й,  которая   хотя  и  становится
политически активной,  когда заключает союз  со временем, однако остается по
сути своей в состоянии покоя  и черпает  из это- го покоя свою силу,  как из
капитала, приносящего  доход. В этом смысле законы техники там на самом деле
не действуют. Достаточно ли ясно я выразился?
     -  Да, я понимаю, Новалис,  если бы он родился историком, думал  бы так
же. Однако мой вопрос не затрагивал таких глубин. Я скорее имела в виду, что
движение,  раз  уж  оно  освободилось  от  оков, может  стать  всемогущим  и
уничтожить своей атакующей  мощью покоящуюся субстанцию.  Как вы практически
хотите противостоять этому натиску?
     - Вы имеете в виду,  как  мы сможем защитить наши родовые гнезда, чтобы
они в свою очередь не ринулись к прогрессу и не были им проглочены?
     - Да,  - сказала Будур Пери,  -  это мне представляется необыкновенным,
как чудо.
     - Необыкновенным, да, но опять же и простым для того,  кто не дал сбить
себя с толку.  Дух времени овладевает  только движением, но не субстанциями;
он  забирает мужчин,  но не весь пласт, от которого  они отделились,  не  их
потаенный, незримый оплот.
     - Это мне понятно, но, если мужчины падут, родина обезлюдеет. У нее  не
будет  больше  продолжателей  рода.  Силы,  собранные  Ландфогтом,  привыкли
принуждать  и подчинять; можно опасаться, что вы не выдержите  долгой осады.
Он нацелен на господство над безликим и нивелированным  миром. Отклонения от
нормы  и традиции  преемственности  должны быть вытравлены в  людях -  так в
нападении на парсов я вижу сигнал того, что любая самобытность под угрозой.
     - Не надо переоценивать силу Ландфогта; она в основе своей технического
свойства  и  потому  разрушительна  по природе.  Ему не хватает его  доли  в
участии владения миром, где  он выступает как  противная сторона.  Ведь даже
своей  победой  он обнажит  свое ничтожество. Он  просуществует еще какое-то
время, ликвидируя своих врагов, но потом захлебнется,  как насос, оставшийся
без воды.


     Во Дворце  было  тихо, только  раздавались  приглушенные крики  охраны,
производившей смену караула. Луций молчал. Он слушал, как мурлычет Аламут да
потрескивает  аэроионизатор.  Беседа  подняла   ему  настроение.   Все  вещи
предстали как бы в  новом видении, словно  разговор  возвысил их  из тьмы  и
придал им свет свободы. Он опять подхватил нить разговора.
     - Страна замков сильнее любого  потенциального  движения, даже  сильнее
самой реальности. Временами действительность вплотную подступает к  ней.  Но
потом чей-то сильный  дух  вновь  открывает  ее,  как  откапывает мифические
города гениальный археолог.
     - Именно  поэтому  складывается такое  впечатление,  что ваш  Проконсул
живет в замке, мимо которого течет время, обходя его стороной.
     -  Он  может   себе  это  позволить,  потому  что  уходит   корнями  на
недосягаемую глубину. Внутри  масс еще живо, словно золото в  наносном слое,
знание  этого,  и   оно  неподвластно   исчезновению.  Вопрос,  над  которым
размышляет  Проконсул, заключается в том, можно ли опять массы превратить  в
народ.
     - Подобные проблемы вряд ли волнуют мавретанцев.
     -  Нет,  они  скорее приветствуют  возникновение  толпы, массами  можно
манипулировать.
     - Одно обстоятельство  еще не до конца  ясно для  меня, - расспрашивала
Будур  Пери дальше, - я  имею в виду то, что мавретанцы обязаны  производить
свой рекрутский набор в Бургляндии.
     - Ответ надо искать в том, что  дух  только  до известной степени можно
обратить в  силу. Прикидка  обоюдная -  бургляндцы пытаются  привлечь к себе
мавретанцев, чтобы привнести вековое наследие Страны замков в духовные сферы
Гелиополя,  как  валюту, курс  которой  не должен  падать.  Они  традиционно
передают   им   более  утонченные  манеры,  в  первую  очередь  в  понимании
государственного права и теоретических основ норм хозяйственной практики.
     Мавретанцы  в  свою  очередь  стремятся оттеснить  бургляндцев в  чисто
исполнительные органы, чтобы использовать  себе  на благо их  унаследованное
чувство  такта,  особенно в командовании войсками,  консульском управлении и
дипломатии. Благодаря им в высших эшелонах власти наступает равновесие.
     Будур Пери слушала с явным неудовольствием.
     -  Все это кажется  мне слишком запутанным и  выдуманным лишь для того,
чтобы  запугивать  людей.  Я  опасаюсь,  что  вы  слишком  углубились  в эти
лабиринты.
     Луций выключил аэроионизатор.
     - Возможно, вы правы. Я это особенно  чувствую в часы, проведенные тут.
Вы появились как раз вовремя.
     Потом он продолжил:
     -  Я,  конечно, нагоняю  на  вас  скуку. Все  это  жалкие  партии,  что
разыгрываются  на  здешней  шахматной  доске.  Одними  только  рассуждениями
невинность  не вернуть.  Можно подумать, что  Бог  способствует  продвижению
только тех, кто спит и видит, как бы взорвать весь мир:  только в одном этом
видят они  свое  торжество, презрение к  смерти,  абсолютную  волю,  которая
рождает великое назначение. Может, все дело в том, что  Он,  как тогда перед
всемирным потопом, планирует создание Своего нового творения? В таком случае
Регент, возможно, будет играть роль нового Ноя.
     Будур Пери поднялась, она слушала с возрастающим напряжением.
     - Вы коснулись очень важных  вещей. Кто это может лучше прочувствовать,
чем парсы? Мы с давних пор верим, что во времена тьмы готовится новая победа
сил света.  Но тут вы пошли  даже дальше. Что  толку  осужденному, если  ему
подробно  опишут  устройство машины,  гениально  придуманной для его  казни?
Лучше бы вам обратиться к более симпатичным вещам.
     Луций засмеялся:
     - Я не отрицаю, что несколько подпал под влияние определенных страстей.
Но разве достаточно было бы одной лишь симпатии, чтобы вырвать вас из когтей
доктора Беккера? И с Антонио будет точно так же.


     Время  перевалило уже за  полночь. Вошел  Костар, чтобы  приглядеть  за
чайником.
     - Где вы покупали чай? - спросил его Луций.
     - Донна Эмилия купила  его у Зербони, еще до разгрома лавки. Это черный
китайский чай, самый лучший, у нас его еще много.
     - Это как  нельзя кстати,  - обратился Луций  к  Будур  Пери, - у  нас,
следовательно, есть самый лучший исходный материал для эликсира.
     - Выбросьте это  из головы, Луций. Антонио знал,  почему держит  его  в
тайнике.
     - Я освобожу его и спрошу у него совета.
     - Он не может лишить вас права на риск.
     -  А  мне он только  наполовину представляется столь опасным  и кажется
вдвойне заманчивым, после того как  племянница Антонио обещала принять в нем
участие. Иначе мы нарушим данное друг другу слово.
     Он остановил  Костара  и попросил принести  "веккьо".  Наполнив  бокалы
вином, он опять включил аэроионизатор, заполнивший комнату звуками, которые,
вызывая  в  душе  приятные  картины  и мелодии,  без  труда  уводили  в  мир
неизведанных ощущений.



ОПЕРАЦИЯ НА КАСТЕЛЬМАРИНО

     Главное слово  для  нападения  на Кастельмарино было произнесено. Луций
вошел в бронированную комнату, чтобы доложить о своем отъезде. Патрон
поднялся;  на его  столе  лежала  развернутая  карта  острова.  Пылал  букет
тигровых  лилий,  отражаясь в темной  полированной крышке  стола.  День  был
солнечным,  метеослужба на Пагосе  предсказывала мягкую  и почти безоблачную
ночь. Наступило полнолуние.
     Генерал  не стал  вникать  в  подробности операции. С тактической точки
зрения она почти не имела никакого значения, это был вопрос престижа. Однако
она нацеливалась на очень  чувствительное  место в системе Ландфогта и могла
вызвать новые беспорядки.  По  этой  причине  под  предлогом подготовки были
предусмотрены   многочисленные   упреждающие  меры.   Патрон,   не  любивший
сантиментов, напутствовал Луция шутками.
     Луций  поднялся к  себе  в  вольер,  чтобы переодеться. Он  намеревался
переправиться  на судне,  отходившем  в полдень, на Виньо-дель-Мар  и выбрал
поэтому костюм как для увеселительной прогулки. Костар тоже переоделся.
     - Надеюсь, что завтра я подам вам весточку от Антонио, а  может, даже и
привезу  его  с  собой, -  сказал  Луций  Будур Пери,  прощаясь с  ней.  Они
обнялись.  Он  почувствовал, что  она  легкая, как  перышко, словно неземное
создание.  Он все еще  думал  об этом, уже находясь  на борту. Что это? Ведь
красота сестры сродни красоте звезд - она не волнует.
     Солнце уже  коснулось холмов на Виньо-дель-Мар,  когда  они столкнули в
воду большую лодку. Главный пиротехник распорядился  поставить  еще и мотор,
рассчитанный на быстрый  отход. Во второй половине дня он еще раз  обговорил
все возможные  варианты  и  проводил команду до  берега. Там он  попрощался,
собираясь провести ночь на сторожевой башне, где находился и усиленный отряд
береговой охраны, готовый выступить по  сигналу  тревоги.  Он помахал, когда
киль, проскрипев по гальке, поднялся  на легких волнах  и погрузился в воду;
они еще долго видели на берегу его рыжую бороду.
     Луций  сидел у руля и правил  лодкой на манер рыбаков, объезжающих свои
угодья.  Все  снаряжение  было  надежно уложено  между шпангоутами,  оружие,
однако, они держали под рукой. Морская синева темнела в вечернем освещении и
разбрасывала золотые  круги там,  где  весла опускались  в  воду.  Загорелые
бронзовые тела прекрасно смотрелись на этом красочном фоне. Потом все берега
растаяли  в сумерках. Задрожали первые  звезды,  отражаясь в темной глубине,
ожившей, словно морское  чудовище.  На сторожевой  башне на Виньо-дель-Мар и
напротив, в темницах  Кастельмарино, засветились  огоньки.  На  севере,  над
портовым  городом,  горизонт  пылал  заревом  пожара;  опознавательные  огни
аэропорта и морской гавани пульсировали в красном тумане.
     Легко  ударяя веслами по  воде, они  пересекли пролив  Кастельмарино  и
приблизились к острову. Слышались мягкие удары волн о скалистые берега. Ночь
была  душной, вода фосфоресцировала  вокруг киля  и лопастей весел, время от
времени  под лодкой проплывала большая рыба,  словно  очерченная  серебряным
карандашом. Слух обострился, дыхание участилось.
     Вот из перламутровых облаков выкатился полный диск  луны. Звезды вокруг
него побледнели, черными громадами проступили скалы. На берегу Кастельмарино
промеж прибрежных рифов  светился узкий серпик песчаной косы, выбранной  для
высадки.  Луций  подал  сигнал боевой  готовности; мужчины разобрали оружие,
молодой  Винтерфельд осторожно скользнул  за борт и поплыл к косе. Он должен
был произвести  разведку и  тем самым  обеспечить  высадку,  хотя  опасность
засады была маловероятна.
     Через некоторое время лодка подошла к берегу и выскочила с легкостью на
песок. Ее  бесшумно  втащили на  берег  и спрятали в тени  под  скалами. Они
раскрыли  тюки и молча переоделись заученными движениями. Луций посмотрел на
часы. Потом указал Марио, который еще с двумя из группы Калькара  должен был
охранять лодку,  его место на скале. Марио имел  при себе сигнальные ракеты,
чтобы на случай отхода с боями подать сигнал о местонахождении  лодки. Луций
обещал Мелитте беречь его и поэтому определил для него эту роль в  операции,
с чем Марио никак не  хотел  соглашаться.  Он охотно  поменялся бы местами с
Костаром или Винтерфельдом.
     Оставалось еще  четверть часа.  Костар налил всем  крепкого  дымящегося
кофе из термоса. Луций приказал еще раз сверить часы и потом построиться. Он
шел впереди,  за  ним  Костар  и Винтерфельд.  Чуть  на  расстоянии следовал
Калькар со  своим  отрядом. Они  карабкались, сначала  с трудом, по крутому,
поросшему молочаем  и  дроком  каменистому  склону.  Потом  вышли  на тропу,
возможно протоптанную животными и уводившую в глубь острова. Порой вспыхивал
свет на башне темницы, на него они и ориентировались.
     Луна  заливала  окрестности  обманчивым  блеском. Дикие заросли местами
прерывались   обработанными    клочками   земли,   маленькими,   обсаженными
терновником,  ухоженными  цветниками, откуда доносился сильный  запах. Луций
узнал маковое  поле, покрытое  цветами, слегка  светившимися в  безжизненном
лунном  свете,  и  вспаханное  поле, засаженное беленой. Потом  пошел откос,
сплошь покрытый  какой-то светящейся фиолетовой массой, мягкой  и скользкой.
Острый гнилостный дух окутывал  его, ноги  скользили и разъезжались.  Должно
быть,  это  были грибные  плантации доктора  Мертенса. Луций  припомнил одну
беседу, в которой этот ученый как-то  в  поздний час  хвастался  на "Голубом
авизо"  своими  успехами  в  культивации  грибов.  Похоже, он  придерживался
мнения,  что  ему  удалось  вызвать  рост  неживой материи и  таким  образом
получить заменитель вещества, обычно воспроизводящего жизнь.
     "Превращение химических  заводов в физиологические" было одним  из  его
коньков, не только обошедшимся  в копеечку Ландфогту, но и стоившим жизни не
одному бедолаге. Подобно теориям доктора Беккера, интеллектуальные изыскания
доктора Мертенса были тоже нацелены на каннибализм.


     Обойдя  скользкое  месиво, они  поднялись на  холм,  с  которого хорошо
обозревался весь остров. Он образовывал впадину, в центре которой возвышался
институт,  похожий  на загородную виллу. При  ярком лунном  свете была видна
каждая  деталь. Даже  зеленая плесень, покрывавшая  стены. При таком  сиянии
нечего было и думать о  том, чтобы подойти к зданию незамеченными, однако ко
входу  вела  прямая  аллея  из  кипарисов.  В  тени  деревьев  они осторожно
приблизились к институту, держа оружие наготове.
     Перед  живой  изгородью,  окружавшей  парк,  Луций   приказал  еще  раз
остановиться.  Калькар разбил свою  группу, расставив всех вдоль изгороди, и
проследил за тем, чтобы вся территория до  самого входа находилась у них под
прицелом. Для верности  он и сам остался  с командос.  Луций, Винтерфельд  и
Костар  надели  на  себя  защитные   костюмы   и,  как  привидения,   начали
передвигаться от одной лежащей тени к другой в направлении здания.
     Парк  был   засажен  негусто;  овальные  таблички  обозначали  названия
деревьев и  кустов. Узкие  колокольчики высокого дурмана  светились в лунном
свете,  красные цветы кустов гибискуса казались черными. В каменных водоемах
раскрывались навстречу  мертвенному свету  водяные  лилии.  Выходные  ворота
стояли настежь распахнутыми, с предательским гостеприимством. Луций осмотрел
сначала  ступеньки лестницы и порог, прежде чем  перешагнуть через него.  Он
испытывал  неприятное ощущение,  знакомое ему  по  прохождению  через минные
поля, о чем он сейчас вспомнил. Пол, казалось, имел такой же обманчивый вид.
     Вестибюль был выложен, как шахматная доска, светлыми и темными плитами.
К  нему  примыкала  приемная  с  креслами  и  круглым  столом.  Внешний  вид
производил впечатление респектабельности; стены  были голыми, за исключением
большой  картины, на которой  два  старца были чем-то  заняты на  фоне горы.
Луций  подошел поближе  и прочитал:  "Моисей и Аарон  делят  за горой  Синай
золотого тельца. Девериа(1)".
     Тихий шорох у  него  за спиной спугнул его, оторвав от созерцания более
чем странного произведения  искусства. Он обернулся.  Вошел старый человек и
уставился, не мигая,  на троих незнакомцев.  Он был одет в полосатую ливрею,
его вид напоминал господского  слугу - белые  бакенбарды  начинались у самых
висков - ---------------------------------------
     (1) Эжен Девериа (1805-1865) - французский исторический живописец.
     и  тянулись  почти  до  подбородка. Но было  в нем и что-то неприятное,
ночное. Веки воспалены, кожа неестественно вялая, белая, словно выщелоченная
устойчивой  привязанностью к дурным страстям.  У  него было профессиональное
лицо человека, постоянно имеющего дело с трупами.  Его взгляд  приковался  к
вооруженным  фигурам,  выросшим  перед ним, словно  привидения из стекла,  и
тогда он весь задрожал. Костар, стоявший ближе всех  к нему, схватил его  за
горло и прижал к стене. Винтерфельд направил на него пистолет. Подошел Луций
и ощупал его. Старик был без оружия. Тогда он прошептал ему:
     - Где отключается сигнализация? Быстро, а не то мы отправим тебя в ад!
     Костар сжал ему горло сильнее.
     - А для начала еще слегка поджарим.
     Старик  начал  дергаться  -  казалось,  спазмы   сдавили  ему  горло  и
парализовали голосовые связки; слышался только  каркающий хрип, как у птицы,
застигнутой  врасплох  в  гнезде.  Потом он  указал на одно  место, рядом со
входной дверью.  Они потащили его туда.  Он  отодвинул  одну замаскированную
клеточку  шахматного  поля. За ней стал виден щиток, рядом с  которым горела
красная лампочка. Это был самый обычный тип сигнализации, Луций отключил ее.
Красный  свет погас, вместо  него  зажегся  зеленый. Цвет стен принял другую
тональность.
     Луций приказал привратнику повернуться лицом  к стене и поручил Костару
охранять его. Неожиданная случайность обернулась благоприятно для них; можно
было работать совершенно спокойно.  Похоже  было, что,  кроме этого слуги, в
ночное  время здесь больше  никого нет.  Мертенс и его ассистенты улетали по
вечерам домой, в город. Здание оставалось на попечении заключенных.
     Библиотека,  куда вошли Луций с  Винтерфельдом,  освещалась бестеневыми
лампами, свет шел со стен и играл на корешках книг. Середину комнаты занимал
стол,  заваленный  журналами.  Среди  них  был  не  только  крупноформатный,
издаваемый  Мертенсом "Архив  для  общего...",  но и его "Вестник прикладной
токсикологии", который Центральное ведомство держало под грифом "секретно".
     Они  подошли  к  полкам  и  просмотрели  некоторые  из  книг.  Собрание
производило убийственное впечатление -  как отдельными  экземплярами, так  и
своим  целевым  подбором. Кажется,  они  наткнулись  на  исторический  отдел
библиотеки,  заглавия  указывали на довольно старые  книги. Первая,  которую
открыл Луций, описывала  историю  страданий собаки,  которой удалили  мозг и
потом искусственно в течение многих лет поддерживали в ней жизнь. Книга была
опубликована  в Государственном  издательстве в  Петрограде в  1930  году. В
предисловии это достижение превозносилось как триумф науки.
     Потом Винтерфельд протянул ему тоненькую  книжечку в аккуратном кожаном
переплете и  указал на заглавие: "Памятная записка, касающаяся промышленного
использования    человеческой   кожи,   составленная   многими   учеными   и
представленная  на рассмотрение  Высокому конвенту  во  фруктидоре IV года".
Луций бросил ее на пол и занялся  связкой брошюр. Похоже, они были посвящены
положительным  результатам   исследований   по  распространению  отравляющих
веществ и ядов  по воздуху. Сре-  ди прочего  находилось  описание оснащения
заводика   по   массовому   производству   возбудителя  детского   паралича,
опубликованное в год Спасения, 1952-й, в Индианаполисе.
     По сравнению с  этим экскурсию по катакомбам Главного пиротехника можно
было  считать   безобидным  занятием;  Луций  оставил   попытки  дальнейшего
ознакомления со здешней литературой. Он схватил Винтерфельда за руку:
     - Бросьте этот хлам и займитесь делом.
     Он огляделся и подумал.
     -  Пожалуй, лучшее  местечко для нашего  утиного  яичка  трудно  найти.
Давайте его сюда.
     Прапорщик  подал ему маленькую бомбочку, она  была довольно  увесистой.
Луций освободил контакты взрывателя.  Потом осторожно поместил ее за книгами
на  нижней  полке, тщательно приведя  в  порядок  респектабельные  фолианты.
Задание  было  на  этом  выполнено,  и  дальнейшее  пребывание  здесь  стало
необоснованным, однако он подал прапорщику знак и сказал:
     - Мы обойдем еще и осмотрим здание.
     Подумал и добавил:
     - ...чтобы не пострадал никто из невинных.
     Винтерфельд  кивнул  и  открыл следующую  дверь. Она вела  в просторную
лабораторию.  Здесь царил педантичный порядок, над каждым рабочим местом был
вмонтирован  стеклянный колпак для вытяжки. Это  обстоятельство и  некоторые
другие указ