины невелики и  такая  сложность  ни  к  чему...  Ну,
опустили, посмотрели скалу какую-нибудь или рыбищу, и все.
     - Для начала и этого много, Федор Григорьевич.
     - Так-то так, а дальше?
     - А дальше - руки.
     - Что такое? - не понял капитан.
     - Сперва глаза, а потом и руки, говорю, - повторил Ганешин.
     - Но рук-то еще нет?
     - Нет, есть, но пока в чертежах еще...
     - Эге,  -  обрадовался  Щитов,  - хорошо иметь такой клотик,  как
твой! И я бы не отказался.
     - Не знаю, Федор Григорьевич, иногда тяжело, когда бьешься годами
над выполнением...  -  ответил  Ганешин,  вставая  и  потягиваясь.   -
Задумать - одно, а выполнить... Подчас пустяковина с ума сводит... Ну,
я пошел. - Ганешин набросил высохший плащ.
     - Минутку,  Леонид Степанович!  - остановил его  Щитов.  -  Скоро
Ближние острова,  а ты хотел захватить западный край Алеутской пучины.
Остров Агатту уже близко. Где же поворачивать?
     - Сейчас не помню,  - подумав,  ответил  Ганешин,  -  где  у  них
береговой огонь. На мысе Дог, кажется? Видимость его...
     - ...восемь миль, - подсказал Щитов.
     - Ну,  это близко.  Тогда по счислению,  не доходя двадцати  пяти
миль.
     Дверь за Ганешиным захлопнулась.  Щитов и мичман остались вдвоем.
Прошло  около часа.  Лента эхолота неторопливо ползла.  Дно постепенно
понижалось: уже пять километров глубины было под килем судна. Механики
с  точностью  часов  держали  ход,  от равномерности которого зависела
точность получаемого профиля дна.
     Щитов долго  курил,  размышляя  о  личной  судьбе  группы  людей,
когда-то спаянных великой войной.  То ли был слишком крепок табак,  то
ли он курил очень жестоко, но скоро Щитов ощутил знакомую боль в груди
и вышел на мостик. Дождь все еще не кончался, порывы ветра по-прежнему
срывали и вспенивали гребни волн.  Вдруг Щитову показалось, что далеко
впереди,  прямо  перед  носом  корабля,  что-то  блеснуло,   мгновенно
исчезнув.  Почти  одновременно  послышался  хриплый  голос вахтенного:
"Огонь прямо по носу!"
     Понадобилось добрых    пять    минут,   чтобы   слабое   мерцание
превратилось в белую звездочку  -  встречное  судно.  Минуты  шли,  но
никакого  признака  бортовых  огней.  Не  больше  двух  миль разделяло
сближающиеся корабли, когда Щитов скомандовал:
     - Внимание, впереди гакабортный огонь!
     - Будем  обгонять,  товарищ  капитан  второго  ранга?  -  спросил
вахтенный помощник.
     - Обязательно. Оно едва плетется.
     - А как же курс на промере?
     - Не беда, немного отклонимся.
     Корабли сближались,  продолжая  находиться  в  створе кильватера.
Помощник взялся за цепочку гудка -  два  коротких,  низких  и  сильных
звука  пронеслись  над  темным морем,  рулевой привод застучал,  и нос
корабля покатился влево.
     В просторной   каюте  Ганешина  горела  слабая  ночная  лампочка.
Ганешин сбросил китель,  сапоги  и  улегся  на  диван.  Раздеваться  и
забираться на койку не хотелось,  да и вставать скоро... Ганешин думал
о своем новом  аппарате.  Глубинный  телевизор  готов,  за  результаты
окончательных  испытаний  изобретатель не беспокоился.  Этим выполнена
первая часть когда-то поставленной им себе задачи. Несколько лет назад
старый ученый,  которого сейчас уже нет в живых,  говорил о победе над
океаном,  об атолле Факаофо.  Он говорил не только о "глазах",  но и о
"руках";  значит,  теперь  дело  за  "руками".  Возник  образ сложного
механизма,  всверливающегося,  как буровой станок, в океанское дно под
наблюдением   телевизора   и  управляемого  телемеханически.  Основной
принцип  -  работа  без  всяких  герметических  закупорок;  уже  давно
изобретены   низковольтные,  высокоамперные  электромоторы,  прекрасно
работающие в воде.  Вода должна быть  для  этих  механизмов  такой  же
естественной  средой,  как  воздух  для  наших земных машин:  тогда не
страшно огромное давление - вот в чем здесь секрет успеха!
     Отрывистые гудки    заставили    задрожать   переборку.   Ганешин
машинально  прислушался:  два  коротких  -  поворот  влево.   "Кого-то
обгоняем..." Встреча судов в открытом море всегда волнует душу моряка.
Ганешин вскочил и стал натягивать сапоги.
     На мостике Щитов и помощник увидели красный бортовой огонь и выше
топового огня - еще более сильный красный свет.
     - Тралящее  судно,  -  негромко  сказал  помощник.   -   Это   не
гакабортный  был  огонь,  а  круговой  топовый,  и  выше - трехцветный
фонарь.
     - Вижу,  вижу,  - отозвался Щитов.  - А это  видите?..  Вахтенный
сигнальщик, ко мне!
     На неразличимом  еще  борту  неизвестного судна замелькал огонек.
Короткие вспышки чередовались с острыми  долгими  лучами,  вызывавшими
ощущение протяжного крика "а-а-а-а".
     - Вызывают нас, - буркнул Щитов. - Эге, вот оно в чем дело!
     Три короткие  вспышки  сменились  одной  долгой:  в  темноту ночи
летели одна за другой латинские буквы - просьба о помощи.
     На мостике   появился   запыхавшийся  сигнальщик  с  ратьеровским
фонарем. Одновременно поднялся на мостик Ганешин.
     - Скажите   Соколову,  чтобы  остановил  эхолот!  -  распорядился
капитан.
     Два корабля  в  океанской  ночи  некоторое  время  перемигивались
световыми   вспышками:   "Риковери",   Сан-Франциско   -    "Аметист",
Владивосток.
     - У  меня  есть  километр  троса  кабельной  свивки,  - пробурчал
Ганешину Щитов, - могу им одолжить...
     - Очень хорошо!  Давайте подходить,  может быть,  еще  чем-нибудь
полезны будем...
     - Прожектор! - скомандовал Щитов.
     По палубе  затопали  проворные ноги.  Мощный прожектор "Аметиста"
пробил в темноте широкий светящийся канал. В конце его возникло черное
низкое судно с далеко отнесенной назад трубой.  "Пусть стоит на месте,
подходить буду  я,  -  подумал капитан.  - Не знаю,  как они ловки..."
Прожектор  потух,  сигнальщик  быстро  выполнил  распоряжение,   затем
"Аметист"  снова  зажег  свет  и  начал  сближаться с неуклюжим на вид
"американцем".
     - Любопытно!  Тоже океанографы,  как и мы,  - оживленно заговорил
Ганешин  ("американец"  передал  световым   сигналом,   что   на   нем
океанографическая экспедиция). - Что у них стряслось?
     "Аметист" подошел  к  кораблю,  насколько   позволяло   волнение,
развернулся лагом,  и хорошо говоривший по-английски Ганешин взялся за
рупор.  Из  отрывистых  слов,  заглушаемых  плеском  волн  в  борта  и
подсвистом  ветра,  советские  моряки  быстро уяснили себе трагическую
суть происшедшего.  Батисфера - стальной шар,  недавно построенный для
изучения  больших глубин,  - с успехом сделала несколько спусков.  При
последнем спуске оборвался  подъемный  канат  вместе  с  электрическим
кабелем,  и  стальной шар остался на глубине около трех тысяч метров -
наибольшей,  на какую он был рассчитан. Батисфера снабжена парафиновым
поплавком  и  должна  всплыть  самостоятельно  при обрыве кабеля,  как
только прекратится ток,  питающий  электромагниты.  Магниты  перестают
притягивать тяжелый железный груз,  и батисфера всплывает.  Но на этот
раз не всплыла.  В ней два человека:  инженер,  построивший батисферу,
Джон Милльс,   и   ученый-зоолог  Норман  Нурс.  Запас  воздуха  -  на
шестьдесят часов.  Уже сорок восемь  часов  идут  безуспешные  попытки
нащупать  батисферу  и  зацепить гаками за специально сделанные на ней
скобы.  Если шар цел и исследователи в нем живы,  им осталось  воздуха
только на двенадцать - пятнадцать часов...
     Советские моряки молча стояли на мостике. Большая грузовая стрела
американского судна, вынесенная за борт, кивала своим носом, как будто
показывая на волны, поглотившие стальной шар.
     - Похоже,  их дело труба, Леонид Степанович, - тихо сказал Щитов.
- Разве нащупаешь на трех километрах  в  открытом  море!  Без  берегов
пеленговать не на что... Да, не хотел бы я быть там...
     Ганешин, не отвечая, хмурился, поглядывая на "Риковери".
     - Федор Григорьевич, дайте мне шлюпку, - неожиданно сказал он.
     Щитов увидел его тяжелый, настойчивый взгляд.
     Американцы заметили танцующую на волнах шлюпку и быстро  спустили
трап. На мостике Ганешина окружили. Его спокойные и решительные глаза,
смотревшие  из-под  козырька   военной   фуражки,   прикрытой   желтым
капюшоном, притягивали к себе измученных борьбой людей.
     - Кто начальник? - негромко спросил Ганешин.
     - Я  помощник  начальника,  капитан  судна  Пенланд,  -   ответил
стоявший против Ганешина американец. - Начальник там. - Пенланд указал
на море.
     - Разрешите  задать  несколько вопросов,  - продолжал Ганешин.  -
Извините за краткость, нужно спешить, если мы хотим...
     - Вы хотите помочь нам? - звонким голосом спросил кто-то.
     - Да.  Но не перебивайте меня, - сухо добавил Ганешин, - я говорю
с командиром.
     - Слушаю вас, - быстро ответил американский капитан.
     - Сколько у вас тралящих тросов?
     - Два.
     - Какой длины трос остался на батисфере?
     - В том-то и несчастье,  сэр,  что канат оборвался  около  самого
места   своего   прикрепления   на  шаре.  Захватить  за  него  нечего
рассчитывать, только за скобы.
     - На батисфере есть радио?
     - Есть, но не работает, питание было только от кабеля.
     - По вашим расчетам, у них воздуха еще на двенадцать часов?
     - На  двенадцать  -  пятнадцать.  Это  все,  сколько  они   могут
протянуть при самой жесткой экономии.
     - Да, положение очень серьезное. А что вы думаете делать дальше?
     - Продолжать  теми  же  средствами - пока ничего не поделаешь.  В
бухту Макдональд,  на Агатту,  прилетят два самолета.  Утром они будут
здесь и привезут усовершенствованные захватные приспособления.  В день
катастрофы   по   радио   вызвано   военное    судно,    оборудованное
тралом-индикатором  для отыскания батисферы электромагнитным способом.
Оно идет со всей возможной скоростью и может быть здесь  завтра.  Это,
собственно,  наша  последняя  надежда,  -  заключил  капитан  Пенланд,
зачем-то понижая голос и приближаясь  к  Ганешину.  -  Вместе  с  нами
тралили еще два военных судна, сейчас они ушли в бухту Макдональд.
     - Благодарю вас, капитан. Надеюсь, нам удастся помочь вам. Будьте
любезны показать ваши лебедки и подъемные приспособления.
     Ганешин с Пенландом спустились на обширную палубу, загроможденную
бухтами  тросов,  с  огромной  лебедкой в центре.  Качающаяся вместе с
мачтой электрическая лампа освещала нагромождение самых  разнообразных
предметов.
     - Мне кажется, положение безнадежно, сэр, - быстро сказал капитан
Пенланд,  едва они удалились от мостика.  - Посудите сами:  чудовищная
глубина, открытое море, никакой возможности ни пеленговать, ни бросить
буек...  Я  делаю  что могу,  двое суток не уходил с палубы.  Там,  на
мостике, жена Милльса, гидрохимик нашей экспедиции. Я не хотел при ней
высказывать свое мнение.
     Ганешин вспомнил стремительный вопрос, почти вскрик на мостике.
     - Это  она  спрашивала  меня?  -  И получив утвердительный ответ,
пожалел о резкости,  с которой оборвал говорившую. - Наметим с мостика
примерный  район  нахождения  батисферы,  и  я  буду благодарен вам за
полную информацию...  Еще вопрос, капитан, - помолчав, сказал Ганешин,
в то время как они осторожно пробирались по заваленной палубе: - Зачем
вашим исследователям понадобилось опускаться здесь, в открытом море?
     - Видите  ли,  здесь  одно из редких мест,  оно изобилует крутыми
скалами,  и коренные породы совершенно обнажены от наносов.  Одной  из
задач  наших  исследований является изучение коренных пород в глубинах
океана. Только пока что-то не получается.
     Ганешин ничего  не  ответил.  Он  легко  взбежал по ступенькам на
мостик:
     - Сейчас мы примемся искать, поставим буек...
     - Как буек? - сразу послышалось несколько голосов.
     - Увидите!  -  Ганешин  скупо  улыбнулся  и  поднял руку,  но был
остановлен маленькой рукой, притронувшейся к его рукаву.
     Моряк обернулся  и  увидел  огромные,  сильно  блестевшие  глаза,
смотревшие с мучительным напряжением.
     - Сэр  капитан,  скажите  мне прямо:  есть надежда спасти их?  Вы
сможете это сделать?
     Ганешин серьезно ответил:
     - Если батисфера цела, надежда есть.
     - Боже мой!.. - воскликнула американка.
     Но Ганешин мягко перебил:
     - Простите меня, время не ждет, - и обратился ко всем стоявшим на
мостике:  -  Советское  гидрографическое  судно  "Аметист"  немедленно
примет меры для спасения.  Это, разумеется, не исключает вашей работы,
но сейчас, если вы согласны довериться нам, я прошу на время отойти от
места погружения батисферы. Я располагаю приборами, крайне важными для
настоящего случая, однако основной прибор находится во Владивостоке. Я
вызову скоростной самолет.  Раньше чем через пять-шесть  часов  он  не
сможет  прибыть  - слишком велико расстояние.  За это время попытаемся
найти батисферу и  отметить  ее  место  буйком,  что  сильно  облегчит
спасательную  работу  по прибытии самолета,  когда времени у нас будет
всего семь часов.  Поднимать батисферу придется вам,  у нас нет  таких
мощных  лебедок  и  тросов.  Все.  Дайте  сигнал  нашему судну,  чтобы
погасили прожектор, и зажгите свой. Я возвращаюсь на "Аметист".
     В прожекторе "Риковери" невидимый раньше за ослепительным сиянием
"Аметист"  вдруг  показался  во  всем  своем  белоснежном великолепии.
Острый очерк корпуса,  легкость надстроек сочетались с мощью отогнутых
назад труб - признаком силы машины.
     - Это гидрографическое судно?  - вскричал капитан Пенланд.  -  Да
это лебедь!
     Действительно, белый,  блестевший  огнями  корабль   походил   на
громадного лебедя, распростершегося на воде перед взлетом.
     - Это  военное  гидрографическое  судно,  -  подчеркнул  Ганешин,
поднес руку к козырьку и пошел с мостика.
     Его шлюпка  быстро  понеслась  по  широкому  световому  коридору.
Американские  моряки  молча смотрели ей вслед,  слегка озадаченные как
появлением Ганешина, так и его уверенными распоряжениями.
     - Это,  должно быть,  важное лицо у русских,  сэр,  -  проговорил
наконец помощник капитана. - И если он сумеет спасти батисферу...
     - Не знаю, спасет ли, - ответил Пенланд. - Но вы посмотрите на их
корабль!
     Прежнее молчание воцарилось на "Риковери", только настроение было
уже другим.  Безотчетно верилось,  что белый прекрасный  корабль,  так
неожиданно  выплывший  из  океанской  ночи,  и  этот человек с умными,
упрямыми глазами,  дружески  протянувший  руку  помощи,  действительно
сумеет помочь.
     Между тем Ганешин,  не теряя времени, вместе с Щитовым направился
в радиорубку.  Взвыл умформер,  замелькали огоньки неоновых ламп,  над
тысячами километров океана понеслись  условные  позывные.  Долго-долго
стучал ключ, пока радист не повернул к офицерам вспотевшее лицо:
     - Владивосток отвечает.
     - Ну, сейчас решится судьба тех двух бедняг, - обернулся к Щитову
Ганешин. - Если удастся вызвать командующего... А вдруг он в отъезде?
     Ключ стучал,  умолкал,  в ответ слышался характерный треск морзе,
снова радист работал ключом,  и снова Ганешин напряженно прислушивался
к  скачущему  сухому  языку  аппарата.  Ждали  и  покачивающийся рядом
корабль,  и те двое,  запертые в стальном гробу на дне океана,  и  уже
загоревшийся желанием спасти американцев экипаж "Аметиста"...
     В штабе сообщили,  что  адмирал  в  море,  на  своем  корабле.  В
безмерную  даль  полетели  позывные  мощного нового линкора.  Где-то в
пространстве они нашли антенны грозного корабля.
     - Наконец-то! - облегченно вздохнул Ганешин.
     Ключ коротко,  точно и ясно простучал просьбу и замолк. Несколько
минут напряженного ожидания - и в треске тире и точек моряки услышали:
"Даю распоряжение, желаю успеха".
     Теперь все было просто.
     Щитов повел  свой  корабль   на   противоположный   край   района
предполагаемого нахождения батисферы.
     - Приготовить глубоководный буй,  две тысячи  семьсот  метров!  -
скомандовал помощник.
     Мгновенно зацепили гак  и  вывалили  за  борт  тускло  блестевший
снаряд,   похожий  на  авиационную  бомбу.  Матрос  дернул  линь,  гак
выложился,  и снаряд почти без всплеска исчез  в  зеленоватой  черноте
моря.   Через   четверть  часа  и  пятьдесят  секунд,  по  секундомеру
помощника,  над волнами в свете прожектора "Аметиста" выскочил  слегка
дымящийся предмет,  раскрылся,  подобно зонту, и маленький белый купол
лег  на  воду.  Советский  корабль  просигналил  "американцу"  просьбу
держаться на плавучем якоре и застопорить машину.
     - Я  хочу  избежать  малейшего  резонанса  из  винтов,  - пояснил
Ганешин мичману,  становясь сам у эхолота  и  неторопливо  поворачивая
различные верньеры регулировки.
     - Разрешите спросить...  -  робко  начал  мичман.  -  Неужели  вы
думаете эхолотом нащупать батисферу?
     - Конечно.  Разве вы не знаете,  что еще довоенные чувствительные
эхолоты обнаруживали потонувшие корабли?  Например,  хьюзовский эхолот
так   прямо  и  вычертил  эхографом  контур  "Лузитании",  даже  вышло
расположение надстроек.  И  это  на  глубине  в  пятьдесят  фатомов...
Размеры батисферы,  сообщенные мне американцами, конечно, несравнимы с
"Лузитанией":  шар три метра, сверху грибовидный поплавок двухметровой
высоты.   Но   ведь  наш  эхолот  гораздо  чувствительнее  и  излучает
поляризованно...
     - А... глубина? - осторожно возразил мичман.
     - А точность регулировки?  - в тон ему ответил шутливо Ганешин  и
снова  склонился  над  шкалой,  заглядывая в таблицы океанографических
разрезов.
     Американцы, непрерывно  следившие за советским кораблем,  видели,
как он то появлялся  в  полосе  света,  то  снова  исчезал,  показывая
красный или зеленый огонь.
     - Смотрите,  они ставят буйки!  - оживленно  заговорил  помощник,
когда  на  втором повороте "Аметиста" перед носом "Риковери" закачался
белый грибок.
     - Очевидно,   изобрели   буй   для   глубин.  Такие  штуки  давно
употреблялись в подводной войне,  и тут все дело в прочности линя. Они
добились этой прочности, вот и все. Очень просто.
     - Все  вещи  просты,  когда  знаешь,  как  их сделать!  - буркнул
помощник в ответ своему капитану.
     Час за часом белый корабль бороздил небольшую площадь моря  между
четырьмя накрест поставленными буйками.  Ветер стих,  поверхность воды
стала маслянистой, гладкой. У запертых в батисфере осталось воздуха на
десять  часов.  Снова  тяжелая  безнадежность нависла над американским
кораблем.  Но все собравшиеся на мостике и на палубе не