И прекрасный штурман. Джентльмен. Когда он  уверяет,  что  не  знал,  что
"Сан-Андреас" - госпитальное судно, я склонен  ему  полностью  верить,  хотя
многим я обычно не верю.
   - Ну, мне уж  это  хорошо  известно,  -  с  прежней  враждебностью  резко
заметила она, но тут же успокоилась. - Не думаю, что  ему  это  известно.  Я
уверена в этом.
   - Прекрасно, - глядя на нее, с улыбкой бросил Маккиннон и  тут  про  себя
отметил с некоторым удивлением, что никогда прежде  он  ей  не  улыбался.  -
Джанет... простите,  сиделка  Магнуссон...  сказала  мне,  что  вы  родом  с
восточного побережья. А точнее, откуда? Надеюсь, вы не  будете  считать  это
наглостью с моей стороны?
   - Ну что вы. - Она улыбнулась,  и  Маккиннон  с  еще  большим  изумлением
понял, что она впервые за все время  их  знакомства  улыбнулась  ему.  -  Из
Абердина. А что?
   - Странно. Создается такое впечатление, что лейтенант Ульбрихт  прекрасно
знает Абердин. Ему хорошо известно о тюрьме "Петерхед" и обо веем, что имеет
к ней отношение.
   На какое-то мгновение в ее лице отразилась озабоченность.
   - А его что?..
   - Вряд ли. Если он доведет судно до  Абердина,  то  ему  наверняка  дадут
медаль. Сестра, а ваши родители тоже из Абердина?
   - Только отец, а мать из Киля.
   - Киля?
   - Да, из Германии. А разве вы не знали?
   - Конечно, нет. Откуда я мог это знать? Но даже если  бы  и  знал,  какая
разница?
   - Я же наполовину немка. - Она вновь улыбнулась. - Разве вы не  удивлены,
мистер Маккиннон? Неужели это вас не шокирует?
   - Совсем нет, - с мрачным видом ответил Маккиннон. - У меня в этом смысле
тоже есть свои проблемы. Моя сестра Джин вышла замуж за итальянца.
   У меня есть племянник  и  племянница,  двое  крошек,  которые  не  могут,
точнее, не могли до войны  сказать  своему  старому  дяде  ни  одного  слова
по-английски.
   - Что весьма осложняло общение, да?
   - К счастью, нет. Я говорю по-итальянски. Она сняла очки  наставилась  на
них.
   - Так, значит, вы говорите по-итальянски, мистер Маккиннон?
   - Да. И по-испански. И по-немецки. Вы же наверняка  говорите  по-немецки,
так что можете как-нибудь испытать меня. Удивлены,  сестра?  А  может  быть,
шокированы?
   - Нет. - Она медленно покачала головой и улыбнулась в третий раз.
   Маккиннон подумал, что улыбающаяся  Маргарет  Моррисон,  когда  ее  карие
глаза излучали тепло и  дружелюбие,  представляла  собою  совершенно  другое
создание, не похожее на сестру Моррисон, которую, как ему казалось, он знал.
- Нет, совсем нет.
   - У вас в роду были моряки. Да, сестра?
   - Да-а. - На этот раз она не скрывала своего удивления.  -  А  откуда  вы
узнали?
   - Я ничего не узнавал. Просто догадался. А потом Киль. Многим  британским
матросам хорошо известен этот город,  в  том  числе  и  мне.  Там  проходит,
точнее, проходила лучшая в Европе регата. Ваш отец  из  Абердина.  Наверное,
рыбак? Или же какой-нибудь моряк?
   - Какой-нибудь моряк.
   - И какой же?
   - Ну...
   Она явно не знала, что ответить.
   - Но все-таки?
   - Капитан королевского флота.
   - Г-господи! - Маккиннон уставился на нее в  полном  изумлении,  а  затем
почесал свой небритый подбородок. - Придется  в  будущем,  сестра  Моррисон,
относиться к вам с большим уважением.
   - Не думаю, что в этом есть необходимость, мистер Маккиннон. -  Голос  ее
звучал бесстрастно,  чего  нельзя  было  сказать  о  последовавшей  за  этим
улыбкой. - По крайней мере, сейчас.
   - Вы говорите так,  как  будто  стыдитесь  того,  что  являетесь  дочерью
капитана королевского флота.
   - Ну  что  вы.  Я  очень  горжусь  своим  отцом.  Но  это  может  вызвать
определенные затруднения. Вы меня понимаете?
   - Да. Кажется, понимаю.
   - Ну, ладно, мистер Маккиннон. - Она вновь  надела  очки  и  приняла  вид
деловой сестры Моррисон. - Вы идете  к  лейтенанту  Ульбрихту?  -  Маккиннон
кивнул. - Скажите ему, что я зайду к нему через час, может быть, через два.
   Маккиннон кивнул. Большего проявления эмоций он позволить себе не мог.
   - Вы?
   - Да, я.
   - Но доктор Синклер сказал, что он придет...
   - Доктор Синклер - врач, а не сестра. - Сестра  Моррисон  произнесла  эти
слова таким тоном, как будто есть что-то постыдное в профессии врача.  -  Я,
как сестра, несу ответственность за лейтенанта. Возможно, ему нужно  сделать
новую перевязку.
   - Когда вы точно к нему зайдете?
   - Разве это имеет значение? Я сама найду к нему дорогу.
   - Нет, сестра, не найдете. Вы понятия не имеете  о  том,  что  происходит
наверху. Дует штормовой ветер, температура сорок градусов ниже нуля,  темно,
как у черта за пазухой, а палуба - самый настоящий  каток.  Никто  не  имеет
права подниматься наверх  без  моего  разрешения,  тем  более,  сиделки.  Вы
свяжетесь со мной, я приду за вами.
   - Хорошо, мистер Маккиннон,  -  спокойно  ответила  она  и  едва  заметно
улыбнулась. - После того, что вы сказали, спорить не приходится.
   - Вы уж меня извините  и  не  обижайтесь.  Когда  соберетесь  подниматься
наверх, оденьтесь как можно теплее. Л затем поверх этой одежды накиньте  еще
что-нибудь.
   Когда он проходил через палату В, там была Джанет Магнуссон.  Она  быстро
взглянула на него и спросила:
   - Что с вами?
   - Приготовьтесь, сиделка Магнуссон. Конец близок.
   - Черт побери, Арчи, что вы имеете в виду?
   - Дракон рядом. - Он пальцем показал в сторону палаты  А.  -  Она  только
что...
   - Дракон? Это кто, Мэгги? Еще вчера вы называли ее львицей.
   - Самый настоящий дракон, правда, огнем уже не дышит. Она улыбнулась мне.
Впервые с того времени, как мы покинули Галифакс. Улыбнулась.
   Четыре раза. Поневоле почувствуешь себя не в своей тарелке.
   - Ну что ж! - сиделка пожала  плечами.  -  Приятно  слышать.  Значит,  вы
признаете, что предвзято к ней относились?
   - Да, признаю-. Но должен сказать, что, по-моему,  она  тоже  в  какой-то
степени относилась ко мне предвзято.
   - Я же говорила, Арчи, что она чудесная женщина. Помните?
   - Да, помню. И это действительно так.
   - Прекрасно, просто прекрасно. Маккиннон с подозрением посмотрел на нее.
   - И как я должен это понимать?
   - Она улыбнулась, глядя на вас. Боцман бросил на нее  холодный  взгляд  и
вышел из палаты.
   Лейтенант Ульбрихт уже не спал, когда Маккиннон  вернулся  в  капитанскую
каюту.
   -  Наносим  официальные  визиты?  Да"  мистер  Маккиннон?  Или  очередная
проблема?
   - Лежите спокойно, лейтенант. Звезд нет. Сплошные облака. И снег  больше,
по-моему. Как вы себя чувствуете?
   - Довольно сносно.  По  крайней  мере,  пока  лежу.  Я  имею  в  виду,  в
физическом плане. А вот что касается здесь, - он постучал себя  пальцами  по
лбу, - то похвастаться не могу. Все время в голову лезут разные мысли.  И  я
все время думаю и задаю себе самые разные вопросы.
   - Наверное, спрашиваете себя, почему именно вы лежите здесь?
   - Вот именно.
   - Вы думаете, мы не задаем себе подобные вопросы? По крайней мере,  лично
я только этим и занимаюсь. Правда, без особого успеха. Точнее говоря, вообще
без какого-либо успеха.
   - Я не скажу, что это поможет в какой-то  степени.  Считайте  это  просто
любопытством, если хотите,  но  не  могли  бы  вы  мне  рассказать,  что  же
произошло с "Сан-Андреасом" с того времени, как он покинул Галифакс?
   Конечно, если это не является военной тайной.
   - Маккиннон улыбнулся.
   - Тайны тут никакой нет. Кроме того, даже если б она и была и  я  ее  вам
рассказал, что бы вы стали с нею делать?
   - Логично. Действительно, что?
   Маккиннон вкратце рассказал о том, что произошло  с  судном  после  Новой
Шотландии, и, когда он закончил, Ульбрихт сказал:
   - Хорошо, а теперь посмотрим, правильно ли я  умею  считать.  Следите  за
ходом  моих  рассуждений.  Насколько   я   понял,   судьбой   "Сан-Андреаса"
обеспокоены семь сторон. Ну, во-первых, ваша собственная команда. Затем,  те
раненые, которым удалось спастись с погибшего эсминца. Потом идут оставшиеся
в живых с русской подводной лодки, снятые с корвета,  который  вы  вынуждены
были потопить.  Затем  в  Мурманске  вы  взяли  на  борт  несколько  раненых
военнослужащих. Потом вы подобрали оставшихся в живых после гибели "Аргоса",
"Андовера", а также меня с Гельмутом. В итоге получается семь, правильно?
   - Да, правильно.
   - Мы можем исключить лиц с эсминца и с утонувшего корвета. Их присутствие
на борту вашего  судна  можно  приписать  счастливой  случайности  и  больше
ничему. В равной степени мы можем забыть о  командующем  Уоррингтоне  и  его
людях, а также о Гельмуте Винтермане и обо мне.
   Остаются только члены вашей команды, уцелевшие с  "Аргоса",  а  также  те
лица, которых вы взяли в Мурманске.
   - Более необычное трио подозреваемых трудно себе вообразить.
   - Я тоже так считаю, боцман, но здесь мы имеем дело не с воображением,  а
с логикой. Искать нужно среди этой  тройки.  Возьмем,  к  примеру,  раненых,
которых вы взяли в Мурманске. Один из них вполне мог  быть  подкуплен.  Это,
может быть, противоречит здравому смыслу, а разве сама  война  соответствует
ему? Самые невероятные вещи происходят в казалось бы нелепых ситуациях. Одно
не вызывает сомнений: мы не сможем разгадать эту загадку, если будем  искать
ответ в царстве здравого смысла. Сколько раненых вы  взяли  на  борт  своего
корабля в Мурманске?
   - Семнадцать.
   - Вам известно, как они получили свои ранения?
   Маккиннон с подозрением посмотрел на лейтенанта.
   - Я имею довольно ясное представление.
   - Они все тяжелораненые?
   - Ну, тяжелоранеными их я не назову.  Состояние  тех,  кто  находится  на
борту, менее критическое. Если бы было иначе, их бы здесь не было.
   - Но они лежачие больные? Неподвижные?
   - Раненые - да.
   - А они что, не все раненые?
   - Только восемь человек.
   - О господи! Всего восемь. Вы хотите сказать мне, что девять  человек  не
раненые?
   - Это все зависит от того, что вы понимаете  под  словом  "раненый".  Три
человека, которые отморозили себе различные части тела. Затем три человека с
туберкулезом, и оставшиеся трое страдают от психических расстройств. Русские
конвои, лейтенант, понесли просто чудовищные потери.
   - Я понимаю, мистер Маккиннон, что  у  вас  нет  оснований  любить  налги
подводные лодки или нашу авиацию.
   Боцман пожал плечами.
   - Ну, мы тоже послали на Гамбург чуть ли не тысячу бомбардировщиков.
   Ульбрихт вздохнул.
   - Думаю, сейчас не время философствовать, кто прав, а кто виноват.
   Итак, у нас девять человек, которые ранеными на самом деле не являются.
   И все они ходячие?
   - Если не считать  обмороженных,  которые  практически  передвигаться  не
могут.  Вряд  ли  вы  видели  когда-нибудь  людей,  которые  были   бы   так
забинтованы. Что же касается остальных шестерых, то они могут передвигаться,
как вы и я. Точнее, как я, и значительно лучше вас.
   - Итак. Шесть человек у нас ходячих. Я плохо разбираюсь  в  медицине,  но
мне хорошо известно, что очень трудно определить, насколько серьезно человек
болен туберкулезом. Что же касается психических  расстройств,  то  их  очень
просто симулировать. Один  из  этих  троих  может  быть  таким  же  здоровым
человеком, как мы с вами, или же считать себя таковым. Если подумать, то все
трое могут оказаться такими. Мне не нужно говорить  вам,  мистер  Маккиннон,
что полно людей, которые настолько устали от  бессмысленности,  чудовищности
войны, что они готовы прибегнуть к любым средствам, лишь  бы  избавиться  от
нее. Их обычно называют симулянтами, зачастую несправедливо. Просто они всем
уже насытились и больше терпеть не в  состоянии.  Во  время  Первой  мировой
войны  значительная  группа  британских  солдат  была  охвачена  неизлечимой
болезнью,  которая  гарантировала  возвращение  на  родину.  Называлась  эта
болезнь РСД -  расстройство  сердечной  деятельности.  Более  бесчувственные
английские врачи называли ее просто "рвать со службы домой".
   - Да, я слышал об этом. Лейтенант, я по природе не  любопытен,  но  можно
мне задать вам вопрос личного характера?
   - Конечно.
   - Ваш английский. Он намного лучше моего, то есть вы  так  говорите,  что
даже в голову не придет, что вы - иностранец.  У  вас  произношение,  как  у
англичанина, точнее, как у англичанина, закончившего среднюю школу. Смешно.
   - Ничего смешного нет. Вы ничего не упускаете из виду, мистер  Маккиннон,
и в этом вы тоже правы. Я действительно учился в английской  средней  школе.
Моя мать - англичанка,  а  отец  долгие  годы  служил  атташе  в  германском
посольстве в Лондоне.
   - Так, так, так, - произнес Маккиннон, качая головой, и улыбнулся. -  Ну,
это  уж  чересчур.  Действительно  чересчур.  Два  потрясения  буквально  за
какие-то двадцать минут.
   - Бели бы вы мне объяснили, о чем вы говорите...
   - О сестре Моррисон. Вам нужно с нею быть вместе. Я только что узнал, что
она наполовину немка.
   - О господи! Вот это да! - Сказать, что  Ульбрихт  был  ошарашен,  значит
преувеличить реальность, но то, что он был поражен, в этом сомнений быть  не
могло. - Ну конечно же, у нее мать  -  немка.  Потрясающе!  Должен  сказать,
боцман, это сразу же поднимает серьезный вопрос. Я  хочу  сказать,  что  она
все-таки  моя  медсестра.  Военное  время.  Международные   осложнения,   вы
прекрасно все понимаете.
   - Я ничего не знаю и ничего не понимаю. Вы  просто  оба  выполняете  свои
обязанности. Как бы то ни было, она вскоре придет навестить вас.
   - Навестить меня? Мерзкого нацистского убийцу?
   - Вполне возможно, отношение ее изменилось, - Конечно, под давлением.
   - Она сама это предложила и даже настаивала на этом.
   - Ну ясно, придет со шприцем. Вколет мне летальную дозу морфина  или  еще
что-нибудь в этом духе. Но к делу. Я вернусь к нашим шести  ходячим,  но  не
раненным. Поле поисков расширяется, согласны со мной? Подкупленный  симулянт
или, что то же самое, больной туберкулезом. Как вам это нравится?
   - Мне это вообще не нравится. Как вы думаете, сколько подкупленных типов,
шпионов, диверсантов среди тех, кого мы подобрали с "Аргоса"? Я понимаю, что
это еще одна идиотская тема для размышления, но вы же сами сказали,  что  мы
ищем несуразный ответ на несуразные вопросы. А если уж говорить о несуразных
вопросах, вот вам еще один. Откуда мы можем знать, действительно ли  "Аргос"
подорвался на минах? Нам только известно,  что  танкеры  необычайно  прочны,
имеют много отсеков, а этот возвращался с совершенно пустыми баками. Танкеры
погибают с трудом, и даже перегруженные, торпедированные, они  выживают.  Мы
даже не знаем, был  ли  "Аргос"  торпедирован.  Может  быть,  его  захватили
диверсанты, чтобы иметь возможность проникнуть на наше судно. А, как вам это
нравится?
   - Как и вам, вообще не нравится. Но неужели  вы  серьезно  считаете,  что
капитан Андрополус мог преднамеренно...
   - Я ничего не могу сказать в отношении капитана Андрополуса.
   Единственное, я знаю, что он может оказаться негодяем,  двойным  агентом,
каких сейчас на море хватает. Хотя я готов обдумать любое идиотское  решение
наших вопросов, я все-таки не могу примириться с мыслью о том,  что  капитан
может пожертвовать своим судном, даже ради любой воображаемой цели. Но люди,
для которых "Аргос" ничего не значит, могут с легкостью пойти на  это.  Было
бы также интересно узнать, не набирал ли Андрополус в Мурманске новых членов
команды, каких-нибудь земляков, которым удалось  спастись,  когда  их  судно
пошло ко дну. К сожалению, и Андрополус, и члены его команды говорят  только
по-гречески, и никто больше на борту моего корабля греческого не понимает.
   - Я говорю немного по-гречески,  только  чуть-чуть,  в  размере  школьной
программы. Просто английские средние  школы  уделяют  значительное  внимание
греческому, но я почти все забыл. Впрочем, от этого все равно было  бы  мало
толку, даже если бы выяснилось, что кто-то один или несколько  человек  были
набраны в команду "Аргоса" в Мурманске. Они сразу же все  будут  строить  из
себя обиженных и заявлять, что они вообще не понимают, о чем мы говорим. Что
можно поделать в таком случае?
   Ульбрихт ненадолго замолчал, а потом вдруг произнес:
   - Русские судоремонтники.
   - Что русские судоремонтники?
   - Те, что устраняли повреждение вашего корпуса и приводили в порядок  ваш
лазарет. В особенности те, что чинили корпус.
   - Ну и что с ними такого?
   - Минутку. - Ульбрихт вновь  задумался.  -  Я  не  знаю,  где  и  как  на
"Сан-Андреасе" искать подозрительные обстоятельства, но я абсолютно уверен в
том, что начинать надо с новых членов вашей команды.
   - Почему вы так считаете? Говорите  все.  Меня,  напоминаю  вам,  удивить
невозможно.
   - Вы получили повреждение корпуса, когда "Сан-Андреас"  подошел  к  борту
тонущего корвета, прежде чем вы потопили его артиллерийским огнем.
   Правильно?
   - Правильно.
   - Как это произошло?
   - Не знаю. Ни торпед, ни мин, ничего подобного. С одной  стороны  корвета
был эсминец, который снимал его команду, а мы - по другую сторону -  снимали
тех, кто уцелел на тонущей русской подводной лодке.
   Внутри корвета раздалось несколько взрывов. В результате одного  разнесло
паровой котел, другие повредили пороховой погреб, разнесли пушки, а затем  в
трюме возник пожар. Примерно в это время мы и получили повреждение корпуса.
   - Думаю, что все произошло совсем  иначе.  Мне  кажется,  что  кто-то  из
членов вашей команды, из людей,  которым  вы  доверяете,  что-то  взорвал  в
трюме, в балластном пространстве по левому борту.
   - - -Этот неизвестный точно знал, какой мощности должен быть заряд, чтобы
судно не пошло ко  дну,  но  получило  бы  вполне  серьезные  повреждения  и
вынуждено было бы направиться в ближайшим порт на ремонт, в нашем случае - в
Мурманск.
   - Что же, в этом есть какой-то смысл. Так действительно могло  произойти.
Но ваши слова меня все равно не убеждают.
   -  А  когда  вы  были  в  Мурманске,  кто-нибудь  видел,  каковы  размеры
повреждений в корпусе?
   - Нет.
   - А кто-нибудь пытался это сделать?
   - Да. Мистер Кеннет и я.
   - Но, как ни странно, вам это не удалось. Не удалось, потому что  вам  не
разрешили это сделать.
   - Да, действительно так и было. Откуда вы узнали?
   - Поврежденную  часть  корпуса,  которую  решили  ремонтировать,  покрыли
просмоленной парусиной, так?
   - Да, так. Маккиннон помрачнел.
   - А какие-нибудь объяснения вам дали?
   - Избегать ветра и снега.
   - А это каким-нибудь образом может повлиять на повреждения?
   - Очень незначительно.
   -  Вы  просили  разрешения  поднять  парусину  и   посмотреть,   что   за
повреждения?
   - Да, просили. Нам не дали это сделать. Сказали, что это слишком опасно и
только будет мешать работе судоремонтников. Мы не стали спорить, потому  что
считали, что это не важно. Причин думать иначе у нас не  было.  Если  бы  вы
имели дело с русскими, то должны были бы знать, как они могут  быть  упрямы,
когда дело касается самых странных вещей.  Кроме  того,  они  оказывали  нам
любезность, а у нас не было  оснований  для  подозрений.  Ну  ладно,  ладно,
лейтенант, нечего мне доказывать, что дважды  два  четыре.  Для  того  чтобы
понять, что пробоина в корпусе возникла в результате взрыва изнутри, не надо
быть инженером или металлургом.
   - А вам не показалось странным, что второе повреждение корпуса  произошло
точно в том же самом отсеке, в балластном отделении?
   - До данного момента не казалось. Наши любезные  -  наши,  а  не  ваши  -
любезные союзники почти наверняка оставили там заряд  с  достаточно  длинным
бикфордовым шнуром. Вы правы, лейтенант.
   - Так что нам остается только одно: выяснить, кто из членов вашей команды
разбирается во взрывчатке. Вам известно подобное лицо, мистер Маккиннон?
   - Да.
   - Что? - Ульбрихт приподнялся на локте. - Кто же это?
   Маккиннон посмотрел в сторону палубы.
   - Уже какой-то толк. - Ульбрихт опустился вновь на койку. -