то,  золото! Тысячи панегириков нужно  пропеть власти твоей  над
душами  людей.  Ты все: пеленка  ребенка,  купленное  тело девушки,  дружба,
любовь  и власть, мозг величайших  гениев,  даже приличная яма в земле. И ко
всему этому я пробьюсь".
     Я смял бумаги и до боли сжал пальцы.
     - Мерзость!
     И вдруг среди  груды бумаг моя рука натолкнулась на  сложенный вчетверо
лист пергамента.  Я разложил его на коленях и лишь покачал головой:  это был
план дворца в Болотных Ялинах, план XVI столетия. И на этом плане было четко
обозначено целых  четыре слуховых  канала в стенах! Четыре! Но они  были так
скрыты в плафонах, что отыскать их просто невозможно.  Между прочим, один из
них вел от дворцовых подземелий к комнате  возле библиотеки (наверное, чтобы
подслушивать  разговоры узников), а второй соединял библиотеку,  заброшенные
комнаты для слуг на первом этаже и... комнату, в которой  жила Яноуская. Два
других остались для меня  неизвестными:  они выходили  в  коридор, где  были
расположены  комнаты, моя и Яноуской,  а  их  продолжение  было  старательно
затерто.
     Негодяй отыскал план в архиве и скрыл его.
     В плане  оказалось еще  кое-что, что-то  любопытное.  В  наружной стене
дворца значилась пустота, четко были обозначены узкий  проход и три каких-то
клетушки.  А  выход оттуда был намечен как раз за поворотом коридора, где  я
однажды отрывал доски в заколоченную комнату.
     Я ругался,  как  никогда в  жизни. Многих  неприятностей можно  было бы
избежать, если б я тщательно простучал стены, обшитые панелями. Но не поздно
было и сейчас. Я схватил свечу, взглянул на часы  (половина одиннадцатого) и
быстро побежал к своему коридору.
     Стучал  я, наверное, с полчаса, пока  не  наткнулся на  место,  которое
ответило на мой  стук гулким отзвуком, как будто  я стучал в  дно  бочки.  Я
искал на панели место, за  которое можно было бы зацепиться и оторвать  хотя
бы часть ее, но напрасно. Потом  увидел легкие  царапины, оставленные чем-то
острым. Поэтому я достал складной нож и начал тыкать им в едва заметные щели
между панелями.  Довольно  скоро мне удалось  нащупать  лезвием  ножа  нечто
поддающееся.  Я  нажал  сильнее  -  панель  заскрипела   и  начала  медленно
поворачиваться, образуя узкую щель. Я посмотрел на обратную сторону панели в
том месте, куда тыкал ножом, там была глухая доска, изнутри открыть лаз было
невозможно. Я даже спустился  было вниз, ступенек на пятнадцать, но дверь за
спиной  жалобно  заскрипела,  я  помчался  вверх  и  как раз  вовремя  успел
придержать ее ногой, чтоб не захлопнулась. Остаться в какой-то крысиной норе
одному,  с угрозой просидеть тут до второго пришествия, с огарком свечи было
глупостью.
     Поэтому  я оставил дверь полуоткрытой, положил возле оси  платок, а сам
сел  неподалеку  на  пол  с  револьвером на коленях. Свечу  пришлось задуть,
потому что свет ее мог вспугнуть таинственное существо, если бы оно вздумало
вылезти  из  тайника. Свеча, горевшая  за поворотом коридора  всю ночь, хоть
тускло, но освещала его, да и в окно лился неопределенный серый свет.
     Не знаю, сколько я так просидел, уткнувшись подбородком в колени.  Было
около двенадцати, когда дремота начала наваливаться на меня, склеивать веки.
Я  клевал  носом, как ни старался бороться  со сном: давали  знать  минувшие
бессонные ночи. В одно из мгновений сознание отказало  мне, и я провалился в
какую-то темную, душную бездну.
     Вы пробовали когда нибудь  спать сидя, прислонившись спиной к стене или
дереву?  Попробуйте.  Вы убедитесь, что  ощущение падения, которое временами
испытываешь, лежа под теплым  одеялом, является шестым чувством, доставшимся
нам в наследство от нашего предка  - обезьяны:  оно было необходимо ей, чтоб
не упасть с дерева. И, сидя  возле  дерева, вы  во  сне будете  падать очень
часто, просыпаясь и снова засыпая. И наконец удивительные сны овладеют вашей
душой,  исчезнет  миллион  лет человеческого существования, и вам покажется,
что под деревом  допотопный мамонт идет на водопой и глаза пещерного медведя
горят из-под скалы.
     Приблизительно  в таком состоянии  был и я. Сны... Сны... Мне казалось,
что я сижу на дереве и мне страшно спуститься вниз, потому что подо мной, по
земле, крадется какой-то питекантроп. И ночь, и стонут волки за деревьями. В
тот самый миг я "упал" и открыл глаза.
     В  полумраке  прямо  передо  мной  двигалось странное существо. Зеленая
старомодная одежда  была  в пыли и паутине, голова, длинная,  вытянутая, как
бобовое зерно, задумчиво опущена, веки, как у жабы, почти закрывали грустные
глаза,  а руки  были опущены вниз, и  длинные-длинные пальцы  почти касались
пола.
     Малый Человек Болотных Ялин прошел мимо и поплыл  дальше, а я следил за
ним с револьвером. Он открыл окно, потом второе и вылез наружу. Я высунул за
ним голову и увидел, что это существо с обезьяньей ловкостью идет по узкому,
в три пальца,  карнизу. По ходу  дела он  отщипнул  с ветки липы, касавшейся
стены,  несколько  плодиков.  Почавкал  ими.  Одной  рукой  он помогал  себе
двигаться.  Потом  снова  пролез в коридор, закрыл окна и  медленно двинулся
куда-то, страшный в своей  нечеловечности. Однажды мне  послышалось какое-то
бормотание.  Малый Человек  хлопнул себя по лбу и пропал в  темноте, куда не
доходил  свет  далекой  свечи.  Я поспешил  за ним,  потому  что  боялся его
исчезновения.  Когда  я  очутился  в темноте,  то увидел два горящих  глаза,
которые смотрели из угла с неизъяснимой угрозой.
     Я бросился к Малому Человеку,  но он  тяжело застонал и побрел куда-то,
качаясь на тонких  ножках. Обернувшись,  вперил в меня свой взгляд, погрозил
длинным пальцем.
     Остолбенев на мгновение, я опомнился, догнал Малого  Человека и схватил
его  за плечи.  И сердце  мое радостно  встрепенулось, потому что это был не
призрак.
     Когда  я выволок существо  на свет,  оно  ткнуло себе пальцем  в  рот и
произнесло скрипучим голосом:
     - Ам-ам!..
     - Ты кто такой? - встряхнул я его.
     И Малый Человек, бывший призрак, ответил заученно:
     - Я Базыль. Я Базыль.
     И вдруг хитрость, которая бывает и у идиотов, осветила его глаза.
     - Я вас... видел. Гы-гы!  Я сидел под  столом... под столом, брат  меня
кормил. А вы вдруг - шасть!
     И снова зачавкал огромным, до ушей, ртом.
     Я понял все. Два негодяя, предводитель  дикой охоты и Берман, преследуя
одну  и ту  же цель - избавиться от Яноуской, -  додумались, собственно,  до
одного и  того же. Берман,  зная,  что он  является  родственником Яноуской,
приехал в Болотные Ялины и тут нашел план слуховых каналов и ходов в стенах.
После этого он тайно  съездил в  город и,  бросив  мать на  произвол судьбы,
привез  с   собою  брата,  который   избегал  людей  не  потому,  что  любил
одиночество, - он просто был безнадежным идиотом.  Недаром в клубе удивились
его плохому воспитанию (Берман, конечно, привез в клуб не брата, а какого-то
случайного  человека). В  Болотных  Ялинах  Берман  поселил  брата  в  своей
комнате, пользуясь тем, что к нему никто не заходил, и приказал сидеть тихо.
Во   время  одного  из  кормлений  я  и  застал  их.  Малый  Человек  сидел,
оказывается, под столом, и, протянув руку, я мог бы схватить его.
     Ночью  Берман  заводил его  в  тайные  ходы,  и  тот вышагивал  там,  в
результате  чего в слуховых  каналах  рождались звуки,  которые  слышали все
жители дома.
     Изредка Берман выпускал  Малого Человека и в коридор: в  этом случае он
надевал  на него  специально  сшитый старинный  костюм.  Пока  братец гулял,
Берман ожидал его  у открытой  двери  прохода,  потому что  открыть ее Малый
Человек не мог.  Иногда ему разрешалось  погулять  и  на свежем  воздухе.  С
обезьяньей,  а скорее с  паучьей  ловкостью он  бегал  по  карнизам  здания,
заглядывал   в   окна  и,   в   случае  тревоги,  молниеносно   исчезал   за
многочисленными углами дворца.
     Проделывать  все это Малому  Человеку было легче легкого,  потому что в
его пещерном мозгу напрочь отсутствовал инстинкт самосохранения.  Он  шел по
карнизу так спокойно, как мы иногда, забавляясь, идем по рельсу.
     Во время  такой  прогулки  и  произошла  его  встреча со мной.  Что  же
случилось потом?  Ликол прислал мне письмо, в котором, чтоб вызвать из дома,
сдуру брякнул, что  располагает сведениями о Малом Человеке. Берман, который
в  последнее  время следил  за  мной,  прочитал  письмо и поспешил на  место
встречи, чтобы  как-то договориться с  автором  письма.  Там  его приняли за
меня, и произошла трагедия, запоздалым свидетелем которой я стал.
     А карлик сидел  все эти дни в ходах, не  имея  сил оттуда  выбраться, и
совсем ослаб от голода. Если б я не открыл дверь, он, наверное, умер бы, так
и не догадавшись, почему оставил его тот, кто всегда кормил и ласкал.
     Что  мне было с ним делать?  Несчастный не был виновен в том, что таким
появился на свет.  Тут  он  исчезает  из  нашего рассказа.  Я накормил  его,
объявил  Яноуской о  кончине одного из  призраков, населявших  дворец,  и на
следующий день отослал его в уездную больницу для умалишенных.
     И  впервые я увидел,  что надежда затеплилась в глазах хозяйки Болотных
Ялин нежным, пока еще слабым огоньком.

     Глава семнадцатая

     - Ты, Рыгор?
     - Я, Андрусь. Точнее, мы.
     Я протянул Рыгору  руку. Эта ночь  была первой  за все  последнее время
безоблачной  и лунной. Полная луна  заливала торфяные болота, пустоши,  парк
Болотных Ялин голубым  серебром и  далеко-далеко блестела  в окошке какой-то
одинокой хаты. Ночью похолодало, и сейчас болота "потели", рождая в  лощинах
пряди белого подвижного тумана.
     Рыгор выступил из-за  кустов, росших  у поваленной ограды,  а за ним из
темноты появились люди, человек двенадцать.
     То были мужики. Все в кожухах, вывернутых наизнанку, в одинаковых белых
магерках.
     И все они при  лунном  свете  были  на  одно  лицо:  словно  сама земля
одновременно породила  их.  У  двоих я увидел  длинные ружья, как у  Рыгора,
третий держал в руке пистолет, остальные были вооружены рогатинами и вилами,
а у одного была обыкновенная дубина.
     - Кто это? - удивленно спросил я.
     - Мужики,  -  нутром  прогудел Рыгор. - Хватит  терпеть. Два дня  назад
дикая охота затоптала на вересковой пустоши  брата вот этого мужика. Михалом
его зовут.
     Михал своим  видом  действительного напоминал "бурого пана" -  медведя.
Глубокие маленькие  глазки,  широкие  скулы, руки  и ноги -  почище,  чем  у
Дубатоука. Глаза были красные и опухшие, а руки так сжимали ружье, что  даже
суставы пальцев побелели. Взгляд был мрачный и хмурый, но умный.
     - Хватит,  - повторил Рыгор. - Нам теперь  только помирать осталось.  А
помирать не хочется. И ты, Беларэцки, коли что будет  не по тебе, молчи. Это
дело наше. И Бог дозволяет на конокрада  - всем  миром. Сегодня мы их отучим
не только людей топтать, но и хлеб есть.
     - Это все?
     -  Нет, - сказал мой  новоявленный  Чертов  Батька*. - Эти, во главе  с
Михалом,  останутся  тут, под  твоей  рукой. А  мои ожидают  у  болота,  что
окружает Яноускую пущу,  возле Ведьмаковой ступы. Там еще два десятка.  Если
охота  пойдет там - мы их  встренем,  если они  пойдут неведомой нам, другой
дорогой - встренете  вы. Мы смотрим за пущей,  Холодной лощиной и пустошами,
которые  рядом.  Вы - за Болотными Ялинами.  Встреча,  если что,  в Холодной
лощине. Если понадобится подмога - присылайте человека.
     *  Великий беларусский "благородный разбойник"  времен князя Александра
(1461-1506), личность полулегендарная.
     И Рыгор исчез во тьме.
     Мы  устроили засаду. Я дал  указание шести  мужикам разместиться по обе
стороны дороги у  поваленной  ограды,  троим  -  немного подальше. Получился
мешок, или, точнее, мережа. Трое  должны были в случае чего преградить охоте
путь к отступлению. Я стал за большим деревом у самой тропинки.
     Я забыл еще  сказать, что на  каждого из нас было по три факела. Вполне
достаточно, чтобы в случае необходимости осветить все вокруг.
     Мои люди в кожухах как  легли, так и  срослись с землей, их нельзя было
отличить от кочек, серая овчина сливалась с пожухлой, убитой осенью травой.
     Так мы ждали довольно долго. Луна плыла  над болотами, изредка мелькали
там какие-то голубые  искры, туман  то сбивался в сплошную,  низкую, коню по
колено, пелену, то расползался снова.
     Они появились, как всегда,  неожиданно. Два десятка туманных  всадников
на туманных конях. Бесшумно и грозно надвигались они. Не  звенели  удила, не
слышно  было  человеческих  голосов.  Беззвучная  масса  двигалась  на  нас.
Развевались длинные волосы и плащи. Охота мчалась.
     А впереди, как и прежде, надвинув шляпу на лицо, скакал король Стах. Мы
ожидали,  что  они прилетят, как  ветер, но шагов за сто  они...  спешились,
повозились возле ног коней, и, когда двинулись вновь, до нас  долетел совсем
неожиданный после тишины грохот копыт.
     Медленно  приближались  они.  Вот  миновали  трясину,  вот подъехали  к
ограде,  вот  миновали ее. Король Стах  ехал прямо на меня,  и я увидел, что
лицо его белое, как мел.
     Вот он почти у  моего дерева.  Я шагнул  вперед,  взял коня за уздечку.
Одновременно  левой  рукой,  в которой,  кроме револьвера, был зажат стек, я
сдвинул шляпу ему на затылок.
     Трупно-бледное  лицо Вароны смотрело на меня большими мертвыми глазами.
От неожиданности  он, наверное, не знал, что  делать, но  зато я хорошо знал
это.
     - Так  это вы -  король Стах? - спросил  я тихо и  ударил стеком его по
лицу.
     Конь Вароны встал на дыбы и кинулся от меня в кучу всадников.
     В  то  же  мгновение  грохнули ружья  засады, вспыхнули  факелы  и  все
закружилось в бешеном  море огня. Вставали  на  дыбы кони, падали  всадники,
кто-то  кричал истошным голосом.  Я  запомнил  только  лицо  Михала, который
хладнокровно  целился.  Сноп огня вырвался  из длинного ружья. Потом  передо
мной проплыло  скуластое лицо  хлопца с длинными прядями волос, падавшими на
лоб. Хлопец работал вилами, как на току, потом поднял их и со страшной силой
всадил в брюхо вздыбившегося коня. Всадник, конь и хлопец упали вместе. А  я
стоял и, несмотря на то что выстрелы раздавались уже и со стороны охоты, что
пули  посвистывали  у  моей  головы,  на  выбор  стрелял  по  всадникам, что
суетились вокруг. Сзади их тоже поливали огнем.
     - Братки, измена!..
     - Доскакались!..
     - Спасите!..
     - Боже! Боже!..
     На лицах этих бандитов я увидел ужас, и радость мести овладела мной. Им
следовало  думать раньше  о том,  что придет расплата. Я  видел, как мужик с
дубиной ворвался  в гущу  схватки и бил ею наотмашь. Вся  застарелая ярость,
все  долготерпение сейчас взорвались припадком неслыханной страсти  и боевой
смелости. Кто-то рывком стащил с седла одного  из охотников, и конь  волочил
его головой по корням.
     Через  десять  минут  все было,  по  сути,  кончено.  Кони без  седоков
протяжно ржали, как снопы, лежали  на земле убитые и раненые. Только Варона,
как дьявол,  вертелся  среди  мужиков, отбиваясь  мечом.  Револьвер зажал  в
зубах. Дрался он очень  здорово. Потом увидел меня. Лицо его перекосилось от
такой страшной ненависти, что даже теперь я помню его, а иногда вижу во сне.
     Затоптав конем одного из крестьян, он схватил револьвер.
     - Держись, подлец! Отнял ее! Тебе тоже не миловаться!
     Крестьянин с длинными усами  дернул его за ногу, и только поэтому  я не
рухнул  с дыркой в черепе. Варона понял,  что его  сейчас стащат  с коня,  и
выстрелом в упор уложил длинноусого.
     И тогда  я, успев вставить новые патроны, всадил в него все шесть пуль.
Варона, хватаясь  руками  за воздух, качнулся  в седле, но  все же  повернул
коня, сбил  наземь скуластого  хлопца и помчал в  направлении болот. Он  все
время  хватался  руками за  воздух,  но еще держался в седле и вместе  с ним
(видимо, лопнула подпруга)  съезжал набок, пока не повис  над  землей.  Конь
свернул,  и голова  Вароны с размаху  ударилась  о  каменный  столб  ограды.
Брызнули мозги.
     Варона вылетел из седла, ударился о землю и остался лежать неподвижный,
мертвый.
     Разгром был полный. Страшная дикая  охота была повержена руками обычных
мужиков  в первый же день, когда они немножко  поднатужились и поверили, что
даже против призраков можно подняться с вилами.
     Я осмотрел  поле  битвы. Крестьяне отводили коней в сторону.  Это  были
настоящие полесские дрыкганты, порода, от которой теперь ничего не осталось.
Все в полосах и пятнах, как рыси или леопарды, с белыми ноздрями  и глазами,
полыхавшими  из глубины красным  огнем.  Я  знал,  что эта порода отличается
удивительно машистой  иноходью и  во  время галопа мчит  огромными, оленьими
прыжками. Не удивительно, что в тумане их прыжки казались такими большими.
     И  еще  две  разгадки  пришли  неожиданно. Во-первых,  у седла  каждого
охотника   висели  четыре   глубокие  овчинные  торбы,  которые   в   случае
необходимости можно  было  надеть коням на  ноги и  завязать  у  бабок.  Шаг
становился совсем бесшумным. Во-вторых, среди трупов  и раненых  я увидел на
земле три чучела, которые были одеты так, как и охотники; на  них были шляпы
с перьями,  кабти,  чуги, но они  были привязаны веревками к седлу. Людей  у
Вароны, по-видимому, не хватало.
     Однако и  наши потери были значительны. Мы никогда не победили  бы этой
банды профессиональных  убийц,  если б не внезапность  нашего нападения.  Но
даже и  при этом результаты были скверные:  мужики  воевать совсем не умели.
Скуластый хлопец, которого  сбил конем Варона, лежал с размозженной головой.
У  длинного мужика дыра  от пули темнела  прямо посреди лба. Мужик с дубиной
лежал на земле и  стриг ногами:  отходил. Раненых было в  два раза больше. Я
тоже получил рану: пуля рикошетом щелкнула мне в затылок.
     Мы ругались: Михал бинтовал  мне  голову, а я  кричал,  что это чепуха.
Между тем среди  охотников отыскали одного  живого  и подвели к разведенному
костру. Передо мной стоял с повисшей,  как плеть, рукой  Марка Стахевич, тот
самый шляхтич, разговор которого  с Пацуком  я подслушал, сидя на дереве. Он
выглядел очень колоритно в своей  чуге вишневого цвета, в маленькой шляпе, с
пустыми сабельными ножнами на боку.
     - Ты, кажется, грозил мужикам, Стахевич? Ты умрешь, как эти, - спокойно
сказал я. - Но  мы  можем отпустить  тебя, потому что один ты не страшен. Ты
уедешь за пределы  яноуской  округи и будешь жить, если  расскажешь обо всех
ваших пакостях.
     Он  поколебался,  посмотрел на  жесткие лица  мужиков, залитые багровым
отсветом  костра,  на кожухи, на  руки, сжимавшие вилы, и понял, что милости
ждать не приходится. Вилы со всех сторон окружали его, дотрагиваясь до тела.
     -  Это все Дубатоук, - сказал  он  хмуро. - Дворец Яноуских  должен был
перейти Гарабурде, по тот очень задолжал Дубатоуку. Никто об  этом  не знал,
кроме  нас, людей Дубатоука. Мы пили у него,  и  он давал  нам деньги. А сам
мечтал  о дворце.  Он не хотел  ничего  продавать оттуда, хотя  дворец стоил
много. Варона говорил, что если бы  продать все вещи из  дворца  музеям,  то
можно было б получить много тысяч. Случай свел их с Вароной. Варона не хотел
вначале убивать Яноускую, хотя  она  и указала ему  на дверь. Однако,  после
того как появился Свецилович, согласился и он. Сказка про дикую охоту короля
Стаха пришла  на  ум  Дубатоуку еще три года назад.  У  Дубатоука  откуда-то
имеются  припрятанные деньги,  хотя  живет он как  бы бедно. Он вообще очень
хитрый,  лживый и  скрытный  человек. Самого  умного  сумеет обвести  вокруг
пальца, таким  медведем прикинется, что  дальше некуда. И  вот  он поехал на
самый лучший конный завод, к обедневшему за последние годы помещику и  купил
всех дрыкгантов, а  потом  перевел  их  в Яноускую пущу,  где  мы  построили
убежище  и конюшню. Всех удивляло, как мы можем мчать по трясине, где и шага
ступить нель