гедии, Ллойд Джордж и
сионисты были обязаны долгожданными возможностями, Англия же без
малого громадной катастрофой. Сэр Генри был очень высокого роста,
худощав, гладок и улыбчив; один из тех нарядных, лощеных, красно-
лампасных и окантованных золотом генштабистов, увешанных орденами и
приводивших в бешенство усталых и покрытых окопной грязью солдат во
Франции. Французская гувернантка обучила его в детстве говорить без
акцента по-французски, за что нашего "Анри" обожали французские
генералы, находившие его приятно свободным от английской чопорности; он
был ирландского происхождения, но по ирландскому вопросу резко
расходился с другими ирландцами, пока двое из них не застрелили его на
пороге его лондонского дома в 1922 году, за что были повешены.
  Прежде сэр Генри был вполне согласен с мнением остальных военных о
первостепенном значении главного фронта и безумии распылять силы на
"побочных театрах", превзойдя всех в решительности, с которой он выразил
основной принцип: "Чтобы закончить войну, надо бить немцев, а не турок...
  место, где можно убить больше всего немцев, находится здесь (во Франции),
а поэтому каждый фунт наших боеприпасов должен со всех концов мира
прибыть сюда. Вся история учит нас, что операции на второстепенных и
маловажных театрах войны не оказывают влияния на главном фронте, лишь
ослабляя занятые на нем силы" (1915).
  Никто, от фронтового солдата до выпускников военных академий, не станет с
этим спорить. Ясно, что и в 1917 году сэр Генри не мог обнаружить никаких
военных доводов, чтобы отказаться от этого основного принципа войны в
пользу совершенно противоположного. Для объяснения его сальто-мортале, в
этом вопросе не приходится, поэтому, ломать голову. От него не ускользнули
ни успехи сионизма, ни подоплека спора между Ллойд Джорджем и его
прямым начальником, сэром Вильямом Робертсоном. Сэр Генри учуял
возможность выжить сэра Вильяма и сесть самому на его место.
  Неудивительно, поэтому, что, рассказывая о "поисках новых друзей" в этот
период, Хаим Вейцман упоминает о "симпатии" со стороны генерала
Вильсона, "большого друга Ллойд Джорджа", 23 августа 1917 г. сэр Генри
доложил Ллойд Джорджу, что он "твердо верит, что если будет основательно
разработан хороший план, то мы сможем очистить Палестину от турок и с
большой вероятностью полностью разгромить Турцию за время зимней
распутицы, не нарушая операции генерала Хэйга весной и зимой (во
Франции)".
  Это и был тот рапорт, который дал Ллойд Джорджу необходимую поддержку
для отдачи упомянутого выше приказа в сентябре 1917 г. Он ухватился за
соблазнительную формулировку о "зимней распутице", снабдившей его
военным доводом! Генерал Вильсон разъяснил ему, что "зимняя распутица"
во Франции, во время которой армии якобы тонут в грязи и большое
германское наступление невозможно, включает в себе "пять месяцев грязи и
снега от середины ноября до середины апреля (1918 г.)". На этом доводе
Ллойд Джордж основал свое решение перебросить из Франции "необходимые
войска для большого наступления в Палестине", чтобы вернуть их к тому
времени, когда они снова понадобятся во Франции Что же касается этой
последней надобности, то генерал Вильсон, единственный из всех военных
руководителей, авторитетно заявил Ллойд Джорджу, что никакого крупного
германского наступления на западном фронте вероятно вообще не будет (как
известно, оно началось в середине марта 1918 г.).
  Сэр Вильям Робертсон тщетно указывал на то, что весь этот календарный
план совершенно иллюзорен; переброска войск встречалась с громадными
трудностями морского транспорта, и к тому времени, когда последние
дивизии Станут высаживаться в Палестине, первым уже надо будет
переправляться обратно во Францию. В октябре 1917 г. он еще раз
предупредил, что войска, взятые из Франции, не успеют вернуться туда к
началу летних боев: "Правильным военным решением является продолжать
оборонительные операции в Палестине... и искать решения на западе... все
резервы должны быть брошены на западный фронт". В этот решающий
момент, главный заговорщик во всей этой истории - случай - также
пришел на помощь сионистам. Правительство в Лондоне, по-видимому почти
забывшее о западном фронте, пристало  Робертсону с требованиями дать им
Иерусалим, "в виде рождественского подарка" (одна эта фраза заставляет
вспомнить замечание Вейцмана в 1914 г. о "легкомыслии", с которым Ллойд
Джордж смотрел на войну). Такой же нажим заставил генерала Алленби в
Палестине предпринять пробное наступление; к его удивлению, турки оказали
лишь слабое сопротивление, и он без особых трудностей занял Иерусалим.
  В общем балансе военных действий этот успех не имел ни малейшего
значения, но после него удержать Ллойд Джорджа уже было невозможно.
  Войска перебрасывались из Франции без всякого учета того, что там
ожидалось. 6 января 1918 г. генерал сэр Дуглас Хэйг жаловался, что накануне
решающих боев его армии во Франции были существенно ослаблены; в
пехоте ему недоставало 114 тысяч солдат. 10 января 1918 г. военное
министерство вынуждено было издать приказ о снижении числа батальонов в
каждой дивизии с 12 до девяти. Свободная печать могла бы в такое время
дать Робертсону необходимую ему поддержку общественного мнения. Он ее
не получил, поскольку к тому времени уже было создано положение,
предсказанное "Протоколами" в самом начале века: "Мы должны заставить
правительства... действовать в направлении, нужном для нашего широко
задуманного плана... с помощью того, что мы представим, как общественное
мнение, и что будет тайно подстроено нами при помощи новой т.н. великой
державы - печати, которая, за немногими исключениями, которые можно
игнорировать, уже полностью в наших руках". Видные авторы и журналисты
готовы были предупредить общественность о надвигавшейся опасности, но
им не дали возможности высказаться.
  Наиболее известным военным обозревателем "Таймса" был в то время
полковник Репингтон, пользовавшийся наивысшим во всем союзном мире
авторитетом в этой области. В своем дневнике того времени он записал: "Все
это ужасно, и это будет означать снижение на одну четверть нашей пехоты во
Франции и к неизбежному смятению во всех наших войсках в момент
приближающегося кризиса. Еще никогда я не чувствовал себя столь
несчастным с самого начала войны... Мне удается сказать лишь немногое,
поскольку издатель "Таймса" часто переделывает мою критику, либо же ее
вообще не опубликовывает... если "Таймс" не вернется к своей независимой
линии и не станет на страже интересов общественности, мне придется умыть
руки и уйти".
  Когда предупреждения Робертсона о близкой опасности начали сбываться, он
был уволен. Желая получить одобрение палестинской авантюры, Ллойд
Джордж представит свой план Высшему Военному Совету союзников в
Версале. В январе 1918 года союзные специалисты утвердили план, "при
условии, что Западный фронт будет полностью обеспечен". По требованию
Клемансо, сэр Вильям Робертсон повторил свое предупреждение ( том, что
этот план представляет для Западного фронта смертельную опасность. По
окончании совещания Ллойд Джордж сделал ему сердитый выговор и тут же
назначил на его место сэра Генри Вильсона. Прежде чем уйти со своего поста,
сэр Вильям сделал последнюю попытку предотвратить близящуюся
катастрофу. Он поехал (в том же январе) в Париж просить командующего
американскими войсками, генерала Першинга, пополнить ослабленный фронт
(к тому времени еще только четыре с половиной дивизии американских войск
высадились во Франции). Верный солдатскому долгу, генерал Першинг дал
ответ, какого ожидал сэр Вильям и как он и сам ответил бы на его месте: "Он
иронически заметил, что мою просьбу о помощи на западном фронте трудно
примирить с желанием мистера Джорджа действовать наступательно в
Палестине. К сожалению ответить на это было нечем, разве что тем, что если
бы дело зависло от меня лично, то ни один солдат и ни одно орудие в
Палестину посланы бы не были".
  После этого от сэра Вильяма Робертсона не "зависело" уже больше ничего.
  Его воспоминания отличаются от мемуаров Ллойд Джорджа и других
политиков тем, что в них нет никакой горечи; он думал только о долге. Об
обращении с ним самим он пишет только, что "в течение 1917 года моей
неприятной обязанностью часто было возражать против военных
предприятий, которые премьер-министр хотел поручить армии; несомненно,
что моя оппозиция повела к его решению испробовать другого начальника
Имперского Генерального Штаба... По поводу моего увольнения,
следовательно, говорить было не о чем и я ни о чем и не говорил". Так этот
замечательный человек уходит из нашей повести, уступая место многим,
гораздо менее достойным. Однако его труды не пропали, поскольку до самого
своего увольнения ему удалось сохранить разреженному английскому фронту
ровно столько солдат и орудий, что в дни величайшего напряжения, в марте
1918 г., он смог удержаться, как рвущийся канат иной раз держится на
последней нити.
  После того, как "его ушли", два человека, стоявшие вне правительства и вне
армии, продолжали борьбу, и их усилия заслуживают быть отмеченными, как
последние попытки сохранить принципы свободного, независимого и
бдительного газетного репортажа. Полковник Репингтон был в прошлом
кавалерийский офицер, почитатель красивых женщин, остроумный
собеседник и бравый рубака. Его дневники рисуют незабываемую картину
пустой салонной жизни в то время, когда во Франции армии сражались одна
против другой, а в Лондоне плелись сети политических интриг. Он не
пренебрегал этой жизнью и, хотя видел ее неуместность, считал, что одним
унынием делу тоже не помочь. Он был столь же честен и такой же патриот,
как и Робертсон, и абсолютно неподкупен; многочисленные заманчивые
предложения (явно делавшиеся с намерением заставить его молчать) не
оказывали на него действия. Он писал: "Мы перебрасываем миллионы людей
на второстепенные театры войны, ослабляя наши армии во Франции в
момент, когда немчура готова бросить на нас все свои силы,
освободившиеся в России... мне не удается получить поддержку издателя
"Таймса", нужную чтобы пробудить страну, и я думаю, что мне скоро
придется с ним расстаться (автор обнаружил дневник полковника
Репингтона, работая над этой книгой, и увидел, что его собственный опыт
работы с тем же издателем "Таймса" 20 лет спустя был совершенно
аналогичен). Месяцем позже он записал: "Во время бурного разговора я
прямо сказал Джеффри Доусону, что его раболепство перед военным
кабинетом в текущем году было в значительной степени причиной опасного
положения нашей армии... я не желаю больше иметь ничего общего с
"Таймсом".
  После этого в Англии остался только один человек который хотел и мог
писать правду. Редактор "Морнинг Пост" Г. А. Гвинн, не показывая цензору,
опубликовал статью полковника Репингтона, разоблачавшую ослабление
нашего фронта во Франции накануне немецкого наступления. И он, и
полковник Репингтон подверглись судебному преследованию и были
оштрафованы (судя по всему, общественное мнение было слишком на их
стороне, чтобы можно было подвергнуть их более суровому наказанию).
  Робертсон писал полковнику Репингтону: "Как и Вы, я делал все, что было в
интересах страны, и результат был точно таким, какого я ожидал... Однако
самое главное - это держаться прямого пути и тогда можно быть уверенным,
что то, что сейчас представляется злом, в конце концов послужит делу добра".
  В результате всего этого сэр Эдвард Карсон, в свое время по неведению
помогший Ллойд Джорджу стать премьер-министром вышел из состава
правительства, заявив издателю "Таймса", что его газета только рупор Ллойд
Джорджа, а единственной независимой газетой остается "Морнинг Пост".
  Гвинн сообщил полковнику Репингтону, что правительство хочет уничтожить
"Морнинг Пост", т.к. "это одна из немногих оставшихся независимыми
газет". Перед началом Второй мировой войны газета действительно была
"уничтожена", как об этом уже упоминалось выше. После этого в Англии
остался всего один еженедельник "Truth", который в течение долгих лет
старался держаться принципа беспристрастного и независимого репортажа,
но в 1953 г. он перешел в другие руки и также был приструнен.
  Два года войны, в течение которых в Англии главенствовал Ллойд Джордж,
были чреваты последствиями, продолжающими оказывать влияние и на наше
время; думается, что нам удалось показать, как он пришел к власти и какой
высшей цели он служил. За полтора года он преодолел всю оппозицию и,
переправив, громадную массу войск из Франции в Палестину, подготовил
наконец завершение своего рискованного предприятия. 7 марта 1918 г. он
приказал начать "решительное наступление" для завоевания всей Палестины,
и отправил генерала Сматса к генералу Алленби с соответствующими
инструкциями. 21 .марта 1918 г. началось давно ожидавшееся немецкое
наступление во Франции с участием всей пехоты, артиллерии и авиации,
освободившихся на русском фронте. "Решительное наступление в Палестине
пришлось остановить и каждого солдата, которого только можно было
выжать из Палестины, спешным порядком повезли обратно во Францию.
  Вплоть до октября 1918 г. общее число войск в Палестине, по данным
генерала Робертсона, составляло 1.192.511 солдат и офицеров. 27 марта 1918
г. полковник Репингтон писал: "Это самое страшное поражение в истории
нашей армии". Немцы сообщили, что к 6 июня они захватили 175.000
пленных и свыше 2000 орудий. Подтвердилась правота последних слов в
письме сэра Вильяма Робертсона полковнику Репингтону, которые
продолжают быть обнадеживающим предсказанием для людей доброй воли и
в наши дни. Именно, держась прямого пути, Робертсон сумел сохранить
достаточно сил, чтобы ценой невероятных усилий удержать фронт до
прибытия американских подкреплений, после чего война фактически была
выиграна. Само собой разумеется, что если бы Россия была во время
поддержана, а вместо палестинской экскурсии все силы были
сконцентрированы во Франции, то война закончилась бы раньше и, вероятно,
без вмешательства Америки. Однако все это вовсе не послужило бы целям
грандиозного плана "управления человечеством".
  Здесь автор пишет как непосредственный участник событий, и вполне
возможно, что это придает известную окраску тому, что говорится о
происшедшем, результаты которого, испытанные его поколением, трудно
назвать положительными. Я хорошо помню грозную атаку немцев 21 марта
1918 года; я видел ее на земле и с воздуха, участвуя весь первый месяц в боях,
пока меня не эвакуировали в тыл на носилках. Я помню приказ генерала
Хэйга, что каждый солдат должен сражаться до последнего там, где он стоит;
этот приказ висел в столовой моего авиаотряда. Я не сожалею о пережитом, и
не хотел бы вычеркнуть его из моей жизни, даже если бы я мог это сделать.
  Но теперь, когда я вижу скрытые мотивы и средства, которыми все это было
вызвано, мне хотелось бы, чтобы будущие поколения упорнее
придерживались "прямых путей" сэра Вильяма Робертсона, зная немного
больше о том, что происходило тогда и продолжается сейчас, и способствуя
тому, чтобы в конечном итоге обратилось к добру то, что сейчас
представляется злом. Именное этой целью автор и пишет эту книгу.
  Благодаря победе в Европе, желаема территория в Палестине была в конце
концов получена. Однако одно дело захватить территорию, а другое -
создать на ней что-либо. На этой земле сначала должна была быть
воздвигнута "родина" сионизма, а затем его "государство" (а, в конечном
итоге, вероятно еще и "империя"). Одна Англия не была, разумеется , в
состоянии достигнуть всего этого. Не было прецедента в истории чтобы
арабская территория, завоеванная европейцами, была подарена азиатскому
народу. В такую сделку нужно было втянуть несколько наций, много наций,
надо было основать "фирму", чтобы придать всему этому вид приличного
гешефта. Необходима была "лига наций" и, прежде всего, требовалось
американское "вмешательство". Эта вторая часть общего плана действий
также уже подготовлялась заранее; пока английские войска захватывали
нужную полосу земли, ловкие адвокаты искали путей, чтобы подделать
законные акты на землевладение, основать "торговую компанию" и пустить в
ход нужное предприятие.
  Ллойд Джордж сделал свое дело, и его роль заканчивалась. Читатель должен
теперь бросить взгляд на другой берег Атлантики и посмотреть что там
затевали господа Хауз, Брандейс и раввин Стефен Уайз. Некий г-н Вудро
Вильсон играл во всем этом лишь призрачную роль.