Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
Охранник не преодолел половины разделявшей нас дистанции, пока я дважды
нажал спусковой крючок - выстрелы ударили коротко, негромко. Валера падал
долго, мягко. Будто ватную куклу подхватил я его на руки и тихо опустил на
пол.
Вот дурачье! Свинопасы серые! Ничего не умеют...
Пистолет положил в карман, салфеткой обмотал ладонь, плеснул на нее
водки, быстро протер подлокотники своего кресла, стол, ручки на двери в
ванную. Стакан и рюмку, из которых пил, бросил в сумку, огляделся, подхватил
баул, выключил свет и вышел в коридор. Притворил дверь, повесил на ручку
гостиничную табличку "Прошу не беспокоить". И ушел.
АЛЕКСАНДР СЕРЕБРОВСКИЙ:
РУКОПОЛОЖЕНИЕ
- Все равно не понимаю! - помотал головой Ордынцев.
- А чего тут понимать? - усмехнулся я. - Ты там, у себя, наверное,
читаешь "Париматч", а надо читать Гете...
- Бу-сделано, - отрапортовал Серега и отдал мне честь. На правом запястье
мотнулся его браслет-амулет - шесть пулек в кованой золотой цепочке. -
Сегодня перед сном сразу же подчитаю маленько Гете. Только скажи, с какого
места, чтоб врубиться поскорее. Спиши слова, как говорится...
- "Я - часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо", - со
значением сказал я.
- Ага! Понял! - кивнул Сергей и участливо спросил: - Не наоборот?
- Как случается... Иногда получается наоборот, - пожал я плечами.
Серега посмотрел сквозь бокал на пляшущий в камине огонь и совершенно
твердо разочаровал меня:
- Не стану я, пожалуй, читать на ночь твоего заплесневелого дедушку
Гете...
- Что так?
- Он ведь, помимо баловства стишатами, был, кажется, премьер-министром в
какой-то там Вюртембургской Швамбрании. А из поэзии заведующих мне больше по
душе творчество нашего бывшего премьера Виктора Степаныча. Есть у него
душераздирающее место, когда Мефистофель предлагает ему душу в обмен на
"Газпром", а Черномырдин говорит: "Я - часть той силы, что вечно хочет блага
и вечно совершает как всегда!.."
Я захохотал:
- Дурак ты, Сережка! Правильно про вас, ментов, говорят: ничего святого,
кроме зарплаты.
Серега истово перекрестил пупок:
- Только от испуга, господин президент! Мне с непривычки показалось, что
жизнь страшноватая.
- Ну, это ты не прав! Жизнь замечательная! В России сейчас самый шумный
карнавал за всю историю. Удивительная, похожая на сон шикарная оргия! Людям
при коммуняках было невыносимо скучно. Жизнь была серая, как солдатское
исподнее...
- А сейчас?
- А сейчас - невероятно интересно! Люди громадные деньги крутят, все
суетятся и торгуют, ловчат и развлекаются! Тучи "мерседесов", ночные клубы,
бардаки, наркота и пьянь, стрельба и взрывы - бандиты кого-то все время
мочат, - невозмутимо пояснил я. - Всегда война - не слишком опасная, не
очень кровавая, но жутко прибыльная...
- Любопытно, - покачал головой Сергей и серьезно спросил: - Шахтеры,
учителя, врачи, которым не платят зарплату, тоже веселятся на этом
карнавале?
- Вряд ли. Но они присутствуют на этом празднике. И видимо, одобряют...
- С чего бы это?
- Если бы не нравилось - они бы прекратили эту гулянку. Они все -
избиратели в свободной стране. Но все избегают резких движений - всем есть
что терять. И вообще, не радей ты, Христа ради, за народ - это выглядит
смешно...
Сережка хмыкнул, потряс льдинки в бокале, и пульки в его браслете глухо
стукнулись. Так же серьезно он спросил:
- Санек, а что в этом смешного?
- В любой придури есть нечто смешное, - сказал я. - Ты свое сострадание
народу отправляешь шифровками из Парижа - это придурь...
- Из Лиона, - поправил Серега. - Моя контора в Лионе. Улица Шарля де
Голля, дом 200.
- Тем более, - заверил я его. - Вот давай выйдем с тобой на улицу и
побредем, как калики перехожие, и весь встречно-поперечный народ российский
будем спрашивать: ой вы, гой еси, добры молодцы, сограждане наши дорогие,
компатриоты любимые! Не хотите ли вы с завтрева стать лицами швейцарской
национальности? Али любезнее вам быть датчанами? Судьба вам будет сладкая -
сытая, спокойная, тихая. Как думаешь, согласятся?
- Не знаю...
- А я знаю. Пошлют они нас с тобой - дальше не бывает. Потому что знают:
богоносничать там - ни Боже мой! Воровать - ужасно невозможно. Пьянствовать
- только попробуй! За Ампиловым по улице бегать - только на карнавале. Вот и
ответь по совести: так жить можно?
Серега заметил:
- Вообще-то говоря, я и живу в этих обстоятельствах. И жизнь эта бывает
часто мучительна...
В кабинете было очень тихо. Только дрова потрескивали в камине. Сполохи
пламени перебегали по дубовым панелям стен, жарко мерцали отблески на ковре
винно-красного цвета, вспыхивали на золоте старых картинных рам. Я люблю эти
полотна. Старая русская школа - Боровиковский. Венецианов, Тропинин. Я держу
их не из-за цены. Пусть они будут у меня.
Мы молчали долго, а потом Серега, механически покручивая на руке свой
заговоренный браслет, тихо спросил:
- Слушай, Хитрый Пес, а где брат твой - Бойко? Вот он и наступил, этот
тягостный и отвратительный момент - время разговоров, откровений,
воспоминаний - все, что я так ненавижу и к чему приговорен неотвратимо, ибо
имя мне - безвинно проклятый Мидас.
И сказал я как только мог просто и ровно:
- Не брат я больше сторожу моему... Не знаю. Пока не знаю...
- А узнаешь? - напористо спросил Серега.
- Конечно. Я это должен знать...
- Почему? Вы же больше не братья?.. - И спрашивал он меня не как друг, а
как мент.
- Потому что он хочет убить меня, - уверенно сказал я. Долгая пауза
повисла в сумеречно освещенном кабинете. Такие паузы умеют строить только
Станиславский и наш президент Борис Николаевич - эмоциональная дыра, когда
конец прошлой фразы забыт, а новая еще не придумалась.
- Ты боишься? - спросил Сергей.
- Нет, - покачал я головой.
Как это можно объяснить? Я ведь действительно не испытываю страха.
Какое-то совсем другое, противное чувство, ощущение опасности, животной
тревоги...
- Вообще-то меня несколько раз пытались убить. Да руки коротки, - сказал
я.
- А почему ты думаешь, что Кот хочет убить тебя? - Серега пристально
всматривался в меня, словно психиатр, принимающий решение: симулянт или
полный чайник?
- Я знаю.
- Но вы же были как братья?! Мы же друзья были! - почти крикнул Ордынцев,
и я услыхал тоску и боль.
Я неопределенно хмыкнул:
- Выражаясь научно, бизнес и дружба - явления разнохарактерные. Как
соленое и квадратное... К сожалению, у богатых не бывает друзей.
- Из-за этого ты меня вызвал в Москву? - Серега помолчал, подумал и
ответил себе на собственный вопрос: - Да.
Он сделал большой глоток коньяка, откусил кусочек меренги, простодушно
спросил:
- Посоветоваться со мной не хотел?
- Нет.
- Ну там, знаешь, как бывает - спросить моего согласия?
- Нет, Серега, времени нет советоваться. Я не сомневался, что ты
согласишься.
А он смотрел на меня с искренним удивлением:
- Но почему? Почему ты так уверен?.. Ведь дело это...
Я перебил его:
- Потому что так будет правильно! Серега, ты уж поверь мне! Я - системный
математик, а по профессии - бизнесмен. Я оцениваю ситуацию проверенными
формулами, где вместо непредсказуемых человеческих чувств подставлены цифры
реальных фактов...
- И в какую формулу ты подставил мое неполученное согласие? - спросил он
без подначки, без вызова. С каким-то грустным любопытством.
Я катал по столу стакан, раздумывая, как объяснить внятно невероятную
сложность происходящего, и, понимая невозможность растолковать что-либо даже
близкому и любящему человеку, медленно и жестко сказал:
- Это очень длинная формула. Если ее записать на бумаге, получится
занимательный роман...
- А если коротко?
- Коротко не получится, - вздохнул я. - Но решение любой проблемы - это
поиск разумного равновесия включенных в нее интересов. Серьезный бизнесмен
способен разрушить глупый парадокс, будто овцы не бывают целы, если волки
сыты...
- А еще проще? - досадливо переспросил Серега. - Излагай на моем, на
ментовском уровне.
- Не придуривайся! - поморщился я. - Будет ужасно, если моя ретивая
служба безопасности пристрелит Кота...
- Это будет ужасно, - согласился Ордынцев, глотнул коньяка и сочувственно
вздохнул. - Я думаю, что твоя служба безопасности не пристрелит Кота.
Промахнутся...
- Мне кажется, ты их недооцениваешь.
- Возможно, - развел руками Серега. - Я ведь их не знаю. Но насколько я
знаю Кота, он не даст им прицелиться.
- Хочешь сказать, что скорее Кот пристрелит меня? - спросил я его с
интересом.
- Я это допускаю, - мотнул башкой Сергей.
- Это будет еще хуже, - сказал я, а Серега откровенно заухмылялся. - Что
ты смеешься, дурачок! Я кормлю около миллиона человек. Умру, и вмиг
разрушится все, что я построил. Нельзя мне умирать, нельзя...
- Это я понимаю! - засмеялся снова Сергей. - Совершенно нельзя и
абсолютно неохота! Но я-то тебе зачем сдался?
- Встать между Котом и мной.
- Заманчивое предложение, ничего не скажешь! И как ты это себе
представляешь?
- Я возьму на жесткую сворку свою службу безопасности, а ты найдешь Кота
и прикроешь меня, - твердо сказал я.
- А что обо всем этом скажет мое начальство? - поинтересовался Серега.
- В подробности мы их посвящать не станем, а в принципе они охотно
поддержат твои усилия. Я говорил с твоим министром.
Ордынцев растерянно смотрел на меня.
- Знаешь, Сань, я, наверное, маленько зажился за рубежами. Что-то я не
врубаюсь во многие вещи...
- А что тут врубаться? Одним звонком я могу поднять сто лучших сыскарей
страны. Завтра могу вызвать охрану из агентства Пинкертона. Но мне нужен
ты...
- Лучше всех, что ли? Тоже мне - комиссара Мегрэ сыскал!
- Не знаю, может быть, ты и не лучший. Но ты - единственный, кому я
доверяю. И единственный, кому поверит Кот Бойко...
КОТ БОЙКО:
ПРИЯТНАЯ НЕОБЯЗАТЕЛЬНОСТЬ НОЧНЫХ РАЗГОВОРОВ
До тошноты мне хотелось добраться до места и бросить якорь, а все равно
не поддавался себе и монотонно командовал водиле:
- ...теперь направо, ага, возьми налево, еще квартал вперед, вот этот дом
объедем и чуток направо...
Водила оборачивался ко мне и озабоченно спрашивал:
- Так мы же здесь уже были никак?
- Нет, тут мы не были... Обман зрения - тут ведь все дома и кварталы
одинаковые.
И поношенная, серая, как крыса, "шестерка" продолжала петлять в лабиринте
жилых коробок спального района Теплый Стан. Ночь, неуверенные огни желтых
фонарей, пусто и тихо на улицах, сонно шелестит тополиная листва в скверах,
редкие освещенные окна в домах - в спальном районе спят.
Решив, что теперь водила и на Страшном суде не сможет показать, где я
вылез, скомандовал остановку:
- Эй, земеля, тормози лаптем! Приехали... Тут, на уголке, прижмись.
Протянул деньги, водила быстро пересчитал, восторженно заблекотал:
- Ну-у, побаловали, господин хороший! Спасибо!
- На здоровье! - Я выбрался из тесной машинки со своим здоровенным
баулом. - Рад помочь развитию малого бизнеса столицы.
- Да какой там бизнес! - усмехнулся водитель. - Я, вообще-то говоря,
инженер. Смех сказать - сплошная вялотекущая бедность... Вот эта лошадка
только и кормит!
- Не грусти, мы еще увидим небо в алмазах. Якутских... - пообещал я ему
уверенно и попер свою неподъемную сумку к дому.
Водитель, до глубины инженерной души растроганный "бетимпексовскими"
деньгами, высунувшись из окна, крикнул:
- Вы хоть номер корпуса знаете, подъезд? А то давайте помогу...
- Да вон он, тут он, родимый... - показал я рукой и открыл дверь
подъезда.
"Шестерка" завизжала своим раздолбанным сцеплением, сорвалась с места и
помчалась по длинному пустому проезду с такой скоростью, будто ночной
инженер-извозчик опасался, что я могу вернуться и отобрать деньги
безвременно усопшего сторожевого мерина Валеры.
А я долго глядел ему вслед через стекло входной двери, дождался, пока
габаритные огни машины исчезли из виду, и вышел из парадного снова на улицу.
Огляделся, прислушался - было тихо и пусто. Тогда пошел через дорогу в
другую сторону - к домам напротив.
В непроницаемо черной тени большого мусорного контейнера я остановился,
достал из кармана сотовый телефон. Замечательная игрушечка! Включил, нажал
светящиеся кнопочки цифр. В маленьком пластмассовом тельце бушевала тайная,
удивительная жизнь - он тихонько попискивал и шуршал, он испускал невидимые
трассирующие очереди сигналов, которые неощутимыми, но очень прочными нитями
должны были меня с кем-то связать, мне что-то навязать и как-то круто
повязать. Потом на зеленоватом подсвеченном экране всплыли четкие цифры:
717-77-77.
Гудок, еще гудок, и как через треснувший картон - приволокли ко мне
электронные ниточки хрипловатый голос:
- Слушаю...
- Николай Иваныч, прости, это тебя Кот Бойко беспокоит... Ты велел
звонить, если что...
- Что-нибудь случилось? - В его голосе полыхнула тревога.
- Как тебе сказать... Парню твоему, Валерке, плохо стало...
- В каком смысле?
- В прямом. Мне кажется, он умер...
- Что-о? - Электрончики в трубке возбухли в алый, кипящий гневом и
испугом шар.
- Что слышал. Сначала был очень здоровый, а потом стал совсем мертвый...
Николай Иваныч помолчал несколько минут, в телефоне, как в трубочке
стетоскопа, было слышно его тяжелое сдавленное дыхание, потом грозно
спросил:
- Ты понимаешь, что ты натворил? - И говорил он так сердито и так
страшно, что я испугался, как бы телефончик от такой страсти не разлетелся
мелкими дребезгами.
- Нет. Не понимаю.
- Вот и мне кажется, что ты этого не соображаешь. Ты где? Надо срочно
встретиться!
- Прекрасная мысль! Я уже соскучился по тебе, - засмеялся я вполне
доброжелательно. - Мне вообще нравится, что ты такой умный. Жаль, меня за
полного козла держишь
- Да ты послушай меня!.. - крикнул он.
- Остановись! - сказал я быстро, как плюнул. - И не продавай мне больше
ситро за шампанское. Ты меня с кем-то спутал. Слушай внимательно: ты пошли
чистильщиков в гостиницу, пусть номер приберут, намарафетят все это
поганище. "Бетимпексу" и тебе лично такая вонь без надобности. А меня ты не
отлавливай - произойдет большая бяка...
- Ты черный, страшный человек, - жалобно-зло сказал Николай Иваныч. -
Плохо кончишь...
- Не преувеличивай! - усмехнулся я. - Мы все кончим более-менее
одинаково... А засим, как говорят на автоответчике, абонент временно
недоступен...
Он что-то там разорялся еще, телефончик прыгал в моей руке. Он был живой.
Он брызгал в меня электронными слюнями. Маленький, а злой какой! С размаху
бросил я его на асфальт, для верности топнул по трубочке каблуком, поднял
расплющенный корпус и швырнул в мусорный контейнер.
И с легким сердцем пошел я в непроницаемый сумрак бесконечных,
соединяющихся друг с другом дворов.
МИНИСТРУ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ
РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
СРОЧНОЕ СПЕЦСООБЩЕНИЕ
От оперативного дежурного ГУВД г. Москвы
Около двадцати одного часа на Московской кольцевой автомобильной дороге в
районе сорок шестого километра совершено нападение на милицейский конвой,
этапирующий из аэропорта "Шереметьево-2" экстрадированного из Франции
преступника, гражданина России Василия Смаглия По имеющейся неподтвержденной
информации с места происшествия, начальник конвоя подполковник Фомин и три
сопровождавших Смаглия офицера погибли. Арестованный Василий Смаглий
скончался в машине "скорой помощи". По показаниям очевидца на месте
происшествия, нападение было осуществлено тремя машинами: "опелем-астра",
полу фургоном "Газель" и неустановленной марки большим тяжелогрузным
грузовиком. Государственные номерные знаки автомобилей не установлены.
Экипаж автомобиля сопровождения ГИБДД - старшие лейтенанты Жуков и Орешкин -
тяжелоранены и доставлены вертолетом санитарной авиации в госпиталь
Министерства внутренних дел.
Вся поступающая информация будет незамедлительно передаваться в
министерство.
Ответственный оперативный
дежурный по г. Москве
полковник Н. Сорокин
Москва, 21 час 27 минут
15 июля 1998г.
СЕРГЕЙ ОРДЫНЦЕВ:
КОРПОРАТИВНЫЙ КОНТЕКСТ
Когда мы шли по коридору офиса, один охранник топал перед нами, а двое -
в нескольких метрах за спиной. Я спросил Сашку:
- Скажи на милость, тут-то они зачем? На этот этаж посторонних не
пускают.
- Понятия не имею, - пожал плечами Серебровский. - Я не могу
перепроверять действия всех моих служб, я обязан доверяться профессионалам.
У режимщиков наверняка есть какие-то соображения...
Сашка без стука открыл какую-то дверь - просторный, в строгой офисной
красоте кабинет. Непрерывно дышит, тихонько пощелкивает компьютер,
стрекочет-выщелкивает распечатанные странички принтер, радиоприемник на
милицейской волне хриплой скороговоркой, отрывистыми позывными создает
постоянный негромкий бурчащий шум.
И во весь этот деловой интерьер был очень точно вписан крепкий,
военно-выправленный мужик в партикулярном темно-сером костюме с очень
знакомым лицом. Ба-а! Не может быть!..
- Привет, Кузьмич! Привел к тебе своего старого дружка. - Серебровский
сделал шаг влево, пропустил меня вперед, и я в некоторой растерянности
остановился посреди кабинета, неуверенно прикидывая - поручкаться,
откозырять, заключить в объятия?
- Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант, - сказал я вяло.
Цивильный генерал подошел, обнял за плечи, с ласковой усмешкой сказал
нараспев:
- Запаса, Сережа, генерал-лейтенант запаса. Пенсионерить скучно и неуютно
Вот я здесь у Александра Игнатьевича и пребываю на покое...
Этот ласково-мягкий тон напряг меня - генерал Сафонов похож на
закончившего с отличием церковное училище матерого бульдога.
- Ну-ну, не прибедняйся, Алексей Кузьмич! - со смешком заметил
Серебровский. - На покой только архиереи безгрешные уходят. А ты у нас, как
бронепоезд, - на запасном пути...
- Как я погляжу, - сказал я ему, - у вас тут черт не разберет, где пути
магистральные, а где - запасные...
- Фу, Серега, не говори, как иностранец, - "у вас", "у нас"! - все так же
мягко, но очень уверенно поправил меня Алексей Кузьмич. - У нас! Только "у
нас"! Здесь все радости и горести - все наши...
- И не вздумай спорить, Верный Конь! - хлопнул меня по плечу Сашка. -
Кузьмич - вице-президент и шеф службы безопасности. Он, как бывший
замминистра, знает столько, что и мне не все сообщает... А, Кузьмич,
правильно говорю?
Серебровский пронзительно вперился в генерала, смотрел без улыбки, и
нельзя понять было, шутит он шутки или всерьез предупреждает его.
- Обижаешь, Александр Игнатьич! - притворно возмутился генерал. -
Мусором, пустяками стараюсь тебе голову не засорять, зря нервы не трепать.
- Ага, я так и понимаю это, - процедил Серебровский. - Я схожу в
дилинговый зал, а вы тут пока пошепчитесь...
- Сердится, - мотнул головой Кузьмич в сторону закрывшейся двери и тяжело
вздохнул. - Конечно, прав он, крупный кикс мы сделали...
- В чем? - поинтересовался я.
- Проблема у нас, - озабоченно забурчал Кузьмич. - Недоглядели мы Кота
Бойко.
- То есть?
- Ему еще два года сидеть было. Год, десять месяцев, двенадцать дней. Там
он у нас