ПОСЛЕДНЕЕ ПРОСТИ
   Мы спускались с Мариной в лифте, я  обнимал  ее  одной  рукой,  а  другой
держал завернутый в лист обоев карабин. И жалел, горевал и сетовал,  что  не
идет эта долбаная кабинка, этот дребезжащий вертикальный транспорт к  самому
центру земли.
   О, какой это был бы кайф! Мы бы медленно и блаженно ползли через земляную
кору, прорезая  постепенно  все  эти  девоны,  кембрийские  и  прочие  слои,
постепенно опоясывались, как золотым кушаком,  оливиновым  поясом,  пока  не
нырнули бы в кипящий океан магмы, и в самом центре  бушующего  багрово-алого
пламени, у сердца земли, я бы сказал ей: "Мы прошли только полпути,  поехали
дальше... "
   А она бы спросила: "Куда дальше, зачем?"
   А я бы ответил: "Не нужен нам этот адский огонь, я  люблю  тебя  жарче  и
дольше, моя единственная звезда... Мы поедем к  свету,  к  голубому  океану,
поднимемся на другом краю земли... выйдем где-нибудь в Австралии... "
   Но ничего не сказал, а только крепко обнимал ее и судорожно вздыхал.  Она
пришла все-таки! Она пришла!
   - Не бойся, Кот, - сказала Марина. - Они не имеют права стрелять, пока  я
с тобой. У службы безопасности это записано в их регламенте. Они  все  знают
меня в лицо...
   Я засмеялся:
   - Не боюсь я, любимая! Когда я обнимаю тебя, меня можно  напугать  только
угрозой кастрации...
   - Ты, Кот, душевнобольной!
   - Я, наоборот, исключительно душевноздоровый. Хочу  учинить  соревнование
по душеперетягаванию, этакий соулрестлинг... Буду чемпионом...
   - Хвастун ты, а не чемпион! - усмехнулась Марина. - Душевноздоровые ходят
по улицам с портфелями и авоськами, а не с ружьями бегают...
   Господи, как любил я сейчас ее косую челку, разноцветные  шальные  глаза,
серебряные горошинки картавого "р"! Она говорила "рлужьями"!
   В подъезде я остановил ее, посмотрел через стекло на  улицу.  Людей  было
немного, у дверей припаркован красный спортивный  "мерседес".  Чуть  поодаль
торчал на своем рыжем танке Карабас.
   - Я вывезу тебя отсюда на моей машине, - сказала  Марина  и  показала  на
алый "хэтчбэк". - А где будет удобнее, ты пересядешь к другу.
   - Нет, любимая, давай свалим отсюда на чем-нибудь менее  приметном.  Твою
машину заберешь опосля...
   Я взял ее за руку, и мы побежали через дорогу  к  "роверу",  из  которого
грузно лез нам навстречу Карабас.
   Мы бежали вприпрыжку, легко и радостно, будто не по  серому,  искапанному
масляными  каплями  асфальту,  а  по  батуту,   пружинистому,   прозрачному,
связанному из утренних облаков, и  качался  он  на  концах  радуги  во  весь
небосвод, и подсвистывал нам весело  попутный  ветерок,  пахнущий  тополиным
медом и вянущей травой, и судьба ласково шелестела, нашептывала - вот  ты  и
счастлив, дуралей... лети над жизнью, над бедой... лети к радости...
   И Карабас, приветственно машущий нам, был,  наверное,  счастлив,  смеялся
или гримасничал,  зачем-то  нырнул  в  машину  и  появился  снова  с  ружьем
"мосберг" в руках, и орал он сейчас отчетливо:
   - Ложись!..
   Еще не обернувшись, резко толкнул в сторону Марину и в плавном  развороте
скинул с карабина лист обоев, пришел в боевую  стойку  на  колено  и  увидел
едущих на нас - во всю ширину проезда  -  два  джипа.  И  торчащие  из  окон
автоматные  стволы.  Резкий,  рвущий  уши   треск   и   короткие   дымки   у
пламегасителей.
   Грохот выстрела за спиной из карабасовской пушки и его крик:
   - Я вам, суки рваные, еще скажу предпоследнее прости!..
   Но я уже взял левый джип - со стороны Марины - в прицельный створ...
   АЛЕКСАНДР СЕРЕБРОВСКИЙ:
   БИТВА
   Однажды приходит день, в  который  прошедшее  утро  кажется  незапамятным
прошлым, а предстоящий вечер - недостоверным и очень далеким будущим.
   Я бился. Большой лесной пожар не собьешь огнетушителем. Только  встречным
огнем.
   Старый трусливый Палей сказал бы, что это я сам  вызвал  сход  финансовых
лавин. Глупость! Просто я первым  правильно  оценил  масштаб  распада  этого
карточного домика, который  считался  финансово-экономическим  пространством
великой державы. И своевременно вынул из этой сплошь крапленой  колоды  свои
карты. Настоящие, заметьте, а не фальшивые!
   Честно говоря, моя ошибка в том, что  я  не  рассчитал,  как  все  сгнило
глубоко, не мог представить, что кризис может стать крахом.
   Я много заработал.
   Я много сейчас потеряю.
   Может быть, больше, чем приобрел.
   Но я выстою.
   Я ввязался в свалку первым, и теперь меня не затоптать.
   Утратив многое, я останусь на рынке.
   Большинство исчезнет, они будут разрушены дотла.
   Мир узнает их страшную и смешную тайну - они  не  олигархи,  они  еще  не
магнаты, они и не были могулами, они только казались тайкунами.
   Они - как все в нашей жизни - попса. Зажиточная финансовая попса.
   Оказалось, что в нашем доме от великого Билла Гейтса до смешного  Мавроди
один шаг.
   Олигархами, денежными столпами мира еще надо становиться - долгие годы.
   Я стану. У меня нет другого пути.
   А  пока  я  сражался  -  говорил   по   телефону,   уговаривал,   грозил,
договаривался, рассылал  по  электронной  почте  срочные  указания,  обещал,
посылал к черту, выдавал гарантии, отзывал обязательства, перегонял  деньги,
останавливал  зарплаты,  консервировал  предприятия,  замораживал   кассовую
наличность,   стопорил   платежи   и   диктовал   директивы    руководителям
подразделений холдинга  на  территориях  и  в  наших  представительствах  за
рубежом.
   Потом в этом хаосе, испуганной суете и сумасшедшем  мельтешений  возникла
пауза, лакуна тишины, дырка во времени, клочок неподвижности. В бизнесе, как
в теннисе, для продолжения игры мяч должен вернуться из-за сетки.
   Очень захотелось есть - я только  сейчас  сообразил,  что  ничего  не  ел
больше суток. Вызвал секретаршу:
   - Надя, очень хочется щи из крапивы. Может наш шеф сделать?
   - Бог с вами, Александр Игнатьич! Какая же крапива на щи в августе? Это в
конце мая, в начале июня хорошо. А сейчас она как бурьян...
   - Ладно, обойдусь...
   - Александр Игнатьич, завтра к нам вылетает Лазаренко из  Аргентины.  Там
сейчас весна - хотите, позвоню и скажу, чтобы свежей крапивы  привез?  Он  с
удовольствием! Вот только не знаю - а растет крапива в Аргентине?
   - Крапива, Надя, растет везде. Лазаренко не звони, забудь.  Скажи,  чтобы
мне сделали большой сандвич -  отварное  мясо  на  черном  хлебе.  С  острой
горчицей. И бокал пива. "Грольш"...
   Она ушла. Загнанно сидел я за своим столом, бездумно смотрел в  синеватую
прорубь поляризованного стекла,  хотелось  есть,  спать,  не  быть  здесь  -
испариться.
   Прикрыл глаза на миг - просто  мигнул,  услышал  звон  металла  и  ощутил
острый запах конского пота. Царь Александр  спешивался  со  своего  Буцефала
тяжело, неуклюже, будто был он ранен или болен. Я не видел его три  года,  а
выглядел он так, будто прошла жизнь. Слуги бережно поддерживали его -  чтобы
не показать, как он слаб, и не дать ему  качнуться  или  упасть  пред  лицом
поверженных. Я пошел ему навстречу с поклоном.
   - Приветствую тебя, великий государь македонян, властитель мира,  могучий
царь Искендер...
   Он обнял меня за плечи, и я ощутил, что он весь горит.
   - Я рад тебя видеть, Мидас, брат моей  царственности,  мудрый  и  богатый
владетель Фригии...
   Он трудно, с кряхтением и стоном усаживался на походное сиденье из  шкуры
льва. А вокруг меня стояли мои верные псы,  тихо  рычали  -  их  тревожил  и
возбуждал не выветрившийся запах льва.
   - Моя мудрость, великий царь, короче жизни ночной  бабочки.  И  богатство
наше мнится нам как сон. Проснулся - и черепки кажутся золотом...
   - Не прибедняйся, Мидас, - я не пришел разорять твою землю,  и  дань  мне
твоя не нужна. Я властвую над половиной мира, и всадник за  год  не  объедет
границы моих владений... - Он говорил  с  хриплым  придыханием.  Сейчас  ему
должно быть тридцать три года. Древний, изможденный  старик.  Желтые  редкие
пряди на бугристой в шрамах голове, ужасные язвы на лице.
   - Что привело тебя к нам, царственный  стратег?  -  спросил  я,  глядя  в
землю. Мне было боязно-больно смотреть на него.
   - Я возвращаюсь домой. Я покорил Бактрию и занял  половину  Индии.  -  Он
протянул мне руку и сжал горячечными пальцами мою ладонь.  -  Спасибо  тебе,
мудрый Мидас, что ты согласился  с  миром  пропустить  мою  армию  домой,  в
Македонию. Если бы ты отказался, мне пришлось  бы  разрушить  твое  царство,
тебя убить и быстрее пройти к Понту. У меня нет времени...
   Я молча поклонился, а он тихо сказал:
   - Я умираю, Мидас...
   Не мог я унизить великого героя лживыми  утешениями  -  я  почтительно  и
скорбно молчал.
   - Мой славный родитель царь Филипп Македонский когда-то говорил мне,  что
твой отец, смиренный и тихий государь Гордий,  владел  секретом  мира...  На
ярем повозки, везущей его на коронацию, навязал он удивительный узел, секрет
которого сообщил ему орел - вестник богов. Ни одному из смертных не  удалось
развязать этот  узел  -  в  нем  тайна  бессмертия.  Гордий  умер,  не  стал
развязывать узел смерти, который открыл бы ему вечность. Но  он  не  мог  не
сказать этого секрета тебе, своему  сыну.  Спаси  меня,  Мидас!  Я  не  хочу
умирать, я молод, я нужен миру, я его воля и ум! Я сила мира! Только я  могу
спасти мир от подступающей тьмы дикости!
   - Великий господин, вели  слугам  поднять  тебя!  Я  хочу  показать  тебе
магический узел, чтобы ты поверил в искренность моих слов.
   Я сопроводил его под священный шатер, где на беломраморных плитах  стояла
рассохшаяся, источенная древоедами, почерневшая от старости повозка.  А  псы
мои расселись у входа в шатер, смотрели, слушали.
   Круглый коричневый узел с  человеческую  голову  размером,  связанный  из
старого  коричневого  вервия,  истончившегося,  сбившегося  в   кудели,   со
множеством торчащих по сторонам концов, узелков и завязок.
   - Мой отец Гордий умер, когда я был младенцем. Он не  мог  объяснить  мне
секрет бессмертия. А никому, кроме меня, он не захотел доверить  тайны,  ибо
владеющий этим секретом становится сильнее меня - ребенка-царя...
   - Почему же он сам не воспользовался  великим  тайным  знанием?  -  хмуро
спросил Александр.
   - Он любил меня больше своей жизни и хотел дать этот небывалый дар мне. Я
думаю,  он  надеялся,  что  я   сделаю   больше   его.   Время   принадлежит
позжеродившимся...
   - Но он и тебе не передал этот дар! - с досадой крикнул царь.
   -  Гордий  надеялся,  что  я  сам  догадаюсь  и  открою  для  себя  тайну
бессмертия. В молодости я пытался это сделать...
   - А потом?
   - А потом я понял, что мне оно не нужно. Я не  хочу  жить  вечно.  Я  уже
стар, и я бы со счастьем отдал для твоего исцеления эту тайну. Но я не  знаю
ее - моя мудрость и богатство бессильны...
   Александр долго, пристально смотрел на  магический  Гордиев  узел,  потом
спросил меня:
   - Знаешь, брат мой, что лучше богатства и мудрости?
   И, не дожидаясь ответа - он им не интересовался, он ему был не  нужен,  -
выхватил из ножен  короткий  бронзовый  меч,  мерцающий  искрами  от  острой
наточенности, надсадно крикнул:
   - Сила!..
   Он рубанул старый веревочный узел наискосок, попер„к изношенных связочек,
и толстый коричневый шар распался на куски, а из сердцевины  полетели  пыль,
прах, моль, слепые бабочки.
   Александр покачнулся, силы покинули его, я  подставил  плечо,  он  тяжело
навалился на меня, сбивчиво, с всхлипом сказал:
   - Мидас, боги посмеялись надо мной! Сначала они мне дали  все,  о  чем  я
просил их в молитвах  и  мечтах...  А  теперь  я  понял,  что  беспокоил  их
глупостями...
   Он закашлялся, из горла его черной струей хлынула Кровь.
   - Мне страшно, Мидас, - прошептал, захлебываясь, неустрашимый  Александр.
- Я отхожу... Или это мир погибает?
   - Александр Игнатьич!.. Александр Игнатьич! - заполошно кричала  Надя.  -
Сафонов звонит - у вас перекрыта линия. "Бетимпексовцы" обстреляли машину, в
которой ехала Марина Сергеевна... Она ранена...
   СЕРГЕЙ ОРДЫНЦЕВ:
   СДЕЛКА
   Марина была убита сразу, одной пулей. Я это понял, пока бежал к ним.  Она
лежала поперек дороги, и в ее позе была стылая неподвижность, окончательная.
   Марина - мертвая?!  Навсегда?  Какой-то  жуткий  навязчивый  сон.  Долгий
тошнотворный кошмар. Мы же  с  тобой,  Марина,  говорили  полчаса  назад  по
телефону! Господи, я же просил тебя...
   Кот  стоял  перед  ней  на  коленях,  гладил  по  волосам,  он   тихонько
неразборчиво разговаривал с ней.
   Огромный бородатый мужик с пушистой косой валялся в луже  крови  рядом  с
разбитым "ровером", в который уткнулся расстрелянный корейский  джип  "КИА".
Через распахнутую дверь джипа  были  видны  тела  людей,  оттуда  доносились
затихающие стоны.
   Много каких-то машин, милицейские автомобили, несколько испуганных редких
ротозеев - еще не успели набежать толпы зевак.
   И над всем этим упористо возвышался, как межевой камень, Алексей  Кузьмич
Сафонов, окруженный мелколесьем своих холуев из службы безопасности и  малых
милицейских начальников. Они явно ждали, пока  Кузьмич  молвит  свое  слово,
указующее и направляющее.
   В конце переулка заорала с судорожным подвизгом, заполошила синими огнями
"скорая помощь".
   Я подошел к огромному мужику, опиравшемуся головой на скат  искореженного
"ровера", - когда-то я видел его с Котом.
   Он был еще жив, но черно-багровые дыры на груди и животе  уже  слились  в
сипящее кровавое месиво. В руке он сжимал разбитое пенсне.
   - Ты Ордынцев? - спросил еле  слышно,  и  в  дырках  на  груди  булькнули
розовые пузыри. - Нас здесь ждали. Это была засада... Предупреди Кота - всех
перебитых я возьму на себя... Если выживу... А нет - тем паче... Валите  все
на жмурика...
   - Разрешите! Дайте пройти! - оттолкнул меня врач со "скорой".
   Я повернулся - Сафонов по-прежнему немо  и  неподвижно  следил  за  моими
маневрами. Он не хотел до разговора со мной обозначать свою  позицию.  Да  и
суетиться было ни к чему - за спиной Кота  уже  стояли  его  ребята,  этакие
бронеподростки со свинцовыми кулаками.
   Я подошел, и Кузьмич горько сказал:
   - Видишь, Сережа, какая беда  пришла!  Говорил  я,  добром  не  кончится,
отследит их "Бетимпекс"...
   - "Бетимпекс"? - переспросил я без выражения.
   - А кто же еще? - рассердился Сафонов. - Вот их черный джип,  это  из  их
охранного агентства "Конус". Да и парни, которых Кот в машине  положил,  это
"конусовцы"... А второй джип ушел все-таки!
   - Ага, понял, понял... - медленно произнес  я  и  предположил:  -  Думаю,
недалеко он уйдет!..
   - Что ты хочешь сказать? - спросил Кузьмич.
   - А ваши ребята за ними вплотную едут, - ответил я. - До вечера ни одного
из них не останется.
   Сафонов смотрел на меня, откинув назад брыластую  голову,  и  всем  своим
озабоченно-осанистым видом демонстрировал: "Что-то я не пойму, о чем ты  тут
толкуешь?"
   - Не хотите поговорить со мной, Алексей Кузьмич?
   - Хочу! - сразу согласился он, взял  меня  под  руку  и  вывел  из  круга
почтительно внимавшей обслуги.
   - Помните, мы с вами в кафе на площади пиво пили, о  жизни  толковали?  -
напомнил я.
   - Помню.
   - Я еще спросил вас - приняли вы предложенный вам миллион или нет?
   - Ну помню, помню!
   - А вы мне не ответили тогда...
   - Ну и что?
   - Так вот, теперь я знаю - вы его взяли...
   - Хм, воображение у тебя, Серега, хорошее и смелости не занимать, коли ты
набираешься духу говорить мне такое,  -  огорченно  помотал  тяжелой  башкой
Кузьмич. - Ладно, пускай это на твоей совести  остается,  если  ты  в  такой
момент мне - за все мое, за доброе - так ответил. Зачем это тебе?
   - Затем, что я хочу забрать Кота и уйти отсюда. Поэтому мы и должны прямо
сейчас договориться.
   Кузьмич упер руки в бока, быком попер на меня:
   - Ты меня шантажировать собрался? Щенок! Чем ты меня пугануть можешь?
   - Дискетой! Дискетой, которую Кот передал боссу и которая  вам  покоя  не
давала! - пошел я в атаку и вдохновенно наврал: - Я-то  дискету  читал  и  с
вашими подвигами знаком...
   Кузьмич растерялся, неуверенно-зло сказал:
   - Ты совсем оборзел! Что ты молотишь?
   - Это вы навели сюда охранников из "Конуса"! Позвонили их шефу Павлюченко
и вызвали на точку. Сказали им, что Кот выйдет отсюда со своей бабой и можно
бить на поражение! Пусть они Кота убирают!..
   - Сережа, окстись! Как ты мне такое говорить можешь? -  Сафонов  выставил
вперед руку, будто защищался
   от меня.
   - Могу, могу, Алексей Кузьмич! Я правду  говорю  -  они  ведь,  козлы,  и
понятия не имели, что это жена Серебровского. К ночи вы их всех  положите  -
некому и рта открыть будет. Одним звонком вы и решили все проблемы  сразу...
Только вышло все по-другому!.. Понятно я говорю?
   Сафонов горько-грустно вздохнул:
   - Понятней не бывает! Эх, дурачок,  зачем  ты  в  это  полез?  Головы  не
сносишь...
   - Не ваша печаль! Решайтесь быстрее, у  вас  нет  выхода!  Сейчас  наедет
пресса, примчится босс, у  меня  руки  развязаны!  А  молчать  я  не  стану.
Серебровский вас всех в прах превратит! И запомните - меня вы просто так  не
пришьете, я вам не беглый зек Кот Бойко!
   - Пуленепробиваемый, что ли? - усмехнулся Кузьмич.
   - Очень даже пробиваемый! Поэтому я подстраховал  себя,  чтобы  у  вас  и
соблазна не возникало...
   - В "Богстрахе" полис купил?
   - Почти! - подтвердил я. - Справку с описанием всех этих дел я забросил в
свой служебный компьютер в Интерполе. На русском языке. Пока все  нормально,
никто мою тарабарщину на кириллице  и  смотреть  не  станет.  А  не  приведи
Господь, случится что-нибудь со мной, там переводчики найдутся! И уверяю вас
- вот тогда генеральный секретарь сэр Раймонд Кендалл сюда сам пожалует. Так
что давайте разойдемся без матерщины и мордобоя...
   - Н-да, хорошо ты используешь свой служебный пост, - вздохнул  Кузьмич  и
добавил: - На который я тебя, на свою голову, направил...
   - Спасибо, я это помню. Что вы решили?
   - А чего мне решать? Ты молодец - хорошим сыскарем стал. Но самый  лучший
сыщик - это живой сыщик. Значит, шустрый, вумный и везучий. - Кузьмич  думал
мгновение, потом добро, по-стариковски заперхал: - Да ладно, что ты, Сергей,
возбух, как геморрой! Если ты дашь мне слово, что этот бандюга здесь  больше
не появится, - забирай его...
   Вздохнул, печально помолчал и грустно сообщил:
   - Все, Сережа, все затопил  ледяной  плывун  безверия,  половодье  общего
обмана...
   Он протянул мне руку, я взял его мясистую  пухлую  ладонь,  наклонился  и
плюнул ему в пригоршню. Сжал с силой его пальцы и тихо сказал:
   - Будьте вы все прокляты, христопродавцы...
   Подошел  к  Марине,  глядящей  широко  открытыми  глазами   в   выцветшее
августовское небо. Разноцветные радужки стали в смерти одинаковыми  -  почти
черными. Она улыбалась! Честное слово, она улыбалась!
   Прости нас, дорогая девочка, ничего не изменить - разорвалась  серебряная
цепочка. Наверное, это ты нас с  Котом  спасла  на  рассвете  своим  букетом
ненормальных цветов, лилий-стрелиций, похожих на птиц.
   Поцеловал ее в теплый еще лоб и сказал Коту:
   - Пошли.
   Он смотрел на меня в упор, не понимая, что я ему говорю.
   - Пошли, Кот!
   - Куда? - спросил он. - Зачем?
   - Не знаю. Может быть, ты захочешь рассчитаться за нее.
   - Захочу, - кивнул он механически.
   - Пошли, Кот! Здесь больше нельзя... Пошли, друг...
   Кот взял в руки ее лицо, и голова Марины послушно повернулась  к  нему  -
она улыбалась ему ободряюще и утешающе. У меня сердце зашлось.
   Он  поцеловал  ее  в  эти  всегда  приоткрытые  для   поцелуя   и   смеха
чувственно-нежные губы, прикрыл ей ладонью глаза,  и  лицо  ее  сразу  стало
строгим и успокоенным.
   - Пошли, Кот...
   Он встал,  раскачиваясь  как  пьяный,  подошел  к  затих  шему  бородачу,
опустился на колени, положил ему руку на лоб, тихо сказал:
   - Прощай, Карабас... Прости, дружище...
   АЛЕКСАНДР СЕРЕБРОВСКИЙ:
   ДО СВ