и  попасть  туда  можно  было  по
узкому переходу под самой крышей. На земляном полу лежали  снопы  душистой
овсяной соломы, и в полумраке мы заметили человеческую  фигуру.  Очевидно,
это и был торговец  из  Аррабоны.  Вергилиан  окликнул  его  и  тотчас  же
приступил к расспросам. Торговец охал и стенал, жаловался на разорение, но
ничего толком сообщить нам  не  мог,  так  как  ехал  не  из  Аррабоны,  а
возвращался в этот город, где у него оставалась семья, об  участи  которой
он очень беспокоился. Когда надоели его стенания и вздохи,  мне  пришло  в
голову посмотреть, что делает Теофраст.
   Я осторожно спустился в темноте по другой лесенке, что  вела  прямо  во
двор. Около нее в стене виднелось небольшое окно, через которое пробивался
слабый свет светильника. Из любопытства, вполне  естественного  для  юноши
моих лет, я заглянул в него. Это была горница  Дурка.  Здесь  он  спал  со
своей краснощекой супругой на  грязном  ложе  и  здесь  же  хранил  запасы
провизии. Повсюду висели колбасы и окорока. За круглым  деревянным  столом
сидели Дурк и еще три незнакомых мне человека, тоже обросших щетиной  и  в
неопрятных хламидах. Ничего примечательного в этой компании не было,  если
не считать довольно зверских рож у трех незнакомцев. Но два-три долетевших
до моего слуха слова заставили меня прислушаться  к  их  разговорам.  Дурк
доказывал что-то, стуча кулаком по столу.
   - Видимо, у него  есть  деньги.  Раб  мне  хвастал,  что  его  господин
сенаторский сынок. И у другого должны быть денарии.
   - У борова из Аррабоны? - спросил один из мрачных приятелей.
   - Да, у торговца. Только что продал шерсть в Аквилее.
   - Наверное, уже положил деньги в Аквилейский банк.
   - А может быть, и не положил. Ведь они нужны ему для закупок.
   - Что тут долго разговаривать! -  перебил  его  другой  собеседник,  со
щербатым после какой-то подозрительной болезни лицом. -  Перерезать  горло
не так уж трудно, а вот как быть с трупами?
   - Это я беру на себя. Но уговор дороже всего.
   -  Какой  уговор?  -  нахмурился  щербатый,  очевидно  зная  непомерную
жадность трактирщика.
   - Половина - мне.
   - Мы будем работать, а тебе половину? В своем ли ты уме, Дурк?
   - Однако ведь все это я подстроил! Что бы вы делали без меня?
   - Согласен. Но по справедливости считаю, что надо все  делить  на  пять
равных частей.
   - Верно! Верно! - дружно подтвердили собеседники.
   - Тише вы! - зашикала на них хозяйка, стоявшая в дверях  с  независимым
видом, упираясь руками в бока. - Не хотите по-хорошему, -  так  убирайтесь
вон. Мы и без вас обойдемся.
   - Как же ты справишься с ними? Их  четверо...  -  скаля  зубы,  спросил
щербатый.
   - Ничего. Я уже всыпала им сонного порошка в кувшин с  вином.  Можно  к
ним и Сору подослать...
   Стараясь не шуметь, я снова поднялся на  чердак  по  лесенке.  К  моему
ужасу, как раз в это мгновение Вергилиан наливал вино в глиняный кубок.  У
него была привычка выпивать чашу перед сном.
   - Не пей! Не пей! - хрипло сказал я и вырвал из его рук кубок.
   Поэт широко раскрыл глаза от удивления.
   - Ты обезумел!
   Сам не зная почему, я погасил светильник и шепотом рассказал Вергилиану
о том, что увидел и услышал.
   Поэт пришел в ужас:
   - Этого только не хватало!
   Но  надо  было  действовать  немедленно,  мы  решили,  что  из  чувства
человеколюбия необходимо поделиться новостью и с аррабонским жителем.  Тот
совсем сошел с ума от страха за свою жизнь.
   - Дернуло меня остановиться в этой проклятой  таверне!  Всем  известно,
что Дурк с краснорожей распутницей убивают путников, а тела их выбрасывают
в  соседние  каменоломни  или   варят   из   человечины   похлебку.   Один
путешественник нашел однажды в своей миске человеческий палец!.. Бедный  я
и несчастный! За что меня карают боги?!
   - Замолчи! - шепнул ему  Вергилиан.  -  Или  ты  хочешь,  чтобы  к  нам
поднялись разбойники и зарезали, как баранов?
   - Что же нам делать? - скулил торговец, у которого, очевидно,  в  самом
деле находились при себе большие деньги,  так  как  он  прижимал  к  груди
тяжелый кожаный мешок.
   - Что делать? Покинуть таверну,  но  так,  чтобы  не  привлечь  к  себе
внимание.
   Я предложил спуститься через слуховое окно по веревке, когда в  таверне
все уснут.
   - А дальше?
   - Потом мы свяжем  привратника  и  без  помехи  выйдем  на  Аррабонскую
дорогу.
   Такой план привлекал меня, потому что в нем  было  много  действия.  Но
Вергилиан покачал головой:
   - Все это хорошо у Апулея. А на сейчас не до того.
   - Что же ты предлагаешь? - с надеждой спросил аррабонец.
   -  Мы  самым  естественным  образом  спустимся  по  лестнице,  заплатим
хозяину, что полагается, и он не осмелится ничего причинить  нам  плохого,
так как в таверне много народу.
   Аррабонец, тучный  человек  с  розоватым  лицом,  действительно  чем-то
напоминавший борова, не прекращал плакаться, как девчонка:
   - А если эти люди соучастники Дурка?
   - Едва ли.
   - Но уже наступила ночная темнота, дорогой Вергилиан, и эти  разбойники
могут убить нас еще до того,  как  мы  доберемся  до  Аррабонской  дороги.
Посмотри на двор - там темно, как в печке. О боги!  Что  станется  с  моей
семьей в Аррабоне?!
   Темноту тоже приходилось принять во внимание, но в  конце  концов  было
решено, что мы проведем ночь внизу,  вместе  с  Теофрастом,  хотя  он  был
плохой защитой.  Во  всяком  случае,  там  мы  могли  в  более  безопасной
обстановке дождаться рассвета,  а  если  представится  возможность,  тайно
покинуть таверну. Так мы и сделали. Однако, к нашему  удивлению,  въездные
ворота  оказались  широко  распахнутыми.  По-видимому,  привратнику   было
неохота их ежечасно отпирать и запирать.
   Затянувши свой спор  по  поводу  дележа  добычи,  разбойники  дали  нам
возможность скрыться незамеченными. Вокруг было слишком много суеты, чтобы
кто-нибудь обратил на нас внимание. Повозка с грохотом выехала за  ворота,
и скоро мулы вывезли нас на Аррабонскую дорогу.
   Теофраст не мог удержаться от душившего его смеха.
   - Что с тобой? - спросил Вергилиан.
   - Позволь мне сказать, господин, что ни одного постоялого  двора  я  не
покидал с таким удовольствием, как таверну Дурка. Ведь мы не заплатили  ни
одного обола за постой.
   - Воображаю ярость трактирщика! - рассмеялся Вергилиан.
   Но  теперь  мы  очутились  в  непрерывном  потоке  людей   и   повозок,
двигавшихся, выполняя какие-то неведомые для нас повеления. Даже в  ночное
время войска шли на север,  нарушая  тишину  грохотом  копыт  и  тревожным
ржанием коней. Прямо перед нами лежала дорога  в  Аррабону  и  в  Карнунт,
позади, через горбатый каменный мост, она уходила далеко на юг, в Аквилею.
Уже светало. Мы проехали несколько стадиев,  и  после  краткого  совещания
было решено, что лучше вернуться назад, в эту самую Аквилею, и там ожидать
развязки событий, хотя торговец из Аррабоны и плакал, что семья его  может
погибнуть от варварских мечей, а я горевал, упустив такой  удобный  случай
возвратиться к родным.
   Мы повернули, но до моста добрались не без труда: дорога была узкая,  и
все время приходилось давать свободный  проезд  военным  повозкам  и  даже
пешим солдатам. Размахивая руками, они кричали:
   - Прочь с дороги! Идет славная Третья центурия!
   Или какой-нибудь вояка орал:
   - Дорогу воинам непобедимой Скифской когорты!
   В это время через мост переправлялся обоз. Лошади, худые, с выпиравшими
крестцами,  с  трудом  втаскивали  на  высокий  въезд  возы  с   поклажей.
Уцепившись за колеса, погонщики помогали  коням,  но  несчастные  животные
мотали головами и беспомощно бились в упряжи.
   У моста виднелась группа всадников. Впереди, на некотором расстоянии от
остальных, сидел на белой лошади крупный человек  в  красном  плаще.  Даже
издали я догадался, что у него должно быть тяжкое дыхание.  Щеки  у  этого
тучного военачальника отвисли, как у разжиревшей старухи. Мы  подъехали  к
мосту и терпеливо ждали, когда будет возможно перебраться  на  ту  сторону
реки. Нас, вероятно, принимали за беглецов из Аррабоны, потому  что  воины
иногда спрашивали:
   - Ну как там сарматы?
   Начальник в красном плаще крикнул:
   - Кому принадлежат повозки?
   Вытирая тыльной стороной руки пот, один из погонщиков ответил:
   - Дакийской когорте.
   - Кто префект когорты?
   - Гедомар.
   Человек в плаще что-то сказал находившемуся за ним  всаднику.  Один  из
воинов, хмуро стоявший рядом с нами в грязи, покрутил головой.
   - Ну и попадет же теперь Гедомару! Легат с него шкуру сдерет за коней.
   - Кто этот муж? - спросил солдата Вергилиан.
   - Цессий Лонг. Легат Пятнадцатого легиона.
   - Цессий Лонг? Но  ведь  я  знаю  его.  Он  неоднократно  имел  дело  с
сенатором...
   Солдат усмехнулся:
   - Ты, видно, тоже из тех,  что  спят  на  мягких  постелях  и  едят  на
серебре?
   - Таков уже порядок в  мире,  -  примирительно  ответил  поэт.  -  Одни
нежатся на перинах, другие спят на голой земле.
   - Неплохо бы поменяться. А то у меня уже бока болят.
   - Я не согласен, - ответил Вергилиан с улыбкой.
   - Не согласен? Подожди немного! Настанет час, и тебя и спрашивать никто
не будет.
   - Однако ты ведешь мятежные речи.
   Вергилиан посмотрел на меня и покачал головой, как бы  делясь  со  мной
своим удивлением. В это время зубастого воина позвали из рядов:
   - Амфилох! Амфилох!
   Черноглазый человек потерялся в толпе солдат.
   Наконец повозки благополучно  прогромыхали  по  мосту  и  спустились  в
долину. Стало совсем светло. Низко нависли  дождевые  тучи.  За  повозками
двигались центурии XV легиона, накануне вышедшие из Аквилеи. Воины  шли  в
беспорядке,  переругивались,  останавливались   у   края   дороги,   чтобы
помочиться, а перед ними везли на повозках их оружие, копья  и  щиты,  так
как солдаты не желают теперь утомляться в пути и  требуют  за  службу  под
орлами всевозможных поблажек.
   К моему удивлению, Вергилиан смело  направился  к  тому  военачальнику,
которого звали Цессием Лонгом.
   Я не слышал их разговора, но видел, сидя в повозке, как легат  неуклюже
склонился к Вергилиану с лошади и терпеливо выслушал  его  речь,  а  потом
что-то сказал в  ответ  и  в  заключение  ласково  закивал  головой.  Я  с
нетерпением ждал возвращения друга. Он вернулся  и  взволнованно  сообщил,
что Цессий Лонг  тотчас  узнал  его  и  советует  повернуть  назад,  чтобы
двигаться вместе с воинами в Карнунт, куда направляется легион. По  словам
легата, можно предположить,  что  опасность  невелика  и  все  сведется  к
ходатайству варваров о позволении им обосноваться на римских землях. Якобы
легат уже получил по этому поводу необходимые полномочия,  чтобы  обойтись
без кровопролития. Так в нашей судьбе снова неожиданно произошла перемена,
и в самом радужном настроении мы повернули мулов в обратном направлении.
   Накрапывал дождь. Мы ехали среди воинов, угрюмо шагавших по дороге.  До
нас  доносились  обрывки  солдатских  разговоров,  крепкая  брань,  окрики
центурионов. Огромные стаи черных птиц летели на север, в  сторону  Дуная,
точно предчувствуя добычу. По обе стороны дороги  лежали  пустынные  поля,
покинутые хлебопашцами после уборки урожая, и только порой в  темной  роще
виднелись колонны скромного сельского храма или дымились очаги в селении.
   Почему-то мне вспомнился Аммоний и то, что он говорил в  Александрии  о
душе, озаряющей мертвую материю. Она  постепенно  удаляется  от  источника
божественного света и погружается во мрак...
   Когорта месила грязь. Один из молодых воинов, с белокурыми  волосами  и
розовыми щеками, доел кусок хлеба с салом, похлопал рука  об  руку,  точно
отряхая крошки, и сказал:
   - Набил брюхо...
   Вдруг он поднял ногу и издал неприличный звук.  Но  откуда-то  появился
конный  центурион  с  необыкновенно  низким  морщинистым  лбом  и  коротко
остриженными волосами, со шлемом, висевшим у него на спине. Он  наклонился
к молодому солдату, отчего его лицо налилось кровью, и прохрипел:
   - Ты, пещера со зловонными ветрами! Веди себя  пристойно  в  строю  или
попробуешь розог!
   Воин молчал, страшась наказания. Товарищи его смеялись.
   Нашу повозку бойко перегнала тележка бродячего торговца, хотя ее  тащил
один старый мул. На тележке восседала красивая женщина с  глазами,  как  у
коровы.  Тщедушный  человек  с  бороденкой,  ее  супруг,  стал   продавать
обступившим повозку солдатам лепешки  и  еще  какие-то  съестные  припасы.
Центурион, только что изругавший воина за неприличное поведение  в  строю,
подъехал к тележке, чтобы Посмотреть, что продает  торговец.  Может  быть,
даже с намерением получить с него мзду за  право  торговать  среди  воинов
центурии. Но, увидев красотку, он просиял, потрогал женщину за  подбородок
и милостиво произнес:
   - Когда  будешь  в  Карнунте,  спроси  в  легионном  лагере  центуриона
Максимина...
   Женщина блеснула  белыми  зубами.  Довольный  приятной  встречей,  воин
отъехал прочь.
   В моих ушах еще звучали слова Аммония:
   "Она отлетает в слезах, и уже ничто не заставит ее вернуться  в  земные
пределы. Но что такое плоть без мысли о прекрасном? Жалкий прах..."



7

   С Дуная летели с печальным  курлыканьем  лебединые  стаи.  Предчувствуя
приближение зимы, прекрасные птицы  удалялись  на  юг,  в  жаркие  пределы
Африки, может быть, за Геркулесовы Столпы.  Над  Римом  восходили  Плеяды,
предвещая бедствия, зимние бури и гибель кораблей.
   Римское войско продвигалось под Аррабонской дороге  до  самых  сумерек,
спеша на соединение с XIV легионом. Холодный дождь не переставал. Вместе с
воинами на север следовали также бродячие торговцы, блудницы,  составители
гороскопов, даже  фокусники,  развлекавшие  солдат  на  остановках  и  тем
добывавшие себе пропитание. Тут же погонщики гнали стада овец, принимавших
тем самым невольное участие в исторических событиях.
   Голубоватая  дымка  тумана  завешивала  дальние  холмы.  На   полях   в
наступающих сумерках нигде не было видно  ни  пары  волов  под  ярмом,  ни
пахаря за плугом, так как сельские работы были уже  закончены  и  поселяне
сидели  в  своих  хижинах,  занимаясь  изготовлением  пряжи  или   другими
домашними работами. Придорожные дубы были отягощены желудями, и однажды  я
наблюдал, как воины убили  огромного  вепря,  неосторожно  выбежавшего  из
рощи. В походе легионеры имели обыкновение сами добывать себе  пропитание,
и  нередко  были  случаи  грабежей.  Поэтому  жители  придорожных  селений
предпочитали угнать скот в укромное  место  и  спрятать  подальше  молодых
женщин, чтобы они не  стали  жертвой  насилия.  Солдаты  охотно  упивались
вином, и держать их в повиновении стало трудно  даже  для  таких  жестоких
людей, как Цессий Лонг.
   Центурии XV легиона двигались одна за другой, с соблюдением всех правил
предосторожности, предписанных в таких случаях. Цессий Лонг взял с собой в
Карнунт  только  онагры,  как  назывались  метательные  машины   небольших
размеров, а баллисты и катапульты, которые слишком медленно  передвигаются
на волах, оставил в Аквилее; подобные орудия применяются только при  осаде
укрепленных городов, и в них не было надобности на полях сражений.
   Мы тряслись с Вергилианом и аррабонским жителем в повозке в самой  гуще
солдат. Рядом шел Теофраст. Теперь мы убедились, что во встречных селениях
жители хмуро смотрели на воинов, пришедших спасать  их  от  варваров.  Они
были бедными людьми, обросли волосами, которые  не  знали  ни  гребня,  ни
ножниц цирюльника; одежду их составляли  короткая  рубаха  из  конопляного
полотна и плащ из домотканого сукна.  Все  они  были  некогда  рабами,  но
получили по небольшому участку земли и возделывали его, платя  оброк.  Эти
люди боялись, что воины могут похитить у них поросят  или  уток  и  гусей,
пасущихся на соседнем болоте.
   Когда Цессий Лонг в сопровождении германцев из племени батавов проезжал
мимо одного из  таких  селений,  к  нему  с  плачем  кинулась  женщина  и,
простирая к легату худые руки с когтистыми, как  у  волшебницы,  пальцами,
заклинала:
   - Отец! Защити бедную  вдовицу!  Пришли  твои  воины  и  взяли  у  меня
единственное достояние - козу, питавшую моих детей. Теперь они обречены на
голодную смерть. Вели, чтобы мне возвратили принадлежащее по праву.
   Бедной не повезло. Обычно Цессий Лонг жестоко карал за грабежи в случае
формального обвинения, но сейчас он был занят более важными  делами  и  не
обратил никакого внимания на мольбы женщины. Она бежала некоторое время за
его конем, догадываясь, что этот человек самый большой начальник, и  ветер
развевал ее черные космы. Один из батавов  толкнул  несчастную  деревянным
концом копья, и она упала в грязь.
   На закате солнца легат решил, что безрассудно продвигаться дальше из-за
наступающей темноты, и приказал остановить орлы. Протяжно  запели  римские
трубы. Получив  приказание  готовиться  к  ночлегу,  солдаты  сложили  под
значками своих центурий оружие  и  под  наблюдением  центурионов  взяли  с
повозок лопаты и кирки, чтобы устроить лагерь.  Когда  были  намечены  его
границы, так как не могло быть и речи  о  возведении  высокого  вала,  они
поставили прежде всего шатры для легата и его друзей, затем свой  палатки,
чтобы укрыться на ночь от дождя.
   Я присутствовал при разговорах Вергилиана с Цессием  Лонгом  и  уже  не
удивлялся, что  всемогущий  военачальник  в  красном  плаще,  в  блестящем
панцире  с  украшениями  и  с  золотым  ожерельем  на  шее  так   дружески
разговаривает с поэтом, хотя он никогда не читал его  стихов.  В  этом  не
было ничего странного, Вергилиан также принадлежал к сенатскому  сословию.
Впрочем, были и другие обстоятельства. Я тогда еще не знал, что  благодаря
сенатору Кальпурнию легат заработал не одну тысячу сестерциев на поставках
кож для XV легиона.
   Вполне естественны были в устах этого грубого человека любезные  слова,
обращенные к Вергилиану:
   - Я буду рад видеть тебя среди своих друзей!
   Не только август, но и консулы, и легаты, и другие  сильные  мира  сего
имеют в своем окружении людей,  которых  они  называют  "друзьями".  Среди
таких обычно бывают философы, риторы, поэты, врачи, молодые  представители
богатых фамилий, обучающиеся ведению государственных  дел.  Теперь  Цессий
Лонг предлагал свое гостеприимство и Вергилиану.
   Поэт поклонился и положил мне руку на плечо.
   - Достопочтенный легат! Этот юноша - как брат мне. Он дважды  спас  мне
жизнь при самых трагических обстоятельствах, и я не могу оставить его  под
дождем.
   - Ну что ж, - произнес легат, - в моих  шатрах  найдется  место  и  для
твоего друга.
   После  случая  в  таверне,  когда  я  подслушал  разговор  разбойников,
Вергилиан окончательно уверовал, что я ниспослан ему самим провидением,  и
ни за какие блага на земле не хотел теперь расставаться со мной. Вот каким
образом я очутился в шатре римского легата. Кроме  нас  такая  честь  была
оказана  только  какому-то  бритому   римлянину   с   огромной   челюстью,
присланному  из  Рима  якобы  для  подготовки  на  звание  трибуна,  а   в
действительности для соглядатайства за Цессием Лонгом, чтобы он не слишком
вольно обращался с государственными средствами.
   Остальные друзья находились  в  другом  шатре.  Цессий  Лонг  лежал  на
медвежьей шкуре, служившей ему ложем в походах, а мы  сидели  на  складных
кожаных сиденьях, которые принес легионный раб.
   Вероятно, в возмещение  за  мой  скромный,  провинциальный  вид  небеса
наделили меня даром  наблюдательности.  Поэтому,  несмотря  на  отсутствие
жизненного опыта, я довольно умело  стал  разбираться  в  сложной  римской
обстановке.
   Император Антонин Каракалла пребывал  в  те  дни  на  Востоке,  занятый
приготовлением к новой войне с парфянами. Юлия Домна, разделившая с  сыном
власть и позор царствования, находилась в Антиохии, окруженная  философами
и писателями. Сестра императрицы, Юлия Меса,  воспитывала  любимого