ся даже  с  человеческими  жертвоприношениями.
Город переименовали в Юлию, но  все  называют  его  старым  именем,  и  по
внешнему виду он мало отличается от тех портов, что мне приходилось видеть
раньше: те же набережные с железными  кольцами,  укрепленными  в  каменных
причалах,  чтобы  привязывать  корабли,   кабачки   на   вонючих   улицах,
разноязычная толпа, а на воде дынные корки и куски дерева.
   Невдалеке разгружались два длинных  военных  корабля,  и  я  отправился
посмотреть, что там происходит. Воины выносили  на  берег  охапки  оружия,
тюки солдатских плащей, выкатывали на песчаный берег военные повозки. Судя
по вооружению и красивым шлемам  с  гребнями,  это  была  какая-то  конная
центурия. В воздухе  стояла  грубая  солдатская  ругань,  и  клятвы  богам
мешались с  самыми  непотребными  словами.  На  галерах  позвякивали  цепи
прикованных к скамьям гребцов. Они отдыхали после  мучительного  перехода.
Заглянув в бортовое отверстие, я увидел, что некоторые  из  них  лежали  и
даже смотрели на берег, а другие равнодушно отвернулись от всего на свете.
Я разглядывал и воинов. Мне показалось, что одного из них я где-то  видел.
Это был молодой человек высокого роста, с белокурой бородкой. Он сидел  на
тюке, опустив руку между колен. Удалось завязать с ним разговор.
   - Откуда приплыли, товарищ? - полюбопытствовал я.
   - Из Остии.
   - А где же ваши кони?
   Воин нахмурился.
   - Коней нам, вероятно, пригонят из Каппадокии.
   Если из Италии перебрасывали на Восток конные  части,  хотя  бы  и  без
конского состава, - значит, новая парфянская война была неминуемой.
   - Не встречались ли мы где-нибудь с тобой, приятель? - опять спросил я.
   Молодой воин все с тем же скучающим видом,  хотя  вокруг  царила  суета
разгрузки, спокойно оглядел меня с ног до головы.
   И вдруг  мне  вспомнилась  битва  римлян  с  сарматами,  юный  пленник,
прикованный к легионной повозке, объяснявшийся с центурионом  на  каком-то
странном наречии. Я сказал об этом воину:
   - Я встречался с тобой в Паннонии. Помнишь? Когда  тебя  взяли  в  плен
римляне...
   Белокурый юноша поднял на меня глаза с недоумением.
   - Неужели ты забыл, как тебя приковывали к повозке?
   Он вздохнул.
   - А теперь ты будешь сражаться с парфянами?
   - Мы сражаемся со всеми, кто находится против нас.
   Юноша за эти два года возмужал и,  видимо,  прошел  трудную  солдатскую
науку со всеми ее тяготами, руганью  центурионов,  лупанарами  и  игрою  в
кости. Но я испытывал к нему  братское  чувство.  Мне  почему-то  хотелось
узнать о нем побольше.
   - Как тебя зовут, воин?
   - Аврелий.
   - Так тебя называют в рядах. А как твое настоящее имя?
   - Лепобор.
   - Лепобор? Какого же ты племени?
   - Мы костобоки.
   Я вспомнил о своем отце.
   - Где живут твои сородичи?
   - На склонах Певкинских гор.
   - Херсонес Таврический далеко от тех пределов?
   - Мы слышали об этом городе.
   - Лепобор, может быть, я твой единоплеменник.
   - Единоплеменник? - удивился воин. - Вот какие чудеса бывают на  свете!
Откуда ты взялся?
   - Об этом долго рассказывать. Завтра или в другой день я направляюсь  в
Томы. Я родился там. Но корабль наш идет в Херсонес Таврический...
   Воин рассеянно слушал меня. Оглянувшись по сторонам и  убедившись,  что
никто нас не слышит, я продолжал:
   - Херсонес Таврический лежит недалеко от тех  мест,  где  обитает  твое
племя?
   Воин стал облизывать губы от волнения.
   - Куда ты ведешь речь?
   - Лепобор, есть у тебя желание оставить все и уплыть  на  этом  корабле
вместе со мной?
   Молодой воин насторожился:
   - Уплыть с тобой?
   - В Херсонес. А оттуда ты легко найдешь дорогу к Певкинским горам.
   - Это очень далеко, - махнул он рукой.
   - А разве у тебя не крепкие ноги?
   - За побег солдат распинают на кресте.
   - Если побег будет совершен удачно, тебя не распнут.
   Голос его стал глухим:
   - Я дал клятву.
   Но недаром я был воспитанником Аполлодора и наслушался всяких софистов.
Против моих доводов этот воин не нашелся ничего возразить.
   - Допустим, что ты дал клятву. Но добровольно ли  ты  ее  принес?  Нет,
тебя взяли в плен и угрозами заставили вступить в ряды римского войска  и,
может быть, сражаться против своих сородичей. Угодна богам  такая  клятва?
Неугодна.  Поэтому  ты  свободен  в  выборе  своего  решения.  Я  не  хочу
принуждать тебя, но предлагаю помочь тебе. Как брат брату. А между  тем  к
этому представляется отличный случай.
   - Какой случай?
   -  У  хозяина  того  корабля,  на  котором  мы  отправляемся  в   Понт,
недостаточное число корабельщиков. Одного из них убили в драке в  каком-то
притоне, другой захворал горячкой и недавно умер. Заместителей для них еще
не нашли, и ты можешь занять место одного из них. А это для тебя  означает
свободу. Ты еще не забыл, товарищ, что такое свобода?
   Воин мрачно покрутил головой.
   - Вот видишь! В остальном уже надо положиться на Фортуну.
   Молодой воин осмотрелся по сторонам. Голос его сделался хриплым:
   - Я согласен.
   - Ты правильно решил, Лепобор.
   Но в глазах его мелькнуло сомнение:
   - И в Херсонесе господствуют римляне.
   - Мы найдем способ обмануть их бдительность. А пока  послушай  меня  со
всем вниманием. Сейчас я  отправлюсь  к  Феодориту  -  так  зовут  хозяина
корабля - и  тайно  переговорю  с  ним.  Когда  с  наступлением  ночи  все
угомонится вокруг и твои товарищи уснут  в  лагере,  ты  придешь  ровно  в
полночь на берег моря. Туда, где береговой светильник.
   Он ни в чем не прекословил мне, доверчиво кивал головой, сидя на  тюке.
Но уже рьяный центурион кричал с галеры:
   - Тысяча болячек! Что это за  сенатор  сидит  там,  вместо  того  чтобы
разгружать галеру? Или, может быть, это сам парфянский  царь?  За  работу,
коровье дерьмо! Ящероглазый сармат!
   Я видел, что воин поспешил принять участие в разгрузке, но  невероятные
ругательства сыпались на его голову как из рога изобилия.
   Я поспешил туда, где стояла на якоре "Навсикая". Феодорита я  нашел  на
помосте. Он подкреплялся пищей. Завтрак его, насколько я помню, состоял из
козьего сыра, хлеба и нескольких долек розоватого чеснока.
   Решив, что быка надо брать за рога, я тотчас завел с херсонитом деловой
разговор:
   - Феодорит, нашел для тебя проворного и сильного корабельщика. Он  один
заменит десятерых.
   Чеснок смачно хрустел на больших желтых зубах.  Феодорит  не  спешил  с
ответом. Потом, точно догадываясь, о чем идет речь, равнодушно сказал:
   - Имей в виду - беглых рабов на корабль не принимаю.
   - Какое тебе дело до того, беглец ли мой приятель или не беглец?
   - А если на корабль поднимутся портовые надсмотрщики, проверяющие грузы
и число людей? Что я им скажу?
   - Скажешь, что это твой корабельщик.
   - А если у них будут на руках приметы того человека?
   - На нем нет никакого клейма.  Как  и  ты,  он  родом  из  Таврики  или
откуда-то из тех мест. Кроме того, он заплатит тебе сто денариев.
   Я решил, что могу пожертвовать половину своего  состояния  ради  такого
достойного дела, как возвращение сородича на свободу.
   Феодорит почесал щетинистую щеку, скривив богомерзкую рожу.
   - Ну что ж, приводи, пожалуй, своего приятеля. Поговорим...
   Когда время стало приближаться к полуночи, я отправился на  условленное
место, уселся  на  первый  попавшийся  камень  и  слушал,  как  море  тихо
плескалось у моих ног. Где-то на другом его  конце  лежал  город  Томы.  Я
попробовал рукой воду - она была теплая. Ночь выдалась лунная, но время от
времени месяц скрывали плывущие по небу облака,  все  вокруг  было  залито
таинственным полусветом. Мои скитания приближались к концу.  Прошло  всего
три года, как я покинул  родину,  но  сколько  людей,  городов,  кораблей,
портов и таверн я увидел за это время! Знакомые лица возникали передо мной
на мгновение и исчезали... Вергилиан, Делия, милая Грациана, Дион  Кассий,
Корнелин, Скрибоний, сенатор  Кальпурний,  раб  Циррат  в  каменоломнях...
Большие и маленькие люди, поэты и философы, префекты  и  рабы,  прелестные
красавицы... Пурпур и прах... И все заслоняли прекрасные глаза Маммеи.
   Нетрудно было представить себе,  что  станется  с  людьми,  с  которыми
столкнула меня судьба. Маммее, может быть, суждено высокое предназначение.
Дион Кассий закончит свою историю и получит консульское  звание.  Корнелин
тоже  достигнет  высоких  ступеней  на  общественной   лестнице.   Сенатор
Кальпурний умрет от несварения желудка. Грациана народит мужу кучу детей и
станет пышной матроной. Скрибоний сочинит еще  несколько  эпиграмм.  Квинт
Нестор  приумножит  свое  состояние...  О  каждом  можно  было  что-нибудь
подумать. Но когда в моих мыслях  возникало  лицо  Вергилиана,  я  не  мог
представить себе, что сталось бы с этим человеком, если бы он  не  покинул
землю. Смерть послужила как бы завершением всех его слабостей и  сомнений.
Поэт проиграл битву и, как дакийские  вожди,  выпил  чашу  со  смертельным
ядом, и эта гибель была новым предвестием для судьбы тех людей  в  богатых
одеждах, что вершили делами мира. Вергилиан добровольно ушел.  Но  мне  до
сих пор, когда моя борода  уже  стала  белой,  трудно  понять,  как  может
человек по собственной воле расстаться с жизнью...
   В лунном свете показалась смутная фигура. Я встал. С той  стороны,  где
горел маяк, приближался человек. Вскоре я убедился, что это Лепобор.  Воин
был бос и держал в руках узелок. Когда он подошел совсем близко, я  понял,
что юноша взволнован, и постарался успокоить его, как мог, хотя сам еще не
знал, чем кончится наше предприятие.
   - Нет причин чего-либо опасаться,  друг.  Скоро  наступит  конец  твоим
мытарствам. И моим также.
   Никто не помешал переговорить нам обо всем, и мы благополучно поднялись
на корабль. Сонный Феодорит получил  свои  сто  денариев,  пересчитал  их,
зевнул и ушел спать.
   Наступил рассвет. За голубеющими горами разгоралась розовая заря. Особо
приставленные к этому делу портовые гребцы сели за весла в большой  черной
ладье и вывели наш корабль из заветрия. Приятно пахнуло морской свежестью.
На востоке ослепительно заблистало солнце. Корабельщики подняли парус,  и,
описав широкую дугу, "Навсикая" направила свой стремительный бег на север.
   Москва, 1959 г.