щий воздух. "Господи,  -  подумал  он.  -
Лучше бы я оказался где угодно, только  не  здесь".  Он  включил  фонарик  и
осветил  термометр,  который  показывал  восемь  градусов  ниже  нуля,   что
соответствовало сорока градусам  по  Фаренгейту.  Учитывая  яростные  порывы
ветра, а также фактор влияния холода на поверхность кожи  живого  организма,
следовало считать, что сейчас примерно восемьдесят  градусов  ниже  нуля  по
Фаренгейту.
   Он медленно выпрямился и посмотрел в  сторону  носа.  Отчетливо  виднелся
красный крест, освещаемый дуговыми лампами. Бархатное небо,  яркие,  сияющие
звезды. Да, Керран прав, буран стих. Прикрывая рот и нос варежкой, Маккиннон
повернулся в сторону ветра и посмотрел на корму.
   Поначалу он ничего не увидел, так как от жгучего ветра на  глаза  у  него
завернулись слезы. Он нырнул  под  защиту  парусинового  ветролома,  вытащил
защитные очки из кармана куртки, надел их прямо  на  капюшон,  выпрямился  и
наконец смог увидеть, что происходит на корме.
   Волны - погода пока что не настолько испортилась, и море не  штормило,  -
поднимались на высоту двенадцати-пятнадцати футов. Звезды так же ярко  сияли
на небе, как и  в  противоположном  направлении.  Вскоре  Маккиннон  отыскал
Полярную звезду. Она была по правому борту. Ветер больше не дул на север,  и
"Сан-Андреас", насколько он мог судить, придерживался курса между  юго-запад
и юго-юго-запад.
   Маккиннон вернулся на мостик и, облегченно вздохнув, закрыл дверь.
   Курс судна, судя по всему, не представлял опасности.  С  другой  стороны,
они не имеют права, да и не должны  придерживаться  этого  курса.  Погода  в
облачном  районе  между  Баренцевым  и  Норвежским  морями   была   довольно
покладистой. Он, например, не ожидал - и никто не говорил ему об этом, - что
ночью  небо  здесь  может  быть  таким  ясным.  В  то  же  время   кто   мог
гарантировать, что так и  будет  продолжаться,  а  ветер  не  сменит  своего
направления на северное. Он спустился на нижнюю палубу,  выбрал  из  запасов
для команды кучу теплой одежды и направился в сторону госпиталя.
   Преодолевая необычайно скользкую верхнюю палубу и  держась  за  леер,  он
вдруг с болью осознал, что погода начинает меняться.  Остроконечные  колючие
льдинки попали на его незащищенную одеждой кожу.
   В госпитальной столовой он натолкнулся на  Джонса  и  Макгигана,  которые
дружно заверили его, что никогда никто из них не бывал за границей.
   Маккиннон прошел в дальнюю палату, палату В, где Джанет Магнуссон  сидела
за своим столом, подперев подбородок руками. Глаза у нее были закрыты.
   - Ага! - воскликнул Маккиннон. - Спите на посту, сиделка Магнуссон.
   Она в удивлении подняла взгляд и заморгала глазами.
   - Сплю? Конечно же, нет, - оскорбленным тоном произнесла она, уставившись
на одежду, которую он держал в руке. - Что это, черт побери?
   Превратились в старьевщика, Арчи? Нет, нет, ничего не говорите.  Это  для
того бедняги. Мэгги там тоже находится. Она будет недовольна.
   - Что же касается вашей драгоценной Мэгги, я  решил,  что,  если  немного
потревожить лейтенанта Ульбрихта, вреда не будет. По крайней мере, ни сестра
Моррисон, ни лейтенант плакать не станут. Арчи! - Сиделка Магнуссон вскочила
на ноги. - На вашем лице кровь!
   - Когда  дело  касается  меня  и  лейтенанта,  то  это  должно  доставить
удовольствие вашей подруге. - Он стер кровь с лица. - Наверху не сладко.
   - Арчи...
   Она неуверенно посмотрела на него, с тревогой в уставших глазах.
   - Все нормально, Джанет.
   Он коснулся ее плеча и прошел в палату А.  Сестра  Моррисон  и  лейтенант
Ульбрихт бодрствовали. Оба пили чай. Сестра - за своим столом, а Ульбрихт  -
сидя в постели. Этот  светлоглазый  германский  летчик,  по  словам  доктора
Сингха, на удивление быстро выздоравливал. Джемисон, в одежде, растянулся на
своей постели. Он приоткрыл глаз, когда Маккиннон проходил мимо.
   - Доброе утро, боцман. Ведь уже утро, не так ли?
   - Шесть тридцать, сэр.
   - О боже! Это же самый настоящий эгоизм... Проспать целых семь часов.
   Как обстоят дела?
   - Ночь наверху прошла спокойно. А здесь?
   - Наверное. Никто меня: не беспокоил. - Он посмотрел на узел с одеждой  в
руке Маккиннона, а затем на Ульбрихта. - А звезды есть?
   - Да, сейчас. По крайней мере, сейчас. Боюсь, что это долго не продлится.
   - Мистер Маккиннон! - Голос у сестры Моррисон был холодным, даже  резким,
таким, каким она обычно разговаривала с боцманом. - Вы что  же,  собираетесь
вытащить этого беднягу из постели в такую ночь?  В  него  же  несколько  раз
стреляли.
   - Мне это известно, или, может быть, вы забыли, кто его вытащил из  воды?
- Боцман был врожденным кавалером, но  это  никогда  не  проявлялось  в  его
взаимоотношениях с сестрой Моррисон. - Значит, он уже бедняга...
   Все-таки это лучше,  чем  быть  мерзким  нацистским  убийцей.  А  что  вы
подразумевали под словами "в такую ночь"?
   - Конечно, погоду.
   Она сжала руки в кулаки. Джемисон осматривался  по  сторонам,  как  будто
ничего не замечая.
   - А что вам известно о погоде? Вы же всю ночь не выходили отсюда?
   Если бы вы выходили, мне это сразу же стало бы известно.
   Он перевел взгляд на Ульбрихта.
   - Как вы себя чувствуете, лейтенант?
   - А разве у меня есть право  выбора?  -  с  улыбкой  бросил  Ульбрихт.  -
Чувствую себя довольно неплохо. Даже если б это было не так, я все равно  бы
пошел. А на нашу сестру, боцман, сердиться не надо. Она просто сквозь пальцы
смотрит на эгоизм, заложенный во мне природой. Но я ведь  тоже  нахожусь  на
борту корабля.
   Он с трудом поднялся с постели, с помощью  Маккиннона  и  Джемисона  стал
натягивать  одежду  поверх  пижамы.  Сестра  Моррисон  наблюдала   за   всем
происходящим с молчаливым неодобрением, которое в конечном итоге вылилось  в
постукивание кончиками пальцев по столу.
   -  Думаю,  -  наконец  произнесла  она,  -  что   следовало   бы   сперва
посоветоваться с доктором Сингхом.
   Маккиннон медленно повернулся в ее сторону, окинул взглядом, и, когда  он
заговорил, голос его был таким же бесстрастным, как и его лицо.
   - То, что вы думаете, сестра, не имеет никакого значения. Я предлагаю вам
побеспокоить капитана Боуэна  и  спросить  у  него,  имеет  ли  ваше  мнение
какое-либо значение.
   - Капитан находится под действием сильных седативных препаратов.
   Когда он придет в себя, я сообщу ему о вашей наглости.
   - Наглости? - Маккиннон посмотрел на  нее  с  полным  безразличием.  -  Я
думаю,  от  предпочтет  наглость  тупости  -  тупости  человека,   пытающего
подвергнуть опасности не только "Сан-Андреас", но и всех, кто  находится  на
его борту. Жаль, что на этом корабле нет наручников.
   Она остолбенела, попыталась было ответить, а затем повернулась,  когда  в
палату вошел  взъерошенный,  полусонный  доктор  Синклер.  Он  с  удивлением
уставился на спектакль, который разворачивался перед ним.
   - Доктор Синклер! Слава богу" что вы пришли! - Она быстро рассказала  ему
о том, что происходит. - Вот они... собираются  то  ли  определять  путь  по
звездам, то ли заниматься навигацией или еще чем-то, и, несмотря на все  мои
протесты, они насильственно вытаскивают из постели и  тащат  на  мостик  или
куда-то там еще тяжело больного человека...
   - Я  вижу,  что  происходит,  -  спокойно  ответил  Синклер.  -  Но  если
лейтенанта  действительно  насильственно  тащат,  то  он  что-то  не   очень
сопротивляется, как вы считаете? И при самом  богатом  воображении  вряд  ли
можно назвать его тяжело больным. Но вашу тревогу,  сестра,  я  понимаю.  Он
должен быть под постоянным медицинским наблюдением.
   - Вот и я так  говорю.  Спасибо  вам,  доктор.  -  Сестра  Моррисон  даже
позволила себе выдавить из себя улыбку. - Ну что ж, больному придется  опять
лечь в постель.
   - Ну, это не обязательно. Пожалуйста, мне пальто с капюшоном, пару теплых
башмаков и сумку с инструментами. Я пойду с ними. Таким  образом,  лейтенант
будет все время под постоянным медицинским контролем.
   Даже при помощи трех  человек  лейтенанту  Ульбрихту  понадобилось  вдвое
больше времени, чем можно было бы ожидать, чтобы  добраться  до  капитанской
каюты. Едва он оказался в ней, как тяжело опустился на стул позади стола.
   - Огромное вам  спасибо,  господа.  -  Он  был  очень  бледен,  быстро  и
прерывисто дышал. -  Простите  меня.  Похоже,  я  еще  не  настолько  хорошо
поправился, как полагал.
   - Чепуха, - отрывисто бросил доктор Синклер. - Вы прекрасно  поправились,
просто на вас действует английская кровь, которую мы  вынуждены  были  влить
вам сегодня утром, вот и все. - Он стал копаться в запасах капитана  Боуэна.
-  Лучшая  шотландская  кровь.  Эффект  гарантирую.  Ульбрихт  едва  заметно
улыбнулся.
   - Там ничего такого не найдется, чтобы поры открылись?
   - Ну, не так уж долго были вы на открытом воздухе, чтобы норы ваши успели
закрыться.
   На мостике Маккиннон надел на Ульбрихта защитные очки, укутав его  голову
шарфом так, чтобы ни одного открытого места не осталось. Когда он  закончил,
лейтенант Ульбрихт уже  не  способен  был  чувствовать  погоду:  его  голову
защищали две вязаные шапочки, а также капюшон куртки, перевязанный тесемкой.
   Маккиннон вышел на палубу по правому борту, повесил лампу на  брезентовый
ветролом, затем вновь вернулся на мостик, взял в одну руку секстант,  правой
рукой схватил Ульбрихта  и  осторожно  вывел  его  на  палубу.  Хотя  боцман
предупреждал его, и отчасти он сам успел почувствовать, лейтенант совершенно
не ожидал такой силы и мощи от ветра, что  ударил  в  него,  как  только  он
оказался на палубе. Его ослабевшие конечности явно были не готовы  к  этому.
Он сделал всего два маленьких шага  вперед  и  вынужден  был  схватиться  за
верхушку ветролома.
   Он наверняка бы упал, если бы Маккиннон не поддержал его. Если бы в руках
лейтенанта был секстант, он, вне всякого сомнения, уронил бы его.
   С помощью Маккиннона, поддерживающего его  за  руку,  Ульбрихт  определил
местоположение судна по звездам в южном, западном и северном секторах  неба,
с трудом нацарапав результаты.  Первые  координаты  -  в  южном  и  западном
направлениях - определились быстро и просто;  в  третьем  же  -  северном  -
потребовали большей затраты времени и усилий, так  как  Ульбрихту  постоянно
приходилось очищать секстант и свои  защитные  очки  от  налипавшего  снега.
Когда он закончил, он вернул секстант  Маккиннону,  облокотился  локтями  на
край борта и в оцепенении уставился  в  сторону  кормовой  части,  временами
механически протирая очки  рукой.  После  примерно  двадцати  секунд  такого
оцепенения Маккиннон схватил его за здоровую  руку  и  в  буквальном  смысле
втащил на мостик, хлопнув за собою дверью. Протянув секстант  Джемисону,  он
быстро снял с Ульбрихта капюшон, вязаные шапочки и очки.
   - Вы уж извините меня, лейтенант, но всему свое  время,  в  том  числе  и
грезам наяву или же высматриванию, что у нас там находится по борту.
   - Труба. - Ульбрихт явно был несколько поражен. - Что случилось с ней?
   - Она свалилась.
   - Понимаю. Свалилась. Вы что же, хотите сказать, что... я...
   - Прекрасная работа, - философски  заметил  Джемисон  и  протянул  стакан
Ульбрихту. - Зато, чтобы ваши расчеты были точными.
   - Благодарю вас, -  качая  головой,  произнес  Ульбрихт.  -  Да,  за  мои
расчеты.
   Несмотря на то, что он был слаб и его трясло от холода, а температура  на
мостике была уже  пятьдесят  пять  градусов  по  Фаренгейту,  Ульбрихт,  как
штурман, прекрасно знал, что ему надо делать. Определив маршрут по  звездам,
он уже мог не беспокоиться относительно капризов девиации и  вариации.  Имея
морскую карту, измерительные  циркули,  параллельные  линейки,  карандаши  и
хронометр, он  закончил  свои  расчеты  за  удивительно  короткое  время  и,
сверившись с навигационными таблицами, поставил на карте небольшой крестик.
   - Мы находимся вот здесь. Или почти здесь. 68.05 градуса северной  широты
и 7.20 градуса восточной долготы. К западу от Лофотенских островов.  Курс  -
218. Могу ли я поинтересоваться, куда мы направляемся?
   Джемисон улыбнулся.
   - Откровенно говоря, лейтенант Ульбрихт, от вас будет мало толку, если вы
не будете этого знать. Мы следуем в Абердин.
   - Ах, вот как! Абердин! Там, кажется, находится знаменитая тюрьма, если я
не ошибаюсь. По-моему,  называется  она  "Петерхед".  Интересно,  какие  там
камеры.
   - Это тюрьма для гражданских лиц, для лиц, не поддающихся перевоспитанию.
Я очень сомневаюсь, что вас направят туда. Или в какую-нибудь другую тюрьму.
- Джемисон посмотрел на  него  с  любопытством.  -  А  откуда  вы  узнали  о
"Петерхеде"?
   - Я хорошо знаю Шотландию, а  Англию  даже  лучше.  -  Большего  Ульбрихт
объяснять не стал. - Итак, Абердин. Нам следует идти этим курсом, пока мы не
достигнем широты Тронхейма, затем повернуть на  юг,  пока  не  доберемся  до
широты Бергена или, если вам так нравится больше, мистер  Маккиннон,  широты
ваших родных островов.
   - Как вы узнали, что я с Шетлендских островов?
   - Некоторые сиделки любят  поболтать  со  мной.  Кроме  того,  я  обратил
внимание на то, что мы постоянно придерживаемся направления на запад.
   Так что, как видите, все очень просто. Никаких проблем.
   - Да, действительно никаких проблем, - согласился Джемисон, -  как  будто
вы пианист и исполняете Рахманинова.
   - Вы чересчур преувеличиваете  мои  скромные  способности,  -  с  улыбкой
ответил Ульбрихт. - Единственная проблема возникнет,  когда  нам  необходимо
будет подойти к берегу, что, безусловно, нужно делать  только  днем.  В  это
время года туман в северных водах довольно обычное  явление,  а  я  не  умею
управлять судном в тумане без радио и компаса.
   - Скорее всего, это особой проблемы не составит, - заметил Маккиннон.
   - Невзирая на военные  действия,  вдоль  восточного  берега  до  сих  пор
довольно большое  движение  судов,  так  что  у  нас  наверняка  будет  шанс
подцепить какое-нибудь судно, которое станет  нашим  проводником  и  поможет
добраться до гавани.
   - Согласен, - произнес Ульбрихт. - Корабль с красными крестами трудно  не
заметить, тем более, если у этого корабля нет трубы.  -  Он  сделал  большой
глоток, задумался, а затем сказал:
   - Вы собираетесь отправить меня обратно в госпиталь?
   - Естественно, - сказал Синклер. - Там ваше место. А почему это  вас  так
интересует? Ульбрихт посмотрел на Джемисона.
   - Я просто ожидал, что какое-то время буду управлять движением судна.
   - Ожидали, лейтенант? "Рассчитывали" - так будет точнее.
   - Ожидал, что буду управлять движением, когда  будут  позволять  погодные
условия. Дело в том, что  мне  не  очень  хочется  тащиться  вниз,  назад  в
госпиталь, и подыматься каждый  раз,  когда  необходимо  сделать  расчет  по
звездам. Может быть, я лягу здесь, в капитанской каюте?
   - Лично у меня никаких возражений нет, - сказал Джемисон. - А как  вы  на
это смотрите, доктор Синклер?
   - В этом есть какой-то смысл. Нельзя сказать, что  лейтенант  Ульбрихт  в
критическом  состоянии.  Это"  даже  будет  способствовать  его  быстрейшему
выздоровлению. А я буду заглядывать каждые два-три часа  и  следить  за  его
здоровьем.
   - А вы что скажете, боцман?
   - Просто прекрасное решение. И с точки зрения сестры Моррисон тоже.
   Могу себе представить ее реакцию.
   - Конечно, со мной кто-нибудь будет?
   - С вами? - переспросил Синклер. - Вы имеете в виду сиделку, лейтенант?
   - Нет, не сиделку. При всем моем уважении к вашим милым девушкам,  доктор
Синклер, я думаю, от них будет мало толку, если тип  которого  вы  называете
Невидимкой, вдруг задумает уничтожить секстант и хронометр,  а  я  чувствую,
что я не в том состоянии, когда можно отразить преднамеренный  налет.  Кроме
того, он, естественно, будет избавляться от свидетелей, а мне это совершенно
не нравится.
   - Никаких проблем, лейтенант, - сказал  боцман.  -  Он  будет  стремиться
избавиться либо от Нейсбая, либо  от  меня.  И  я  не  думаю,  что  ему  это
понравится. А вот нам, пожалуй, наоборот.
   Синклер с печальным видом покачал головой.
   - Сестре Моррисон все это ужасно не понравится. Еще  раз  ударили  по  ее
авторитету. В конце концов, лейтенант - ее пациент, а не мой.
   - Вновь никаких проблем. Скажите  ей,  что  лейтенант  упал  за  борт,  -
съязвил Маккиннон.
   - Ну, как ваши больные сегодня утром, сэр? - спросил Маккиннон у  доктора
Сингха за завтраком.
   - Ничего серьезного не  произошло,  боцман.  Двое  из  команды  "Аргоса",
которые сейчас в палате для выздоравливающих, вызывают много  хлопот,  но  в
этом  нет  ничего  удивительного,  если  учитывать,  что  у  одного  из  них
раздроблен таз, а у другого  многочисленные  ожоги.  Состояние  командующего
Уоррингтона и его штурмана без изменений. Куннингэм все еще в глубокой коме,
и питание ему вводится  внутривенно.  Состояние  Хадсона  стабилизировалось,
Кровотечение в легком не возобновилось. Старший помощник Кеннет  явно  пошел
на поправку, хотя одному богу известно, когда мы сможем снять с его лица эти
повязки. Единственный, кто вызывает тревогу, - капитан. Состояние его нельзя
назвать критическим, даже серьезным, просто оно вызывает тревогу. Вы же сами
вчера его видели - дышит прерывисто, с трудом. Сейчас  он  странным  образом
успокоился, впал чуть ли не в летаргическое  состояние.  А  может  быть,  он
просто успокоился и расслабился, узнав о том, что произошло с судном  и  где
мы сейчас находимся. Вы проделали чудесную работу, боцман.
   - Благодарить за это надо не меня, сэр, а лейтенанта Ульбрихта.
   - Ну, как бы то ни было, капитан Боуэн, похоже, находится сейчас в  менее
философском настроении. Я бы посоветовал вам навестить его.
   Когда лицо человека целиком в  бинтах,  невозможно  себе  представить,  в
каком он находится настроении.  В  обожженных  губах  капитан  Боуэн  держал
курительную трубку, сделанную из корня дурно пахнущего  верескового  дерева.
Трудно сказать, доставляло ему  это  удовольствие  или  нет.  Услышав  голос
Маккиннона, он вынул трубку изо рта.
   - Мы еще на плаву, боцман? Произношение его было  менее  отчетливым,  чем
усилия, затраченные на это.
   - Лучше, сэр, давайте  выразимся  так:  мы  больше  не  плывем  к  чертям
собачьим. Никакого больше аврала и отклонения от  курса.  Насколько  я  могу
судить, лейтенанта Ульбрихта вполне можно назвать экспертом. Думаю,  вы,  не
задумываясь, поставили бы его штурманом.  Он  сейчас  расположился  в  вашей
каюте, сэр, по причинам, о которых вам уже сообщили.
   - И, как я понимаю, поглощает мои быстро тающие запасы.
   - Он действительно выпил пару глотков, сэр, но это было необходимо.
   Все-таки он еще болен, слаб, а холод наверху настолько ужасный,  что  мне
еще в жизни с таким морозом сталкиваться не приходилось. Во  всяком  случае,
когда я уходил, он никуда нос не совал, а спал без задних ног.
   - Ну ладно, пока он нам нужен, пускай сует. Передайте ему  мою  искреннюю
благодарность.
   - Хорошо. Каковы будут ваши распоряжения, сэр?
   - Распоряжения,  боцман?  Распоряжения?  Как  я  могу  отдавать  какие-то
распоряжения?
   - Не знаю, сэр. Я никогда капитаном не был.
   - Вы чертовски  прекрасно  со  всем  справляетесь.  Я  сейчас  не  в  том
состоянии, чтобы отдавать распоряжения.  Просто  делайте  то,  что  считаете
нужным. Из того, что я слышал, вы  прекрасно  понимаете,  что  надо  делать.
Впрочем, - добавил Боуэн, - иного от Арчи Маккиннона я и не ожидал.
   - Благодарю вас, сэр. Сделаю все, что нужно.
   Маккиннон повернулся, намереваясь выйти  из  палаты,  но  был  остановлен
сестрой Моррисон. На сей раз она смотрела на него так,  как  будто  все-таки
причисляла его к человеческой расе.
   - Как он, мистер Маккиннон?
   - Вы о ком говорите? О  лейтенанте?  Отдыхает.  Он  намного  слабее,  чем
говорит, но он никогда в этом не признается. Очень мужественный человек.