и, носившиеся вокруг креста. Пора было возвращаться к
лошадям. Но у Луция был на сердце еще один вопрос, занимавший его.
     - Патрон  готовит на случай,  если  беспорядки в городе усилятся, серию
ударов  против Ландфогта. Он подумывает о насильственных  акциях частично  в
целях ознакомления  с его  деятельностью, частично  в  целях  разрушения его
агентурной сети.  Продумывается вопрос, не снабдить  ли командос  ядом  -  с
одной стороны,  чтобы избавить  их  от пыток, а с другой - чтобы обезопасить
тайну, как того требует необходимость.
     Патер спросил:
     - А что ты об этом думаешь, Луций?
     - Мне неприятна сама мысль.
     -  И твое  ощущение  тебя  не обманывает.  В  этом проявляется один  из
ключевых  моментов,  когда становится  ясно, что  одной абстрактной  любви к
человеку уже недостаточно. Вы можете в случае необходимости  ставить людей в
безнадежные ситуации, но вы не смеете  отнимать  у  них  надежду.  Иначе  вы
превращаете их в неодушевленные предметы, в чистый объект применения  силы и
ничем  не отличаетесь от  врага,  против  которого боретесь.  Вы  не  смеете
покушаться на  свободу как таковую даже  ради  благих целей.  Если рождаются
такие планы, это верный признак того, что вы сбились с истинного пути.
     Однако ты спешишь, Луций. Тебя ждет Горный советник. Иди, я помолюсь за
тебя.




 * ЧАСТЬ ВТОРАЯ *




ПОКУШЕНИЕ

     Машину  он  вызвал на десять  часов.  Он еще не до  конца  проснулся. В
комнате   было   темно   и   тихо,   и  только  вибрировали  от  вентилятора
стеклостальные стены.
     Оргия  затянулась до рассвета. Дело закончилось, как  обычно бывало,  в
малом  банкетном зале,  который  они прозвали "диваном", повальной  пьянкой,
затем  помутнением  рассудка  и  тяжелым  сном  в  беспамятстве.  Теперь  он
беспокойно ворочался на своем ложе, душа его, выбиравшаяся из потемков, была
охвачена страхом, он тщетно пытался вспомнить, что  было.  Но все тонуло  во
мраке. Потом вдруг ожили звуки скрипки и флейты.  Всплыли отдельные  образы,
сцены, разрозненные  и причудливо  запутанные, словно  подсмотренные в щелку
из-за портьеры.
     Он лежит на полу, люстры кругами ходят  над головой.  Лаковые сапоги  и
голые  ляжки переступают  через него  - медленно вертится розовая  карусель.
Скрипки на балконе неустанно играют одну и ту же мелодию.  Он чувствует себя
счастливым, он  - благодетель. Оцепенение, вечно окружающее его,  растаяло и
растворилось. Всплыли обрывки пьяных разговоров.
     - Мессирчик, весь "диван " опять перепился.
     - Ну и хорошо. Дайте и парням там, наверху, тоже выпить, они стараются.
     Он всегда  говорил,  что ослепленные музыканты предпочтительнее слепых.
Можно подобрать, кого  надо.  Прозрев  умом, они  расцветают пышным  цветом,
словно привитые "глазком". В качестве красивого словца звучит очень недурно.
     Опять поплыли лица, это  нехорошо. Ощущение такое, что они оккупировали
его глазное  дно -  сначала появилась  одна голова,  за ней много других,  а
потом  целый фриз. Все они  безобразны, с ужасными гримасами. Они любопытны,
злорадны  и распухли от полового  бесстыдства.  Множатся сотнями и тысячами.
Они не то зрители  клинических амфитеатров, не то тупо смотрят  спектакль из
лож, свесившись многоголовой гидрой, развеселить которую может только зло. А
теперь вдруг они заполнили собой громадный зал суда, где заседает трибунал и
где нет судей. Поседевшие  неряшливые старцы,  на лицах которых написана вся
их долгая позорная жизнь, увертливые  подростки с нюхом крысы и проворностью
ласки потоком  проносились мимо. Ни у Калло(1), ни у Домье(2) не хватило  бы
фантазии на такие  лица. Моментами им грозила полная деформация -  маленькие
рожки, ветвистые  оленьи рога,  хоботы, половые органы вместо носа, глубокие
трещины, как  на  коре  старых  деревьев. Ликование, восторг  сопричастности
безмерен.
     Спящий застонал,  потом  сбросил  одеяло.  Во  рту привкус  горечи.  Он
схватил графин и - ---------------------------------------
     (1) Жак Калло (1592-1635) - французский гравер и рисовальщик.
     (2)  Оноре  Домье  (1808-1879)  -  французский  гравер,   живописец   и
скульптор.
     залпом осушил его. Стража, которая спала по ночам  на циновке перед его
дверью,  услышала, как  он по обыкновению,  одеваясь,  негромко  бормочет  с
раздражением  себе под  нос. Они позвонили  в  офис  и доложили,  что мессир
Гранде встал. Подали машину и выставили посты.


     Главные  ворота  Центрального ведомства выходили на площадь Гербера(1).
Оттуда сквозь  Длинную  улицу  просматривался обелиск, стоявший  на  круглой
площади перед гаванью. Сияющие многоэтажные  дома Нового  города под  прямым
углом замыкали главную магистраль. Огромное здание тянулось  вверх по склону
холма  всеми своими пятью лучами. То  была видимая  верхушка цитадели, здесь
сидел  Ландфогт. Оба крыла,  выдававшиеся на  площадь,  объединяла лестница,
которая,  поднимаясь в гору, сужалась и  заканчивалась террасой. Вход на нее
преграждал часовой.
     В  десять часов  утра  на террасу  вышел  мессир  Гранде. Его  окружала
небольшая свита.  Он был бледнее и злее обычного. С каменным спокойствием на
лице,   без   всякого  выражения,  лишь  легкое  подергивание  щек,   словно
вздрагивают  бока  животных,  которых  кусают  слепни.  По всем  служащим  и
офицерам штаба была  заметна  игра раздражительности  и  оцепенения  на  его
лице-маске.   У   рабских   натур  это  проявлялось   по-топорному:  грубые,
неотесанные, засунутые в военную  форму  парни с  крепкими затылками двигали
квадратными челюстями, - ---------------------------------------
     (1)  Карл Фридрих Вильгельм  фон Гербер (1823-1891) -  немецкий юрист и
политик.
     приходя в возбуждение. Интеллигенты - щуплые,  услужливые и не лишенные
кошачьего шарма  -  реагировали  на  это  подрагивание  не  без  утонченного
отвращения,  словно вблизи них  поднимались  зловонные запахи или тучи  мух,
будившие их гнев.
     Солнце  слепило.  Площадь,  как  всегда  в  это  время,  была запружена
праздношатающимся  народом, молча наблюдавшим,  как подъезжают  и  отъезжают
машины, разносчиками газет, репортерами, фотографами, агентами в  штатском и
фланерами, завтракавшими на улице перед кафе. Жара еще была терпимой, легкий
ветерок доносил от цветочных киосков запах сирени.
     Машина ждала. Дверцу держали открытой. Как  всегда, когда  в истории  с
покушениями  вмешивается  случай,  перечеркивая  все  планы, или,  наоборот,
способствуя  их  осуществлению, так было и  теперь. В данной ситуации случай
благоприятствовал осуществлению  задуманного.  Огромный  лимузин, на котором
обычно ездил  мессир Гранде, вышел из строя - не работал один  из приемников
телеуправления.  Вместо  массивного,  снабженного  всеми  средствами  защиты
автомобиля  подали  открытую  прогулочную  машину,  тем   самым  значительно
облегчив преступнику действия, повлекшие за собой столько бед.
     Замена  вызвала  некоторую задержку. Мессир Гранде приказал  найти  ему
очки;  его знобило,  несмотря  на жару, он закутался  в  плед. Потом четверо
сопровождающих  вспрыгнули  на  подножку.   В   этот  момент  сквозь  кордон
протиснулся молодой человек.  Он был одет как студент, только  носил кошти -
сотканный  из белой пряжи пояс, как принято  у парсов. Прежде чем сообразили
задержать  его,  даже еще  прежде,  чем его  вообще  заметили,  он  неслышно
проскользнул к машине. Все увидели, как он вытянул руку, и сразу после этого
показалось, что  машину  словно  встряхнуло от удара.  Звука  почти  не было
слышно.  Мессира  Гранде  подкинуло сначала  кверху, словно  куклу, потом он
вновь рухнул назад. Красные кожаные сиденья были разорваны осколками, из них
полез  черный  конский волос. В  смертельной  агонии  мессир  Гранде  вырвал
длинные пучки волос и вцепился в них зубами.
     После  свершившегося воцарилась  мертвая тишина. Площадь, залитая ярким
светом, словно оцепенела. Слышалось только щелканье фотоаппаратов и жужжание
камер. Как  страницы иллюстрированного  журнала, листаемого  в  поспешности,
замелькали кадры и полетели молниеносные снимки - в архивы, редакции газет и
кинохронику; все  службы моментально были  подняты на ноги. Через  пятьдесят
минут "Шпигель" уже вышел с  первыми сообщениями и некрологом, озаглавленным
"Кровь  его  пролилась", -  несмотря  на  весь профессионализм  этих господ,
сделать такое  было возможно, только если на случай удавшегося покушения уже
был изготовлен предварительный набор.
     Наконец  последовала  команда,  запрещавшая  фотографировать;  аппараты
опустились, и  фоторепортеры  стали  выискивать  другие  кадры, недостатка в
которых не  было. Только еще  один  из  служащих  Центрального  ведомства  в
военной форме приблизился к машине  и тщательно  сфотографировал все, словно
просвечивая  вспышкой  каждую деталь  машины.  После этого  труп  подняли  с
сиденья и  понесли наверх. Ео рту и  в  руках покойник все  еще держал пучки
конских волос, волочившихся за ним пс земле,  словно несли пойманное морское
чудовище. По белой лестнице потянулся кровавый след.
     А  что же убийца?  Сразу  после первого оцепенения от  охватившего всех
ужаса шофер, оставшийся невредимым,  и охрана кинулись  на него. Видно было,
как щуплая фигурка исчезла под навалившейся  на нее  черной  грудой  тел, из
которой вздымались  кверху кулаки и  приклады. В общей  суматохе слышны были
визгливые выкрики женщин:
     - A mort, a mort!(1) В них вплетались грудные голоса:
     - Al'muerte,  al'muerte!  -  выкрикивала  то же  самое портовая  чернь,
всегда заполняющая зрелищные арены.
     Тщетно старался адъютант мессира Гранде, чтобы его услышали:
     - Назад, ни один волос не должен упасть с его головы!
     Он подозвал  патруль,  чтобы оттеснить беснующихся. Потом подошел к той
жалкой кучке тряпья, что лежала на земле.
     - Вы убили его. О, как это досадно! Еще и парс - парню явно повезло.
     И бросил сопровождавшим его лицам:
     -  В лабораторию  доктора  Мертенса.  Тщательно обыскать  и  установить
личность.
     Позднее  выяснилось,  что  это был  студент-медик  из парсов,  по имени
Надаржа.  Говорили, что  над  его  сестрой  было совершено  насилие во время
уличных  беспорядков.  Другие  утверждали,  что  он из секты  ассасинов(2) и
состоял   на    службе    у    Дворца.    А    третьи    придерживались    -
---------------------------------------
     (1)  Смерть ему! (фр.) (2)  Испанская политико-религиозная секта времен
крестовых походов.
     мнения, что нити вели  в само Центральное  ведомство.  На таких фигурах
всегда замыкаются все проблемы политического момента.
     Тем  временем  людские  массы  перекинулись  на  улицы  Нового  города.
Разбились  на группы,  вылавливая подозрительных. Странным было,  что самыми
рьяными  среди  них были те,  кто  боялся мессира  Гранде, -  именно  они  и
зверствовали.  Слышны  были  выстрелы,  раздававшиеся  на  Длинной  улице  и
докатывавшиеся  до самой  гавани, откуда тащили арестованных.  Вскоре тюрьма
Центрального  ведомства  оказалась   переполненной.  Пришлось  прибегнуть  к
заброшенному пустырю,  который  давным-давно использовался как стрельбище, -
площадка  в сторону  Дворца была  разровнена и обнесена  колючей проволокой.
Туда толпами загоняли задержанных.
     Тотчас же и  не дожидаясь  указаний от  Центрального ведомства началось
преследование парсов, далеко  превзошедшее  последние беспорядки  в  городе.
Чернь  гонялась в портовом квартале и нижней части Нового города  за  каждым
прохожим. Даже те, кого нельзя было идентифицировать по одежде или кастовому
признаку, не укрылись от разъяренного ока. Под сурдинку старались  выместить
свою  злость на всех, кого недолюбливали.  Крики "Парс!"  или "Друг парсов -
парсито!" оказывались зловещими в одинаковой степени.
     Магазины   закрылись,  улицы  фешенебельных  кварталов  и  района  вилл
опустели.  В пригородах  и  расположенной  вдоль моря  части  города  прошли
демонстрации  протеста.  Шествие шло с  флагами, обвитыми  траурным  флером,
направляясь  к  Центральному  ведом- ству,  лестница,  ведущая наверх,  была
задернута  черными  траурными  полотнищами. На  террасе  водрузили катафалк;
Ландфогт,  который тем временем  уже занял  командные позиции, принимал марш
дефилирующих траурных процессий.
     Потом  массы  отхлынули  в  сторону  квартала  парсов. При  скандальных
эксцессах  бросалось  в глаза, что  молодые  люди  из  хороших  семей,  даже
элегантные  дамы принимали участие в погромах  и кое в чем похуже.  Ландфогт
предоставил им достаточно времени для  бесчинств,  перешедших в своего  рода
народный  праздник. Спонтанные действия  наподобие этих относились к  малому
катехизису его политики; они  надували  ему  паруса ветром. Только во второй
половине  дня он удостоил старейшин парсов  аудиенции. И  только после этого
направил  в разгромленный  квартал  полицию  и ее  вспомогательные отряды. И
тогда  преследование приняло официальный характер. Погромы  продолжились под
видом обыска,  а  насильственный угон людей стал мерой их защиты. Парсы были
уже настолько сломлены, что даже послали Ландфогту письменную благодарность.


     И во Дворце тоже довольно прохладно приняли ходоков парсов; сейчас  без
них хлопот был полон рот. На сей раз даже отказались от введения войск  в те
части квартала парсов, которые переходили в Верхний город; нажим демоса  был
слишком велик. Зато Проконсул взял под охрану районы  вокруг Дворца, военные
склады  и  хранилища, энергион и другие опорные пункты. Он приказал ввести в
город танки и держал воздушное пространство свободным. Когда ближе к полудню
Ландфогт призвал народное ополчение, над Дворцом  подняли флаг, что означало
введение осадного положения. Однако ощущалось,  что народные массы настроены
враждебно  по  отношению к Проконсулу.  Войска  же, напротив,  были  на  его
стороне. Общественные службы угрожали остановить работу, но все это не имело
значения  до  тех пор, пока  энергион  был в надежных  руках.  Личный состав
Военной  школы и технические войска  крепко охраняли его. В  два часа Патрон
приказал  отключить подачу энергии на тридцать секунд. Можно было наблюдать,
как летательные аппараты, словно воздушные  змеи на  веревочке,  перешли  на
планирующий  полет.  Тонкое  гудение,  наполнявшее  город,  умолкло,   потом
раздался  анахроничный грохот и шум вспомогательных механизмов. Газета "Друг
народа"  перечислила  в специальном  выпуске  весь  урон,  причиненный  этой
интермедией, - столкновения, неудачные операции в больницах, крушения и тому
подобное.
     Оба правителя затаились, как звери, в своих логовах  и прощупывали друг
друга.  Не  было  никакого  сомнения,  что  один  обладает превосходством  в
политическом и  моральном плане, другой -  в военном  и  техническом. В этой
борьбе за  власть парсы  были словно кость,  брошенная взбешенной  толпе. Не
нашлось  никого, кто  бы  защитил их.  Переговоры  еще не закончились; между
Центральным  ведомством  и  Дворцом   царил  усиленный  обмен  посланниками.
Посредники встречались также и у мавретанцев на Allee des Flamboyants.
     Вскоре после  десяти часов была объявлена повышенная боевая готовность,
приемная была переполнена. Патрон раздавал  приказы  частично  через  устные
поручения, частично  по телефону. Проконсул же объявил о своем прибытии лишь
пополудни.  Он ждал вместе с Ортнером, когда распустится  victoria devonica,
выросшая на  его  крытых  прудах,  о  чем  разговор за его  столом  шел  уже
несколько   недель.   Разработанная   Таубенхаймером   теория   генетической
нуллисомии позволяла ускорять выведение новых видов растений.
     Луций, следя  за поступлением  сообщений, находился в  ожидании в своем
кабинете.   Возбуждение,  которое  охватывало  в  такие  дни   весь  дворец,
чувствовалось даже сквозь стены.
     В двенадцать часов Тереза открыла к нему дверь и пригласила со словами:
     - Патрон просит вас к себе.
     Луций  пошел  за  ней.  Он  поприветствовал  генерала,  говорившего  по
телефону,  тот кивнул ему в ответ.  Как обычно, на почти пустом столе  стоял
свежий букет цветов из садов Пагоса.
     -  Хорошо,  Тресков,  пришлите  мне  копию этой  писанины по  световому
каналу. Она должна быть использована в учебных целях. Что делать с агентами?
Расстрелять в  течение получаса -  я ввел  военно-полевые суды не для игры в
бридж.
     Он положил трубку.
     - Демонстранты забрасывают казармы листовками. Не следует недооценивать
их; такие вещи имеют замедленное  действие,  и оно  проявится  при  ответном
ударе. Солдаты  не  становятся  лучше, если их держать в резерве. Они прежде
всего не должны скучать. Нам необходимо нанести серию ударов.
     - Вы обещали не забыть при этом меня.
     Генерал кивнул.
     -   Будьте  готовы   нанести  визит   Токсикологическому  институту  на
Кастельмарино. Я  предоставляю  вам полную  свободу  действий.  Мы пока  еще
немного обождем  с  сенсационным  налетом,  но  произведем  его непременно и
устроим тогда подлинный фейерверк.  Сивере должен за это время подобрать вам
соответствующую экипировку. Я это сейчас сразу и улажу.
     Он взял фонофор. В аппарате послышался резкий отрывистый голос:
     - Главный пиротехник Сивере слушает, к исполнению приказа готов.
     - Сивере,  на днях к  вам  в  арсенал зайдет  командор  де Геер,  чтобы
подобрать  подходящее  снаряжение  для  команды.  Покажите  ему  ваши  милые
игрушки.  Нет,  квитанции  не надо, ничего письменного.  Пусть действует  по
собственному усмотрению. Запишите в книге  расходов как изъятие инвентаря "с
целью проведения эксперимента".
     Он поставил фонофор на предохранитель.
     - Кстати, мое почтение, отдаю должное донесению - я как  раз видел, как
эта штуковина летела над городом.
     Он показал  при  этом  на экран  напротив  стола,  где  мелькали  кадры
открытия выставки трофеев в клубе Ориона.
     - Они подстреливают такую дичь,  у которой не разберешь, где зад, а где
перед. Я лично предпочитаю солидную охоту на лисиц.
     Он засмеялся. Потом, став серьезным, сказал:
     -  Я  припас  для  вас  малоприятное  задание.  Вы  выразите  Ландфогту
соболезнование  от  имени  Ккязя  -   мундир  адъютанта,  посла  для  особых
поручений. Возможно, вы отделаетесь занесением  в список  соболезнующих.  На
случай,  если  вам предоставят личную аудиенцию,  не давайте  втянуть себя в
разговоры,  выходящие за  пределы данного вам  поручения. Управление кадрами
заготовит для  вас верительную грамоту. Пожалуйста, два экземпляра документа
- один для меня лично, на самовозгорающейся бумаге. Еще вопросы? Прекрасно.


     Машина стояла  во внутреннем  дворе,  на ней  развевался проконсульский
флажок, дававший право беспрепятственного проезда.  Машину вел Марио, Костар
сидел рядом с ним.
     Они выехали через главные ворота, где  был открыт центральный проезд. В
Верхнем  городе  все было тихо-мирно, почти  безлюдно. Потом  они  пересекли
Корсо,  запруженный народом. Танк на воздушной подушке неуклюже патрулировал
улицы, паря,  как сине-стальной жук, между Соборной  площадью  и  внутренней
гаванью. Он летел так низко, что подрезал высокие  струи фонтанов  и  грозил
зацепить верхушки обелисков. Их машину то и дело приветствовали.
     В Новом городе на улицах тоже было многолюдно. Видны были группы людей,
нагруженные  мешками  и  домашним  скарбом,  они  возвращались  с  погромов.
Неподалеку  от площади  Гербера  проезд  для  любого транспорта  был закрыт.
Войска  Ландфогта  не пропускали  ни одной  машины.  Луций  заявил  офицеру,
командовавшему патрульными отрядами, что вынужден  настаивать на проезде,  и
указал  при  этом  на  флажок  с  орлом. В  ответ  был  послан связной с его
верительной грамотой к военному коменданту  Центрального ведомства. Пришлось
задержаться.
     Хорошо,  что  поблизости стояла  охрана. Массы, затопившие  улицы, были
сильно возбуждены. По