азал
он. - Доска с нашим именем не должна быть прикреплена к стене.
      Я в жизни не  встречал человека, кто выражал бы свои мысли  таким ка-
зенным языком. Но он еще не закончил излагать свою позицию.
      - Мы бы хотели, чтобы нас не считали причастными к данной ситуации.
      Я прочитал слова, написанные на бумажке.
      - Уверен,  так  оно и есть, - сказал я. - Не скажете ли мне, когда
эти люди в последний раз  давали  о себе знать? Кто-нибудь наводил  недавно
справки о том, можно ли нанять или использовать склад?
      - Эти люди,  -  с неодобрением  обронил  он, - по-видимому,  сдали
склад в аренду каким-то армейским снабженцам несколько лет назад, не поста-
вив нас  в известность и не  заплатив причитающееся нам  вознаграждение. Ни
тогда, ни после мы не получали от них никаких распоряжений относительно пе-
редачи склада в аренду и в субаренду.
      - Огромное спасибо, - поблагодарил я и, ухмыляясь, вышел на улицу.
      Запись на клочке  бумаги, задним числом так возмущавшая агентов, гла-
сила: "Нэшнл констракшн (Уессекс) Лимитед", иными  словами, складом владели
мифические строители, выдуманные Онслоу и Глитбергом.
      Я забрал из  срочной печати увеличенные фотографии с негативов Хилари
и прогулялся  пешком до  нашей конторы. Там стояла тишина,  как и всегда по
субботам, и кипы необработанных документов немым укором громоздились у меня
на столе. Избегая смотреть на них, я позвонил в полицию.
      - Есть новости? - спросил я, и мне ответили, что никаких.
      - Вы установили владельца фургона? - поинтересовался я.
      - Нет, не установили.
      - Разве на двигателе не было номера? - продолжал я.
      Номер есть,  сказали мне, но  он не является подлинным номером именно
этого автомобиля, и машина скорее всего проделала долгий путь к складу, по-
бывав во многих руках и ремонтных мастерских.
      - Вы спрашивали мистера Глитберга и мистера Онслоу, как фургон вмес-
те со мной очутился в помещении их склада?
      На другом конце провода воцарилось молчание.
      - Спрашивали? - повторил я.  В  полиции  поинтересовались, почему я
вдруг задаю подобный вопрос.
      - О, полно, - сказал я. - Я побывал у агентов по недвижимости, как
и вы.
      Мистер Глитберг и мистер Онслоу искренне недоумевали, почему их склад
использовали таким странным образом. Что же касается лично их, то они сдали
это строение фирме,  занимавшейся  поставками снаряжения военным, и полиции
следует обратиться за объяснениями именно к ней.
      - Вам удалось найти этих армейских  поставщиков? - полюбопытствовал
я.
      До сих пор  не удалось, ответили мне. Откашлявшись, полицейский осто-
рожно добавил, что  мистер Глитберг и мистер Онслоу категорически отрицали,
будто держали под замком мистера Бриттена в фургоне на своем складе или где
бы то ни было еще, так сказать, из мести за то, что упомянутый мистер Брит-
тен сыграл не последнюю роль в их осуждении за мошенничество.
      - Это их точные слова? -  с интересом спросил я. Не совсем. Мне пе-
редали самую суть сказанного. Я поблагодарил за информацию  и повесил труб-
ку. Я предполагал, что полицейские сообщили  мне далеко не все из того, что
знали, но и я этого не сделал, так что здесь мы были квиты.
      Личный кабинет Тревора был  заперт, как и мой, когда я пришел,  но мы
оба имели ключи от всех замков  в конторе. Правда, я подозревал, что Тревор
не пришел  бы  в восторг, увидев, как я без приглашения роюсь в его шкафу с
документами. Но я рассудил: поскольку я все равно имел к ним свободный дос-
туп, пока партнер был в отпуске,  еще один беглый взгляд нельзя считать не-
законным вторжением.  Целый час я  напряженно изучал кассовые книги и грос-
сбухи. А потом снова перепроверил цифры  из отчета Денби Креста. На сей раз
моя голова работала более менее нормально, но и тогда, в помрачении рассуд-
ка, я не ошибся в вычислениях. Не хватало пятидесяти тысяч фунтов из клиен-
тского трастового фонда. Я слепо смотрел на гравюру "Дама и господин в эки-
паже" и уныло размышляло последствиях.
      В приемной находился фотокопировальный аппарат, которым каждый будний
день энергично  пользовались Дебби и Питер. Я потратил  еще один час тихого
субботнего утра,  методично  отпечатав  отдельный комплект документов лично
для  себя.  Затем  я вернул все книги и бумаги туда, откуда их взял, закрыл
кабинет Тревора и спустился в архив в цоколе.
      Досье, которые я искал, найти было нетрудно, но  они оказались тощими
и не содержали никакой полезной информации: только копии аудиторских актов,
далеко не  все счета, кассовые и приходные книги,  из которых кто-то вырвал
половину листов с отчетами.
      В этом не было ничего необычного. По Закону  о предпринимательстве от
1976 года, а также по  Закону  о налоге на добавленную стоимость  документы
подобного рода  полагалось хранить в  течение трех лет; только по истечении
трехлетнего срока от них официально разрешалось  избавиться, но большинство
бухгалтеров все книги возвращало на хранение своим клиентам: как и  нам, им
просто негде было держать бухгалтерию каждого.
      Я оставил досье на своих местах, закрыл в офисе все  двери, запечатал
свою подшивку фотокопий в большой конверт, взял его с собой и, подавленный,
поехал в Кемптон-парк.
      При виде Джосси  в знакомой коричневой  юбке клеш тучи  рассеялись  и
проглянуло солнце; мы распили грейпфрутовый сок в дружеском согласии.
      - Отец пригласил мерзкую Лиду, - сообщила она, - так что я приеха-
ла сама по себе.
      - Она живет с вами? - спросил я.
      - Слава Богу, нет, - одна мысль об этом встревожила  ее.  - В пяти
милях от нас, хотя и пяти тысяч миль было бы мало.
      - А что думает о ней вечно больная секретарша?
      - Сэнди? От этого ей становится еще хуже, - Джосси допила последние
капли сока, улыбаясь поверх стакана. - В общем, Сэнди была бы ничего, если
бы не ее слезливость. И можете сразу выбросить из головы всякие избитые те-
ории о дочерях, которые смотрят  на  отцов как на личную собственность.  На
самом деле я не против, пусть увлекается красотками.
      - Он знает, что вы не любите Лиду?
      - О, конечно, - вздохнула она. - Я сказала ему, что она плотоядная
орхидея, а он ответил, что я ничего не понимаю. Конец дискуссии. Смешно, -
добавила она, - но только когда я с вами,  я  в  состоянии  не  плеваться,
вспоминая о ней.
      - Аппендицит отвлекает на время от зубной боли, - заметил я.
      - Что?
      - Размышления из недр маленьких белых фургонов.
      - Довольно часто, - сказала она, - мне кажется, будто вы сумасшед-
ший.
      Она встретила друзей и ушла с ними, а я отправился в весовую переоде-
ваться в  бриджи, сапоги  и красный и белый цвета  Мойры Лонгерман. Когда я
вышел, набросив куртку на яркий камзол, меня поджидал Бинни Томкинс.
      - Я хочу поговорить с тобой, - сказал он.
      - Отлично. Почему бы и нет.
      Он насупился.
      - Не здесь. Слишком много народа.  Пойдем туда. - Он показал на до-
рожку, по которой лошади выезжали с парадного круга на трассу:  широкая по-
лоса дерна, куда не вторгались любители скачек.
      - В чем дело? - спросил  я, как только мы выбрались из толпы, коль-
цом обступившей дверь  весовой,  и двинулись  в  заданном направлении. -  -
Что-то случилось с Гобеленом?
      Он нетерпеливо покачал головой, как будто я сморозил глупость.
      -Я хочу, чтобы ты придержал лошадь.
      Я остановился. "Придержать" лошадь на понятном  языке означает поста-
раться проиграть.
      - Нет, - сказал я.
      - Ну, давай же, еще немного... - Он сделал пару  шагов, оглядываясь
назад и  ожидая,  что я последую за ним. - Мне надо поговорить с тобой. Ты
должен выслушать.
      В его  поведении, помимо обычной раздражительности и неприветливости,
чувствовалось еще что-то. Нечто вроде примитивного страха. Покачав головой,
я пошел рядом с ним по траве.
      - Сколько ты хочешь? - напрямик спросил он.
      Я снова замер и сказал:
      - Я этим не занимаюсь.
      - Знаю, но... Как насчет двух сотен, свободных от налогов?
      - Ты дурак, Бинни.
      - Тебе-то  хорошо, -  яростно сказал он. - Но  я потеряю все, если
Гобелен выиграет сегодня. Конюшню, средства к существованию - все!
      - Почему?
      Бинни дрожал от напряжения.
      - Я должен кучу денег.
      - Букмекерам? - спросил я. - Естественно, букмекерам.
      - Ты дурак, - сказал я бесцветным голосом.
      - Самодовольный ублюдок, - с бешенством выплюнул он. - Я  отдал бы
все на свете, чтобы сегодня ты снова сидел в  том  фургоне,  а  не  путался
здесь.
      Я задумчиво посмотрел на него и заметил:
      - Гобелен, возможно, не выиграет в любом случае. Никаких гарантий.
      - Я должен знать заранее, - неосторожно брякнул он.
      - И если ты предупредишь своего букмекера, что  Гобелен не выиграет,
он спустит тебя с крючка?
      - Он простит мне часть долга,  - пояснил Бинни, -и не станет торо-
пить с оставшейся суммой.
      - До следующего раза, - возразил я. - Пока ты не увязнешь в тряси-
не еще глубже.
      Взгляд Бинни был обращен внутрь, словно перед ним развертывалась кар-
тина безнадежного будущего. И я  понял,  что он никогда не сделает  первого
шага, чтобы вновь  выбраться  на твердую землю. В  его  случае это означало
совсем прекратить играть.
      - Тренеры могут найти более легкий способ проиграть  скачку, - ука-
зал я, - чем пытаться подкупить жокея.
      Он насупился еще больше  и стал как две капли воды похож  на неандер-
тальца.
      - Мойра платит  конюху, который ухаживает за Гобеленом, чтобы парень
не спускал  с него глаз и докладывал ей обо всем, что происходит. Я не могу
его уволить или поручить  ему другую лошадь. Если я так поступлю,  она гро-
зится передать Гобелена другому тренеру.
      - Я удивляюсь, что она еще его не забрала, -  ответил  я и подумал,
что Мойра сделала бы это немедленно, если бы услышала нашу беседу.
      - Тебе нужно только плохо провести скачку, - уговаривал он. - "За-
жать" лошадь на дальнем конце и по широкой дуге выйти на прямую.
      - Нет, - сказал я. - Не годится.
      Похоже, я обладал  выдающимся даром доводить людей до белого каления.
Бинни был бы счастлив, если бы я замертво свалился у его ног.
      -  Послушай,  -  сказал я, - мне очень жаль, что ты угодил в такой
переплет. Мне искренне жаль, веришь ты или нет. Но я не намерен спешить те-
бе на помощь и вызволять, надувая Мойру, лошадь, игроков или самого себя, и
хватит об этом.
      - Ублюдок, - сказал он.
      Через пять  минут, когда я снова окунулся в  гущу ипподромной жизни у
весовой, чья-то рука тронула меня  за  локоть и тягучий голос произнес  над
ухом:
      - Мой дорогой Ро, каковы твои шансы?
      Я повернулся с улыбкой и увидел умное лицо Вивиена Иверсона. При све-
те дня на ипподроме, где я в свое время впервые встретился с ним, он выгля-
дел столь же  элегантно  и изысканно, как и  в  клубе "Виват": темнозеленый
блейзер в сочетании с серыми клетчатыми брюками, волосы, отливавшие синевой
в лучах апрельского солнца. Сдержанная радость в наблюдательных глазах.
      - В любви, на войне или в картах? - сказал я. - Остаться на свобо-
де, приятель.
      Я прищурился.
      - Хм, - сказал я. - Сколько бы ты предложил?
      - Пять к четырем.
      - Надеюсь, ты ошибаешься, -. сказал я. За  шутливой манерой скрыва-
лась явная озабоченность.
      - Прошлой ночью в клубе я  чисто случайно услышал, как наш друг Кон-
нат Павис разговаривает по телефону. Если откровенно, мой дорогой Ро, после
того как было упомянуто твое имя, я в какой-то степени сознательно слушал.
      - По отводной трубке?
      - Фу-у, - укоризненно сказал он.  - Нет, к сожалению. Я не знаю, с
кем  он  говорил.  Но он сказал - его точные слова: "Поскольку речь идет о
Бриттене, вы не можете не  согласиться,  что  профилактика надежнее лечения
болезни", а  чуть позже он добавил: "Если собаки  почуяли след, лучше всего
посадить их на привязь".
      - Восхитительно, - невыразительно отозвался я.
      - Тебе нужен телохранитель?
      - Предлагаешь свои услуги?
      Он с улыбкой покачал головой.
      - Могу нанять для тебя одного. Карате. Пуленепробиваемое стекло. Все
необходимое снаряжение.
      - Полагаю, - задумчиво сказал я, - что всего лишь увеличу страхов-
ку.
      - От похищения? Тебя никто не застрахует.
      -  Принцип  взаимозависимости, - объяснил я. -  Никто  не  захочет
сталкивать меня с обрыва,  если вслед за тем скала неизбежно рухнет  на его
собственную голову.
      - Не забудь довести до их сведения, что такая скала существует.
      - Твои советы стоят океанской парусной яхты.
      Мойра Лонгерман стояла у парадного  круга  перед  началом заезда, где
участвовал Гобелен. Она сверкала голубыми птичьими  глазками  и  без  конца
поглаживала меня  по руке. Ее  маленькие тонкие пальчики мягко скользили по
ярко-алому рукаву.
      - Рональд,  я знаю, вы ведь постараетесь изо  всех сил, сделаете все
возможное.
      - Да, - виновато подтвердил я, разминая вялые мышцы и наблюдая, как
под гладкой шкурой перекатывались упругие мускулы Гобелена, когда конюх вел
его по кругу.
      - Я видела, вы только что разговаривали с Бинни, Рональд.
      - Неужели, Мойра? - Я повернулся и с интересом поглядел ей в лицо.
      - Да, видела. - Она энергично кивнула. - Я была на трибунах, в ба-
ре там, наверху, и смотрела вниз,  на паддок. Я видела, как Бинни отвел вас
в сторону, чтобы поговорить.
      Она пристально и проницательно посмотрела на  меня.  Ее  рука  плавно
поглаживала мой рукав. Она напряженно ждала, надеясь услышать ответ.
      - Обещаю вам, - просто сказал я, - если я испорчу скачку, это про-
изойдет вопреки моему желанию.
      Она перестала  гладить меня, вместо  того похлопала по руке и улыбну-
лась.
      - Этого вполне достаточно, Рональд.
      Бинни стоял в десяти футах от нас, не в силах изобразить даже подобие
вежливости, причитающейся владельцу  от  тренера. Его лицо окаменело, глаза
ничего не выражали;  его обычная мрачная гримаса превратилась в трагическую
маску безграничного отчаяния. Я подумал, что мог и ошибиться, принимая Бин-
ни за безобидного дурака. В тот  момент в нем чувствовалось нечто такое, от
чего по спине побежали мурашки и что навевало мысли об убийстве.
      Прозвонил колокол, давая сигнал жокеям садиться в седла,  и меня под-
садил конюх, а не Бинни.
      - Я не собираюсь относиться ко всему этому слишком серьезно, - мило
сказала Мойра в пространство.
      Бинни не обратил на нее внимания, словно ничего не слышал. Может, так
оно и было. Он также не  дал мне никаких наставлений, как вести скачку, что
меня ни капли не огорчило. Казалось, он полностью погружен в себя и не вос-
принимает действительность. Мойра махнула мне рукой, когда я тронул Гобеле-
на, и Бинни не пошел вместе  с ней к трибунам. Подобное поведение было нес-
лыханным даже для него.
      Сам Гобелен пребывал в превосходном настроении, возбужденно вскидывал
голову и выбрасывал коленца в легком галопе, как  будто весенняя апрельская
лихорадка горячила его кровь. Я вспомнил Челтенхем и стремительный рывок на
старте, едва не вывихнувший мне руки,  и понял, что мне очень повезет, если
Гобелен не понесет меня сразу, от стартовых ворот. На сей раз мне не грози-
ло пройти дистанцию последним из-за нерешительности. Но поскольку я был ос-
лаблен физически,  то мог не справиться  с норовистым скакуном  и опередить
всех на сорок корпусов ко второму препятствию, лишившись  таким образом на-
дежды сберечь силы для финиша.
      Гобелен легко гарцевал,  пока мы проезжали парадный круг перед трибу-
нами, тогда как другие участники забега мерно шагали. Он игриво пританцовы-
вал, когда  мы легким галопом  возвращались на старт, который в трехмильных
скачках с препятствиями в Кемптон-парке расположен слева от трибун и на ви-
ду у большинства зрителей.
      Еще одиннадцать наездников кружили на месте, в последний раз проверяя
упряжь, поправляя очки и отвечая стартеру, проводившему перекличку по номе-
рам. Помощник стартера, подтягивавший подпругу соседнего скакуна, оглянулся
через плечо и спросил, в порядке ли моя и не надо ли затянуть и ее тоже.
      Если бы я не пережил  столько  неприятностей в последнее время, я  бы
просто сказал "да", а он подтянул  бы пряжку на одну-две дырочки, и я забыл
бы об  этом. Но  после всех драматических событий я  был склонен к излишней
осторожности. Я вдруг  отчетливо  представил Бинни, отрешенного и опасного,
вспомнил, с каким отчаянием он умолял  меня проиграть, и вновь по спине по-
бежали мурашки. Я соскользнул с Гобелена, намотав поводья на руку.
      - Только хочу  проверить... - туманно, объяснил я помощнику старте-
ра.
      Он коротко  кивнул, бросив взгляд  на часы. До начала скачки осталась
одна минута, говорило его лицо, так что поторопитесь.
      Седло было моим собственным. Я знал его досконально  - каждый клочок
кожи, пряжку, все пятна и царапины. Я тщательно исследовал его дюйм за дюй-
мом, осматривая и ощупывая, и не нашел никаких изъянов. Подпруга, стремена,
ремни, пряжки - все  как и полагалось. Я сам подтянул подпругу,  и стартер
велел мне садиться на лошадь.
      До конца жизни, подумал я, ты будешь оглядываться через плечо. Боять-
ся собственной тени. Но ощущение опасности не исчезало.
      - Быстрее, Бриттен.
      - Да, сэр.
      Я стоял на земле, глядя, как Гобелен закидывает голову.
      - Бриттен!
      Поводья, думал я. Уздечка.  Удила.  Поводья. Если уздечка порвется, я
не смогу управлять скакуном и он не выиграет забег. Многие скачки были про-
играны из-за порванной уздечки.
      Заметить слабое место не составляло особого  труда, если приглядеться
повнимательнее. Кожаная уздечка пришивается к кольцам  на концах мундштука;
на моей строчка с правой стороны почти полностью была распорота.
      Три мили и двадцать препятствий с уздечкой, которая  справа едва дер-
жится.
      - Бриттен!
      Я резко рванул повод, и последние  нитки лопнули у меня в руке. Я вы-
тащил кожаный ремешок из кольца и помахал свободным концом в воздухе.
      - Простите, сэр, - сказал я. - Мне нужна новая уздечка.
      - Что? А, ясно... - Он позвонил по своему телефону в весовую, чтобы
немедленно прислали  запасную. Прибежал встревоженный конюх Гобелена, чтобы
помочь заменить упряжь, и я показал ему, протянув уздечку Бинни, распоротые
стежки.
      - Я не знаю, как это могло получиться, - сказал он с беспокойством.
- Я понятия не имел, что она в таком состоянии, честное слово. Я чистил ее
вчера вместе со всей сбруей.
      - Не волнуйтесь, - сказал я. - Вы не виноваты.
      - Да, но...
      - Подсадите меня, - перебил я. - И не волнуйтесь.
      Но конюх и не подумал успокоиться.  Хорошие  конюхи  принимают  очень
близко к сердцу, если обнаруживается, что они упустили какую-нибудь мелочь,
снаряжая свою лошадь. А конюх Гобелена был именно таким, какого заслуживало
это прекрасное животное. Бинни, в который раз подумал я, был  зоной тоталь-
ного бедствия в одном лице, он нес гибель самому себе и всему окружающему.
      - Равняйтесь, - прокричал стартер, положив руку на рычаг. - Мы за-
держались на пять минут.
      Спустя две секунды  Гобелен изо всех сил попытался наверстать упущен-
ное, безудержно  рванув с места,  но благодаря одному-двум столь же горячим
соперникам я благополучно удержал его в  середине, и на этой позиции мы ос-
тавались весь первый круг. Темп скачки  не шел ни в какое сравнение с беше-
ной скоростью в розыгрыше Золотого кубка, и у меня было  время позаботиться
о более обыденных вещах: например, как лучше подойти к препятствию и однов-
ременно не сойти с дистанции, что являлось дополнительной  проблемой в Кем-
птоне, где  фланговые крылья на подъезде к препятствиям  меньше и ниже, чем
на других ипподромах, и  имеют  свойство подавать ненадежным лошадям глупые
мысли.
      На втором к