большинство из них и в самом деле исключительно приятные люди.
   - Но давайте поговорим  теперь  о  вас.  Что  произошло  между  вами  и
поверенным Рейнертом?
   - Ничего. Но вы говорите, между мной и поверенным Рейнертом?
   - Вчера вы извинялись перед ним за что-то, а сегодня за весь  вечер  не
сказали ему почти ни слова. Вы что, имеете обыкновение  сперва  оскорблять
людей, а потом просить у них прощение?
   Он засмеялся и стал сосредоточенно глядеть на дорогу.
   - Честно говоря, - сказал он, - я был неправ, оскорбляя поверенного. Но
я уверен, что все уладится, если мне удастся с ним объясниться. Я  немного
вспыльчив и бываю резок, недоразумение получилось у нас из-за того, что он
нечаянно толкнул меня, когда входил в дверь.  Как  видите,  сущий  пустяк,
простое невнимание с его стороны; а я тут же налетел на него как  дурак  и
обругал его последними словами, угрожающе размахивал пивной кружкой  перед
его  носом  и  кончил  тем,  что  смял  его  шляпу.  Тогда  он  ушел,  как
благовоспитанный человек, он не мог поступить иначе. Но потом я  раскаялся
в своей горячности и решил  как-нибудь  загладить  свою  вину.  По  правде
говоря, меня тоже можно извинить, я был в тот день очень расстроен, у меня
были неприятности.  Но  ведь  этого  никто  не  знал,  о  таких  вещах  не
рассказывают, и я предпочел взять всю вину на себя.
   Он говорил, не задумываясь, с полной искренностью,  словно  желая  быть
как можно более беспристрастным. Выражение его лица тоже  никак  не  могло
вызвать недоверия. Но Дагни вдруг снова остановилась, изумленно посмотрела
ему прямо в глаза и проговорила:
   - Нет, помилуйте... Все ведь  было  вовсе  не  так!  Я  слышала  совсем
другое.
   - Минутка врет! - закричал Нагель, густо краснея.
   - Минутка? Я слышала это вовсе не от Минутки.  Зачем  вы  клевещете  на
себя? Я слышала эту историю от старика, который торгует на рынке гипсовыми
статуэтками. Он был свидетелем всего от начала до конца.
   Пауза.
   - Зачем вы всегда клевещете на себя? Просто не  понимаю,  -  продолжала
она, не сводя с него глаз. -  Я  услышала  сегодня  эту  историю  и  очень
обрадовалась, то есть, я считаю, вы поступили так удивительно  хорошо,  ну
просто удивительно. И вам это до того идет! Если  бы  я  не  узнала  всего
этого сегодня утром, то, наверное, - уж  признаюсь  вам  откровенно  -  не
решилась бы сейчас идти с вами.
   Пауза.
   Потом он спросил:
   - И теперь вы мною восхищаетесь из-за этого?
   - Право, не знаю, - ответила она.
   - Ну да, да, теперь вы мною восхищаетесь... Послушайте, - продолжал он.
-  Все  это  одна  комедия.  Вы  правдивое  существо,  мне  противно   вас
обманывать, я расскажу вам все начистоту.
   И он объяснил ей, ни капельки не смущаясь и не отводя глаз,  каков  был
его расчет:
   - Когда я рассказываю о своем столкновении с поверенным  на  свой  лад,
несколько искажая факты и даже клевеща немного на себя, то в сущности -  в
сущности! - делаю это ради собственной выгоды. Просто я пытаюсь извлечь из
этой истории как можно больше пользы  для  себя.  Как  видите,  я  с  вами
совершенно откровенен. Я  не  сомневался,  что  кто-нибудь  уж  непременно
расскажет вам, как все было на самом деле, а так как до этого я уже  успел
выставить себя в весьма неприглядном свете,  то  от  неожиданности  немало
выиграю в ваших глазах - несравненно больше, чем  если  бы  вы  изначально
узнали правду.  Я  начинаю  казаться  каким-то  значительным,  беспримерно
великодушным, не правда ли? Но впечатление это я произвел на вас благодаря
такому грубому, такому низкому обману, что вы  будете  глубоко  возмущены,
когда это обнаружите. Вот я и счел за лучшее  вам  во  всем  чистосердечно
признаться, потому что вы заслужили честного отношения. Но  достигну  этим
только того, что оттолкну вас, оттолкну, как говорится, на тысячу верст. К
сожалению.
   Она пристально посмотрела на него, надеясь понять, что это за человек и
что означают его слова; видно было, что она  напряженно  думает,  пытается
составить себе какое-то мнение. Чему поверить?  Чего  он  добивался  своей
откровенностью? Вдруг она снова остановилась, всплеснула руками  и  звонко
засмеялась.
   - Нет, такого дерзкого человека, как вы, я еще не  встречала.  Подумать
только, ходить вот так и с серьезным видом рассказывать о себе  бог  весть
что лишь затем, чтобы полностью себя развенчать! Но этим  путем  вы  ровно
ничего не достигнете! В жизни не слышала такого бреда! Разве вы могли быть
уверены в том, что я рано или поздно узнаю, как  все  произошло  на  самом
деле? Ну что вы на это скажете? Нет, лучше молчите, ничего не говорите,  а
то снова что-нибудь солжете. Ой, как нехорошо с вашей стороны, ха-ха-ха...
Но послушайте: если вы наперед рассчитали, что все пойдет так-то и так-то,
и вам действительно удалось все сделать так, как было задумано,  то  есть,
вы достигли того, чего желали, то зачем же вы все теперь снова разрушаете,
признаваясь в вашем - как вы это называете - обмане? Вчера вечером вы тоже
сделали нечто  подобное.  Я  вас  не  понимаю.  Если  вы  все  так  хорошо
рассчитываете, то почему же вы не замечаете, что сами себя разоблачаете.
   Но он не сдавался, он подумал мгновенье, а потом ответил:
   - Вы ошибаетесь, я этого не упускаю. Вы сейчас сами в  этом  убедитесь.
Когда я себя оговариваю - вот как сейчас, иду с вами и раскрываю все  свои
карты, - то я, собственно говоря, ничем не рискую, во всяком случае, очень
немногим. Во-первых, тот, кому я признаюсь в своих намерениях, может мне и
не поверить. Вот вы,  например,  мне  сейчас  не  верите.  А  к  чему  это
приводит? Это приводит к двойному выигрышу, да,  да,  я  выигрываю  просто
колоссально, моя репутация растет, как лавина,  я  возвышаюсь  над  всеми,
словно недосягаемая  вершина.  Ну,  а  во-вторых,  даже  если  бы  вы  мне
поверили, я все равно вышел бы с выгодой  из  этой  ситуации.  Вы  качаете
головой? Напрасно. Уверяю вас, я уже не раз прибегал  к  такой  уловке,  и
всякий раз выгадывал. Ведь даже если вы поверили бы  в  правдивость  моего
признания, вы во всяком случае были бы поражены моей искренностью.  Вы  бы
сказали себе: правда, он обманул меня, но  потом  сам  в  этом  признался,
причем без всякой необходимости; его дерзость необъяснима,  он  решительно
ничего не боится, своим чистосердечным рассказом он  меня  совсем  сбил  с
толку. Короче говоря, я привлекаю к себе  ваше  внимание,  возбуждаю  ваше
любопытство, вы начинаете ко мне приглядываться, вы недоумеваете. Да  ведь
вы сами минуту назад сказали: нет, я вас не  понимаю.  А  сказали  вы  это
потому, что пытались во мне разобраться, а одно это мне  уже  лестно,  да,
одно это прямо льет бальзам на мое самолюбие. Так что верите ли вы мне или
нет, я в обоих случаях, как видите, выгадываю.
   Пауза.
   - И вы хотите меня убедить, - сказала она, -  что  все  эти  хитроумные
выкладки вы заранее обдумали?  Предвидели  все  случайности,  приняли  все
необходимые меры? Ха-ха-ха! Теперь, что бы вы ни сказали, вы  меня  больше
не удивите, нет, теперь я жду от вас всего. Ну, хватит об  этом!  Меня  не
удивила бы и большая ложь, да, вы за словом в карман не полезете!
   Но он  упорствовал,  уверяя  ее,  что  после  ее  слов  его  самомнение
возрастет до невероятных размеров, вознесет его на недосягаемые высоты.  И
он не может не выразить ей  своей  признательности,  хе-хе-хе,  он  достиг
того,  чего  хотел.  Но,  право  же,  она   чересчур   любезна,   чересчур
великодушна...
   - Ну ладно, ладно, - прервала она его. - Не будем об этом.
   Но теперь уже он остановился посреди дороги.
   - Но я повторяю, что лгал вам, - сказал он и поглядел на нее в упор.
   Мгновенье они смотрели друг на друга, ее сердце  учащенно  забилось,  и
она даже слегка побледнела. Почему он так добивался, чтобы она о нем дурно
думала? Он так легко, так охотно уступал во всем другом, но тут он уперся,
и ни с места. Навязчивая идея, какое-то безумие!
   - Не знаю, почему вы выворачиваете передо мной свою душу  наизнанку!  -
воскликнула она с досадой. - Вы ведь обещали хорошо себя вести.
   Ожесточение  ее  было   неподдельным.   Ее   выводила   из   себя   его
настойчивость, такая упорная, такая неколебимая, что она терялась. Он явно
старался сбить ее с толку, и это ее оскорбляло. В  раздражении  она  стала
бить себя зонтиком по руке.
   Он выглядел очень несчастным и тут же начал  беспомощно  оправдываться,
говорить какие-то нелепые слова. В конце концов она  снова  рассмеялась  и
дала ему понять, что не  принимает  его  всерьез.  Он  просто  невозможен,
видно, таким всегда был, таким и будет. Ну конечно, ему  все  это  кажется
смешным. Но ни слова больше обо всем этом, ни слова...
   Пауза.
   - Помните, - сказал он, - здесь я вас в первый раз встретил. Никогда не
забуду, как удивительно вы были похожи на фею, когда убегали от меня.  Да,
вы казались мне феей, видением... Но теперь я  хочу  рассказать  вам  одну
историю, которая со мной случилась, вернее, просто небольшое  приключение,
и рассказать его можно очень быстро. Как-то раз я сидел в  своей  комнате,
это было в маленьком городке, не в Норвегии, впрочем, совершенно не важно,
где это было, - так вот, короче говоря, мягким осенним вечером я  сидел  в
своей комнате; это было восемь лет назад, в тысяча  восемьсот  восемьдесят
третьем году. Я сидел спиной к двери и читал книгу.
   - В комнате горела лампа?
   - Да, а на дворе было совсем темно. Я сидел и читал. Вдруг  слышу,  что
кто-то идет, я явственно расслышал шаги на  лестнице,  потом  стук  в  мою
дверь. Войдите! Никто не входит. Я открываю дверь - никого нет. За  дверью
никого не было! Я  звоню,  приходит  служанка.  Кто-нибудь  поднимался  по
лестнице? Нет, никто  не  поднимался.  Хорошо,  спокойной  ночи!  Служанка
уходит.
   Я снова берусь за книгу. И тут  я  чувствую  какой-то  легкий  ветерок,
какое-то дуновение, словно меня коснулось человеческое  дыхание,  и  слышу
шепот: "Иди!" Я оборачиваюсь - никого нет. Я  продолжаю  читать,  злюсь  и
говорю: "Черт". И  вдруг  я  замечаю,  что  рядом  стоит  бледный  человек
небольшого роста, с рыжей бородой и жесткими, торчащими  ежиком  волосами;
он стоит слева от меня и подмигивает мне, и в ответ я тоже  почему-то  ему
подмигиваю; мы никогда прежде друг друга не видели, но мы  перемигиваемся.
Я захлопываю книгу, а человечек тем временем идет к двери  и  исчезает.  Я
слежу за ним глазами и вижу, как он вдруг исчезает.  Я  вскакиваю  и  тоже
подхожу к двери, и тут я снова  слышу  шепот:  "Иди!"  Что  ж,  я  надеваю
сюртук, сую ноги в башмаки и выхожу на  улицу.  "Хорошо  бы  закурить",  -
думаю я, возвращаюсь домой, беру сигару и  закуриваю.  Потом  я  запихиваю
несколько сигар в карман, одному богу известно, зачем я все это делаю,  но
все же я это делаю, и снова выхожу на улицу.
   Темно было - хоть глаз выколи, и я ничего не видел, но  все  же  ощущал
присутствие того человечка, знал, что он идет рядом со мной. Я  размахивал
руками, чтобы коснуться его, то и дело останавливался и даже решал  дальше
не идти, если он мне не объяснит, в чем дело, но обнаружить его мне так  и
не удавалось. Я попытался также, несмотря на темноту,  подмигнуть  ему,  я
вертел головой в разные стороны, но и это ни к чему не привело. "...Что ж,
ладно, - сказал я вслух, - но знай, я иду вовсе не  ради  тебя,  а  просто
так, мне захотелось пройтись; имей в виду, что я отправился на прогулку, и
только". Я нарочно говорил громко,  чтобы  он  мог  услышать.  Я  шел  так
несколько часов кряду, вышел из города и оказался в лесу -  по  лицу  меня
хлестали мокрые ветки. "Хорошо, - сказал я наконец и вынул часы как бы для
того, чтобы посмотреть, который час, - а теперь пойду-ка я  домой!"  Но  я
вовсе не пошел домой, я был почему-то не в силах повернуть  назад,  что-то
неудержимо гнало меня  дальше.  "Впрочем,  погода  такая  изумительная,  -
сказал я тогда, - почему бы мне не гулять всю ночь напролет,  и  следующую
тоже, ведь времени  у  меня  хоть  отбавляй!"  Я  закурил  еще  сигару,  а
маленький человечек не отставал от меня, он был все время где-то рядом,  я
чувствовал на себе его дыхание. Я шел, не останавливаясь, то и дело  меняя
направление, но при этом ни разу не повернул назад, в город. Ноги  у  меня
ныли, брюки были мокрые до колен, а лицо горело, потому что  мокрые  ветки
все хлестали и хлестали меня  по  щекам.  "Может  показаться  странным,  -
сказал я, - что я гуляю здесь в такой поздний час; но я с  самого  детства
пристрастился бродить по ночам в  дремучих  лесах,  это  вошло  у  меня  в
привычку". И шел дальше, стиснув зубы.  Из  города  до  меня  донесся  бой
башенных часов. Пробило  полночь:  раз,  два,  три,  четыре  -  и  так  до
двенадцати, я считал удары. Эти знакомые звуки меня очень ободрили, хотя я
и был раздосадован, что мы все еще находились  совсем  близко  от  города,
несмотря на то что бродили уже так долго. Вот  пробили,  значит,  башенные
часы полночь, и как только  заглох  последний  удар,  маленький  человечек
снова оказался передо мной, - стоит себе, глядит на меня и посмеивается. В
жизни своей не забуду этого, я видел его так отчетливо - у  него  не  было
двух передних зубов, а руки он держал за спиной...
   - Но как вы смогли его увидеть в темноте?
   - Он сам светился.  Он  светился  каким-то  странным  светом,  который,
казалось, находится где-то за ним, струится у него из-за  спины  и  делает
его чуть ли не прозрачным, даже одежду его я смог разглядеть, словно днем,
штаны его были сильно истрепаны и чересчур коротки. Все это  я  заметил  в
одно мгновенье. Вид его меня так поразил, что я невольно зажмурил глаза  и
отступил на шаг. Когда же я их снова открыл, человечка уже не было...
   - Ах!..
   - Подождите, это еще не все! Я, оказывается, дошел до  какой-то  башни,
она преграждала мне путь, я просто уперся в нее и видел ее все отчетливее,
- черная, восьмиугольная башня, точь-в-точь, как "Башня ветров" в  Афинах,
если вы видели ее на картинках. Я никогда прежде не  слыхал,  что  в  этом
лесу есть какая-то башня, но оказалось, что есть: я стоял прямо перед ней.
И снова услышал: "Иди!" Я вошел, дверь за мной не захлопнулась, и это меня
несколько успокоило.
   Там внутри, под  сводами,  я  опять  увидел  моего  спутника:  у  стены
напротив горела лампа, и я смог его хорошенько рассмотреть, он двинулся ко
мне из глубины помещения, словно был там все время, и  стал  передо  мной,
тихо посмеиваясь и не сводя с меня взгляда. Я посмотрел ему в глаза, и мне
показалось, что я увидел там все те ужасы,  которые  эти  глаза  видели  в
жизни. Он снова подмигнул мне, но я не ответил ему  тем  же,  а  когда  он
попытался подойти ко мне еще ближе, попятился назад. Вдруг  я  услышал  за
спиной чьи-то легкие шаги, я повернул голову и увидел девушку.
   Я смотрю на нее и испытываю от этого радость:  у  нее  рыжие  волосы  и
черные глаза; она плохо одета  и  ходит  босиком  по  каменному  полу;  ее
обнаженные руки поражают меня белизной.
   На мгновенье она застывает, как бы оглядывая  нас  обоих,  потом  низко
склоняет предо мной голову и подходит к маленькому человечку. Не говоря ни
слова, она расстегивает его плащ и шарит под ним, словно  ища  чего-то,  а
затем вытаскивает засунутый под подкладку горящий фонарик,  маленький,  но
очень яркий, и вешает его себе на палец. Он  дает  так  много  света,  что
совершенно забивает лампу у стены.  Пока  она  его  обыскивает,  маленький
человечек стоит все так же тихо и продолжает улыбаться. "Спокойной  ночи",
- говорит девушка, указывая ему на дверь, и  мой  спутник,  это  страшное,
странное существо, похожее скорее на животное, чем на человека, уходит.  Я
остаюсь один со своей новой знакомой.
   Она подошла ко мне, снова низко склонилась передо мной и  спросила,  не
улыбаясь и не повышая голоса:
   - Откуда ты?
   - Из города, красавица, - ответил я, - я пришел прямо из города.
   - Незнакомец, прости моего отца, - сказала она вдруг, - не обижай  нас.
Он болен, он не в своем уме, ты ведь видел его глаза.
   - Да, я видел его глаза, - ответил я, - и  чувствовал,  что  они  имеют
власть надо мной: я последовал за ним.
   - Где ты его встретил? - спросила она.
   - У себя дома, - ответил я. - Я сидел и читал, когда он вошел ко мне.
   Она только покачала головой и опустила глаза.
   - Но это не должно тебя огорчать, прекрасное дитя, - продолжал я. - Я с
удовольствием совершил эту прогулку, ничего важного я не пропустил и  рад,
что встретил тебя. Погляди, я весел и всем доволен, улыбнись же и ты.
   Но она не улыбнулась, она сказала:
   - Сними башмаки. Ты не можешь уйти отсюда ночью, я высушу твою одежду.
   Я поглядел на себя, - я и в самом деле промок до нитки, а  башмаки  мои
пропитались водой, как губка. Я сделал, как она велела, снял ботинки и дал
их ей. Но как только я разулся, она задула огонь и сказала.
   - Пошли!
   - Погоди, - сказал я и остановил ее. - Если я не буду здесь  спать,  то
почему ты велела мне снять башмаки?
   - Этого ты не должен знать, - ответила она.
   И она мне так ничего и не объяснила. Она повела меня в темную  комнату,
там я уловил какие-то странные звуки, словно нас кто-то обнюхивал,  и  тут
же нежная рука зажала мне рот, а девушка сказала громким голосом:
   - Это я, отец. Чужой ушел, ушел.
   Но я снова услышал сопение - сумасшедший урод продолжал нас обнюхивать.
   Она держала меня за руку, пока мы поднимались по лестнице, но никто  из
нас не вымолвил ни слова. Мы вошли в какое-то новое  помещение,  где  было
совсем темно, - ничто там не нарушало этого всепоглощающего ночного мрака:
ни случайно пробившийся луч света, ни мерцающий вдали огонек.
   - Тише, - шепнула она, - вот моя кровать.
   Я нашел ее ощупью.
   Я снял с себя все и протянул ей.
   - Спокойной ночи! - сказала она.
   Я стал ее удерживать, просил побыть со мной:
   - Погоди, не уходи. Теперь я знаю, почему ты мне велела  снять  башмаки
еще там, внизу; я буду сидеть тихо-тихо, твой отец не слышал, что я прошел
сюда; останься!
   Но она не осталась.
   - Спокойной ночи! - сказала она снова и ушла...
   Пауза. Дагни была пунцово-красной, она  прерывисто  дышала,  ноздри  ее
вздрагивали.
   - Она ушла? - поспешно переспросила она.
   Снова пауза.
   - И вот тут эта ночь превращается в волшебную сказку, все, что я помню,
я вижу как бы в розовом свете. Представьте себе эту удивительную ночь... Я
был один, плотный мрак окутывал меня, как тяжелый черный бархат.  Я  очень
устал, колени у меня дрожали, к тому же я был  раздосадован  и  совершенно
сбит с толку. Этот чертов сумасшедший несколько  часов  кряду  водил  меня
вокруг одного и того же места, да еще по такой росе! Он гнал меня,  словно
скотину какую-то, понукая лишь взглядом и шепотом: "Иди! Иди!" В следующий
раз я отниму у него его фонарь и этим фонарем разобью ему рожу!  Я  злился
все больше, в конце концов в бешенстве закурил сигару и лег в  постель.  Я
лежал и глядел на вспыхивающий  во  тьме  кончик  моей  сигары;  вскоре  я
услышал, как хлопнула входная дверь, потом все смолкло.
   Прошло минут десять. Прошу  вас,  обратите  внимание:  я  тихо  лежу  в
постели, но сна ни в одном глазу, я  лежу  и  курю  сигару.  И  вдруг  все
помещение наполняется  гулом,  словно  в  потолке  сразу  открыли  десятки
каких-то клапанов. Я приподымаюсь  на  локте,  забываю  о  сигаре,  и  она
гаснет, я вглядываюсь в темноту, но ничего не  могу  обнаружить.  Тогда  я
снова ложусь и прислушиваюсь, и мне  чудится,  будто  я  слышу  отдаленную
музыку, удивительный тысячеголосый хор, звуки  доносятся  откуда-то  из-за
стен, а может, сверху, из поднебесья, тихое пение тысячеголосого хора, оно
не смолкает, а, напротив, все приближается и приближается и в конце концов
словно ливень обрушивается на крышу башни и на меня. Я снова приподнимаюсь
на локте. И  я  переживаю  нечто  такое,  что  еще  и  теперь,  при  одном
воспоминании  об  этой  ночи,  мен