льше сидел
дома. И только через месяц, когда он убедился, что ему доверяют и не  следят
за ним, Гек  взял билет на поезд и рванул на  север  Италии,  а уже оттуда в
Швейцарию.   Документы,   сработанные   покойным   Механиком,    действовали
безотказно.

Глава 6

     Примчалась буря...
     Ее лихому брюху
     Лаком плод любой.

     Подкидыш почувствовал, что  он  понемногу осваивается с  новой для себя
ролью  адъютанта при Дуде, когда  заметил то, на  что  раньше  не обратил бы
внимания: шеф явно нервничал накануне встречи с даго.
     -- Патрик, а не ловушка ли это? Это ведь такие хитрые скоты!
     Патрик задумчиво массировал затылок:
     -- Да не похоже как-то, место сам назначал, парни наши там сидят, разве
что по дороге?
     -- Какой хрен -- по дороге: откуда они знают наш маршрут?
     -- А они на подходе встретят...
     -- Там две  с половиной дороги ведут, если с проселочной  считать, да и
мотор бронированный.
     -- Гранатомет любую броню вскроет как консерву.
     --   Морда   малограмотная!  Консервы,  как   и   ножницы,  только   во
множественном числе употребляются.
     --  Ножницы я  не  употреблял  ни  разу,  а  консервы  употреблял  и  в
единственном числе.
     -- Сейчас  в  рыло  поймаешь,  каламбурист. Ни  кустов, ни  валунов там
поблизости нет, да и глупо так рисковать: шансов мало, а риску много.
     --  Ну,  не знаю. Я  бы сумел все оформить и  в данных условиях. Всегда
существует масса  вариантов  в  любой  ситуации,  надо лишь  мозгами  крепко
пошевелить.  Но мое  мнение  -- хоть и  не похоже  на ловушку, а  поберечься
стоит. Жилет надень хотя бы.
     -- И чтобы эти  вафлы подумали, что я их боюсь? Весь город узнает в тот
же день -- вот уж ловушка так ловушка!
     -- А ты не боишься, что ли?
     -- Да нет... Но  опасаюсь. Всегда опасаюсь, потому и жив до сих пор. --
Патрик в ответ быстро сплюнул трижды через левое плечо. -- Чего расплевался,
я в приметы не верю.
     -- Зато я верю.
     -- А ты как насчет жилета?
     -- Нет. Движения сковывает. Волыну какую возьмешь?
     -- Магнум, как обычно. Он у меня пристрелян, и разрешение на него есть.
     --  Нет, возьмем по кольту, Джеймс. Это  не прихоть: ну заклинит патрон
-- что тогда?
     -- А в кольте не заклинит?
     -- Нет, если он -- револьвер...
     Сидели вдвоем в кабинете у Дяди Джеймса -- Джеймс и Патрик. Дядя Джеймс
развалился в кресле, а ноги, по американскому обычаю, закинул на край стола,
но так, чтобы подошвы глядели в сторону от Патрика, примостившегося на стуле
сбоку. Патрик с иронией поглядывал  на бледные волосатые икры шефа, торчащие
из-под брюк:  Дудя, может быть, и грамотей, а носки выбирать не умеет, ходит
как гопота  -- в  коротких. Сам Патрик  с  детства знал, что  солидные  люди
считают дурным тоном носить такие, его  же собственные носки походили скорее
на гольфы и заканчивались где-то под коленями. В свою очередь Дядя Джеймс  и
его окружение знали о носочных  пристрастиях Патрика и  воспринимали  их как
очередной задвиг Зеленого. Но шутить на  эти  темы позволял себе только Дядя
Джеймс.
     Шторы были наглухо задраены, как всегда; телевизор в углу голосом Лайзы
Минелли  тихо нахваливал жизнь  в  кабаре,  Подкидыш  за  дверью сидел, тупо
уставясь в телефон, -- ему было велено никого ни под каким соусом не пускать
к шефу, даже в виде телефонного звонка. Охрана в соседней комнате резалась в
покер без джокеров -- но сама по себе игра не  означала потерю бдительности,
напротив, вместо обычных четырех  человек сегодня дежурило шесть:  четверо в
комнате, дежурная смена на улице, возле моторов.
     -- ...Пусть  кольты, тебе виднее.  Я Седенькому сказал, чтобы он каждый
час шарил вокруг места, мало ли -- увидит кого?
     -- С него толку, как с козла молока, опытные люди обведут его легко.
     -- Безусловно.  Но все лучше, чем ничего.  Ох, как я не люблю  все  эти
условности! Чего  проще: послать два десятка парней  и беседовать в пределах
прямой видимости -- так нет! Авторитет, понимаешь, разжижается. На х-хера, я
спрашиваю, трупу  нужен авторитет? Почему им не западло вчетвером на встрече
быть, а мне пыжься -- больше двух не положено!
     -- Не нами заведено, не нам и менять. Они  туземцы, у них свои понятия,
по ним и живут. Но и наглостью с их стороны выглядело бы -- вдвоем приехать.
Весь Бабилон на рога бы стал: тебе прямой вызов, да и не только тебе.
     -- Значит, весь Бабилон -- свора сраных ублюдочных дебильных ублюдков.
     -- Ну и пусть  они ублюдочные ублюдки, а ты  не нервничай. Старый,  что
ли, стал?
     --  Не  люблю  быть  гондоном  на  веревочке! А  если  они без  подвоха
встречаются?
     --  Вопрос  не  ко  мне.  Если они  по-честному, то я  лишний  в  ваших
купеческих беседах, один управишься.
     --   Управлюсь.  Они,   понимаешь,   хорошую  наживку   мне  подкинули:
перекинуться на Южную Америку,  кокаином заниматься. И Кукиш туда же рвется,
потому что понимает -- за "снегом" будущее. Но итальяшки могучие связи имеют
в Штатах, рынок сбыта немереный, деньги совсем другие, чем в Европе  этой...
Слышишь,  Патрик,  время  до  завтра  есть:  озаботься,  чтобы  ребята,  кто
посмекалистей, вплотную  кнокали  ихние точки.  Если  почувствуют необычное,
пусть доложат. К примеру, затихли и нет никого на открытом пространстве,  --
значит, ждут ответный удар после нашей беседы, что на завтра намечена.
     -- Разумно. Это Боцмана  забота. Эх, поздно спохватились, в школах надо
было проверить,  как там дети  у нескольких  основных или внуки  -- ходят  в
школу, а может не ходят в эти дни?
     -- Ну так и проверим завтра с утра, успеем.
     -- Завтра суббота.
     Дядя Джеймс выматерился.
     -- Есть хочешь?
     --  Хочу, но не буду.  Завтра после встречи поем.  Организм должен быть
чистым  и  голодным  во  время  важных  дел.  За  сутки  сил  практически не
убавляется, зато острота восприятия максимальна.
     -- Да? Ну а я пообедаю. Мамаша мне тут прислала на целую роту, даже суп
в кастрюльке фасолевый. Ты бы лучше организм свой бухаловом не засорял, куда
больше  толку было  бы.  Захотел  выпить -- прими сколько  надо, в свободное
время, разумеется. А  как  свинья  нажираться -- я этого не понимаю. Да  еще
месяц подряд!
     -- Неделю... Не заводись, Джеймс, сказал же -- виноват.
     -- Да что толку! Сходи пока, поставь водичку на плиту...
     Дядя Джеймс  сгреб со стола бумаги, подбил  их сбоку ладонями, постучал
по столешнице и,  добившись того,  чтобы  кипа бумажек  выглядела аккуратной
стопкой,  положил  ее  в  ящик  стола.  Тем  временем  Подкидыш,  вспугнутый
Патриком, уже вносил ложку, вилку, кружку и салфетки.
     Дядя Джеймс  вылил  суп  из  термоса  в глубокую белую тарелку, раскрыл
пружинный "складишок", банку с любимым "Будвайзером" вскрывать пока не стал,
а  поставил слева, возле  алюминиевой кружки,  из которой всегда пил содовую
или пиво, -- такая уж у него была причуда.
     Патрик с философским смирением  взирал на то, как Дудя из той  же белой
тарелки  пожирает  второй бифштекс  с  остатками  овощного  гарнира:  он был
изрядно голоден, но и не помышлял о том, чтобы присоединиться к шефу. Завтра
могло оказаться  с  огнестрельными  сюрпризами, и Патрик  свято блюл деловой
кодекс, принятый  им  для себя  в  незапамятные времена,  --  собранность  и
скорость,  как у волка  в  зимней охоте.  То, что никто, кроме  него,  этого
кодекса не придерживался, значения для Патрика не имело. Дудя, конечно, тоже
знал  толк в перестрелках и  прочих кровавых историях,  но  профессионалом в
высоком смысле этого слова не был, а  Патрик по праву считал себя мастером и
всегда,  при  всех  раскладах  готовился  встретиться  лицом   к   лицу   со
специалистом, не уступающим ему в возможностях.
     Наконец Дядя Джеймс удовлетворенно  отрыгнул,  обтер о  салфетку лезвие
ножа, спрятал его в карман, вновь забросил ноги на стол и пропел:
     -- 'Cause  I try and I try  and  can get... yes!.. Не вовремя я Нестора
отпустил, надо было после встречи его назначить,  а то Подкидыш слабоват еще
в работе, путается в трех соснах.
     -- Все мы когда-то начинали, -- нейтрально отвечал  ему  Патрик,  --  и
Нестор попервости был дурак дураком. А  с Подкидышем я провел уже инструктаж
насчет  завтрева, да  вечером  повторю, да  и утром  не поленюсь, --  так он
ничего себе, но...
     -- Что -- но? Малька все забыть не можешь?
     -- У  Малька  талант,  может,  поболе моего будет. Зря  ты его  от меня
отправил...
     --  Заткнись и  не  ной.  Утрясем  дела,  вернем  Малька.  Хочу к  нему
присмотреться  -- уж больно он непонятен мне.  И не верю, что из него  будет
толк: есть в нем... гнильца не гнильца, а... ну не лежит у меня душа к нему.
     -- Зачем посылал тогда?
     У Дяди Джеймса надулась вена поперек лба:
     --  Так ведь... ты должен был  поехать, дружочек... Запамятовал, да? Ты
ведь  уже спрашивал,  а я  отвечал. Ну так и  заруби  себе на носу: если его
придется  убирать  там,  в Марселе,  то это исключительно  из-за тебя,  урод
конопатый.
     -- Какая же необходимость его убирать, Джеймс?
     -- Нет такой необходимости... пока. Лет двенадцать тому назад досиживал
я свой последний -- он же второй -- срок за кассу. И пытался меня согнуть...
хотя  нет, напрягалова не  было,  пытался обработать  меня один тип, чтобы я
барабанил на своего  соседа  --  шпиона немецкого,  не помню восточного  ли,
западного... Не  суть. Ну,  я  наотрез, и  он с тем  отвалил,  может,  нашел
кого...  Так  вот,  эту харю я на  одной фотке видел чуть ли не в обнимку  с
нашим Червончиком  особаченным. Эти орлы -- не с уголка. Они правил не знают
и знать не  желают, и с ними не договоришься. Что им успел Червонец  напеть?
От этого все зависит. Ему я никогда про ниггера не рассказывал и даже тебя к
"похоронам" не привлекал, а ищут его, черного, до сих пор и по всему земному
шару... Но  они могли вычислить либо догадаться, что  след ко мне  тянется и
что Швейцария не случайна, вот что погано.
     -- А если бы я туда вместо Гекатора поехал, что бы изменилось?
     -- Тебе я верю. Ему нет.
     -- Извини, Джеймс, за тупость: не веришь, а послал салабона под большую
ответственность? Что это за ребус такой?
     --  Когда  все более-менее, он вполне подходит,  да  еще  из-под твоего
крыла... Но когда паленым запахнет -- я его не знаю, как он себя поведет. Он
молод  еще,  он малец, а  не  взрослый мужчина... После поговорим  об  этом.
Теперь  давай  спланируем  бабилонскую  часть  нашей   помолвки,   если  она
разладится....

     Субботнее утро выдалось сумрачным и тихим -- ни  ветерка, ни  дождинки.
Кадиллак мощно шелестел над пустынным загородным шоссе -- Дядя  Джеймс любил
скорость  на  хорошей  дороге.  Он сидел  на  заднем сиденье молча и  только
позевывал  нервно: все-то  ему казалось, что важные детали при подготовке  к
сегодняшнему  дню  упущены,  что  его люди нечетко  сработают, да  и  вообще
чересчур беспечны. Спал он плохо, лег поздно, а настроение было тем не менее
почти приподнятым: рутина обрыдла, даешь перемены при любом  исходе встречи,
но хорошо бы договориться с макаронниками...
     Патрика всю ночь одолевали  кошмары: крысы и пауки лезли в окна и щели,
пищали  нагло,  шебуршали и омерзительно  щекотали  кожу, особенно раздражал
крысиный  писк.  Патрик  просыпался,   включал  свет,  пытался  заснуть  при
зажженной лампе,  но это плохо помогало.  Окончательно он  проснулся в  пять
утра,   принял   холодный  душ,  завывая  под  жесткими   струями,   полчаса
помедитировал -- в полной  отключке  от  реальности -- и взялся за разминку.
Час  с  лишним  он "прозванивал"  и  "прослушивал"  все  мышцы,  сочленения,
рефлексы и  навыки  и  только  потом позволил себе выпить  крепкого  чаю без
молока и  сахара. А там  уже  и Подкидыш  нарисовался, бибикнул  коротко  по
дороге к шефу.
     Подкидыш  обеспокоен был  только  одним:  не облажаться перед  шефом  в
очередной раз. Таким тупым  и бестолковым, как в последние дни, он давно уже
себя не  чувствовал.  И  не то чтобы Дудя шпынял его  сверх  меры, напротив,
держался по отношению  к нему куда мягче,  чем  к  Нестору, но Подкидыш  сам
видел и ощущал  свои промахи и неоднократно уже с тяжелым  вздохом вспоминал
простую и такую понятную  жизнь рядового бандита. Хорошо  хоть Патрик с утра
не долбит плешь наставлениями, сидит себе рядышком и молчит. Подкидыш слегка
замедлил ход  перед  столбом, отмечающим девятнадцатый километр:  где-то  за
поворотом проселочной дороги,  отходящей от  шоссе, должны  сидеть  ребята с
полевой рацией, чтобы сообщить  по эстафете  дальше  -- все  в порядке, либо
наоборот...  Патрик  так же  молча  кивнул, видимо,  увидел  все, что считал
необходимым увидеть.
     На вчерашнем  большом  говорилове  именно  ему  была поручена  дорога и
подстраховка при непосредственном контакте.  Герман готовил людей  к  боевым
действиям  в  городе,  он  же отвечал  за  то,  чтобы  внешне это  никак  не
проявилось до последнего мгновения: спровоцировать подозрительных сицилийцев
легче, чем загасить  пожар жестокой  войны, которая приносит только убытки и
ненужные смерти. Люди Боцмана фиксировали опорные и жилые точки сицилийцев в
поисках подозрительных шевелений, но с утра ничего такого замечено не было.
     Сицилийцы также  были не  лыком  шиты  и  почти  зеркально  повторили в
сторону конкурентов все принятые против  них меры.  Но поскольку они заранее
точно знали, чем должна закончиться встреча, то  к штабу на Старогаванской и
к  местам проживания авторитетных деятелей из дудинской банды  были посажены
снайперы,  каждый  из которых должен был, согласно контракту, убрать  только
одного (лично  ему порученного) клиента и тотчас делать ноги. Такие  повадки
не  были новостью  для аборигенов, и всюду была организована контрсека. Но в
борьбе  щита и  меча шансы  второго  всегда  предпочтительнее, поэтому  Дядя
Джеймс велел своим людям  не светиться возле своих  привычных мест обитания:
жилья, забегаловок, красных фонарей и шалманов... Кроме того, пятеро человек
из привычных бойцов тихо сидели в номере, неподалеку от  места рандеву,  для
подстраховки.
     Беда была в том, что уже два часа как они были мертвы, все до единого.
     Дядя Джеймс  прибыл, как  и обещал, через пять минут после того, как на
автомобильной  стоянке  у  загородного   мотеля  припарковался  шестиместный
"линкольн", принадлежавший Гиене со товарищи. Приветственно мигнули фары, из
машины  выбрались двое --  худощавые,  но крепко сбитые мужчины в просторных
хлопчатобумажных  куртках, расстегнутых  так,  чтобы  видно было  отсутствие
обрезов и  автоматов под  ними. Они тотчас же направились к входу и скрылись
за  дверями.  Патрик засек время  входа  и  не  поворачиваясь,  стараясь  не
шевелить губами, прошипел:
     -- Без жилетов, в кобурах есть -- не видно что, но не "бормашинки".
     -- Ничего не значит, -- откликнулся Дядя Джеймс. -- Зато в моторе у них
лишний; мы же договаривались: четверо плюс шофер.
     -- Арнольд,  одолжи  зажигалку, -- вдруг  попросил Патрик,  не  отрывая
взгляда от входной двери.
     Удивленный  Подкидыш вынул из  кармана  "ронсон"  и  положил  Патрику в
протянутую ладонь.
     -- И сигарет пачечку...
     --  Но  ты  же... --  Подкидыш  подавился  и несколько  секунд  не  мог
вздохнуть: Патрик вывернул кисть левой руки, собрал  пальцы в щепоть и очень
ловко сунул их прямо в солнечное сплетение Подкидышу. Сигареты из нагрудного
кармана он вынул сам, той же левой рукой. Дядя Джеймс равнодушно  смотрел  в
окно -- раз Патрик делает, значит, так надо...
     Наконец вернулись те  двое; один  из них наклонился  к  заднему  окошку
своего  автомобиля  и  сообщил что-то,  другой  же  приветственно  помахал в
сторону Джеймса. Обе машины, как по команде, заглушили  двигатели, и высокие
договаривающиеся  стороны покинули  салоны,  чтобы  через  несколько  секунд
предстать друг перед другом. Подкидыш  продолжал сидеть  на  месте, в другой
машине остались двое.
     -- Почему здесь так безлюдно, господин Джеймс? Уж не ловушку  ли вы нам
подстроили? -- с улыбкой, обозначающей желание пошутить, синьор Роберто,  он
же Гиена, тряс руку Дяде Джеймсу.
     -- Потому и здесь, что безлюдно. Не в полиции же нам встречаться. Все в
порядке? -- обратился он к одному из проверявших.
     -- Да, -- ответил вместо него Гиена.
     -- Нет! -- заявил дядя  Джеймс. -- Не все! Почему в моторе у вас лишнее
рыло? Уговор был: четверо и водитель.
     -- Не надо кипятиться, господин Джеймс,  скоро вы и сами поймете, зачем
он  здесь. Это  всего  лишь  безобидный  ботаник-фармаколог,  специалист  по
экзотическим растениям. Синьор Мелуза, выйдите на секундочку из машины.
     Синьор  Мелуза оказался пузатым  Германиком  в очках, потным и  неважно
выбритым. Потоптавшись несколько секунд, он опять залез в салон.
     --  Если  мы договоримся,  господин Джеймс,  он  прочтет нам  небольшую
лекцию,  которую  и я  с  удовольствием  послушаю  еще  раз.  Он  уникальный
специалист,  я  вас уверяю. (Специальностью синьора  Мелузы, привезенного из
Штатов именно  для  предстоящих событий, была  стрельба из короткоствольного
автоматического  и   полуавтоматического  оружия,   которым  он  пользовался
одинаково виртуозно  левой  и  правой рукой,  на слух и  навскидку, а  также
подрывные работы.)
     Дядя Джеймс  незаметно глянул  на  Патрика:  тот, похоже,  не увидел  в
ботанике ничего подозрительного.
     -- И все равно -- не дело так поступать. Пойдемте, что ли?
     На пути  к мотелю  Дядя Джеймс возглавил процессию на  правах  хозяина,
Патрик  шел  замыкающим.  В  холле  за  барьерчиком сидела и  бойко работала
спицами пожилая усатая тетка, незнакомая Джеймсу.
     -- А хозяин где? -- спросил он, заранее зная ответ.
     -- А в город уехал еще с вечера, к дочери уехал. К обеду обещался быть.
     -- Вот как? -- притворно нахмурился Джеймс. -- Ну-ну...
     Патрика внезапно  окатило  холодом: он  почувствовал приближение скорой
смерти, ноги сделались  ватными.  Усилием воли  он  заставил  себя двигаться
дальше  как ни  в чем  не бывало,  пытаясь  разобраться --  нервы  шалят или
интуиция подсказывает нечто. Он верил в интуицию, и в тетке, в ее поведении,
что-то царапнуло ему глаз.
     Хозяин действительно уехал в Бабилон, выполняя  приказ  Дяди Джеймса  и
оставив за себя двоюродную  сестру. Таким образом он развязывал руки Джеймсу
и  сам  оставался в стороне  при  полном алиби.  Но  в  городе его захватили
итальянцы, допросили  с пристрастием  и убили за ненадобностью в дальнейшем.
Сестру заменили утром: ее  зарезали, даже  не  допрашивая, а труп  отнесли в
номер, где  остывали  тела пятерых Дудиных  бойцов. Семь  смертей уже должны
были  попасть в  криминальную хронику города,  а основные  события еще  и не
начинались. Да, итало-американцы задумали нечто из ряда  вон выходящее  даже
по  меркам  Бабилона,  где  шесть-восемь убийств в сутки  --  обыденность. В
Нью-Йорке или  в Палермо  такое  было бы немыслимо: полиция,  законодатели и
общественное мнение слишком горячо откликнулись  бы на кровавый гангстерский
разгул. Репрессии властей не заставили бы себя ждать, что повредило бы обеим
враждующим  сторонам, но Бабилон --  особый город.  Местные банды  не  умели
делать по-настоящему больших денег, они чересчур  увлекались войнами с  себе
подобными,  тягаясь  за  авторитет,  предпочитали  дергать за  курок,  а  не
договариваться о взаимовыгодном мире.  Сицилийская кровь и закалка проложили
себе путь и в этих кошмарных местах, но им,  даго, приходилось туго в грызне
с аборигенами.  Они не  привыкли  играть  вторые  роли в  собственных делах,
приняв  покровительство  одного из местных  Дядей, а значит, вынуждены  были
изнурять себя в бессмысленных войнах с ними. Расправа  с крупной  и свирепой
конторой  Дяди  Джеймса, а  заодно и  с корсиканцами,  должна  была  наконец
показать  этим дикарям,  что не надо ссориться с т