ал всех слегка  подкрепиться. Подавали вареную ветчину
с маслинами, овечий сыр  с  белым хлебом, тунца в масле,  паштеты в глиняных
глазированных горшочках - проверенные блюда, приятно умалявшие пьянящую силу
вина. И конечно, крепкий кофе в  маленьких чашечках.  Так и плыли они весело
по волнам, загрузившись надлежащим балластом.
     После  каждой такой  паузы  "президент" распоряжался наполнить бокалы и
провозглашал:  "Ваше  здоровье!" -  к  середине стола дружно  тянулись руки,
чтобы чокнуться друг с другом. Потом все пили до дна  и слышалось довольное,
протяжное  "а-а-а...",  как  после  глубокого   вздоха.   Так  текли   часы,
изнизываясь, как бусины на четки. Веселый разговор оживлял их течение.
     В  вине  эти  моряки и  рулевые  находили  не только  ключ  к  взаимной
симпатии. Оно открывало для них одновременно и врата духовного общения. Дела
движут человеком и носят его по белу свету, а дух веселья, таящийся в  вине,
раздвигает  рамки  души, гуляет по ее просторам.  "Каламаретто" был  сравним
разве что с  космическим кораблем, за прочной обшивкой которого всегда шумел
погребок  с  его  неиссякаемыми запасами вина и никогда не  затухал огонь  в
очаге на кухне.
     За столиком для музыкантов сидел старый Зепп, он пел и играл на  цитре,
как всегда во время шумных застолий, с белой бородой и одетый как охотник  -
в  коротких кожаных  штанах, войлочной жилетке  с  костяными  пуговицами  из
оленьего  рога  и остроконечной  зеленой шляпе. Он курил трубку,  фарфоровый
чубук которой украшал тирольский орел с гербовым девизом:

     Орел, тирольский орел, отчего ты красный?
     От  солнца  ясного, от  вина  красного, От крови  вражеской -  оттого я
красный.

     Когда разговор  затихал,  звенели струны цитры, лежавшей перед  ним  на
столе,  и  он  затягивал  одну из своих  песен,  звучавших  на этих  берегах
удивительной мелодией, принесенной с гор северным  ветром. Бот уже много лет
музыкант был неотъемлемой принадлежностью погребков и веранд на  виноградных
склонах  Виньо-дель-Мар. Днем  звучали  веселые тирольские  песни альпийских
охотников  и  пастухов, а по ночам для  подгулявших компаний  у него  имелся
особый, сдобренный перцем классический  репертуар  - озорные  припевки гетер
древних     Афин     и    песенки     про     Аспасию(1),     -    или     -
---------------------------------------
     (1)  Аспасия из  Милет,  одна из выдающихся  женщин Древней Греции,  не
имевшая афинского гражданства и подвергавшаяся высмеиванию.
     он  исполнял   сатирические  куплеты   про   знаменитые  термы   Капри,
доставлявшие  физическую  радость человеческому  естеству,  или про  Золотой
дворец Нерона с его пышными оргиями:

     Тиберий в баньке во хмелю Чудил и веселился, как в раю.

     Переход  от наивно-простодушного  веселья  к  буйному  разгулу,  сродни
сатурналиям,  вбиравший  в  себя  множество  оттенков и нюансов  настроений,
словно рождаемых невидимыми софитами,  направляемыми из-за кулис, удался  на
славу.
     Луций, сидевший с  Мелиттой у  окна, узнал также Сервера, единственного
из всей застолицы, кто был в очках. Частенько  бывало, что философ, питавший
давнюю  слабость к островам,  оказывался в таких компаниях и пропадал  здесь
днями и ночами. Его охотно принимали в свой круг, поскольку по своему складу
ума  он мог приспособиться к любому окружению; он как бы  светлел  духом, не
изменяя, однако, себе. Этому способствовала  та детская  непосредственность,
которую можно часто  наблюдать у неординарных людей. Его  увлекала  игра: он
забрасывал по  хитроумной системе со своей  недосягаемой  высоты сети, давая
потом другим любоваться итогом своего бесхитростного дурачества.
     Беседа  за  круглым  столом  перекинулась  на  воспоминания  о  морском
сражении. Маленький худощавый  шкипер  лет пятидесяти, сидевший за столом  с
засученными рукавами и куривший трубку, оказался  участником битвы в Сиртах.
Он  был уже  сед, но  очень  подвижен, с  живым  молодым  лицом, обветренным
соленым мор- ским ветром. По-видимому, он долго  ходил офицером на военных и
торговых судах,  прежде  чем приобрел здесь,  на побережье, свое собственное
суденышко.
     - Так уж случилось,  что я, возвращаясь  со сторожевого поста, сам того
не  подозревая, угодил  в маневры флотов, выстраивавшихся  перед  сражением.
Видимость была  плохой, однако вскоре подул бриз и, как  часто бывает в  тех
водах,  разогнал  туман.  Море,  словно очерченное  циркулем,  простиралось,
сверкая на солнце. Мы лежали в  дрейфе и наблюдали, как  сближаются эскадры,
соответственно идя северным и южным курсом, - сначала как ряды темных точек,
потом вырисовываясь отчетливее, как цепочки дельфинов, и, наконец, уже можно
было  различить  в  деталях  надстройки и башни. На половине  пути до  места
сражения они поменяли курс, повернув на восток, чтобы одинаково использовать
мощь своих  пушек. Направление ветра для Регента было благоприятнее; корабли
Лиги  оказались с подветренной стороны. Это обстоятельство, дававшее Регенту
преимущество в скорости, способствовало разгрому флота Лиги.
     Мы  лежали в своей скорлупке между эскадрами, когда они изготовились  к
бою.  На  адмиральском  корабле  Лиги,  "Джордано  Бруно",  взвился  красный
огненный вымпел. В тот же миг ветер донес с тяжелых челнов Регентского флота
звуки рожков и барабанную дробь. И бронированные башни как с одной, так  и с
другой стороны  медленно  подняли, словно стрелки гигантских  часов,  стволы
орудий.
     Он  описывал   тот  памятный  момент,   когда  "Брут",   "Коперник"   и
"Робеспьер", попав под мощный огонь кораблей Регента, рассыпались  на глазах
в прах и взлетели на воздух.  Битва в  Сиртах считалась  образцом встречного
боя при ограниченной видимости и  была  проведена по упрощенно-классическим,
даже  старомодным  канонам.  Она  развивалась так  непосредственно  до  того
судьбоносного  момента, когда Регент,  решившись на последний  шаг, произнес
грозные  слова: "Наказывать вас - бессмысленно! "(1)  С течением времени это
морское сражение  стало  легендой;  почти все знаменитые, вошедшие в историю
флотоводцы  вдруг  ожили  в этом рассказе,  участвуя  в сражении  на  правах
призраков.  Луцию поэтому было даже как-то  не по  себе, когда  он здесь, за
бокалом вина, вдруг услышал  очевидца, наглядно изобразившего зрительный ряд
событий  того  великого дня из далеких  времен  его  детства.  Он вдруг тоже
явственно ощутил, как  у этого  маленького вахтенного офицера при сигнальных
звуках  гонга волосы  зашевелились  на  голове -  не от  страха,  конечно. В
великие  решающие  моменты  страх тает,  как  воск,  вытесняемый  из  кокиля
устремившимся туда расплавленным металлом. Вскоре разговор перешел на другие
темы.


     - Какое счастье, Мелитта, что мы вовремя проходили мимо и спасли вас от
лап этого чудовища.
     Луций сидел  подле  нее,  приятно расслабившись, как  всегда  бывает  с
мужчинами   в  обществе   хорошенькой  девушки.   Они   медленно  потягивали
золотистое, янтарного цвета вино.
     - ---------------------------------------
     (1) Ср.: "Кого Я люблю, тех... и наказываю" (Откр. 3,19).
     На  столике  перед  ними лежал  уже  слегка  подвядший  букетик полевых
цветов.
     При напоминании о  бурных событиях в квартале  парсов тень пробежала по
ее лицу, напоминавшему камею. Однако этот лик был явно создан природой, а не
вдохновением художника  - огромные глаза, нежный подбородок, открытый лоб со
спадающими на него  завитками волос, как  плющ  на  мраморную белизну грота.
Услышанное не оставляло после себя следов на ее челе - по лицу то пробегали,
как облака,  мрачные  тени, то его озаряли  солнечные лучи  улыбки, как  это
свойственно природе; грусть  и радость сменяли  друг  друга, мысль  свободно
трансформировалась в непосредственность восприятия.
     Луций еще не исчерпал своей темы:
     - Иначе он достиг бы своей цели.
     - Неправда! Я еще в кухне отшвырнула его к стенке.
     - Вы не знаете,  какие мужчины сильные. У него  наверняка было при себе
оружие. Он мог бы крикнуть своих  сообщников - что бы  вы стали делать, если
бы попали в руки целой орды?
     Она задумалась.
     - Сговорилась бы с главарем против всех остальных.
     Луций засмеялся:
     - Да, я вижу, вы благоразумны, Мелитта, вы - не Лукреция.
     -  Нет,  я  лучше  уйду  в  монастырь.  Мужчины  - как животные,  и все
отвратительны.
     - Ну, надеюсь, не все.
     Он погладил ее крепкую, привычную к работе руку.
     - Не все, нет - вот вам можно довериться. И есть еще среди них набожные
и порядочные.
     - Это, пожалуй, так. Вы можете  меня причислить если не к первым, то ко
вторым, - и все же...
     Он хотел сказать: "...и все же - кто знает себя до конца?" Он мгновенно
вспомнил  формулировки  фернкорна,  передаваемые  с   "Голубого  авизо"   по
фонофору, а  вместе  с ними  и  имя писателя, который так рано,  так глубоко
предчувствовал  наступление  новой эры и, возможно, даже сам  стал ее первой
жертвой. В  "Маркизе д'О."(1) он как раз создал образ  рыцаря, не устоявшего
перед искушением.
     Он спросил:
     - Как вы думаете, Мелитта, что все это означает?
     -  Что  это  должно  означать? Я  же говорю,  мужчины  - все  равно что
животные. Или вы что-то другое имеете в виду?
     - Я  задаю себе  вопрос,  как  такое может  случаться, -  кто  получает
удовольствие от подобных сцен? Может, в  них  оживают древние  боги, еще тех
времен, когда похищали женщин и устраивали на них охоту?
     - Древние боги давно умерли.
     - Конечно, Мелитта, и патер  Феликс справедливо учит,  что Христос, как
новый Геракл,  победил их,  будучи  выше духом. Однако  он  также учит,  что
язычество еще живо. Он учит...
     Тут он прервал себя:
     - Однако мне кажется, я наскучил вам.
     - О нет! Я слушаю вас с удовольствием.
     -  Вам  рассказывали,  когда  вы были ребенком, о  битве в солончаковых
степях?
     - ---------------------------------------
     (1) Новелла Генриха фон Клейста (1777-1811).
     -  Я  слышала  про  многие  битвы,  но  только  не  запомнила,  как они
называются.
     - У  меня  в  памяти  те  дни,  после  битвы,  когда  мы отходили через
населенные  пункты. Города, на которые напали монголы, горели, словно факелы
в ночи. Хрипы  умирающих, крики преследуемых женщин смешивались с треском  и
хрустом охваченных огнем жилищ. И тут стали всплывать картины древних времен
и  с  ними  искушение  принять участие если не  в  злодеяниях, то  хотя бы в
бушующем вокруг безумии.  В этом было какое-то наслаждение -  жажда, которую
нельзя утолить водой. Я не знаю, можете ли вы это понять?
     - Очень даже могу, этим скотам нужно отплачивать той же монетой.
     - К сожалению, это правда. Грубая работа должна  быть сделана. Но разве
не нужно задуматься о жертве, чтобы перекинуть мостик к очищению?
     Девушка покачала головой:
     - Будь я  мужчиной, я бы  не стала  ломать над этим голову. Было ужасно
тогда, когда мы поднимались по лестнице, но я и  радовалась  в душе, увидев,
как  эти звери лежат там мертвые. Вечером я обнаружила  на  своем  подоле их
кровь.
     В   "Каламаретто"   стало   очень   шумно.   Синьор   Арлотто  сел   на
"президентское" место и  объявил, что угощает всех.  В зал ввалилась толпа в
масках. Пробил час веселья, и музыкант, игравший на цитре, перешел к вольным
куплетам, весь зал тут же дружно грянул:

     А фрейлины царицы Любили очень петушков Некукарекающей птицы.
     - А что если нам сделать еще один круг по острову? - предложил Луций.
     Они  встали. Он кивнул  на прощание Сернеру, который  по  своей обычной
рассеянности  даже не заметил его.  На воздухе стало прохладнее, солнце  уже
низко село.
     Они  шли  по  темной  пыльной  дороге,   бежавшей   по  острову   вдоль
виноградников.  Сквозь   зелень  листьев  уже  розовели  гроздья  винограда.
Коршуны, парившие в небе, высматривали  птенцов, укрывшихся в  винограднике.
Там,  где  дорога  делала поворот  и открывался вид на море, стояло каменное
изваяние - головка юноши, - а у подножия цоколя, как всегда, лежали букетики
и  венки  из  полевых  цветов. Юноша почитался здесь как  Святой  Себастьян,
однако Хальдер, с которым Луций как-то осматривал бюст,  сказал, что так его
назвали местные жители в честь  своего любимого святого и что на  самом деле
речь идет об одной из многочисленных стел, которые Адриан повелел возвести в
честь своего любимца Антиноя.  В пользу  такого предположения говорило и то,
что  взгляд  юноши  был  устремлен в  землю, в то время как искусство всегда
придает  умирающему  святому,  пронзенному  стрелами,  позу  обожествленного
существа  с  воздетым  к небу  взором.  "Конечно,  при  условии,  -  добавил
художник,   -  что   апофеоз  как   таковой,  в  пределах  благоразумия,  не
противоречит христианству".
     Так ли,  иначе,  но статуя почиталась  здесь с  незапамятных врекен,  и
черты лица  юноши соответствовали тому  типу, который был  близок  коренному
населению, отвечал его запросам, - некий  симбиоз похоти и грусти. Когда они
проходили мимо и  Мелитта перекрестилась, Луций заметил некоторое сходство и
с ней. Земной дух роднил их.
     В лучах вечерней зари вспыхнули  контуры  сторожевой  башни  на мысу, в
восточной части  острова. Волны  пенились и лениво  плескались  о  цокольные
камни. Сторожевую вахту  пролива Кастельмарино несли двое. Шлемы их сверкали
в лучах заходящего солнца.  Быстро сгустились  сумерки. На  сторожевой башне
вспыхнул огонь, а на шпиле Кастелетто зардел красный отблеск.
     Темнело.  В зарослях тростника кричала большая птица; ей отвечал из-под
разрушенной кровли  домовый  сыч.  И  Луций, и  Мелитта  почувствовали,  как
просыпается  и  оживает  под  ногами стихия, ее могучие  силы,  дремавшие  в
морской глубине под островом.  Дикий  вихрь закружил их, пронесясь над ними.
Они молча остановились. Луций, оцепенев, смотрел  на лицо девушки, мерцавшее
белой маской. Глаза  - два темных провала  - были обращены  к  нему. На него
смотрело лицо мертвеца.  Паническая  дрожь  охватила его. Он  протянул руку,
чтобы избавиться от наваждения, и ощутил, как мраморный лоб, щеки  и губы  с
трепетом отвечают ему.
     Тело объяла горячая волна. Земля, древняя, сильная мать-земля взывала к
нему, та,  что возвысилась из мертвого  лона, украсилась  цветами и плодами,
преобразив все  вокруг. Темные деревья,  луна,  звезды  застыли в  молчании,
словно универсум задержал  на мгновение свой  бег, достигнув того места, где
время остановилось. Ровными тактами вздымалось и опускалось  море, глубокими
вздохами отзывался в листве ветер.
     Однако Луций, словно пловец, уже затянутый мощным водоворотом, вырвался
из  его  цеп-  ких  объятий.  Он обхватил  голову  девушки обеими  руками  и
поцеловал ее как брат. Из кустов с резким криком вылетела сойка. Они взялись
за руки и пошли в порт, к гондолам.



НА ПАГОСЕ

     Солнце взошло над Пагосом. И осветило "башни молчания", замершие в  еще
темных  рощах,  а  позднее и розовые  каменные  стены  шале,  его обложенные
мрамором  окна и порталы. Обычная  загородная резиденция обросла  с течением
времени целым  рядом дополнительных сооружений -  добавился в первую очередь
гостевой флигель, потом музей для постоянно разрастающихся коллекций разного
рода. Помимо большой и малой  библиотек,  здесь были еще собрание  подлинных
рукописей, коллекция монет и картин и галерея античных скульптур. Пристроены
были также просторные  подсобные  помещения, оранжереи,  конюшни с крытыми и
открытыми бегами и помещения для охраны.
     По  южному склону  разместились  ряды теплиц.  Любитель  цветов и даров
природы, Проконсул не жалел ни денег, ни труда. По совету Ортнера  он возвел
настоящие  дворцы  из особого  стекла, которое, словно  хамелеон,  позволяло
создавать    свой    ежедневно    меняющийся     микроклимат.    Оцеллы    -
светочувствительные  органы простейших - концентрировали  солнечную энергию,
отдавая ее потом  растениям.  Б пасмурные дни  и длинные  ночи на помощь  им
приходили  рефлекторы. С  изобретением термобронзы  значительно  сократились
расходы на создание любых климатических условий на больших площадях и отпала
необходимость в многочисленной рабочей силе. Садовник определял нужный режим
света  и  тепла, необходимый для данных  зеленых насаждений, а термоэлектрик
следил  за  поддержанием  необходимых условий. Так  что на столе  Проконсула
всегда в изобилии были фрукты и цветы всех климатических поясов мира.
     В некоторых оранжереях с тропическим климатом Ортнер устроил  так,  что
тепло медленно нагнеталось, как в  ретортах, над горячими болотами. Здесь он
хотел возродить реликтовые виды нимфейных древнего периода развития Земли, о
формах которых можно было судить только по окаменелостям.
     Большой пальмарий, выполненный в восточном стиле, был высотой в  сто  с
лишним локтей. На огромных площадях стоявшие  группами пальмы чередовались с
островками  девственного леса  и зарослями цветущего гибискуса. Мощные живые
изгороди  из  перистолистного бамбука  окаймляли  болотистые  заводи, где по
зеркальной глади распласталась victoria regia(1). Тропические  рыбы и птицы,
большей  частью дар Ориона, оживляли своим  присутствием эту модель флоры  и
фауны  Амазонской  низменности.  Вверху,  под  крышами,  собирались  влажные
испарения и оседали бисеринками капель на  кронах деревьев. Большой любитель
тепла и тихого  приятного  времяпрепровождения, Проконсул  имел  обыкновение
пить здесь  после обеда кофе, к которому ему подавали кубинские сигары с еще
зеленоватым  верхним  листом.  Там он  обсуждал  также с Ортнером  планы  по
расширению       строительства       теплиц       -       масштабно-       -
---------------------------------------
     (1) Виктория амазонская (лат.).
     го  по  размаху  работ  дела,  возникшего под  его  покровительством  и
объединявшего труд садовников, ботаников и дизайнеров. Новым  пальмарием  он
хотел оставить  после  себя  памятник,  достойный семейства  этих  растений,
которые  Линней   по  праву  называл  королями  растительного  мира.  Ортнер
прославил их в своем труде за королевский рост и небывалого диаметра крону и
не  меньше   также  за   то,  что  они  были  мирными   поставщиками  хлеба,
растительного масла и вина.
     Окрест расположились небольшие  виллы, мастерские и коттеджи,  дававшие
кров и  приют служителям  гармонического мира  природы и искусств. Здесь ход
мировых событий рассматривали  с высоты птичьего  полета - кто со скепсисом,
кто с  оптимизмом, а  кто и с беззаботным  недопониманием,  вс„  как в
"Птицах" Аристофана, -  однако  в атмосфере полной свободы, гарантом которой
было благоволение Князя.  Из  зданий,  расположенных чуть дальше, упоминания
достойны были Военная школа и Мусейон(1) - местонахождение Академии наук,  -
расположенный в  монастыре,  стены  которого  не  только  благоприятствовали
работе  ученого-исследователя,   его  тихим  занятиям,  но  также  позволяли
проводить  заседания  и служили одновременно целому ряду  академиков жильем,
если  те  не  предпочитали,  как Фернкорн или  Горный  советник, иметь  свой
собственный домашний очаг.
     Жизнь у  подножия  Пагоса  имела все  приятные  стороны  находящейся  в
отдалении  от  большого  города   резиденции,   учитывая  еще  и   такое   -
---------------------------------------
     (1) Ср.: Александрийский мусейон - один из главных научных и культурных
центров античного мира.
     обстоятельство,   как   царившая   вокруг  политическая  напряженность,
вызванная смутой. Времена делались все жестче, отвердевали, как скорлупа,  и
тем слаще становился плод внутри нее - личная интимная жизнь как таковая.
     Через заднюю террасу Луций вышел в парк, плавно поднимавшийся по склону
горы  вверх. Коротко постриженный газон только что  полили; зеленую луговину
прорезали  слегка  выпуклые дорожки из утрамбованной кирпично