независимостью своих девятнадцати лет и годового стажа. Мороз свободно
проникал  в щелястую,  расхлябанную кабину.  Солнце яркого зимнего дня
пригревало,  сгоняя серебристый узор изморози с пожелтевших от времени
триплексных стекол. Лишь потом Валя поняла, что подобный рейс зимой на
старой и одиночной машине был нелегок и для опытного  шофера.  Видимо,
уж  очень был умучен и задерган их больной завгар,  что уступил Вале и
согласился отправить ее одну. Выносливый "ЗИС" старательно преодолевал
подъем  за  подъемом,  и  только  гулкий  треск мотора и надсадный вой
передач  свидетельствовали  о  том,  как  тяжко  трудится  машина.   С
перевалов  машина мчалась бесшумно,  но Валя,  понимая,  что не сможет
удержать "ЗИС" его  ненадежными  тормозами,  опасалась  давать  машине
сильный  разгон.  И  снова  выла  первая  или вторая передача с самого
начала следующего подъема,  грелся и дымил  старый  мотор  и  требовал
добавочной порции масла.  Валя проехала двести восемьдесят километров.
Кончились последние придорожные избушки - зимовья,  где у обитавших  в
них  охотников или лесных объездчиков можно было обогреться и напиться
чаю,  перекусив простецким шоферским запасом.  Солнце  село,  глубокие
синие тени стали заполнять пади и распадки, огоньки звезд зажглись над
почерневшими хребтами справа.  Мороз крепчал,  тонкая  пленка  ледяных
кристаллов  стала  затягивать  стекла кабины,  вынудив Валю приоткрыть
ветровое стекло.  Ветер резал как нож, глаза слезились, лицо ломило, и
застывали   руки  в  вытертых  меховых  варежках.  Дорога  скрылась  в
сумерках,  и Валя зажгла фары. Фары и тормоза - два недостатка старой,
во всем остальном превосходной машины.  Слабый желтый свет не доставал
до  изгибов  дороги  -  казалось,  что  накат  исчезает  в   неведомом
направлении,  сливаясь на ровных участках с поверхностью снега. Откосы
вставали  внезапными  чернеющими   громадами,   склоны   долин   вдруг
обрывались  в  загадочную  глубину.  Ели,  покрытые  толстыми снежными
шапками,  стояли,   будто   не   тронутые   веками.   Опасение   стало
закрадываться   в   отважную  душу  девушки.  Как  никогда,  отчетливо
почувствовала она полную зависимость от исправности своей машины.  Она
прошла уже много десятков тысяч километров, много раз ремонтировалась.
Кто может определить, какая часть мотора или шасси сейчас находится на
пределе   износа  или  усталости  металла?  Любое  повреждение  грозит
тяжелыми последствиями. Валя не думала о себе, а о людях, которые ждут
муки на затерянном в тайге, среди жестокой стужи и снега, прииске. Она
старалась  представить  себе  суровых  приискателей,  их   озабоченных
женщин,  в ожидании слушающих машину - звук мотора в молчаливой зимней
тайге разносится на десятки километров. Валя знала, что транспорт муки
запаздывал  -  нередкое  событие  во время военных трудностей.  И если
могучая сила ее машины застынет на  зверском  морозе  здесь,  где  сто
пятьдесят  километров от жилья в ту и в другую сторону,  найдутся ли у
нее силы дойти до прииска за помощью?  Девушка почувствовала настоящий
страх  -  впервые  ответственность  водителя  в  дальнем  зимнем рейсе
представилась ей с полной ясностью.
     Валя остановила машину.  Не выключая мотора,  она долго прыгала и
бегала  по  узкой  дороге,  чтобы  хорошенько согреться.  Потом зажгла
переноску и тщательно осмотрела машину.  Мотор  тихо  урчал  на  малых
оборотах, будто радуясь отдыху.
     Валя с нежностью  погладила  облезлый  широкий  капот,  укутанный
двойным утеплителем.  Бензина оставалось не больше полубака, и девушка
решила  заправиться.  Чтобы  скорее  налить  ведро,   она   попыталась
повернуть  бочку  в  задке машины,  открыла борт и упустила ее.  Бочка
слетела на дорогу, и девушка оказалась не в силах поставить ее обратно
без накатных жердей. Идти далеко по глубокому снегу за жердями девушка
не решилась,  боясь оставить работающую  машину.  Однако  Валя  быстро
сообразила,  что, залив полный бак, она может оставить бочку у дороги,
с тем чтобы взять ее на обратном  пути.  После  второй  заправки  Валя
смогла бы втащить ее в машину.  Ободренная найденным выходом,  девушка
тронулась в путь.  Недавний снег,  рыхлый  и  крупный,  покрыл  дорогу
неглубоким  слоем,  искрившимся  в  свете  фар,  предательски  скрывая
границу твердого  наката.  Чуть  в  сторону  - и машину цепко захватит
мягкий снег,  потащит с  дороги.  Для  одинокого  водителя  это  будет
равносильно  серьезной  поломке.  Валя  крепко  сжала негладкий черный
руль,  удерживая  тяжелую  машину  по  углубленным  канавкам   наката,
намечавшимся  под  пушистым сверкающим одеялом.  Рыхлый снег скрадывал
звуки,  машина будто погружалась в бездну  молчания,  и  даже  громкий
сухой треск,  столь характерный для "ЗИСа" с его легким глушителем, не
разносился более по распадкам и склонам.  Свет фар низко  стелился  по
широкой  канаве  дороги,  точно  стекая  по  ней  в  чернеющую впереди
пропасть.  Над  этой  световой  речкой  нависало   угольно-черное   от
контраста  небо,  вызвездившееся  от  свирепого мороза,  крепчавшего с
каждым часом.  Ни огонька, ни дымка, никакой жизни в оцепенелой череде
лесистых сопок и заметенных ущелий!
     Час-другой машина упорно шла.  Спидометр давно  был  испорчен,  и
Валя  могла  лишь  приблизительно  оценивать  пройденное расстояние по
времени. Увы, оно не могло быть велико - необходимость осторожности на
узком  накате  горной  дороги  заставляла  ехать  со  скоростью  около
тридцати  километров.  Но  и   такая   скорость   требовала   большого
напряжения. Стекла кабины покрылись слоем наморози, но Вале было жарко
от волнения и тревоги.  Темное чувство близкой беды  не  отступало,  а
усиливалось,  как  будто  на  этом перегоне машиной владела не она,  а
недобрые силы горных высот, снегов и мороза. Но машину одолели не силы
таежных  просторов,  а крохотные частицы воды и грязи в плохом горючем
военного времени.  Оно выдержало сотни переливов,  прежде чем попало в
старую  бензобочку  в  кузове Валиной машины.  Уронив бочку на дорогу,
девушка взболтала отстой, прибавив еще ржавчины со дна бочки.
     Когда лучи  фар уперлись в очередной подъем,  сократив видимость,
ближе придвинулась стена темноты.  Мотор дал первый перебой. Неровные,
резкие   выхлопы  учащались,  сила  двигателя  падала,  машина  начала
дергаться,  будто спотыкаясь.  Валя включила первую передачу, вытянула
подсос  и  прибавила  оборотов,  надеясь прочистить подачу собственной
тягой мотора.  Несколько минут,  закусив губы,  девушка  маневрировала
скоростями и оборотами,  надеясь дотянуть хотя бы до вершины перевала.
Если бы дойти туда,  тогда не страшно остановить  мотор  и  прочистить
подачу:  потом, на спуске, легко завести мотор накатом машины. Старый,
разваливающийся  аккумулятор  обладал  малым  запасом   электрического
заряда, а  старый  мотор с подношенными контактами заводится нелегко -
это девушка хорошо знала и знала еще,  что для ручной  заводки  "ЗИСа"
надо иметь мужскую силу.
     Худшие опасения Вали оправдались.  Мотор окончательно заглох, так
и не подняв машину на перевал.  Валя выскочила и подбросила под колеса
поленья,  которые возила с собой вместо горного упора.  Экономя заряд,
она,  не пользуясь переноской,  сняла отстойник, продула бензопровод и
как бешеная скакала на темной дороге,  хлопая себя застывшими  руками.
Потом,  забравшись  в  заледеневшую кабину,  Валя с замирающим сердцем
нажала на стартер.  "В-ввв...  В-ввввв..." - лениво,  точно спросонок,
завращался двигатель,  другой,  третий раз. Валя скупилась расходовать
драгоценную зарядку.  Мотор не пошел. Девушка прижала кнопку подольше,
глухо  зашумел  набирающий  обороты  двигатель,  но даже не чихнул.  А
свирепый мороз старался забраться под накрытый Валиной шубой  капот  и
сделать  двигатель таким же недвижным и застылым,  как все на огромном
пространстве в зимней ночи, среди тувинских гор.
     Девушка действовала с быстротой отчаяния,  думая лишь о том,  как
успеть в состязании с жестоким холодом.  Чтобы  не  рисковать  больше,
продула   карбюратор,  еще  раз  проверила  бензопередачу,  прочистила
контакты  прерывателя.  И  опять  попытка  завести   мотор   кончилась
протяжным звоном отказавшего стартера. Еще раз... еще... Больше нельзя
было рисковать разряжать аккумулятор на морозе,  и оставалась  надежда
только на ручку.
     Напрягая все силы,  обливаясь потом, замерзавшим по краю шапки, с
растрепавшимися  и  заиндевевшими волосами,  девушка вращала рукояткой
неподатливый  шестицилиндровый  двигатель,  упрямо  не   заводившийся.
Только  один  раз  он  слегка  фыркнул  и  осторожно  повернулся,  как
поворачивается,  пытаясь подняться,  тяжко упавший человек,  но тут же
затих, уступая цепенящему холоду.
     Валя выбилась из сил.  Где ей,  самонадеянной,  слабой  девчонке,
завести могучий мотор!  Где ей выполнить важное назначение - доставить
муку голодным работникам  прииска!  Как  глупо  было  браться  за  это
суровое дело!  Вот что получилось - она наедине с застывающей машиной,
без сил,  без  настоящего  уменья.  Придется  сливать  воду  и  масло,
разводить костер,  греть то и другое,  а у нее лишь одно ведро.  Затем
снова пробовать крутить двигатель,  задыхаясь  и  надсаживаясь,  а  он
поворачивается так медленно!  Будь сила, рванула бы рукоятку покрепче,
завертела быстро-быстро, как это делают товарищи-шоферы. Нет сомнения,
что  мотор  уступил  бы  и  налился  теплом,  дал  заряд  в чуть живой
аккумулятор...  Почему мало силы у нас, женщин? Есть же такие, которые
не уступят любому мужчине...  Почему она так постыдно слаба?! И почему
это должно было случиться тут,  где нет ни одной живой души  на  сотню
километров?  Как злобна судьба!  Мог бы встретиться охотник, проезжать
другой водитель или любой путник-мужчина...
     Валя вытерла  затвердевшим  рукавом  слезы  и  пот с лица,  зябко
вздрогнула всем телом.  Мороз одолевал ее, обессилевшую, а шуба лежала
на моторе, спасая последние крохи оставшегося в нем тепла.
     Опасное оцепенение вкрадчиво охватывало девушку, такую маленькую,
бессильную,  бесконечно  одинокую  в грозную зимнюю ночь у замерзающей
машины.
     Опомнившись, Валя  стряхнула  забытье  и,  едва дыша,  заметалась
перед машиной в попытке согреться.  Она хотела  только  одного:  чтобы
сейчас здесь оказался путник.  Он помог бы ей, и она исполнила бы свой
долг!
     Невозможная мечта, неисполнимое желание! Здесь, далеко от всякого
жилья,  даже от избушек охотников,  ночью, в такой мороз, кто мог быть
он, тот безумный путник? Что могло заставить его появиться, откуда?
     Но девушка,  загипнотизированная своим  желанием,  сжимала  остро
болевшие,  засунутые  под мышки кулаки,  твердя:  "Приди,  приди сюда,
помоги..." Она громко повторяла свой  призыв,  и  ей  показалось,  что
тягостно  молчавшая  тайга откликнулась.  Валя замерла,  вслушиваясь в
тишину звездной безветренной ночи.  Но безмолвие чащи голых лиственниц
и  заснеженных  камней убило ничтожную искорку надежды.  Валя умолкла,
порыв ее угас.  Несколько минут девушка еще вслушивалась в ночь, затем
повернулась  и  понуро  пошла  к мрачно черневшему грузовику.  Достала
ведро,  сдернула шубу, закуталась в нее и стала открывать капот, чтобы
добраться до спускных краников радиаторов.  Внезапно едва слышный звук
привлек ее внимание. Слева, откуда в долину, по которой вилась дорога,
впадал  широкий  распадок,  раздалось  слабое  пощелкивание.  Вне себя
девушка отпрянула от машины.  Да,  слабое пощелкивание!..  Сердце Вали
остановилось.  Задыхаясь,  она  втянула  ртом жгучий морозный воздух и
снова вслушалась.
     Легкий хруст   и  пощелкивание,  хруст  и  пощелкивание...  Тупой
деревянный удар!  Валя достаточно долго работала в Туве,  чтобы понять
эти  звуки  - приближение оленьих нарт.  Езда на нартах мало принята у
местных  охотников,  предпочитающих  зимой  и  летом  верховой  способ
передвижения.   Нартовая   езда   практиковалась  работниками  Севера:
геологами, приискателями, геодезистами.
     Сдавленный вопль вырвался у девушки.  Боясь,  что неведомый ездок
свернет куда-либо в сторону,  она закричала испуганно и  дико.  Совсем
близко,  за  темной  стеной  леса,  громкий  мужской голос ответил ей.
Высокие беговые нарты вылетели из распадка и раскатились по непривычно
широкой для них дороге. Белый беговой олень шарахнулся от черневшей на
дороге машины.  На таких оленях ездили в  одиночной  запряжке.  Трудно
было  подобрать  пару  этим сказочным пожирателям таежных пространств,
легко проделывавшим по сто двадцать километров в  день  сквозь  тайгу,
замерзшие реки и ледопады, крутые горные тропы.
     Крупная фигура в  собачьей  дохе  вывалилась  из  нарт,  проворно
ухватившись за задние копылья.  Первобытный тормоз действовал надежно.
Еще минута - и ездок приблизился к девушке,  держа за спиной  повод  и
загораживая  путь  рвущемуся вперед оленю,  нетерпеливо толкавшему его
мордой. Это был геолог Александров, тогда двадцатитрехлетний начальник
партии,  бешено мчавшийся сквозь тайгу с важными пробами из только что
пройденной  разведочной  штольни.  С  полуслова  геолог   понял,   что
случилось.  Александров умел водить машины и действовал быстро.  Белый
бегун,  по имени Высокий Лес  (все  беговые  олени  имели  собственные
имена,  в отличие от безыменных трудяг, ничем не выделявшихся из общей
массы),  был отведен подальше и крепко привязан. Остывший мотор еще не
успел   замерзнуть,   и  Александров  не  стал  терять  время  на  его
разогревание.  Пользуясь  своей  незаурядной  силой,  геолог  принялся
неистово крутить рукоятку, едва только убедился в исправности подачи и
зажигания.  Все было так, как представлялось Вале в ее мечте. Могучая,
широкоплечая фигура, свободно и быстро вращавшая заводную ручку, такую
неподатливую для слабых рук девушки.  Мотор сначала не отзывался  даже
силе геолога,  но потом, как бы очнувшись, фыркнул раз, другой, громко
чихнул и вдруг бодро пошел. Работа двигателя выравнивалась, и, пока он
разогревался, геолог заставил измученную девушку выпить немного спирту
и поесть.  Александров отвернул пробку бензобака и слил весь  нечистый
бензин  с  иголками  льда,  скопившийся  на дне бака,  чтобы исключить
повторение инцидента.  Геолог действовал  так  уверенно,  говорил  так
весело,   что  все  происходившее  полчаса  назад  показалось  девушке
приснившимся кошмаром.  А сейчас разогретый мотор  ласково  журчал  на
малых  оборотах,  путь до прииска был для исправной машины не столь уж
велик, и поздняя ущербная луна поднималась из-за хребтов.
     Валя совершенно ободрилась, даже усталость прошла под спокойным и
приветливым взглядом геолога. Тот обтер руки поданными Валей концами и
протянул девушке крепкую горячую ладонь. Валя схватила ее и, волнуясь,
не зная, как выразить переполнившее ее чувство, негромко сказала:
     - Нет такого, чего я бы не сделала для вас! Спасибо вам, хороший!
     - Зачем,  Валя! А вы? Разнес бы меня Высокий Лес, и сидел бы я на
дороге со сломанными нартами...  и тут вы с вашей машинкой!  -  Геолог
обвел  взглядом  девушку,  такую  маленькую,  хрупкую рядом с огромной
машиной,  заразительно рассмеялся.  - Будете трогаться - не  забудьте,
что мост застыл, да и коротка...
     При лунном свете Валя видела,  как он отвязал оленя,  и тот сразу
же понесся с места,  взяв  размашистой  иноходью.  Геолог  едва  успел
укрепиться  на  сиденье,  как  нарты  скользнули  за  гребень  увала и
скрылись в темноте.
     - Счастливой   дороги!   -  донесся  из  мрака  голос,  абсолютно
уверенный, что никакой другой дороги и не будет, только счастливая.
     Этот одинокий  геолог  с похожим на белый призрак высоким оленем,
как сказочный герой,  несущийся в царстве снега  и  гор,  через  сотни
километров замерзшей тайги,  передал девушке свою уверенность. Крикнув
что-то прощальное,  Валя влезла в кабину. С минуту она вращала мотором
застывшую  коробку,  потом  осторожно включила скорость,  дав побольше
оборотов.  Медленно стронулась тяжелая машина,  раза два буксанула  на
подъеме  и  пошла послушно преодолевать перевал за перевалом.  Угрюмая
луна освещала такую же мертвую тайгу,  но  все  было  уже  по-другому.
Сзади мчался, удаляясь, приветливый сильный геолог, а впереди с каждым
перевалом близился прииск.  Еще не погасли звезды, а Валя явилась туда
в  облаках пара и,  несмотря на крепчайший предрассветный мороз,  была
встречена  всем  населением   прииска.   Сердечное   спасибо   суровых
приискателей   и   ласковое   гостеприимство   явились   наградой   за
пережитое...
     ...Валя очнулась  от  воспоминаний.  Дорога  свернула  в  широкую
степную долину,  и машина выбросила налево хвост густой  пыли.  Жаркий
день морил духотой,  предвещая дождь,  и Валя с тревогой посмотрела на
Александрова.  Он  совсем  навалился  на  скобу,  почти  прижимаясь  к
ветровому  стеклу  мокрым от пота лицом.  Валя сообразила,  что геолог
удерживается на сиденье лишь руками,  потому что вся нижняя часть  его
туловища лежит, как неживой тюк.
     - Может быть, остановимся? - предложила Валя.
     - Как хотите... Вы устали?
     - Немного, - солгала Валя.
     Александров вздохнул с облегчением.  Машина остановилась на сухой
просторной поляне,  под сенью темных кедров.  Валя поставила  кипятить
чайник,  а геолог, шатаясь и вихляясь на костылях, углубился в заросли
кустов.  Его  неважное  состояние  усугублялось  тем,  что   некоторые
естественные  потребности  превращались  в  нечто  сложное и постыдное
из-за тягостной беспомощности.
     Валя украдкой посмотрела ему вслед, и жалость снова резнула ее по
сердцу.  Стараясь отвлечься от невольного сопоставления  двух  обликов
Александрова,  она  захлопотала  с  едой.  Геолог вернулся багровый от
усилий и почти упал  на  траву  у  костерка.  Валя  постелила  пальто,
положила под голову мягкий вещевой мешок,  и геолог, полежав на спине,
постепенно ожил. Чашка крепкого чая - и Александров закурил папиросу.
     - Вы  раньше не курили вроде?  - спросила Валя,  чтобы как-нибудь
нарушить непривычное для нее молчание.
     - Всего  месяц,  как  курю...  раньше не требовалось,  - натянуто
усмехнулся Александров.
     - Вы зачем едете так далеко? Поискать что-нибудь по вашей части?
     - Вы угадали, Валя!
     - Я   так  и  знала,  что  вы  иначе  не  сможете...  Только  как
теперь-то?..
     - А ползком!  - улыбнулся геолог,  и в его лице мелькнула прежняя
непобедимая уверенность хозяина тайги.
     Сердце Вали   радостно   екнуло.   Сквозь  незнакомую  маску  она
распознала дорогие черты старого друга.
     - Но так ведь нельзя!
     - Всем нельзя,  мне можно,  - в прежнем тоне продолжал геолог.  -
Сейчас все зависит от вас! Довезите и помогите разыскать промышленника
или лесника поблизости от Юрты Ворона.
     - Чего  вам  дался этот перевал?  Там,  говорят,  грозы страшные,
нынче как раз время...
     - Дело не в перевале, - уклонился Александров. - Ну, это впереди,
а мы еще не поговорили о вас. Как вы, Валя?
     - У меня по-старому,  Кирилл Григорьевич!  Работаю,  много читаю,
опять же общественные дела...  Словом...  без перемен, - ответила Валя
на недосказанный вопрос геолога.
     - Жаль!  Очень вы хорошая,  Валя...  и хорошенькая,  - грустно  и
серьезно сказал Александров.
     - А мне не жаль - я  вам  раньше  объясняла.  Друзья  и  товарищи
мужчины,  кто  по возрасту бы мне соответствовал,  - двадцать второго,
двадцать третьего,  двадцать четвертого года рождения.  Это  те  самые
годы,  что приняли на себя в войну первый страшный удар врага. Мало их
осталось в живых, ну а нас, их подруг, слишком много...
     - Ну, а если постарше, разве плохо?
     - Кто постарше,  вот как вы, например... - Валя вдруг покраснела,
- они давно женаты,  кто порядочный, а кто меж двор шатается, за тех и
идти ни к чему. Как иначе? Хороший, да женатый, да с детьми - я так не
могу.  Свое счастье с чужого несчаст