рении дать себе отдых и делает несколько резких замечаний,
которые Маргарет Моррисон никогда бы себе не позволила.
   Ошибка, которую, правда, можно легко исправить.
   - Как?
   Этот вопрос явился  молчаливым  подтверждением  того,  что  такая  ошибка
действительно была сделана.
   - Дурочка. Да возьмите вы его просто за руку и извинитесь. Или вы слишком
гордая?
   - Слишком гордая? - она была явно смущена. - Не знаю.
   - Слишком гордая, потому что он - немец? Послушайте, мне все  известно  о
вашем женихе и брате, и мне ужасно жаль, но это не...
   - Джанет не следовало вам об этом рассказывать.
   - Не сходите с ума. Вы же рассказали ей о моей семье?
   - И это не все. -  Она  почти  не  скрывала  своего  недовольства.  -  Вы
сказали, что они убили тысячи невинных людей и что...
   - Это не мои слова. И Джанет этого не говорила. Вы делаете то же самое, в
чем обвиняли лейтенанта, - врете. Кроме того, вы пытаетесь уйти от  вопроса.
Ну хорошо, мерзкие немцы убили двух человек,  которых  вы  знали  и  любили.
Интересно, сколько тысяч людей они убили прежде, чем их сбили? Но разве  это
имеет значение? Вы никогда не знали  ни  их,  ни  их  имен.  Как  вы  можете
проливать слезы о людях, которых вы никогда не видели, о мужьях и  женах,  о
влюбленных и детях без лиц и имен? Странно, не правда ли,  а  от  статистики
веет такой скукой. Скажите мне, ваш брат когда-нибудь рассказывал вам о том,
что он чувствовал, когда на  своем  бомбардировщике  убивал  земляков  своей
матери? Конечно, он никогда их не  видел,  так  какое  это  имеет  значение,
правда?
   - Вы просто ужасный человек, - произнесла она шепотом.
   - Вы считаете меня ужасным человеком. Джанет думает, что я - бессердечное
чудовище. А мне кажется, что вы чудная парочка лицемеров.
   - Лицемеров?
   - Ну знаете, как доктор Джекил и мистер Хайд. Палатная сестра и  Маргарет
Моррисон. Джанет точно такая же. По крайней мере, я не имею дело с  двойными
стандартами. - Маккиннон повернулся, чтобы уйти,  но  она  схватила  его  за
рукав и позволила себе, уже в который раз, уставиться ему прямо в глаза.
   - Но вы же это не всерьез, правда? Вы же не считаете на самом  деле,  что
мы с Джанет лицемерки?
   - Нет, не считаю.
   - Ну вы хитрец! Ну ладно, ладно. Я помирюсь с ним.
   - Я знал, что вы это сделаете. Маргарет Моррисон.
   - Не сестра Моррисон?
   - Вы не похожи на миссис Хайд. - Он помолчал.  -  Когда  вы  должны  были
выйти замуж?
   - В минувшем сентябре.
   - Джанет. Джанет и ваш брат. Они были очень дружны, не правда ли?
   - Да. Она сказала вам об этом?
   - Нет. В этом нужды не было.
   - Да, они были очень дружны. - Она несколько мгновений помолчала.  -  Это
должна была быть двойная свадьба.
   - О черт, - произнес Маккиннон и удалился.
   Он  быстро  проверил  иллюминаторы  в  госпитале,  спустился  в  машинное
отделение,  быстро  переговорил  с  Паттерсоном,  возвратился  в   столовую,
пообедал, а затем прошел в палаты. Джанет Магнуссон из палаты В наблюдала за
его приближением без особого интереса.
   - Значит, вы опять приложили руку?
   - Да.
   - А вы знаете, о чем я говорю?
   - Нет. Не знаю и не хочу знать, но догадываюсь, что вы говорите  о  своей
подруге Мэгги и о себе. Мне вас жаль обеих,  ужасно  жаль,  и,  может  быть,
завтра, или когда мы доберемся до  Абердина,  я  буду  с  печалью  в  сердце
вспоминать о вчерашнем, но  не  сейчас,  Джанет.  Сейчас  у  меня  в  голове
совершенно другое, в частности как бы добраться до Абердина.
   - Арчи. - Она положила ладонь на его руку. - Я даже не буду говорить, что
мне жаль. Я просто храбрюсь. Неужели вы этого не понимаете, тупица?
   Я не хочу думать о завтрашнем дне. - Она вздрогнула. -  У  меня  странное
настроение. Я разговаривала с Мэгги. Это должно произойти завтра, Арчи, да?
   - Если под завтрашним днем вы понимаете время,  когда  наступит  рассвет,
тогда - да. Может произойти и сегодня ночью, если будет светить луна.
   - Мэгги говорит, что это должна быть  подводная  лодка.  Так,  во  всяком
случае, она утверждала.
   - Так, наверное, и будет. -  И  как  вы  представляете  себя  в  качестве
пленника?
   - Никак не представляю.
   - Но вас же возьмут в плен, разве не так?
   - Надеюсь, что нет.
   - Как вы можете на это  надеяться?  Мэгги  говорит,  что  вы  собираетесь
сдаться. Она не сказала это прямо, потому что знает, что мы с  вами  друзья.
Мы же с вами друзья, мистер Маккиннон?
   - Да, друзья, мисс Магнуссон.
   - В общем, она впрямую это не сказала, но мне кажется,  она  считает  вас
немного трусом.
   - Необычайно - как бы это сказать - проницательная, очень  проницательная
девушка, наша Мэгги.
   - Она не такая догадливая, как я. Вы действительно считаете,  что  у  нас
есть шанс добраться до Абердина?
   - Да, шанс есть.
   - А после этого?
   - Ага! Умненькая, умненькая Джанет Магнуссон. Если я не  планирую  ничего
на будущее, значит, не вижу никакого будущего.  Так  ведь?  Ну  так  вот,  я
представляю себе будущее и имею  определенные  планы.  Я  собираюсь  впервые
после тридцать девятого года отдохнуть и  провести  пару  недель  на  родных
Шетлендских островах. Когда вы в последний раз были дома, на Шетлендах?
   - Много лет тому назад.
   - Поедете со мной; Джанет?
   - Конечно.
   Маккиннон прошел в палату А  и  по  проходу  прошел  к  сестре  Моррисон,
которая сидела за столом.
   - Как состояние капитана?
   - Довольно неплохо. Но он несколько мрачен  и  спокоен.  Зачем,  впрочем,
расспрашивать меня. Расспросите его самого.
   - Я прошу разрешения у сестры выйти с ним из палаты.
   - Выйти из палаты. С какой целью?
   - Я хотел бы поговорить с ним.
   - Вы можете это сделать здесь.
   - Мне неприятно видеть ваши подозрительные взгляды,  когда  мы  шепчемся.
Моя дорогая Маргарет, нам надо обсудить вопросы государственного значения.
   - Выходит, вы не доверяете мне, да?
   - Вы уже во второй раз задаете мне этот  глупый  вопрос.  Я  даю  прежний
ответ. Я действительно доверяю. Абсолютно. Я доверяю и присутствующему здесь
мистеру Кеннету. Но здесь еще пять человек, и я не знаю - можно им  доверять
или нет.
   Маккиннон вышел с капитаном из палаты и вернулся с  ним  вновь  буквально
минуты через две. После того как она уложила капитана  в  постель,  Маргарет
Моррисон заметила:
   - Это была самая короткая конференция в истории.
   - Мы - люди немногословные. - И это единственное коммюнике,  которое  мне
предоставят?
   - Здесь задействована высокая дипломатия. Должна соблюдаться тайна.
   Когда он входил в палату В, его остановила Джанет Магнуссон.
   - Что все это значит? Я имею в виду ваш разговор с капитаном Боуэном.
   - Я не имел бы возможности переговорить с капитаном с глазу на глаз, если
бы обязан был отчитываться перед больными палаты В, Я нахожусь  под  клятвой
молчания.
   В палату вошла Маргарет  Моррисон.  Она  перевела  взгляд  с  боцмана  на
сиделку, а затем сказала:
   - Ну что, Джанет, с вами он был более откровенен, чем со мной?
   - Откровенен? Заявил, что дал клятву молчать. Свою собственную клятву,  я
в этом не сомневаюсь.
   - В этом сомнения быть не может. Что вы делали с капитаном?
   - Делал? Я ничего не делал.
   - Тогда что говорили. Как только он пришел, его настроение изменилось. Он
кажется бодрым и довольным.
   - Довольным? Как вы можете такое говорить? У него же бинтами закрыто  все
лицо.
   - Об этом говорит многое. Он все время сидит в постели, время от  времени
потирает руки, а дважды даже сказал "ага".
   - Меня это не удивляет. Нужно обладать специальным талантом, чтобы понять
сердце и настроение больных и людей в состоянии депрессии. Это  особый  дар.
Некоторые из нас им обладают.  -  Он  по  очереди  посмотрел  на  каждую  из
девушек. - А некоторые - нет.
   Он вышел из палаты, а девушки уставились друг на друга.
   В два часа ночи боцмана разбудил Трент.
   - Луна вышла, боцман.
   Маккиннон выглянул с левого борта мостика. Луна действительно вышла -  на
три четверти, - и была необыкновенно яркой. По крайней мере, такой  она  ему
показалась. Небо -  ясное,  видимость  -  чуть  ли  не  идеальная.  Он  даже
умудрился разглядеть линию горизонта, а раз так, то  любая  подводная  лодка
могла их заметить на расстоянии в десять миль,  в  особенности  если  силуэт
"Сан-Андреаса" вырисовывался  на  фоне  луны.  Маккиннон  почувствовал  себя
обнаженным и совершенно беззащитным. Он спустился  вниз,  разбудил  Керрана,
приказал встать ему  впередсмотрящим  по  правому  борту  мостика,  разыскал
Нейсбая, попросил его проверить фалы  на  шлюпбалках  моторных  спасательных
шлюпок, чтобы они  были  очищены  ото  льда  и  свободно  спускались,  затем
вернулся к левому борту, где в течение нескольких минут обозревал в  бинокль
линию горизонта. Но море между "Сан-Андреасом" и горизонтом было пустым.
   "Сан-Андреас" представлял собою удивительное зрелище: полностью  покрытый
инеем и снегом, блестящий, сияющий  и  сверкающий  в  лучах  яркого  лунного
света. Деррик-краны на носовой и кормовой частях напоминали огромные сияющие
рождественские елки, а якорные цепи превратились в толстые крученые нити  из
мягчайшей шерсти. Это был странный, загадочный  мир,  полный  притягательных
тайн, но стоило подумать о смертельной опасности, притаившейся в  окружающих
водах, как очарование таинственности и красоты исчезало.
   Прошел час. Все по-прежнему было спокойно. Прошел еще один час, и  ничего
неожиданного не случилось.  Маккиннон  не  мог  даже  поверить,  что  судьба
преподнесла ему подарок. Третий, такой же спокойный час был на исходе, когда
облака закрыли луну и вновь пошел снег.  Все  возвращалось  на  круги  своя.
Приказав Фергюсону  разбудить  его,  как  только  прекратится  снег,  боцман
отправился вниз, чтобы немного поспать.
   Проснулся он в девять часов, что было для него непривычно поздно, но  его
специально не будили - до рассвета оставался еще целый час. Идя  по  верхней
палубе, он обратил внимание на то, что  погодные  условия  точно  такие  же,
какими были четыре часа назад: умеренно взволнованное море,  ветер  силой  в
три балла и все еще падающий снег. Маккиннон не верил, что может повезти еще
раз. Всем своим существом  он  чувствовал,  что  мир  и  спокойствие  вскоре
исчезнут.
   Внизу он переговорил по очереди с Джонсом Макгиганом, Стефаном  и  Джонни
Холбруком, которые должны были следить за всеми, кто приходит и вы  ходит  с
территории госпиталя. Все они клятвенно  уверяли  его,  что  ночью  ни  один
человек не покидал госпиталя.
   Боцман позавтракал в компании с  доктором  Сингхом,  доктором  Синклером,
Паттерсоном и Джемисоном. Доктор  Сингх,  подумал  он,  выглядит  необычайно
уставшим и напряженным. Затем  он  прошел  в  палату  В,  где  нашел  Джанет
Магнуссон. Она была бледной, с кругами под глазами.
   Маккиннон обеспокоенно посмотрел на нее.
   - Что случилось, Джанет?
   - Я не могла заснуть. Сегодня ночью я совершенно не сомкнула глаз. А  все
по вашей вине.
   - Конечно. Я всегда виноват. Во всех случаях номер первый. Если что-то не
так, винить надо боцмана. Что я должен был делать в это время?
   - Вы сказали, что немецкая подводная лодка  атакует  нас,  если  появится
луна.
   - Я сказал, может атаковать, а не атакует.
   - Это то же самое. Я всю ночь просидела, уставившись в иллюминатор.
   Нет, мистер Маккиннон, свет у меня в каюте не  горел.  Когда  около  двух
часов ночи появилась луна, я была уверена, что нас могут атаковать  в  любой
момент. А когда луна скрылась, я была уверена, что она вновь появится. Луна.
Подводная лодка. Это ваша вина.
   - Должен признаться, в ваших словах есть определенная логика.
   Искаженная логика, конечно, но что еще можно ожидать от женского  ума.  Я
очень сожалею.
   - Зато вы выглядите просто прекрасно. Отдохнувшим.  Расслабленным.  И  вы
сегодня что-то поздновато начинаете свой обход. Наш доверенный страж спит на
посту.
   - Вашему  стражу  минувшей  ночью  спать  почти  не  пришлось,  -  сказал
Маккиннон. - Только что вернулся с вахты. Я должен видеть капитана.
   Дежурство в палате А несла сестра Мария, а не сестра Моррисон.
   Маккиннон быстро переговорил с капитаном и его первым помощником, а затем
сказал Боуэну:
   - Вы еще уверены, сэр?
   - Более чем уверен, Арчи. Когда рассвет?
   - Через пятнадцать минут.
   - Желаю тебе удачи.
   - Я думаю, вам следует пожелать удачи всем. Он  вернулся  в  палату  В  и
спросил Джанет:
   - А где твоя подруга?
   - Навещает больных. Она у лейтенанта Ульбрихта.
   - Ей не следовало идти одной.
   - Она пошла не одна. Вы так  крепко  спали,  что  проводить  ее  вызвался
Джордж Нейсбай.
   Маккиннон посмотрел на нее с подозрением.
   - Вам что-то кажется забавным?
   - Она уже второй раз за сегодняшнее утро поднимается к лейтенанту.
   - Он что, - умирает?
   - Вряд ли она улыбалась бы так  часто,  если  б  пациент  ускользнул,  не
прощаясь.
   - Ага! Наводит мосты, как вы считаете?
   - Она дважды назвала его "Карл". - Девушка улыбнулась. - Лично  я  считаю
это наведением мостов, а вы разве нет?
   - О боже! Карл. Этот известный мерзкий нацистский убийца.
   - Кстати, она говорит, что вы просили ее помириться. Даже не  просили,  а
приказали. Выходит, заслуга принадлежит вам?
   - Как сказать, - рассеянно произнес Маккиннон. - Но она должна немедленно
спуститься вниз. Она подвергается там чрезмерной опасности.
   - Рассвет. - Голос девушки был  необычайно  спокоен.  -  На  сей  раз  вы
уверены, да, Арчи?
   - Да, уверен. Немецкая подводная лодка появится на рассвете.
   И она действительно появилась. На рассвете.
 
Глава 7 
 
   Едва рассвело, в тот момент, когда  случайно  образовался  просвет  между
падающими  хлопьями  снега,  на  фоне  серого  неба,  всего  в  полумиле  от
"Сан-Андреаса", показалась немецкая подводная лодка. Она на полной  скорости
неслась по поверхности моря. У боевой рубки  было  несколько  человек:  трое
стояли в полный рост, а трое склонились  над  палубной  пушкой,  представляя
собою, по всей видимости, боевой расчет. Лодка появилась по  правому  борту,
так что "Сан-Андреас" оказался между нею и  постепенно  светлеющим  в  южном
направлении небом.  Маккиннон  по  телефону  передал  в  машинное  отделение
переключить работу двигателей на полную мощность, немного подал  штурвал  на
левый борт и стал незаметно приближаться к подводной лодке.
   На мостике кроме него и Нейсбая никого больше не было. По  существу,  они
единственные остались в надстройке, потому что минут десять назад  Маккиннон
приказал всем, даже гневно протестующему лейтенанту Ульбрихту, спуститься  в
госпиталь. Нейсбай ему был необходим по двум причинам. Нейсбай, в отличие от
него самого, был прекрасным  сигнальщиком  по  азбуке  Морзе  и  уже  держал
сигнальную лампу в руке. Что еще более важно, Маккиннон был  убежден,  и  не
без основания, что вскоре мостик подвергнется обстрелу, и ему необходим  был
опытный рулевой на тот случай, если он сам выйдет из строя.
   - Держись вне поля их зрения, Джордж, - сказал Маккиннон. - Но не спускай
с них глаз. Они вот-вот начнут нам сигналить.
   - Они наверняка вас видят, - сказал Нейсбай.
   - Возможно, они видят мою голову и плечи, видят, как я стою за штурвалом.
А может, и не видят. Это не имеет значения. Главное в том, что они  уверены,
что я их не вижу. Не забывайте, что они находятся в  том  секторе,  где  еще
темно, и у них нет оснований считать, что мы ждем неприятностей. Кроме того,
штурман должен не спускать глаз с компаса и смотреть вперед. С какой стати я
должен крутить головой по сторонам?
   Он почувствовал, как надстройка стала трястись, когда Паттерсон  увеличил
обороты двигателя, еще немного подал на левый борт, взял  в  руку  оловянную
кружку и сделал вид, что пьет.
   - Это ж закон природы. Ничто  так  не  расслабляет,  как  вид  ничего  не
подозревающего невинного человека, пьющего свой утренний чай.
   В течение минуты, длившейся чуть ли не вечность, ничего  не  происходило.
Потом вдруг началась сильная вибрация надстройки,  и  Маккиннон  понял,  что
"Сан-Андреас" идет на полной скорости. Они приблизились  к  подводной  лодке
уже, по крайней мере на сотню  ярдов.  Если  бы  Маккиннон  шел  на  прежней
скорости, его поворот в сторону подводной лодки привел бы  к  тому,  что  он
оказался бы у ее кормы. Капитан лодки, похоже, ничего не подозревал. Никто в
его положении не стал бы ждать неприятностей от  беззащитного  госпитального
судна.
   - Он нам сигналит, Джордж, - сказал Маккиннон.
   - Вижу. "Остановитесь, - сигналит он. - Стоп машины, или я потоплю  вас".
Что будем отвечать, Арчи?
   - Ничего. - Маккиннон еще на  три  градуса  подал  на  левый  борт,  взял
оловянную кружку и сделал вид, что пьет. - Не обращайте на него внимания.
   - Не обращать внимания! - с удрученным видом произнес Нейсбай.  -  Вы  же
слышали, что он передал. Что он потопит нас.
   - Он лжет. Он не стал бы преследовать нас, если бы хотел отправить нас на
дно. Мы нужны ему живыми. Не будет он нас  и  торпедировать,  он  просто  не
может этого сделать, если, конечно, не изобрели новых торпед, которые  могут
обходить углы. Так каким еще образом он собирается остановить нас? С помощью
той малюсенькой пушки,  что  стоит  у  него  на  носу?  Так  она  же  совсем
крошечная.
   - Должен предупредить вас, Арчи, что этот человек может рассердиться.
   - А ему нечего сердиться. Мы просто не видели его сигналов.
   Нейсбай опустил бинокль.
   - Должен  также  предупредить  вас,  что  он  может  воспользоваться  той
маленькой пушечкой.
   - Конечно, он так и сделает. Классический  предупредительный  сигнал  над
носом .корабля, чтобы привлечь  внимание,  а  если  он  действительно  хочет
привлечь наше внимание, то выстрелит прямо в нос.
   Раздалось несколько выстрелов. Два  снаряда  исчезли  в  волнах  всего  в
нескольких  ярдах  от  носа  "Сан-Андреаса",  а  третий  разорвался.  Дальше
игнорировать присутствие подводной лодки было нельзя.
   - Покажитесь, Джордж, -  сказал  Маккиннон.  -  Попросите  их  прекратить
стрельбу и спросите, что они хотят.
   Нейсбай вышел на правый борт и передал послание. Ответ не  замедлил  себя
ждать.
   - Он мыслит только в одном  направлении,  -  сказал  Нейсбай.  -  Требует
остановиться или угрожает потопить нас.
   - Какой лаконичный тип. Передайте ему, что мы - госпитальное судно.
   - Вы думаете, он - слепой?
   - Еще только наполовину рассвело, а наш правый борт находится в  темноте.
Пускай думает, что мы считаем, что он не видит наших крестов.
   Скажите ему, что мы - нейтральное судно. Упомяните Женевскую конвенцию.
   Может, он более порядочный человек по своей природе.
   Нейсбай передал послание,  дождался  ответа,  а  затем  с  мрачным  видом
повернулся к Маккиннону.
   - Вы не угадали - к порядочным он не относится.
   - Ничего удивительного. Это характерно для большинства капитанов немецких
подводных лодок. Что он говорит на сей раз?
   - Женевская конвенция неприменима в Норвежском море.
   - Н-да, мало порядочности осталось в наши дни в северных широтах.
   Давайте попытаемся сыграть на его патриотических чувствах. Передайте ему,
что у нас на борту имеются германские раненые.
   Пока Нейсбай передавал послание, Маккиннон связался с машинным отделением
и приказал замедлить ход. Нейсбай повернулся в  дверях  мостика  и  печально
покачал головой.
   - Его патриотизм сродни его порядочности. Заявляет, что, когда поднимется
на борт корабля, посмотрит, что это за немецкие раненые.
   Обещает начать стрельбу через двадцать секунд.
   - Передайте: "Не стрелять. Останавливаемся. Следите за кильватером".
   Нейсбай передал послание, а затем сказал:
   - Вот это он воспринял нормально. Уставился свой подзорной трубой на нашу
корму. Знаете, мне даже кажется, что он повернулся под углом к нам.
   Под незначительным, но повернулся.
   - Думаю, что вы правы. - Маккиннон повернул шт