ой. Придя в себя, он так  громко
позвал Джеджалыка, стоявшего тут же, что тот невольно вздрогнул.
     - Ах, ты здесь? - как будто только что увидав его, проговорил гетман.
- Я сам  тотчас  же  поскачу  за  проклятым  татарином,  может  быть,  еще
остановлю его, а ты прими  начальство  над  войском.  Держитесь  крепко  в
лагере! - прибавил он. - Отступайте понемногу, я скоро вернусь.
     - Прикажешь следовать за тобой, батько? - спросил Ивашко.
     - Не нужно! - коротко отвечал Хмельницкий. - Твой полк здесь нужнее.
     Выговский,  все  время  не  отходивший  от  гетмана,   не   спрашивая
позволения, поскакал за ним.
     Верстах в двух от места битвы они  нагнали  хана.  Хмельницкий  хотел
было остановить его, но хан увлек его за собой, и они молча проскакали еще
версты две.
     - Да остановись же  ты,  наконец!  -  не  вытерпев,  сердито  крикнул
гетман. - От кого ты бежишь? За тобой никто не гонится.
     Хан сделал вид, что он только что пришел в себя.
     - Не знаю, не знаю! - повторял он. - На нас на  всех  какой-то  страх
напал. Сегодня дурной день, мои воины ни за что не пойдут биться. Останься
у меня мы подумаем вместе, а завтра опять пойдем на поляков.
     Хмельницкий остался. В ночь хан двинулся дальше.
     - Что же это значит? - спросил гетман.
     - Я видел дурной сон! - говорил хан. - Да и  как  я  буду  воевать  с
поляками, они слишком сильны; они уже и теперь взяли в плен моих мурз, а у
меня никого нет в обмене. Вот я и удержу тебя.
     - Ты думаешь держать меня в плену? - спросил Хмельницкий. -  За  меня
будет мстить все запорожское войско.
     - Я пошутил, - отвечал хан. - Я возьму за тебя только выкуп. Надо  же
мне покрыть издержки этого похода. Пошли твоего писаря, пусть  он  соберет
восемьсот тысяч талеров и привезет их в орду, тогда я отпущу тебя.
     - Гетману больше не останется  ничего  другого  делать,  -  советовал
Выговский, как согласиться на предложение ханского  величества.  Я  возьму
эти деньги из Чигиринской казны, пусть только гетман даст удостоверение за
своей подписью. Все это займет недели две времени,  а  две  недели  казаки
продержатся под Берестечком. Затем можно будет  отступить  и  основательно
обдумать условия союза с Москвой, так пан гетман  теперь  сам  видит,  что
нельзя рассчитывать на вероломную дружбу татар.
     Хан милостиво отпустил выговского, а с Хмельницким обращался,  как  с
дорогим гостем. По приезде  в  орду  даже  устроил  в  честь  Хмельницкого
торжество.
     Для твоей же пользы держу тебя здесь, - говорил он Богдану. - Как  бы
ты пробрался теперь в свой лагерь? Ты, горячая голова, попался бы в плен к
ляхам, а у меня ты в безопасности. Привезут  деньги  и  я  отпущу  тебя  с
честью.
     Хмельницкий закусывал губы, принимал смиренный  вид,  но  в  душе  он
готов был разорвать на куски своего вероломного союзника.
     В последних числах июля приехал  Выговский  с  деньгами.  Гетман  так
обрадовался, что бросился к  нему  на  шею  и  сжал  его  в  своих  мощных
объятиях.
     - Пан гетман задушит  своего  верного  слугу,  -  шутя  заметил  тот,
потирая плечи.
     Хан  повеселел,  получив  выкуп,  и  устроил  гетману   торжественные
почетные проводы. Он хотел дать ему отряд, но Хмельницкий, опасаясь нового
предательства,  уехал  в  сопровождении  пяти  мурз  и  небольшого  отряда
казаков, приехавших с Выговским.
     - Куда же мы направим свой путь? - спросил войсковой писарь.
     - На Украину, конечно, на Украину! Моя душа не будет покойна, пока не
узнаю, что сталось с моим войском.
     - В Чигирине  ничего  не  слышно,  -  отвечал  Выговский.  -  Носятся
какие-то неясные слухи, что казацкое войско потерпело  поражение;  но  мне
некогда было проверить их.
     - Скорей, скорей! - в тревоге торопил Хмельницкий.
     Он скакал день и ночь, почти не останавливался, угрюмо молчал,  когда
обращались к нему с вопросами, наконец достиг местечка  Паволочи.  Гетмана
окружила густая толпа народа. Тут  еще  никто  не  знал  о  поражении  под
Берестечком, и все дивились, видя Хмельницкого одного  без  полковников  и
войска.
     - Отчего, твоя милость, идешь один? - с беспокойством спрашивали его.
- Что это значит?
     Хмельницкий принял беспечный вид и старался успокоить горожан.
     - Ничего, ничего! - отвечал он. -  Я  оставил  против  ляхов  сильное
войско и оно может долго обороняться, хоть три месяца.
     - А Радзивилл не придет к нам? - спрашивали обыватели.
     - Нет, нет! Он охраняет только границу Литвы, -  отвечал  гетман.  Он
остановился в Паволочи отдохнуть в ожидании  ханской  помощи.  Хан  обещал
тотчас после его отъезда собрать отряд и послать вслед за ним.
     На душе у гетмана было очень неспокойно.
     - Гей, хозяйка, горилки мне покрепче! - то и дело кричал он  женщине,
у которой остановился.
     - Пан гетман, - уговаривал Выговский,  зачем  нам  дожидаться  татар,
лучше ехать вперед.
     - Надо мне душу залить, сердце чует что-то недоброе, - говорил Богдан
и принимался за горилку.
     Три дня он провел в Паволочи. На третий день к вечеру прискакал  один
из старшин, бывших под Берестечком, Хмелецкий.
     - Где гетман? - спрашивал он у горожан, собравшихся на площади.
     - А вы откуда?
     - Из-под Берестечка...
     Прослышав про Берестечко, толпа плотнее сдвинулась и  с  любопытством
стала прислушиваться.
     - А что делается под Берестечком?
     Казак махнул рукой.
     - Все пропало! Мы разбиты так, что из каждого полка двух  и  трех  не
осталось... Как я покажусь гетману? Я один и идти к нему боюсь,  убьет  он
меня.
     - Ну, пойдем вместе! - охотно отозвались мещане  в  надежде  услышать
более подробные новости.
     Хмельницкий сидел за чаркой горилки, задумчиво опустив голову.
     Мещане с Хмелецким вошли к нему в комнату;  он  встрепенулся,  увидев
знакомого казака.
     - Ты из табора? - вскрикнул он, вскочив с места.
     - Нет больше табора! - отвечал Хмелецкий, - казаки бежали...
     Хмельницкий вздрогнул и схватился за голову.
     - Как вы смели? - вскрикнул он.
     - Чего тут сметь! Как ты уехал, такая бестолочь поднялась, что  никто
и биться не захотел.
     - А знамена где?
     - Пропали все!..
     - А грамоты?
     - И грамоты тоже!
     - А шкатулка с червонцами?
     - Про то я не знаю! - уклончиво отвечал казак.
     - Трусы, бессовестные! - закричал гетман в диком неистовом  гневе.  -
Вы продали меня и Украину! Вы могли бы целые месяцы продержаться на  такой
крепкой позиции, а вы бежали от ляхов,  как  зайцы.  Прочь  с  глаз  моих!
Отрубить ему голову!
     Казак подвалился было в ноги, но Выговский вытолкал его, сказав тихо:
     - Молчи! Обойдется. Он всегда так.
     Писарю уже не раз приходилось спасать осужденных, так  как  он  знал,
что сам гетман жалел о своей горячности.
     Вслед за Хмелецким  прискакал  Джеджалык  и  нашел  гетмана  в  самом
печальном настроении. Богдан плакал  навзрыд,  как  ребенок,  бил  себя  в
грудь, кричал, что все  пропало,  проклинал  хана,  казаков  и  ляхов.  На
Джеджалыка он  бросился  со  сжатыми  кулаками  и  не  хотел  слушать  его
оправданий.  Наконец,  он  успокоился  и  велел  позвать  прогнанного   им
Джеджалыка.
     Джеджалык начал свой рассказ:
     - Я долго держался, но потом войско вместо меня выбрало Богуна;  одни
остались за меня, другие стояли за Богуна; пошла  разладица.  Все  думали,
что ты больше не вернешься. Мы  и  послали  к  полякам  просить  мира;  но
Потоцкий потребовал,  чтобы  мы  выдали  тебя  и  Выговского  и  не  хотел
подтвердить Зборовский договор. Казаки волновались, выбирали то  меня,  то
Богуна, нам самим надоело сменяться. Мы видели,  что  в  лагере  долго  не
продержаться: если поляки  не  возьмут,  свои  выдадут.  Мы  стали  втайне
мостить болото, чтобы отступить. Только и это нам не удалось.  Один  казак
перебежал к полякам и рассказал им об этом. Поляки  поставили  за  болотом
отряд. Что было делать? Хлопы зверями смотрели на нас,  пришлось  занимать
их то вылазками, то горилкой, чтобы они не мешали утекать из лагеря. Ночью
стали переходить через болото.  Где  было  топко,  бросали  возы,  кожухи,
свитки, мешки, попоны. На другом  берегу  поляки,  услышав  крики  и  шум,
подумали, что весь  табор  на  них  наступает,  бросились  врассыпную.  Мы
перебрались до зари, а хлопы  и  не  знали  об  этом.  Сидят  себе  утром,
попивают горилку да закусывают кулешом. Как вдруг кто-то крикнул: "Хлопцы!
Уж ни одного полковника нет в таборе, утекли все!" Тут такой крик поднялся
по всему табору, что даже ляхи испугались, стали строиться в ряды,  думая,
что на них нападают. Хлопы побросали всех пленных, а сами все  побежали  к
плотине, и не было силы их остановить, они валились в  болото,  как  мухи;
толкали друг друга, вопили от страха и ничего не понимали.  Никому  бы  из
нас не спастись, если бы ляхи сразу поняли, в чем дело. Но они смотрели на
нас, вытараща глаза,  думая,  что  это  хитрость  с  нашей  стороны.  Они,
говорят, опомнились только тогда, когда к ним прибежали  пленные  ляхи  из
нашего лагеря. Тут они бросились в наш лагерь, да и  то  с  голоду  прежде
всего накинулись на еду. Вот так-то и случилось, что  мы  остались  еще  в
живых.
     - А митрополит?  -  спросил  Богдан,  безмолвно  с  поникшей  головой
слушавший рассказ.
     - Убит, - отвечал Джеджалык. - Он вышел  в  полном  облачении,  хотел
удержать хлопов, но его заколол шляхтич.
     - А казна моя? - спросил гетман нерешительно. - Спасли ли ее?
     - Где тут было спасать? Поляки все расхватали,  и  письма,  и  печать
запорожская, и знамена, все досталось королю.
     Гетман  несколько  минут  угрюмо  смотрел  в  сторону,  потом   начал
спрашивать о казаках.
     - Много храбрых осталось в болоте; целых три тысячи казаков не успели
переправиться и засели за холмом, в числе их были и Брыкалок, и  Ивашко...
Много ляхов перебили они, но из них в  живых  осталось  только  тринадцать
человек. "Сдавайтесь!" - кричали им ляхи. В ответ они побросались в реку и
засели  на  небольшом  островке.  Опять  осадили  их  ляхи  и   стали   их
обстреливать. Коронный гетман послал к ним парламентера  и  уговаривал  их
сдаться, обещая богатую награду за их храбрость. "Жизнь нам не  дорога,  а
блага мирские мы ни во что не ценим!" - отвечали они.  "Вот  смотрите!"  -
прибавили они и побросали в воду золото, серебро и  драгоценности,  взятые
ими  на  остров.  "Не  продадим  своей  свободы!"  Сам  король   прискакал
посмотреть  на  храбрецов.  Две  хоругви  подступили  к  острову.   Казаки
перецеловались на прощанье, громко прочитали молитву и бросились на ляхов;
всех их перебили. Брыкалок держался дольше других, вскочил в лодку и  стал
отмахиваться косой.  Король  послал  сказать,  что  дарует  ему  жизнь  за
храбрость. "Зачем мне жизнь, когда  все  братья  умерли!"  -  крикнул  он.
"Лучше смерть, чем неволя!" Тогда несколько немцев вошли в воду по  шею  и
закололи его копьями.
     - А Ивашко? - спросил Богдан.
     - Я видел, как он свалился, когда еще бились на холме.
     Хмельницкий еще ниже опустил голову и задумался.
     Прибежали и другие полковники, кто с двумя стами, уцелевшими  от  его
полка, кто с сотней, а то и менее.
     - Больше войска нет? - спрашивал Хмельницкий.
     - Нет, пан гетман! Все на поле остались!
     Гетман  не  знал  что  ему  делать.  Войска  было  так  мало,  что  о
продолжении войны нечего было и думать.
     К вечеру гетман увидел волнение  среди  столпившегося  люда  и  вышел
узнать, в чем дело. Прибежало несколько беглецов из Литвы и сообщили,  что
Радзивилл разбил Небабу и находится уже в пределах Украины.
     Мещане приступили к гетману.
     - Пан гетман говорил, что Радзивилл не пойдет на нас, а он уже  и  на
Украине?
     - Что же мне с ним делать? - в отчаянии  отвечал  Хмельницкий.  -  Не
сдержал слово Радзивилл.
     Среди казаков тайно начало  распространяться  недовольство  гетманом;
его обвинили во всем, что случилось. "Он дружит с ляхами, он изменил нам!"
- говорили они. "Соберемте-ка черную раду, выберем нового гетмана!" Решили
собраться на Масловом Броде на реке Русаве.
     Богдан был в это время в Корсуне и вел переговоры с  Москвой.  Как-то
под вечер он сидел в хате, составляя новый универсал к народу,  как  вдруг
отворилась дверь и вошел казак, закутанный в бурку. Хмельницкий всмотрелся
в загорелое лицо и чуть не  вскрикнул:  перед  ним  стоял  Ивашко.  Гетман
вскочил с места и невольно попятился; ему  пришло  в  голову,  что  он  не
совершил панихиды по усопшему и что тот пришел  теперь  требовать  с  него
поминок.
     - Сгинь, сгинь! Наше место свято! - шептал он в страхе.
     Ивашко оскалил свои белые зубы.
     - Чи пан гетман думает, что я с того света утек? - со смехом  спросил
он.
     - Да ты жив? - с удивлением спросил Богдан.
     - Живехонек! - отвечал весело казак. - Был в плену у ляхов, да  утек.
Только болтать-то теперь некогда. Знает ли пан гетман, что казаки  собрали
черную раду?
     - Нет! - отвечал Богдан. - Зачем же это?
     - Хотят нового атамана, за то, что ты из-под Берестечка ушел.
     - Ах, они негодные! -  крикнул  Богдан.  -  Сами,  как  зайцы,  табор
бросили, да я же еще и виноват. Вот  я  им  задам  черную  раду.  Где  они
собираются?
     - На Масловом Броде. Я знаю это место и проведу пана гетмана.
     Погожая весенняя ночь только что опустилась над рекой  Ржавой.  Из-за
ближнего лесочка стали  появляться  одна  за  другой  закутанные  в  бурки
фигуры; молча прокрадывались они к береговым камышам и бесшумно исчезали в
них, как ночные птицы. Ровно в полночь  пронесся  над  рекой  глухой  крик
совы, потом другой, третий. Медленно, тихо поползли  из  тростника,  точно
приведения,  какие-то  тени,  перешли  полянку  и  скользнули   в   овраг.
Засветилась одна лучина, другая,  третья  и  слабый  свет  озарил  угрюмые
казацкие лица. Собралось человек до двухсот, все выборные от разных сотен,
полков, местечек и округов.
     - Все ли тут? - спросил кто-то шепотом.
     - Кого нет, того дожидаться  не  будем!  -  ответили  собравшиеся.  -
Довольно нас и так.
     Началось совещание.
     - Панове  братья!  -  начал  один  из  ораторов.  -  Войско  казацкое
посрамлено и побито ляхами. А отчего это случилось? Гетман бросил его,  он
изменник, он дружит с ляхами и продает нас...
     - Врешь, вражий сыне! - раздался громкий голос.
     При бледном свете  лучины  заговорщики  среди  своего  круга  увидели
самого гетмана. Произошло смятение, все попятились назад,  некоторые  даже
перекрестились, полагая, что над ними шутит нечистая сила.  Никто  не  мог
понять, как он очутился среди них.
     - Что, трусы, судить меня вздумали? - гневно  сказал  гетман,  обводя
всех глазами. - Сами вы изменники! Бросили табор, да и  разбежались,  а  я
виноват. Что ж выбирайте другого гетмана! Я и сам, пожалуй, от вас уйду...
Не хочу больше воевать с ляхами. Вот вам булава и бунчук! -  прибавил  он,
вытаскивая их из-под бурки и бросая на землю.
     - Что ты, что ты, батько! - заговорили в толпе. - Да мы с тобой  куда
хочешь пойдем. Прости нашей казацкой глупости. Это все они нас подбили!  -
накинулись казаки на нескольких зачинщиков. - Где  Грицько?  Где  Громыко?
Где Гаркуша? Подавайте их сюда!
     Но их уж и следа не было. Как только они увидели, что дело  принимает
иной оборот, они скрылись.
     - Уж ладно, не ищите их! - остановил Хмельницкий. - Все вы  виноваты!
Но так и быть, на этот раз вас прощаю! Ивашко, где универсалы?  -  спросил
он. Ивашко достал из-под полы пачку бумаг.
     - Вот вам мои зазывные грамоты, - сказал  Богдан,  раздавая  большие,
неуклюжие листы с привешенными к ним гетманскими печатями. - Несите в свои
округи. Это вам мой сказ и приказ.
     - Слушаем, батько! - говорили казаки и с низким  поклоном  удалились,
шепча про себя: "А, ведь, колдун наш батько, вдруг  ниоткуда  взялся!  Где
ляхам с ним справиться!"



                              23. НА РАСПУТЬЕ

                                        Эй чи горазд, чи добре наш гетьман
                                        Хмелльницькiй учинив
                                        Що з ляхами, с мотивыми панами
                                        У Бiлiй Церкви замирив

     Поражение под Берестечком  только  еще  более  раздражило  украинский
народ. Целые толпы стекались к Маслову Броду и клялись отомстить ляхам  за
убитых товарищей. Но, несмотря на видимое к нему сочувствие народа, Богдан
повесил голову и был сильно озабочен.
     - Что ты призадумался, батько?  -  спрашивал  его  Ивашко  Довгун.  -
Смотри, сколько народу к нам валит, все поднялись, и подоляне, и бужане, а
уж про Волынь и говорить нечего. Говорят, паны на  Подоль  должны  были  с
командами ехать, да  и  то  не  удалось  возвратить  своих  имений,  хлопы
встретили их рогатинами да косами.
     - Что толку! - угрюмо отвечал Богдан. - Знаю я этих хлопов, с ними не
справишься, это не то, что  мои  запорожцы.  Жаль,  ляхи  уложили  их  под
Берестечком.
     - Не всех, батько, - утешал Ивашко, - много и  осталось.  Вот  удалой
полковник Богун целое ополчение под Белой Церковью собрал,  укрепился,  по
соседству в селах гарнизоны наставил; все захватывает по дорогам,  только,
чтобы ляхам не досталось.
     - Что Богун? - еще мрачнее отвечал  Хмельницкий.  -  Вон  какая  сила
ляхов на нас надвигается! Хорошо бы, если б с ними не было колдуна  Еремы,
с одним старичишкой Потоцким я бы справился.
     - Ляхам теперь плохо придется! - заметил Довгун. - Вся Украина на них
озлилась. Самый последний хлоп и тот ни за  какие  мучения  ничего  им  не
даст. Им не добыть ни живности, ни меда, ни вина. А где встретится на пути
переправа или мост, там из-за угла шайка хлопов с копьями и дрекольями  их
сторожит.
     - А все неспокойно на душе! - говорил гетман. - Хлопы, что за войско,
на них положиться нельзя, они от первой пушки разбегутся.
     Через несколько дней после этого разговора прискакал гонец от  Богуна
с грамотой к самому гетману. Хмельницкий прочел грамоту и тотчас же позвал
Ивашка.
     - Ну, Ивашко! Бог  услышал  нашу  молитву.  Князь  Вишневецкий  хотел
владеть всей Русью, а теперь ему ничего не  нужно,  кроме  четырех  локтей
земли.
     - Убит? - спросил Довгун.
     - Нет, сам Бог поразил его беззаконную голову и отомстил за  казацкую
кровь. Богун пишет, что князь наелся арбузов  и  напился  холодного  меду,
отчего и причинилась ему горячка... А я так думаю, кто-нибудь ему подсыпал
зелья... Ну, теперь я вздохну свободно, - весело прибавил гетман.
     Через несколько дней  пришло  новое  известие.  Поляки  двинулись  на
Трилисы и там шестьсот казаков  с  полковником  Александренко  и  местными
жителями долго отбивались от целой тысячи  драгун  и  жолнеров.  Спасшийся
казак рассказывал, как упорно защищались жители.
     - Стояли мы сперва за толстым дубовым забором, - говорил он,  -  ляхи
ядрами пробили забор. Мы отступили в замок,  с  нами  были  и  трилисянцы,
женщины и мужчины, с кольями, рогатинами, косами... Полезли ляхи  на  вал,
впереди немцы со своими начальником. "Сдавайтесь!"  -  кричат,  "всех  вас
вырежем!" А казаки в ответ: "Убирайтесь, ляхи, король ваш в Польшу утек  и
вы идите за ним. Это не ваша земля". Начальник немцев что-то сказал  своим
и полез вперед. Видит стоят бабы с косами, думал, с ними легче справиться.
А одна из баб хватила его косой и зарезала. Другие тоже ударили на немцев,
и легло их более ста человек на валу. Никто ляхам живыми в руки не  дался.
Кто мог убежать, убежал, а кто остался, всех ляхи положили на месте,  даже
грудных младенцев не пожалели, об стены головами разбили. Замок,  церковь,
все пожгли. Не хотели верить, что женщины с ними бились, уверяли,  что  то
мужчины переодетые.
     - А полковник? - спросил Богдан.
     - Полковника посадили на кол.
     - Пусть их! - говорил Богдан. - На свою голову он