Я обещал повеситься или застрелиться из  вражеского  пулемета,  как  наши
комсомольские бабушка и дедушка Зоя Космодемьянская и Александр Матросов.
   А они все равно упрекали меня в неискренности.
   Они кричали в гневе: "Этот проходимец смеется над нами!"
   Конечно, я бы забил болт на них на  всех,  но  меня  могли  выключить  не
только из комсомола, но и выпереть  с  треском  из  сборной,  и  Хитрый  Пес
отправился к Люде отмазывать меня - он был гений всякого рода  разговоров  с
начальством.
   Пришел, увидел, пошутил.
   Поговорил, понял, полюбил.
   Сошелся, трахнул, женился.
   С помощью Люды, ее громадных повсеместных  связей  мы  потом  разворовали
половину городских денег. Золотая пора: идеи наши  -  бензин  комсомольский,
общественный, партийный, государственный -  чужой,  одним  словом.  Ушли  те
времена...
   - Ах, если бы можно было что-то вернуть! Я боялась, что ты у меня мужа из
дома сгонишь, а вышло совсем по-другому, - с горечью говорила Люда, и у  нее
на глаза наворачивались слезы. - Твоя ненаглядная и тебя кинула, и  меня  из
дома выбросила...
   - Люда, не люблю я говорить об этом, не хочу вспоминать ничего,  -  мягко
остановил я ее.
   Она смотрела на меня долгим сверлящим взглядом, качала головой:
   - Мне-то не ври!.. Тебе и вспоминать ничего не надо - ты об этом  никогда
не забываешь, каждый миг помнишь.  И  живешь  в  том  же  аду,  что  и  я...
Колдунья, ворожея твоя Марина...
   - Не моя, - сказал я.
   - Нет, Кот, я баба, я все про это понимаю... Марина всегда будет  твоя!..
Далекая, чужая, недоступная, а сниться по ночам будет  только  она.  Ворожбу
она знает, приворотное чудо... Ненавижу ее, презираю, могла бы  -  убила,  а
все равно знаю: есть в ней страшная сила чародейская...
   - Не преувеличивай! - Я резко встал, достал из кармана дискету.  -  Ни  с
кем и никогда я не говорю на эту тему. Даже с тобой...
   - Особенно со мной! - подняла палец Серебровская. - Мой муж...
   Я перебил ее:
   - Твой муж, мой бывший брат, - из породы  людей-чертей.  Он  -  бес!  Бес
Пардонный... И меня не устраивает  роль  солиста  на  ниточках  в  кукольном
театре моего друга. Хватит, надергался! Поезжай срочно к своему бывшему мужу
и передай ему эту дискету...
   - Какой-нибудь скелет в шкафу? - горько усмехнулась Люда.
   - Это у обычных людей припрятан скелет в шкафу, - поправил я. -  Здесь  -
то самое Новодевичье кладбище...
   - Хорошо,  -  согласилась  сразу  Людмила.  -  Сейчас  постараюсь  с  ним
созвониться и поеду.
   - Никуда не звони, ничего по телефону не объясняй. Поезжай и отдай из рук
в руки. Ни одному человеку, кроме него...
   - Это так серьезно? - тревожно спросила Людмила.
   - Серьезно, поверь мне. И  еще  одно  -  не  вздумай  после  моего  ухода
посмотреть на компьютере дискету. Если твой нежный супруг догадается, что ты
знаешь ее содержание, я за твою жизнь гроша ломаного не дам...
   Я дошел до двери, обернулся к оцепеневшей женщине:
   - Люда, Ванька вспоминает обо мне? Когда-нибудь?
   - Очень часто. Он так и зовет тебя - Капитан...
   На улице мы с Лорой остановились у витрины большого магазина  электроники
- двенадцать Серебровских  одновременно  обращались  к  прохожим,  торопливо
снующим по своим ничтожно-маленьким,  но  почему-то  очень  важным  для  них
делам. Двенадцать поставленных  друг  на  друга  крупноэкранных  телевизоров
"Сони" транслировали передачу, в которой Николай Сванидзе беседовал  с  моим
замечательным другом Александром Серебровским.
   Это было впечатляющее зрелище - из витрины смотрела в мир толпа магнатов.
Олигархи заполонили улицу, как на первомайской демонстрации.
   -  ...Ну  хорошо,  Александр  Игнатьевич,  -  говорит  Сванидзе.   -   Вы
принадлежите к той группе наших сограждан, которых называют "Господа Большие
Деньги". Я хотел вас вот  о  чем  спросить...  Каждый  значительный  человек
ощущает некоторое духовное родство с памятным литературным  персонажем.  Кто
вы - Шейлок? Или Гобсек? Привалов с его миллионами? Может быть, вы финансист
Фрэнк Каупервуд или барон Шудлер? Кем вы себя ощущаете?
   - Мою литературную родню  прозывают  Михаилом  Семенычем  Собакевичем,  -
серьезно отвечает Сашка. - Очень был неглупый и серьезный мужчина...
   - Потому что считал всех губернских чиновников жуликами и разбойниками? -
смеется Сванидзе.
   - И поэтому тоже. Помните - Гог и Магог?..
   Я  зачарованно  смотрел  на  двенадцать  громко  вещающих  Хитрых   Псов,
захвативших полностью мое жизненное пространство. Потом легонько  подтолкнул
Лору в бок:
   - Вчера по ящику сказали, что у нас больше десяти миллионов  олигофренов.
Семь процентов народа - идиоты...
   - Ты это к чему? - удивилась Лора. - Он совсем не похож на идиота...
   Двенадцать  одинаковых   магнатов   застят   мир,   говорят,   объясняют,
проповедуют, учат, командуют, управляют, владеют всем. И мной.
   - Земля олигархов и олигофренов! - досадливо тряхнул я  головой,  пытаясь
сбросить наваждение.
   Телеведущий спросил Серебровского:
   - И все-таки что же вас подвигнуло на решение баллотироваться?
   - Стыд, - быстро ответил Серебровский. - Россия -  богатейшая  страна  на
земле. Почему же мы такие бедные, если мы такие богатые?  Мне  надоело  быть
бедным родственником, нахлебником процветающего мира. Надоело слушать ложь и
глупости - дураки нелепо командуют,  а  умники  ловко  воруют.  Может  быть,
хватит?..
   Кот, это он тебя спрашивает - может, хватит?
   СЕРГЕЙ ОРДЫНЦЕВ:
   ВАУЧЕР В.П. ЧКАЛОВА
   Есть вещи,  которые  не  надо  оговаривать,  -  они  возникают  явочно  и
существуют далее как нерушимый порядок. Когда мы шли куда-то  вместе,  Сашка
Серебровский не обгонял меня на ходу, не отталкивал за  спину,  да  и  я  не
тормозил себя в движении, а  вот  как-то  так  получилось,  что  у  нас  уже
сложился неизменный походный ордер:  два  охранника  впереди,  потом  всегда
быстро идущий мой друг-магнат, я-за правым плечом, на полшага сзади,  и  уже
после меня - прикрывающий тылы, замыкающий конвой.
   Вот  так  мы  и  протопали  через  гулкий  вестибюль  нашего  зажиточного
билдинга, и цокот каблуков на гранитных плитах пола эхом возвращался к  нам,
будто отбивал тревожный ритм движения. Вошли  в  персональный  президентский
лифт - концевая охрана осталась в  вестибюле,  Сашкин  личный  телохранитель
Миша нажал кнопку, и кабина, зеркалами и обшивкой красного дерева похожая на
ампирный платяной шкаф, взмыла.
   Серебровский повернулся ко  мне,  и  я  уже  почти  открыл  рот,  но  наш
всемогущий и всеведающий босс неожиданно заорал:
   - Только не вздумай сейчас мне говорить что-нибудь!
   Я понимал, что он маленько не в себе, и миролюбиво пожал плечами:
   - Просто я хотел...
   - Знаю! Знаю все! Они, мол, люди другого времени,  с  другими  жизненными
ценностями, иными моральными целями... Нельзя их строго  судить.  Не  нашими
мерками...
   - Но это правда!
   - Никакой общей правды не существует! - заорал Серебровский так, что  его
тонкие разночинские очки подпрыгнули на переносице. -  В  условиях  нынешней
жизни эта правда означает переход бытового идиотизма в клиническое безумие!
   Кабина  лифта  остановилась,  растворились  двери   с   мягким   рокотом,
охранник-столоначальник в холле, наблюдавший наше движение по монитору,  уже
стоял навытяжку. Перед входом в приемную, в конце коридора, Сашка взял  меня
крепко  за  лацкан  пиджака  -  я  испугался  за  сохранность   заграничного
конфекциона - и сказал со страстью:
   - Серега, поверь мне, все эти бредовые разговоры  о  честной  бедности  и
бедной честности - чушь, моральная шизофрения. Бедным быть нечестными  никто
не позволит - их за это в острог сажают!
   - Ну, вообще-то говоря, во всем мире  и  богатых,  случается,  за  это  в
узилище ввергают, - уточнил я.
   - Не у нас! - Сашка рубанул воздух рукой, как чапаевской саблей. - Мы  не
весь мир! Мы другие! И у нас, слава Богу, все  по-другому!  У  нас  человек,
ничего не укравший у своей родины, вызывает презрение! Ты знаешь хоть одного
богатого, которого кинули на нары?
   - Банкир Янгель...  Тот,  что  в  бане  с  министром  юстиции  отдыхал  с
барышнями, - напомнил я.
   - Не смеши! Диспетчер! - с презрительной усмешкой кинул  Серебровский.  -
Запомни накрепко: настоящее богатство у  нас  дает  иммунитет  похлеще,  чем
депутатам или дипломатам...
   - Давай поговорим тогда о честном богатстве, -  усмехнулся  я.  -  Или  о
богатой честности...
   - И не подумаю! - безоговорочно отказал мне Серебровский. -  Это  все  из
жанра нелепых мифов о душе, о грехе, о чистой  совести.  Нищенское  наследие
советских интеллигентских кухонь! Вся жизнь  -  вечером  на  кухне,  в  этом
парламенте  трусливых  рабов,  на   арене   кастрированных   гладиаторов   и
трибунов-шептунов!..
   - Если бы не было этих бессильных болтливых кухонь, ты  бы  сейчас  таких
высот  достиг!  Ого-го!  Возможно,  уже  стал  бы  доцентом  в   Текстильном
институте...
   Серебровский  отмахнулся  от  меня,  охранник  Миша  распахнул  дверь   в
приемную. Обычная картина - помощник президента  Кузнецов,  секретарь  Надя,
пара референтов, два охранника, несколько томящихся ожиданием посетителей.
   В кабинете Сашка подошел к  картине  Тропинина,  засунул  руку  за  раму,
видимо, нажал  кнопку  -  отъехала  в  сторону  деревянная  панель,  обнажив
бронированную сейфовую дверцу с наборным замком. Что-то он там поколдовал  с
цифрами, мелодично звякнул замок, и Хитрый  Пес  стал  торопливо  перебирать
какие-то бумаги. Вздохнул наконец с облегчением:
   - Вот она... Наша реликвия... - и бросил мне маленькую серую книжицу.
   От старости обложка земляного цвета приобрела грязно-желтый  оттенок.  На
ней  было  напечатано:  "Народный  комиссариат  финансов  СССР.   Управление
гострудсберкасс. Сберегательная книжка ј 2137".
   Перелистнул шершавую корочку - Серебровский  Игнат  Артемьевич,  выписана
книжка 18 февраля 1937 года. Это сберкнижка Сашкиного отца. Подожди-подожди!
Как это может быть? По-моему, он родился в тридцать седьмом году?
   Вноситель вклада - Чкалов Валерий Павлович.
   Сумма вклада - 100 рублей 00 копеек.
   Больше никаких записей на линованных страничках не было.
   - Это что - тот самый Чкалов? Знаменитый летчик? - глуповато спросил я.
   - Да, тот самый, - кивнул Сашка.
   - Срочно передай в музей  авиации  с  табличкой:  "Даритель  -  Александр
Игнатьевич Серебровский", - бесхитростно предложил я.
   Сашка отрицательно помотал головой:
   - Это экспонат для другого музея. Огромной экспозиции о  бессмысленности,
зряшности прожитой здесь жизни. Об идиотизме любой веры...
   - Не подрывай во мне веру в тебя, - предостерег я, но  он  и  не  обратил
внимания на подначку.
   - Мой дед Артем был механиком у Чкалова, они  и  вне  работы  корешевали.
Когда родился мой отец, геройский пилот,  сталинский  любимец  подарил  деду
Артему эту сберкнижку, как ложечку на  зубок.  Вырастет,  мол,  парень,  мой
подарок вместе с процентами состоянием станет...
   - Тогда, наверное, это приличные деньжата были...
   - Наверное, - грустно согласился Сашка. - Только вскоре Чкалов  разбился,
а деда Артема расстреляли как вредителя. Бабка нищенствовала, но в сберкассу
не пошла - боялась, что по этому чкаловскому подарку ее вспомнят и пригребут
для комплекта.
   - Грустная история...
   Сашка пронзительно посмотрел на меня и едко, зыбким своим тоном сказал:
   -  Боюсь,  ты  меня  не  понял.  Мне  кажется,  ты  заподозрил   меня   в
сентиментальной печали...
   - Ну, знаешь, бодриться-веселиться тоже поводов не видно, - заметил я.
   - А не надо грустить или веселиться - понимать  надо!  -  яростно  сказал
Серебровский. - Наверное, ты уже плохо помнишь моего отца - он  был  гением.
Безответным, тихим, занюханным гением. Ты знаешь, чем он занимался?
   - Нет, конечно, - пожал я плечами. - Он,  кажется,  в  каком-то  ракетном
ящике инженерил...
   - Вот именно - безвидно и безнадежно инженерил. Но до этого он  первым  в
мире придумал систему гироскопического управления  летательными  аппаратами.
Понимаешь? - с напором спрашивал Сашка.
   - Не понимаю, - честно признался я. - Я совсем не по этому делу...
   -  Да  и  все  начальники,  к  кому  он  обращался  с   этим   выдающимся
изобретением, были не по этому делу. Потом он надоел начальству, его  группу
разогнали,  а  тему   закрыли   навсегда   -   разработки   бесперспективны,
научно-технической и оборонной ценности  не  содержат.  Вот  он  в  ящике  и
инженерил лет  пятнадцать,  пока  не  умер.  Сорок  шесть  старику  было.  А
рассчитались за него с нашими долболомами американцы...
   - Каким образом? - удивился я.
   - Они создали новое поколение оружия - крылатые ракеты. И все  вооружение
нашей  непобедимой  и  несокрушимой  перед  этими  ракетами   стало   горами
металлолома. Крылатые ракеты работают  на  тех  же  системах,  что  придумал
когда-то мой батька. Смешно, мой тихий бессловесный отец  мог  продлить  век
коммунизма. Но не случилось...
   Сашка забрал у меня из рук старую сберкнижку, положил ее обратно в  сейф,
щелкнул замок на дверце.
   - По этой книжке можно изучать историю нашей страны, - сказал он. -  Мало
кто понимает, что деньги, как  состав  крови,  отражают  состояние  здоровья
народа, самочувствие государства. То, чем с нами  расплачивались  семьдесять
лет, были не деньги. Фалыдак, бумажки, талоны на питание.  А  у  талонов  не
бывает долгий век. Ты чего улыбаешься?
   - Смешная фантазия пришла - представляешь, если бы Чкалов положил на  имя
твоего старика сто франков в швейцарский банк, - предположил я. - Что  стало
бы с ними за шестьдесят лет с лихом?
   - Я на них себе дом под Лозанной купил бы, - сказал зыбко Сашка -  не  то
всерьез, не то шутил. - А книжечка сберегательная  -  мой  расчетный  чек  с
державой! Больше я ей ничего и никогда не должен...
   Негромко загудел зуммер на  переговорнике,  замигала  лампочка,  и  голос
секретарши Нади нас мгновенно вздрючил:
   - Александр  Игнатьич,  в  приемной  Людмила  Андреевна.  Она  хочет  вас
немедленно видеть...
   - Пригласи, - сказал Сашка и уже шел к двери, навстречу Люде, бледной,  в
смазанном макияже и растрепанных чувствах. - Что случилось? - быстро спросил
Серебровский.
   - Здравствуй, Саша! - Она  вглядывалась  в  его  лицо,  будто  стремилась
понять или вспомнить что-то безнадежно ускользнувшее из памяти.
   - Здравствуй, Люда, здравствуй... Почему ты здесь? Она расстегнула  замок
сумки, достала запечатанный конверт и молча протянула Серебровскому.
   ТЕПЛО, ТЕПЛЕЕ...
   В "Бетимпексе" начальник поисковой группы докладывает Павлюченко, бывшему
Николай Иванычу.
   - Вот эту группу домов мы прочесали, - показывает он пальцем на схеме.  -
Вы обещали добавить людей, тогда перейдем на левую сторону улицы Огурцова...
   - Сегодня же, - кивает Павлюченко. -  Бойко  вполне  мог  обмануть  этого
придурка водилу - дать ему ложный след.
   - И еще! Нас аккуратно, но вполне профессионально пасут.
   - Плевать! - отмахивается Павлюченко. - Это  люди  Серебровского.  У  них
вообще нет никаких концов, поэтому они от безнадеги пытаются раскинуть  сети
на ловца. Мы все равно на шаг впереди...
   Поисковик протягивает ему газету "МК", показывает  объявление  -  "Верный
Конь, Хитрый Пес, Бойкий Кот...".
   - Этого парня из Интерпола зовут Ордынцев?
   Павлюченко читает объявление, хмыкает досадливо:
   - Ты смотри - куда конь с копытом, туда и пес с клешней! Придется всерьез
присмотреть за этим вонючим режиссером... Не думаю, что Кот ему поверит,  не
такой он дурак - самому в пасть  Серебровскому  лезть.  Но  вообще-то  жизнь
штука сложная, чем черт не шутит. Было  бы  хорошо  их  вдвоем  надыбать  на
встрече... Очень хорошо было бы!
   - Простите, не уловил...
   - Не бери в голову, потом поймешь. Запомни одно: сейчас Ордынцев - никто,
и имя ему - никак. У него здесь игры нет - он болван в польском  преферансе.
Но если он действительно такой умник, как мне шептали, и он сообразит что  к
чему, а дружки из Интерпола всерьез подсобят -  вот  тогда  он  может  стать
очень, ужасно опасен... Ладно, займись делом. Вы используете этого  дурня  -
водилу?
   - Еще как! Я дал ему деньжат - он с  двумя  нашими  парнями  полный  день
утюжит на своей "шестерке" все окрестные дворы и улицы.
   -Дельно! Дуракам - счастье, может, встретит  Кота,  -  задумчиво  говорит
Павлюченко. - В этом случае позаботься обо всем...
   АЛЕКСАНДР СЕРЕБРОВСКИЙ:
   НЕСРАБАТЫВАЮЩАЯ ЦЕПЬ
   Изо всех  сил  сдерживаясь,  стараясь  не  выдать  своего  отвращения,  я
негромко, как бы спокойным голосом спрашивал генерала Сафонова:
   - Хотелось бы знать, что делала наша охрана?
   Шеф безопасности тяжело вздыхал:
   - Хлопала ушами...
   Людмила попыталась вступиться:
   -  Но  он  действительно  выглядел  неузнаваемо...  С  ним   была   очень
привлекательная женщина - может, это сбило охранников с толку?
   - А по-твоему, киллер должен ходить по городу  в  пулеметной  ленте,  как
матрос Железняк? - любезно поинтересовался я и  снова  спросил  Сафонова:  -
Сколько у нас там людей?
   - Четыре наряда по два человека.
   - Прекрасно! Всех уволить... Сегодня же...
   - Александр Игнатьич, прошу вас, не горячитесь, - стал  заливаться  бурым
склеротическим румянцем Сафонов. - За этот прокол отвечаю  я.  Из-за  ошибки
или нерадивости  одного  охранника,  наверное,  неправильно  наказывать  еще
семерых людей...
   - Я понимаю - семьи, дети, безработица на дворе, - кивнул я.  -  Кузьмич,
дорогой мой, ты меня неправильно понял. Я их не наказываю. Они мне просто не
нужны, они - слабое звено в неработающей цепи.  Как  системщик,  я  не  могу
этого допускать. Уяснил?
   Цвет лица Сафонова приобрел черно-багровый оттенок, как уголь в горне.
   - Уяснил, Александр  Игнатьич,  уяснил,  -  вздохнул  он  тяжело.  -  Как
системщик, вы должны начинать с  меня  -  я  руковожу  этой  несрабатывающей
цепью...
   - Я об этом подумаю, - спокойно, без нажима пообещал я.
   - Хорошо, - сказал Сафонов, глядя в стол. - Дайте,  пожалуйста,  указания
относительно охраны офиса Людмилы Андреевны.
   Я прошел за свой стол и снова вставил дискету в гнездо компьютера.
   На экране  монитора  поплыли  символы  загадочных  процессов  пробуждения
зловещей памяти. Там сейчас дремал оживающий демон.
   - Охрану в офисе "Уорлд трэвел" снять, - решился  я  наконец.  -  Людмиле
Андреевне она больше не нужна...
   - Как?! - в один голос воскликнули Сафонов, Людмила и немо  молчавший  до
сих пор Ордынцев. Они заголосили хором. Греческий хор ужаса и гнева.
   На экране монитора, который виден был только мне, всплыли  из  необъятной
глубины электронных волн слова:
   ПРЕЗИДЕНТУ ХОЛДИНГА "РОСС и Я"
   А. И. СЕРЕБРОВСКОМУ
   ЕСЛИ СО МНОЙ ПРОИЗОЙДЕТ НЕЧТО ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ, СОДЕРЖАНИЕ ЭТОЙ ДИСКЕТЫ БУДЕТ
НА ДРУГОЙ ДЕНЬ СБРОШЕНО В СЕТЬ ИНТЕРНЕТА И СТАНЕТ ОБЩИМ ДОСТОЯНИЕМ.
   Ну скажи на милость, Алексей  Кузьмич,  дорогой  ты  мой  охранно-сыскной
бык-ветеран, какую ты можешь обеспечить охрану моей неугомонной семье -  при
условии, что с Котом Бойко не должно происходить ничего чрезвычайного?
   Нет, об этом  мне  надо  позаботиться  самому.  Мне  вообще  не  на  кого
рассчитывать, кроме себя самого. Он, Хитрый Пес, тебя, Мидас,  не  подведет.
Вы уж давайте держитесь и дальше друг за дружку.
   Я выключил компьютер и сказал ровным голосом своей бывшей любимой жене:
   - Люда, опустим сто страниц объяснений...  Сразу  -  к  делу.  Ты  берешь
Ваньку и вылетаешь с ним в Швейцарию. На сборы - два дня...
   - Подожди, Саша, как это можно? У меня... Я вылез из  кресла,  подошел  к
Людмиле, нежно обнял ее за плечи, поцеловал в щеку, раздумывая с  удивлением
о том, что когда-то я вожделел к этой крупной тетеньке  с  тяжелым  красивым
лицом римского памятника. Непостижимо!
   - Людочка, перестань... У тебя дела!.. Я понимаю. И у меня дела!.. Но все
они ничего не стоят! У нас есть с тобой только одно