это  за  порт - безнадежно близкий и который я могу узнать. Небо было
нежно голубым, солнечные лучи пробивались сквозь высокие, дымчатые облачка.
Стоял теплый, по-настоящему весенний день. В воздухе кружили морские чайки.
      Эта картина пробудила во мне столь яркое воспоминание, что я  не сом-
невался: если бы я смог увидеть  то, что скрыто за свернутыми парусами, пе-
ред моим взором предстала  бы гавань и взморье, где я играл  ребенком. Воз-
можно, безумное плавание не  имело цели и яхта бороздила ЛаМанш туда  и об-
ратно, а сейчас мы благополучно вернулись домой в Райд, на остров Уайт.
      Я отбросил  утешительную  мысль.  С  уверенностью  можно было сказать
только одно: это место находилось не за Северным полярным кругом.
      Снаружи иногда раздавались разнообразные звуки, но  все они слышались
в отдалении  и не несли  никакой полезной информации. Я перечитал американ-
ский триллер и поразмышлял о бегстве.
      День уже клонился к вечеру, когда моряк появился с ужином; на сей раз
он не  стал закрывать люк, как только я завладел сумкой. В тот вечер я наб-
людал, как сгущаются сумерки и наступает ночь, и дышал чистым воздухом. Да-
же маленькая милость может обернуться великим благодеянием, решил я.
      26 марта,  суббота. В утренней сумке лежал свежий  хлеб, свежий сыр и
свежие помидоры.  Кто-то сходил на берег за покупками.  Еще в сумке нашлась
дополнительная бутылка  воды и обмылок. Я взглянул на  мыло и начал гадать,
дали мне  его  по  доброте  или  потому, что от меня воняло. А потом в душе
вдруг ярким пламенем вспыхнула надежда: неужели они надумали освободить ме-
ня и дали мне мыло для того, чтобы я вышел на волю чистым.
      Я снял с себя всю одежду и вымылся с головы до ног, использовав носок
вместо мочалки. После недели бесплодных экспериментов с соленой морской во-
дой  из  уборной я испытывал сказочное физическое удовольствие,  хорошенько
намыливаясь. Я  вымыл лицо, уши и шею и был бы не прочь узнать, как выгляжу
с бородой.
      После  водной  процедуры, надев рубашку и белье, которые  давнымдавно
нуждались в стирке, я позавтракал.
      Потом я прибрал каюту, свернул одеяло и свою лишнюю одежду, аккуратно
сложил вещи.
      А потом я еще очень долго  не решался признать, что моя трепетная на-
дежда беспочвенна. Никто не пришел, чтобы выпустить меня.
      Поразительно, как быстро самая желанная роскошь становится обыденной,
приедается и  уже не  приносит радости. В темноте я  тосковал по свету. Те-
перь, когда у меня был свет, я принимал его как  должное  и жаждал простора
для движений.
      Каюта имела треугольную форму, каждая из  трех  сторон  не  превышала
шести футов в длину. Койки по  правому борту, уборная и парусные рундуки по
левому занимали почти все пространство. Посередине оставался проход шириною
в два  фута  у  двери, он резко сужался всего через четыре фута и сходил на
нет в глубине каюты там, где койки соприкасались с первым из рундуков. Сво-
бодного места хватало ровно на два  маленьких шага или на один большой. Лю-
бые попытки проделать упражнения типа "согнуть-коленируки-вытянуть"  сопро-
вождались незапланированным  контактом  с  деревянными частями. Около двери
каюты в  целом хватало  места, чтобы постоять на голове.  Я стоял пару раз.
Что доказывает, как легко свихнуться. Во второй раз, опускаясь, я с размаха
стукнулся лодыжкой  о край рундука и решил  отказаться от  йоги. Если бы  я
рискнул сесть в позу лотоса, я застрял бы навеки.
      Я испытывал постоянную потребность  кричать  во все горло. Я понимал,
что никто меня не услышит, но это непреодолимое желание не  подчинилось до-
водам рассудка. Оно было порождено растерянностью, гневом и клаустрофобией,
развившейся за неделю  вынужденного заключения. Я знал, если поддамся иску-
шению и начну орать и вопить, то закончу, наверное, бурными рыданиями. Спа-
сало то, что я ни на миг не забывал: кто-то, вероятно, надеялся довести ме-
ня именно до такого состояния. Отчаянный крик звучал и звучал в моем мозгу,
и я не мог остановить его, но он хотя бы не вырывался наружу.
      Окончательно смирившись  с мыслью, что еще  не настал день  Исхода, я
провел  довольно  много времени, созерцая отхожее место. Не  метафизически,
механически.
      Все, что находилось в каюте, было либо встроенным, либо мягким. С са-
мого начала меня постарались лишить потенциального оружия или инструментов.
Пищу приходилось  есть руками, и она  прибывала в бумажной  или пластиковой
упаковке, если таковая вообще имелась. Никаких  тарелок. Ничего металличес-
кого, фарфорового или стеклянного. Из светильника не только вывинтили элек-
трическую  лампочку,  отсутствовал также и сам плафон,  которому,  по  моим
представлениям, полагалось там находиться.
      Карманы моего костюма  опустошили. Пилка для ногтей, которую я обычно
носил в нагрудном  кармашке, исчезла вместе с ручками, прицепленными изнут-
ри; из брюк пропал перочинный нож.
      Я сел на пол, поднял крышку и вблизи тщательно изучил  устройство ту-
алета.
      Унитаз, сливной рычаг, насос. Множество труб.  Запорный кран, регули-
рующий подачу морской воды.
      Море в два счета разносит на куски хлипкие конструкции; эта была сде-
лана прочно и надежно, и могла выдержать любые удары волн.
      Рычаг крепился сзади шарниром к встроенному  стояку арматуры. Спереди
его венчала деревянная рукоятка.  Примерно  на расстоянии одной трети длины
от задней стенки к нему был прикреплен шатун, соединенный с  насосом, чтобы
поднимать и опускать поршень. Длина рычага, от ручки  до шарнира, равнялась
приблизительно восемнадцати дюймам.
      Я смотрел  на этот рычаг с вожделением, точно  насильник, но не пред-
ставлял, как овладеть им без инструментов. К шарниру и шатуну рычаг крепил-
ся болтами  с гайками,  и, похоже, затягивал их сам  Атлас. В раунде против
гайки большой и указательный  пальцы не имели шансов. Я пытался так  и этак
открутить ее в течение двух дней.
      Гаечный ключ. Королевство за гаечный ключ, думал я.
      Но как быть, если гаечного ключа  нет и в помине? Я попытал счастья с
рубашкой. Ткань  немного защищала руки,  ослабляя давление на кожу и кости,
но не давала никакого дополнительного преимущества. Гайки стояли незыблемо,
словно скалы. Это напоминало попытку поменять колесо машины с помощью паль-
цев и носового платка.
      Брюки? Плотная материя соскальзывала чаще, чем тонкая рубашка. Я поп-
робовал пояс брюк и  нашел, что с ним работать намного удобнее.  С обратной
стороны к брючному поясу обычно пришивают корсажную ленту, снабженную двумя
узкими полосками  ребристой резинки. Истинное предназначение такого корсажа
- поддерживать брюки без ремня, упруго стягивая их на талии поверх заправ-
ленной  рубашки.  Я использовал брючный корсаж вместо  гаечного  ключа,  он
плотнее садился на гайки, чем сами штаны или рубашка, вселяя  некоторую на-
дежду на успех.  Но  я не добился результатов,  несмотря  на тяжкие усилия.
День прошел однообразно. Я попрежнему сидел на полу и бесплодно пытался от-
винтить гайки, которые  невозможно отвинтить, просто потому, что больше не-
чем было заняться.
      На ужин снова консервированная ветчина. Я  тщательно  счистил  жир  и
съел постный кусок. Люк оставался открытым. Я поблагодарил за мыло и не за-
давал вопросов.
      Воскресенье. Еще одно воскресенье.  Никто  не имел права держать меня
взаперти так долго и без объяснений. За бортом вовсю бурлила непростая сов-
ременная жизнь, а я сидел под  замком в душной и тесной клетке, как человек
в железной маске или почти, как он.
      Я пустил  в ход  жир, снятый с ветчины; я  намазал салом гайки, решив
проверить, будет ли от этого какой-нибудь толк. Большую часть дня я провел,
разогревая шатунную гайку пальцами, растирая жир вокруг ее граней и скручи-
вая ее штанами. Ничего не получилось.
      Время от времени я вставал, потягивался  и  карабкался  вверх,  чтобы
посмотреть, заслоняют ли еще обзор свернутые паруса, и всегда находил их на
месте. Я снова немного почитал триллер. Я-закрыл крышку туалета, сел на нее
и примерно час любовался стенами. Я слушал крики чаек.
      Моя обычная жизнь будто осталась далеко позади. Действительность про-
текала в недрах парусного отсека. Действительность  являлась загадкой. Дей-
ствительность была бездной свободного времени, сводившей с ума.


      Не  спеша  опустился воскресный вечер, стемнело, и медленно  наступил
понедельник. Моряк принес мне  завтрак  намного раньше обычного. Подняв на-
верх пустую сумку, он начал закрывать люк.
      - Не трогай, - завопил я.
      Он на миг остановился, бесстрастно глядя вниз.
      - Надо, - сказал он.
      Я продолжал орать, требуя открыть люк, хотя он давно ушел, бросив ме-
ня в  полной темноте. Едва начав шуметь, я  понял, как трудно остановиться:
давно сдерживаемые крики и вопли стремились прорваться сквозь  брешь в пло-
тине. Если плотина рухнет, я тоже сломаюсь. Я запихнул в рот подушку, чтобы
заставить себя замолчать, и боролся с охватившим меня желанием биться голо-
вой о дверь.
      Заработал двигатель. Грохот,  вибрация  и темнота-- все, как раньше.
Это слишком,  подумал я. Слишком. Но, по существу,  у меня был единственный
выбор: сохранить рассудок или потерять его. И оставаться в здравом уме ста-
новилось все труднее.
      Рассуждай логически, велел я себе. Повторяй стихи, решай в уме приме-
ры, вспомни все приемы, которыми пользовались другие одиночные заключенные,
.уловки, которые помогали им продержаться многие недели, месяцы, годы.
      Я заставил себя не думать о таких немыслимых  сроках и сосредоточился
на настоящем.
      Двигатель работает на горючем. И он сжег уже немало топлива  за время
путешествия. Следовательно,  если  корабль поплывет дальше, потребуется по-
полнить запасы.
      Машины всегда останавливают  в момент дозаправки. Если я устрою неве-
роятный шум,  когда мы начнем  заправляться, есть шанс, что кто-то случайно
услышит. Правда,  я мало надеялся, что на мое  представление в должной мере
обратят внимание, но я мог попробовать.
      Цепь прогрохотала в обратном направлении  по  скрытому  желобу - это
подняли якорь; я предположил, что корабль снялся с места, хотя  движение не
ощущалось. Затем кто-то подошел и  поставил  на  люк радиоприемник, включив
его на полную громкость.  В  течение непродолжительного времени музыка вела
безнадежную борьбу  с ревом двигателя,  но вскоре я почувствовал, как судно
стукнулось обо что-то, и тотчас машина застопорилась.
      Я сообразил, что мы заправляемся. Но я слышал только громкую попмузы-
ку. И ни одна душа на пристани не услышит меня, что бы я ни сделал.
      Спустя короткий промежуток времени двигатель опять заработал. Снаружи
раздалось несколько быстрых глухих ударов,  от  которых  задрожал корпус, и
все стихло. Кто-то пришел и забрал радио: я заорал, чтобы открыли люк, но с
тем же успехом мог бы и не беспокоиться.
      Корабль медленно  набирал скорость, мы  снова выходили в море, и, как
ни горько, но с этим приходилось смириться.
      В море, в темноте, в оглушительном шуме. И я по-прежнему не знаю, по-
чему я тут оказался и долго ли пробуду. Я чувствовал себя все хуже изза не-
достатка физической нагрузки,  и все сложнее было справляться с одолевавшим
меня унынием. Мучения последней недели начинались сначала.
      Я сидел на полу, прислонившись спиной к двери  каюты, обхватив колени
руками и опустив голову  и задавался вопросом: как я вынесу все  это. Поне-
дельник я провел в полном отчаянии.
      Во вторник я сбежал.


      ГЛАВА 5

      В понедельник ночью яхта где-то  бросила  якорь,  но она остановилась
уже после того, как я получил ужин, и возобновила путь до завтрака, то есть
рано утром во вторник. Почти  все  время шел дождь, барабанивший по  крышке
люка.
      Когда моряк принес завтрак, то открыл люк и закрепил его.  Моя бурная
радость по этому поводу была весьма трогательной.
      Вскоре машину застопорили и подняли  паруса.  Серое  небо  постепенно
прояснилось.
      Я ел сваренные вкрутую  яйца и яблоко и думал о толстом  ломте хлеба,
на который  мой тюремщик впервые намазал масло. Затем  я оторвал от рубашки
пуговицу и, использовав ее в качестве скребка, перенес все масло, какое мне
удалось соскрести,  на неподатливые гайки  и болты сливного рычага. Потом я
съел хлеб. Потом сел на пол  и начал поочередно разогревать обе гайки рука-
ми, уповая  на то, что  масло и  свиной жир, растаяв,  попадут на  винтовую
резьбу. Затем я вырвал из брюк кусок прорезиненной корсажной ленты  и выло-
вил со дна одного из рундуков белую сетку, которую убрал туда, когда перес-
тало штормить.
      Пожалуй, я  не питал  больших надежд на успех и  делал все это, чтобы
чем-то заняться. Я дважды обернул корсаж вокруг гайки шатуна, поскольку она
находилась ближе,  а сверху приладил  хромированный крючок - с его помощью
сеть раньше крепилась к верхней койке. И я потянул сеть.
      Продержавшись секунду, крючок  заскользил по ткани и соскочил. Я поп-
робовал снова,  сложив корсаж таким  образом, чтобы резинка с одной стороны
легла на гайку, а с другой - под крючок. Теперь крючок сидел крепко. Гайка
тоже.
      Я дернул несколько раз. Когда я потянул слишком  сильно, крючок, кор-
саж - все слетело. Я в отчаянии швырнул сеть обратно в рундук.
      А затем я просидел целую  вечность,  зажав в руке гайку шатуна,  пока
она не стала такой же теплой, как горстка пенсовых монеток в ладошке ребен-
ка. Потом я трижды быстро обмотал гайку корсажной лентой, чтобы  было удоб-
нее за нее ухватиться, и налег из последних сил.
      Корсаж провернулся у меня в руке. Будь все проклято, безнадежно поду-
мал я. Я расправил полоску  прорезиненной  ткани и снова намотал на  гайку,
попытавшись покрепче сжать ее пальцами. Корсаж снова провернулся.
      Возможно, это покажется нелепостью, но лишь после того, как он крута-
нулся в третий раз, намного легче, я осознал, что это  гайка поворачивается
на болте, а не корсажная лента на гайке.
      Невероятно. Я  сидел на полу,  широко разинув рот, как идиот. Восторг
клокотал у меня в горле, словно сдавленный смех. Если мне удалось отвинтить
одну гайку, как насчет второй?
      Время не имело значения, когда я возился с первой гайкой.  Мне больше
нечем было  заняться. Взявшись за вторую, шарнирную гайку,  я сгорал от не-
терпения.
      Я разогрел гайку,  обмотал  корсажной лентой и поднатужился. Никакого
результата. Я снова поднатужился. Глухо.
      Она должна, крутиться, яростно думал я.  Просто  обязана.  После  еще
нескольких бесплодных попыток я начал сначала.
      Наверное, эксперимент с крючком все-таки сыграл  определенную роль. Я
выгреб сеть из рундука, насадил крючок на шарнирную гайку и с воодушевлени-
ем принялся за работу, возвращая крюк  на место всякий раз, когда он соска-
кивал. Затем я заставил себя прогреть гайку так же тщательно, как и первую,
чтобы жар  моих рук проник внутрь, где растопленный  жир и краткое тепловое
расширение металла сделают свое дело. После я опять  закрутил корсаж вокруг
гайки и сделал длинный и мощный рывок, едва не порвав связки руки и спины.
      На этот раз корсажная лента повернулась. И снова я не  смел поверить,
что действительно сделал невозможное, до тех пор, пока  гайка, после треть-
его оборота, не стала отвинчиваться быстрее. Я взобрался на парусный рундук
и украдкой выглянул на свободу. Слева  я видел только небо и море, сверкав-
шее в лучах солнца. Я повернул  голову направо и чуть не свалился со своего
насеста. Справа белел парус, а в просвете под ним, довольно близко, виднел-
ся ослепительно зеленый и скалистый берег. Трудный момент. Мне вдруг пришло
в голову, что, если  он неожиданно явится сейчас, чтобы закрыть люк,  я по-
чувствую своего рода извращенную благодарность.
      Только отчаяние побудило меня сделать, то, что я сделал дальше, ибо я
не сомневался: поймав меня на пути  к бегству, он свяжет мне руки и оставит
прозябать в темноте на голодном пайке.
      Риск, что ускользнуть незаметно не удастся, был огромен. Мое нынешнее
положение можно назвать почти терпимым, после поимки оно таким не будет.
      Однако если я не собирался рисковать, зачем я так долго  трудился над
гайками? Я вернулся к туалету и  полностью отвинтил их. Я выбил болты и вы-
тащил рычаг  целиком. Без него  невозможно спустить воду. Я мрачно подумал,
что это явится дополнительным осложнением, если я снова окажусь в  каюте -
без рычага.
      Палуба выглядела  пустынной, и мне, как  и раньше, не  удавалось рас-
смотреть, стоит ли кто-нибудь у руля или яхта плывет в  режиме автоматичес-
кого управления.
      Я колебался,  но только мысленно. Вспоминая  теперь о тех  минутах, я
понимаю, что на самом-то деле двигался очень быстро.
      Я подтянул внутрь шарнирные  опоры  люка, как обычно поступали, когда
хотели закрыть люк  из  каюты. Это  ослабило  натяжение цепей, лежавших  на
крышке крест-накрест.
      В сильно сузившееся отверстие, которое стало немногим больше щелки, я
просунул рычаг, метя  туда,  где звено цепи висело  на  крюке. В результате
долгих часов наблюдений я пришел  к  выводу. Что других креплений цепей  не
существует. Мои  тюремщики просто накинули  цепи на крюки уток и посчитали,
будто этого вполне  достаточно, поскольку не  сомневались, что я  не  найду
способа снять их. Я  продел конец рычага в кольцо, надежно насадил  цепь на
свое орудие  и нажал. Словно по волшебству вся  цепь с изумительным изящес-
твом легко скользнула в сторону, и звено соскочило с утки.
      Не тратя времени даром, разве только на мысленные овации, я вновь за-
работал рычагом, на  сей раз освобождая конец продольной цепи, закрепленный
в носовой части. И опять звено соскользнуло с крюка без особых проблем.
      У меня  не осталось  выбора. Я не мог вернуть  цепи на прежнее место.
Теперь я просто обязан открыть люк и выбраться отсюда. Назад пути не было.
      Я прихватил с собой рычаг как последнее спасительное средство на слу-
чай поимки. Сначала я положил его на палубу. Потом обеими руками снял крыш-
ку люка с шарнирных опор, откинул  ее и начал осторожно опускать вниз, пока
она мягко  не  легла  на  доски - я не мог допустить, чтобы люк с грохотом
распахнулся и мои тюремщики в полном составе сбежались на шум.
      Я ползком выбрался на палубу и лег на живот. Перекатился  вправо, под
кливер. Дотянулся до поручней, ухватился за них обеими руками и стремитель-
но сиганул за борт, войдя в воду ровно, ногами вперед, "солдатиком".
      Это не  самый безопасный способ покинуть корабль, но  я выжил и оста-
вался под  водой столько, сколько  выдержали мои легкие. Всплытие на повер-
хность явилось одним из самых критических моментов в моей жизни. Я осторож-
но приподнял над волнами рот, нос и глаза: яхта находилась в сотне ярдов от
меня и спокойно шла дальше.
      Вдохнув побольше воздуха, я снова нырнул и поплыл под водой к берегу.
Я двигался плавно, стараясь не поднимать брызг, которые могут привлечь вни-
мание.
      Вода была прохладной, но не такой холодной, как я ожидал. Когда я вы-
нырнул снова,  берег виднелся примерно в миле, хотя  на море расстояния об-
манчивы. Яхта мирно следовала своим курсом. Я догадывался, что судно навер-
няка носит какое-то название, но от волнения я его не разглядел. Интересно,
как скоро они заметят мое исчезновение? Если повезет, то не раньше ужина.
      Земля впереди  казалась весьма гостеприимным пристанищем. Слева лежал
скалистый берег с утесами, поросшими травой. Прямо передо мной простиралась
местность с более  богатой растительностью, домами, отелями и песчаным пля-
жем. Цивилизация, горячая ванна, свобода и бритва. Я упорно плыл к ним, де-
лая короткие передышки. Миля  -это  слишком длинная дистанция для среднего
пловца, а сил у меня было намного меньше, чем двенадцать дней назад.
      Я оглянулся на яхту. Она шла  вдоль берега и удалилась уже на прилич-
ное ра