- Посмотрим! - отвечал хан.
     Поляки, прослышав о надвигающейся на Волынь орде, решили двинуться  к
Збаражу и ожидать неприятеля за его крепкими стенами. Под Збаражем  в  это
время стоял Иеремия Вишневецкий с Конецпольским и многими другими  панами.
Как только регулярное польское войско стало лагерем и солдаты  прослышали,
что князь Ерема близко, они целыми толпами стали уходить к нему,  несмотря
ни на какие строгие меры и наказания. Главнокомандующие советовались между
собой и не знали, что предпринять.
     - Нам непременно надо соединиться с князем, - советовал Фирлей.  -  Я
готов сам ехать к нему и на коленях умолять его оставить в стороне  личное
честолюбие.
     Ляндскоронский не допустил старика ехать на поклон к гордому  пану  и
предложил переговорить с ним  лично.  Он  выбрал  нескольких  шляхтичей  и
отправился в лагерь к князю Иеремии. В лагере князя все было тихо,  чинно,
покойно; каждый  знал  свое  место  и  дело,  все  были  наготове,  и  пан
Ляндскоронский невольно подивился образцовому порядку. Долго упрашивал  он
Вишневецкого забыть нанесенные ему сеймом обиды.
     - Все мы жалеем, что король обошел пана, все мы признаем пана Иеремию
за отважнейшего и достойнейшего воина; будь же великодушен,  пожалей  свою
родину, ты один можешь спасти ее.
     Иеремия, видимо, был тронут, но продолжал отказываться.
     - У меня мало войска, - говорил он, - не  хватает  пороха  и  оружия.
Если на меня нападет неприятель, я со своим  малочисленным  отрядом  сумею
отстоять свою честь, но вам я не могу принести никакой пользы.
     - Согласись только соединиться с нами, а мы все трое готовы  уступить
тебе права главнокомандующего.
     - Нет, я не хочу отнимать чести у старого воина, -  отвечал,  подумав
Вишневецкий, - завтра же я соединюсь с вами и буду служить под начальством
Фирлея.
     На другой день Вишневецкого с торжеством встретили в главном лагере и
поторопились собрать военный совет; на нем  приняли  мнение  Вишневецкого,
считавшего  Збараж  самым  удобным  пунктом  для  встречи  с  неприятелем.
Деревянные укрепления, окопанные рвом, окружали город; над ним  возвышался
замок, стоявший на горе. Лагерь раскинули под городской стеной и  поручили
инженерам обнести  его  валом.  Но,  по  обыкновению,  в  польском  лагере
начались несогласия из-за мест,  занимаемых  отдельными  отрядами:  каждый
хотел со своим отрядом, где ему вздумается, и при том со всеми удобствами;
когда  удовлетворили  все  требования,  лагерь   растянулся   на   большое
пространство, и это сильно усложнило работы инженеров.
     Появились татары, а окопы не были еще готовы. Они бросились  было  на
Вишневецкого, не успевшего соединиться с остальным войском, но Вишневецкий
дал сильный отпор, и татары отступили. В виду татар все  принялись  копать
рвы, паны в своих богатых кунтушах на ряду с  хлопами;  никто  не  ложился
спать, проработали всю ночь и все-таки не  успели  окончить  всей  работы.
Начались  гарцы.  И  с  той,  и  с  другой  стороны  наездники  отличались
одинаковой  доблестью  и   знанием   ратного   дела.   В   полдень   гарцы
приостановились, в татарском лагере произошло движение; приехал сам хан  в
богатых блестящих одеждах, с многочисленными телохранителями.  Хмельницкий
встретил его с подобающим почетом; казаки  били  в  литавры,  стреляли  из
ружей и из пушек. Гетман предложил хану осмотреть польские укрепления. Они
отправились в сопровождении знатных татар и  казаков;  Хмельницкий  весело
указывал хану на недоконченные работы панов.
     - Такие укрепления нетрудно взять, - сказал он, обращаясь к  хану.  -
Зададим мы ляхам жару, а к вечеру, пожалуй, будем  и  в  польском  лагере.
Ваше ханское величество может рассчитывать  на  это;  следует  вам  только
запасти побольше веревок для пленных.
     Хан только улыбнулся.
     Осажденные видели грозившую им опасность и ничего не  могли  сделать.
Они сидели, как в мышеловке, и не могли даже отступить, так как  все  пути
были отрезаны. Все пали духом, только Иеремия не унывал. Он  разъезжал  по
лагерю и успокаивал смущенных жолнеров.
     - Что ж за беда, что нас мало, - говорил он, -  тем  больше  для  нас
славы, а умирать все равно когда-нибудь да надо.
     - Хорошо добывать славу, - возражали ему, - в честном, открытом  бою,
а тут мы сидим, как в тюрьме.
     - Много чести победить на поле, - отвечал князь, - но еще более славы
защищаться в окопах.
     Священники ходили по лагерю и причащали святых таин.  Поляки  усердно
молились и готовились к бою. Ночь провели они опять без сна.
     Так прошло еще два дня.  Хан  начинал  волноваться  и  несколько  раз
посылал за Хмельницким.
     - Где же пленники и добыча, обещанные мне? - грозно говорил он ему.
     - Будет, будет, еще все будет! - с видимой досадой отвечал Богдан.
     Но я уже потерял  много  храбрых  богатырей,  -  недовольным  голосом
возражал хан.
     - Ничего, за каждого богатыря  ты  возьмешь  по  сотне  пленников,  -
утешал гетман.
     Однако, город не так легко было взять, пришлось  томить  его  осадой,
возводить окопы и постепенно приближаться к укреплениям, обстреливая их.
     Вишневецкий всем распоряжался сам и Хмельницкий  видел,  что  ему  не
совладать с опытным вождем,  если  не  заморить  город  голодом:  все  его
военные хитрости князь Ерема предугадывал и предотвращал.
     Осада тянулась долго, почти месяц, поляки терпели страшный голод, ели
не только лошадей, но даже кошек, собак, мышей, кожу с возов  и  обуви.  А
казаки еще над ними подсмеивались, сидя на своих возах  и  убивая  их  как
мух, лишь  только  они  высовывали  голову  из  окопов.  Поляки  пробовали
вступать в переговоры, но гетман соглашался на отступление только  с  тем,
чтобы ему выдали Вишневецкого, Конецпольского и  некоторых  других  панов.
Пробовали  обратиться  к  хану;  но  и  тут  ничего  не  вышло.  Наученный
Хмельницким,  хан  требовал,  чтобы  для  переговоров  к   нему   прислали
Вишневецкого.  Паны  ясно  видели,  что  их  хотят  лишить   единственного
способного предводителя. Весь польский лагерь давно бы разбежался, если бы
не князь Иеремия. Это знал и Хмельницкий, оттого он  так  и  настаивал  на
выдаче Вишневецкого.
     Видя, что замыслы гетмана не удаются, хан день ото дня  становился  с
ним все холоднее. Наконец, он совсем потерял терпение и  велел  позвать  к
себе Богдана. Гетман знал, о чем будет разговор  и  медлил  явиться  перед
ханские очи.
     - Ступай, ступай! - торопили присланные за ним мурзы.  Хан  очень  на
тебя гневается.
     Когда Хмельницкий вошел в прекрасный  шелковый  шатер  Ислам-Гирея  и
остановился у порога, отвешивая, по  обычаю,  низкий  поклон,  хан  быстро
вскочил со своей мягкой атласной подушки, подошел к гетману и,  смотря  на
него грозно в упор, сказал:
     - Долго ли ты еще будешь морочить меня? У  тебя  огромное  войско,  а
там, за стенами, горсть людей, изнуренных голодом, и ты не можешь  одолеть
их. Если ты в три дня не покончишь с ними и  у  меня  не  будет  обещанных
пленников, то я уведу тебя с твоими казаками!
     Хмельницкий хотел говорить, но разгневанный хан повелительным  жестом
указал ему на дверь, и он должен был  удалиться.  Угрюмый  и  раздраженный
вернулся он в свой шатер.
     - Коня! - крикнул он дежурному казаку.
     Подвели коня, гетман вскочил в седло и поехал по лагерю. Он подъезжал
к каждой сотне и объявлял волю хана.
     - Гей, казаки молодцы! - кричал он. - Если мы  не  добудем  пленников
хану на ясыр, то он нас самих потащит в неволю.
     - Пора нам расправиться с ляхами! - говорили все. - Напасем  лестниц,
машин да крюков и вытащим всех их из этого муравейника.
     Казаки   построили   высокие    деревянные    башни    на    колесах,
"гуляй-городыни". В этих башнях они могли подъехать к самым укреплениям и,
запасшись веревками с крючьями, вытаскивать поляков из-за валов, как  рыбу
из воды. Приготовив все они двинулись на приступ. Впереди  гнали  пленных,
служивших им щитом. Несколько казацких  пушек  обстреливали  осажденных  и
пороховой дым застилал всю окрестность. Все главнокомандующие растерялись,
исключая князя Иеремии. Тех, кто предлагал отступление,  он  останавливал,
указывая на невозможность пробраться сквозь неприятельские ряды.
     - Если бы мы и могли спастись, то рыцарская честь  не  позволяет  нам
бросить слуг и мещан в беззащитном замке. Будем обороняться  до  последних
сил, может быть, и удастся нам спастись.
     С обнаженной саблей бросился князь защищать окопы, увлекая  за  собой
ободренных солдат. Сам напал  на  один  из  гуляй-городов  и  стал  рубить
направо и налево. Казаки, двигавшие укрепление, разбежались.  Ему  удалось
подбросить несколько горящих  пучков  соломы,  облитых  смолой,  и  зажечь
"городок". Одушевленные  его  примером  поляки  бросились  на  неприятеля:
произошло смятение, казаки стали отступать.
     На  следующий  день  с  раннего  утра  вновь  началась   канонада   и
Вишневецкому  опять  пришлось  ободрять  упавших  духом.  Он  повел  отряд
смельчаков к самому неприятельскому обозу и добыл нескольких пленников. Он
них узнали, что король близко, и эта весть несколько ободрила осажденных.
     Хмельницкий все выше и выше возводил свои валы, теснил  поляков,  так
что им пришлось провести новую линию окопов ближе к городу.
     Предводители предложили кому-нибудь из осажденных пожертвовать собой,
попробовать пробраться сквозь неприятельскую цепь и дать знать  королю  об
их отчаянном положении. Вызвался молодой шляхтич;  ему  удалось  переплыть
пруд, а ночью проползти через неприятельский лагерь. Весь  следующий  день
просидел он в болоте; на вторую ночь он пополз  по  траве  и  благополучно
миновал неприятельский лагерь.
     Услышав об осаде Збаража, король двинулся на выручку  осажденных.  Но
он не пошел прямо к Збаражу, а направился к Зборову, желая  точнее  узнать
силы неприятеля.
     Погода  стояла  ужасная;  каждый  день  шел  сильный  дождь;   дороги
испортились; войско едва двигалось. Русские, встречавшиеся на пути  ничего
не говорили. Король шел наудачу, не зная, с какой неприятельской силой  он
встретится. Так он подошел к местечку  Зборову.  Тут  он  расположился  на
отдых и выслал несколько отрядов  на  разведки.  Вечером  привели  к  нему
какого-то татарина, пойманного в поле. Его пытали.
     - Казаки и татары, - показал он, - стоят  вместе  под  Збаражем.  Хан
пришел с огромной  ордой,  но,  когда  услышал,  что  идет  король,  решил
уходить. У нас, татар, только руки да сабли; у вас ружья и  пушки;  нам  с
вами трудно воевать.
     Король был в нерешимости, верить ли  ему;  быть  может  это  казацкий
шпион, обманывающий поляков. Он остался у Зборова  и  не  знал,  куда  ему
двинуться.
     Хмельницкий знал каждый шаг  короля,  русские  охотно  помогали  ему;
мещане города Зборова тотчас, как только король расположился лагерем, дали
знать  гетману.  Услышав   эти   вести   Хмельницкий   призвал   несколько
полковников, командовавших пешими казаками.
     - Вы останетесь кончать здесь панов, - сказал он,  -  и  знайте,  что
никто из вас не смеет выходить из обоза. Кто ослушается моего  приказания,
тому я сниму голову. Слышите ли?
     - Слышим, батько! - отвечали казаки с недовольными лицами.
     Им было гораздо веселее двинуться вместе с конными,  чем  сидеть  под
стенами города, да еще не сметь нападать на неприятеля. Но  с  Хмельницким
разговаривать было нельзя:  за  каждый  проступок  он  наказывал  смертной
казнью.
     Был пасмурный, дождливый день 4 (14) августа 1649 года, канун Успенья
у католиков.  Никто  в  лагере  короля  не  предполагал,  что  Хмельницкий
сторожит их, как кот мышь. А за милю от них в деревне Меново стояли казаки
с татарами, прокравшиеся за дубовым  лесом,  тянувшимся  с  одной  стороны
Зборова и  терявшимся  вдали,  и  следили  за  всеми  движениями  поляков.
Хмельницкий  выслал  в  лес  смелых  расторопных  шпионов,  а   зборовские
обыватели то и дело посылали этим шпионам вести  о  том,  что  делается  в
польском лагере. - Поляки  готовятся  переходить  с  правой  стороны  реки
Стриты на левую, - доложил прискакавший казак.
     - Вот это добре, - заметил Хмельницкий. - Мы оставим здесь  татар,  а
сами переберемся на правый берег и поймаем их в ловушку. Не знаешь ли  ты,
когда они переберутся? - обратился он к казаку.
     - Либо сегодня вечером, либо завтра утром, - отвечал казак.
     - Ну, все равно! Мы начнем перебираться потихоньку на ту  сторону.  А
ты скачи назад и извещай меня каждый час, что будет делаться у неприятеля.
     Тихо, неслышно, подвязав лошадям под  копыта  солому,  двигался  один
отряд за другим к реке, переплывал ее и строился на другом берегу в боевой
порядок. Сторожившие казаки то и дело подвозили новые вести.
     - Король был в костеле на левой стороне, слушал обедню и  причастился
святых таин, - сообщал один.
     - В войске была генеральная исповедь, - говорил другой.
     - Король советуется  с  полководцами  и  отдает  приказы,  -  доносил
третий.
     Казацкая переправа подходила подходила к концу и  Хмельницкий  весело
заметил:
     - Теперь пусть советуется и приказы рассылает, благо мы на месте. Как
только вздумает переправляться, мы на него и нагрянем.
     - Старый генерал Артишевский строит через реку мосты,  -  привез  еще
известие сторожевой казак.
     - А куда направлены мосты? - спросил гетман.
     - Один к Збаражской дороге, другой к Львовской.
     - Широки ли они?
     - Нет, узки.
     - Хорошо! - заметил Хмельницкий.
     Он объехал все войско и громко сказал казакам:
     - Молодцы, пришло время отомстить за кровь  отцов,  братьев  и  детей
ваших, замученных ляхами! Пришло время постоять за церковь,  поруганную  и
попранную! Но не дерзните поднять убийственной руки на его милость короля,
помазанника Божия, помните, что мы воюем не против него, а против панов.
     Король тоже говорил речь своему войску, умолял их загладить Пилявский
позор и сражаться за свое отечество, как прилично благородным рыцарям.  Не
успел еще король замолкнуть, к нему поспешно подошел один из панов.
     - Ваше величество, - проговорил он, задыхаясь, - татары близко!
     Известие это, как молния, облетело все ряды войска,  и,  несмотря  на
присутствие короля, поднялся шум. Король  должен  был  дать  знать,  чтобы
замолчали.
     - Кто видел татар и где? - спросил он.
     - Шляхтич Бейковский! Он был послан на разведки и видел  целый  отряд
татар.
     Король немного побледнел, но тотчас же оправился обратился к канцлеру
Оссолинскому.
     - Пан канцлер, кого послать на разведки? - спросил он.
     - Пана Гдешинского, ваше величество! - отвечал канцлер.
     - Так прошу вас послать! - коротко распорядился король и  поспешил  в
свою палатку, чтобы отдать новые приказания.
     - Не угодно ли пану ротмистру тотчас же ехать на разведки! - приказал
Оссолинский явившемуся к нему Гдешинскому.
     У пана ротмистра вытянулось лицо.
     - Зачем пану канцлеру угодно послать именно меня? - Я уже  достаточно
послужил на своем веку и не желаю попасть в руки татар.
     - Я потому и предлагаю пану ротмистру это  поручение,  что  знаю  его
опытность и умение. Пан ротмистр поедет сейчас же,  не  медля  ни  минуты,
такова воля его величества короля!
     - Старая лисица! - проворчал  Гдешинский,  уходя.  -  Что  мне  охота
бродить кругом да около, никаких татар тут нет и быть не может...  А  если
бы и были, тоже неприятно попасть на их аркан. Дали бы мне хоть  отряд,  а
то гоняют меня одного, как собаку, - ворчал он, садясь на коня и  неохотно
двигаясь в путь.
     - Пан Гдешинский непременно  достанет  языка!  -  крикнул  ему  вслед
Оссолинский, высунув голову из-за полога своей палатки.
     - Достану я тебе языка, дожидайся! - проворчал сквозь зубы  ротмистр.
- Лучше бы ты свой  попридержал.  Он  пришпорил  своего  коня,  выехал  из
лагеря, скрылся в ближайшей рощице и приостановился.
     - Что я за дурак, чтобы идти опять на разведки? - рассуждал он. -  Да
и нет никаких татар, Бейковскому погрезилось. Этот канцлер не  дал  мне  и
позавтракать, - продолжал он, слезая с  коня  и  отвязывая  захваченную  с
собой сумку с провизией. Не  торопясь  выпил  он  вина  из  фляги,  плотно
закусил, прилег отдохнуть, да так и проспал до вечера.
     Он вернулся в лагерь,  поскакав  предварительно  со  своим  конем  по
лужам, чтобы иметь вид особенно забрызганного,  и  доложил  канцлеру,  что
объехал пространство на три мили кругом и никаких татар не видел.
     - А теперь пан канцлер прикажет накормить меня! -  закончил  он  свой
доклад.
     Канцлер велел подать ему сытный ужин, а королю доложил, что переправу
можно отложить до завтра, так как слухи о татарах оказались неверными.
     Утро  следующего  дня  было  пасмурное,  дождливое.  Еще  задолго  до
рассвета в казацком лагере все закопошились. Шпионы передали, что польское
войско собирается переправляться и что уже  посланы  передовой  и  тыльный
отряды под начальством Корецкого и Коржицкого.
     Услыхав это Хмельницкий бросил завтрак и подошел к высокому дереву. -
А ну-ка, хлопцы, помогите мне взобраться! - обратился он к окружавшим  его
казакам.
     - Никак батько хочет на дерево лезть! - заговорили казаки.
     - А что ж? - смеясь, отвечал Богдан, - свой глаз лучше всего!
     Он взобрался на самую верхушку и стал наблюдать переправу  поляков  в
направлении к  Львову.  Переправа  шла  очень  медленно.  Узкие  мосты  не
позволяли переправляться многим за раз, а длинные вереница возов еще более
затрудняли движение. Хмельницкий сидел на дереве,  и  казакам  приходилось
карабкаться к нему за приказаниями.
     Время близилось  к  полудню,  полковники  послали  Ивашка  на  дерево
спросить, не надо ли уже готовиться к нападению.
     - Нет еще, - проговорил гетман. - Пусть поляки понаберутся храбрости.
Видишь, они еще толпятся в кучи, значит боятся нападения.  Мы  подождем  и
застанем их врасплох.
     Наконец в самый  полдень  поляки  стали  поговаривать,  что  пора  бы
пообедать.
     - Успеем еще переправиться! - говорили они. - Кого  нам  бояться?  На
сытый желудок все лучше биться.
     И на том и на другом берегу расположились обедать.
     Коржицкий стоял в тылу войска, близ  небольшого  озерка,  образуемого
рекой. Вдруг послышались крики татар, и на польский отряд посыпались  тучи
стрел. Пан Самуил Коржицкий тотчас же послал гонца к войску, а сам  храбро
выдержал первый натиск. Гонец прискакал как раз в тот момент,  когда  паны
собирались обедать.
     - Скорее, скорее! На нас напали татары... Если не подать помощи,  нас
всех перебьют!
     - Татары? Откуда могли взяться  татары?  Вздор  какой!  Вам  все  это
пригрезилось! - возражали гонцу.
     Через несколько минут прискакали новые гонцы. Но полякам не  хотелось
вставать из-за обеда. Они  послали  несколько  молодых  шляхтичей  узнать,
действительно  ли  татары  напали.  Верстах  в  двух  от  лагеря  шляхтичи
встретили Коржицкого, бегущего с остатками отряда. Они  хотели  остановить
пана Самуила, но он замахал руками и побежал в лагерь.
     Дождь лил все сильнее,  туман  закрыл  всю  окрестность.  Вдруг,  как
из-под земли, выросли перед лагерем с одной стороны татары, а с  другой  -
казаки. В довершение беспорядка,  зборовские  жители,  зорко  следившие  с
колоколен за тем, что происходит, ударили в набат.
     Пока паны обедали, через мосты переправлялись возы. При виде татар  и
казаков, хлопы, бывшие при возах, бросили их и  убежали,  и  обе  половины
войска остались отрезанными друг от друга.
     Много перебили татары конных и пеших  ляхов,  побили  и  те  хоругви,
которые король прислал на помощь. Кровь лилась ручьями, целые груды трупов
валялись по топкому лугу.
     Пока Хмельницкий расправлялся с одной частью  войска,  король  принял
начальство над другой и стал поспешно переправляться на левый берег  реки.
Переправившись,