нно вздохнув, сказал Гостев, но тут же вздрогнул,
услыхав позади три протяжных гудка - сигнал тревоги.
   - Эй, - кричал Сейфуллин, - сюда! У меня мотор заглох!
   - Вот тебе и приехали, - сказал Гостев Наташе. - Аида к ним, посмотрим,
в чем дело...
   В зимовье стало тепло. Проценко сидел, нахмурив брови. Наташа
перебинтовывала ему голову, а он внимательно следил за ее быстрыми руками.
   Потом Наташа растерла шею Геметову. Тот кряхтел и морщился. Когда
девушка закутала его шарфом, он одобрительно хмыкнул:
   - Молодец ты с нашим братом управляться.
   - Велика наука, - улыбнулась Наташа.
   Проценко остался верен себе. Он пропел:

   Спасибо, сердце,
   Что ты умеешь так любить!

   Все отчего-то замолчали. Маленькое окошко, наполовину застекленное,
наполовину забитое фанерой, было похоже из-за полукруглой формы на
одноглазого волшебника.
   Сходство это дополнялось тем, что как раз над ним висели ветвистые
оленьи рога.
   - А не встретить ли нам Новый год? - вдруг спросил Сейфуллин. - Все
равно здесь засели.
   - Никто не засел, - рассердился Геметов. - Гостев у нас персонаж
положительный, ему и ехать в экспедицию. А мы подремонтируемся - и следом.
   - Я с Гостевым, Дмитрий Сергеевич, - сказала Наташа, но, увидав
потемневшее лицо снабженца, добавила тихо: - Разрешите, пожалуйста...
   Геметов несколько раз подряд глубоко задохнулся махорочным дымом, потом
потушил цигарку о стол и отшвырнул в угол.
   - Неистовая ты, ей-богу...
   - Спасибо вам, Дмитрий Сергеевич. Значит, можно?
   - Сказал же... Пошли машины перегружать, ребята!
   Консервированные фрукты, икру, печенье, бутылки со спиртом, вино и
шампанское перенесли в гостевский "ГАЗ", а передвижки и оборудование для
электростанции - к Проценко.
   Пальцы на морозе стыли. Бутылки с шампанским были скользкие, то и дело
падали в снег. Каждый раз, когда бутылка падала, Геметов начинал кричать:
   - Что, руки у тебя отсохли, да? Рак кожных покровов у тебя, да?
   Когда Проценко выронил сразу две бутылки, а Геметов особенно сильно
раскричался, Сейфуллин сунул в карманы несколько банок консервов, три
бутылки шампанского и пошел в избушку зимовья.
   Геметов сначала растерялся, а потом заорал:
   - Чего, чего?!
   - Я хоть и татарин, - медленно, с расстановкой ответил Сейфуллин, - а
Новый год встречаю по-христиански. Ясно? А это, - он хлопнул себя по
набитым карманам, - усушка и утруска. Для вашей перестраховки, потому что
никто и слова не скажет.
   - Ну и жох, - протянул Геметов. - Ладно, черт с тобой, возьми еще и
спирта.
   "Воронов, любимый мой Воронов, - думала Наташа, перегружая тюки с
крупами, - скоро, совсем скоро я увижу тебя..."
   Через полчаса все столпились вокруг стола. Геметов раскупорил бутылки.
Выпили за счастье в Новом году. Проценко принес из машины гитару и заиграл
"Амурские волны".
   Наташа взглянула на часы и сказала:
   - Товарищ Гостев, разрешите мне пригласить вас на вальс.
   Длинный, нескладный Гостев покраснел.
   - Я не умею, - тихо ответил он и спрятал ноги под табуретку.
   В печке трещали дрова. В запотевшем окошке отражался тусклый свет
переносной лампы. Стены зимовья пахли малиной и вяленой рыбой. Янтарные
капельки смолы застыли невыплаканными слезами. Проценко смотрел на девушку
грустно, с любовью.
   Гостев вспоминал свою дочь Дашку. Сейфуллин в мохнатых унтах, с
застывшим лицом танцевал с Наташей вальс. Он держал девушку почти на весу,
потому что пол был неровный, со щелями.
   Потом Наташа танцевала с Геметовым.
   - А я безногий, что ль? - перестав играть, спросил Проценко. Он
обхватил Наташу за талию и, сам себе напевая, прошел с ней два круга.
   Гостев поднялся, как только Наташа кончила танцевать, нахлобучил ушанку
и сказал:
   - Ну, пока! Я поехал потихоньку.
   И вышел, не дожидаясь девушки.

   Глухая ревность кровь пьянит,
   Пусть Гостев нас тут не винит, -
   сказал вслед ему Проценко.

   Наташе стало радостно и весело: она была очень молода и поэтому
радовалась всегда, когда чувствовала, что нравится окружающим.
   Все вышли провожать их.
   - Осторожней, парень, - сказал Геметов, - дорога - сам знаешь.
   - Чего там...
   - Там "чего" нет, - ответил Геметов, - не терпевший никаких
морфологических неточностей в речи, - а вот "ничего" там быть может.
Постиг?
   Когда машина тронулась, Наташа увидела, как шоферы вынесли переноску и
все втроем полезли под проценковскую машину.
   "Как же они будут в такую стужу ремонтировать? - подумала Наташа. -
Разве мыслимо?"
   Девушка закрыла глаза и сразу же увидела Воронова. Она счастливо
засмеялась.
   Гостев недоуменно посмотрел на нее.
   ...Лед вспузырило, как простоквашу.
   - Через реку махнем, - сказал Гостев, быстро взглянув на светящийся
циферблат часов, - а там до дома пять километров.
   - Успеем к двенадцати?
   - Должны.
   - А Геметов волновался...
   - Правильно делал. В тайге без дружбы нельзя.
   Наташа не поняла.
   - Ну, когда один, - пояснил Гостев. - В тайге одному нельзя, пропадешь
зазря.
   - Это верно, - согласилась девушка.
   - У меня к вам вопрос.
   - Какой?
   - Вы нашему товарищу Воронову не родственницей будете?
   Наташа улыбнулась.
   - Нет.
   - Странно, - вдруг обрадовался Гостев. - А то мне ваша личность
показалась знакомой. У Воронова на столе стоит. Только там значительно
некрасивше. Это точно.
   Гостев посмотрел на девушку, увидал ее профиль, хотел сказать что-то,
но не успел: впереди чернела полынья. Гостев вывернул руль и почувствовал,
как у него сразу же вспотели ладони: что-то захрустело так, будто рвали
коленкор. Наташа уперлась руками в сиденье, чтобы не удариться лбом о
стекло. Передние колеса провалились под лед.
   Гостев рванул рычаг коробки скоростей вверх и дал задний ход. В ту же
минуту раздался треск, но теперь уже с боков. И в кабину хлынула дымная,
обжигающая вода.
   Наташа вскочила на сиденье. Гостев распахнул дверцу и прыгнул вниз.
Через мгновение он прохрипел:
   - Давай сюда!
   Наташа заглянула вниз и увидела Гостева. Он стоял по горло в воде. Его
лицо стало белее снега. Это было так страшно, что девушка зажмурилась.
   - Скорей, черт! - заорал Гостев. - Скорей.
   Наташа шагнула вниз и почувствовала, как ее подхватили сильные руки
шофера. Он держал ее над головой и нес к берегу. Руки у него дрожали,
глаза налились кровью, а тело покалывало тысячью иголок, не больно, но
противно.
   Он добрел до берега и бросил Наташу в снег. Здесь, у берега, ему было
так же, как и около машины, почти по горло. Он начал карабкаться, но лед
был свежий, скользкий. Гостев все время падал вниз, в воду. Наташа
протянула ему руки.
   - Держись!
   Гостев взял ее пальцы и, упершись ногами в крутую стенку ледяного
берега, начал подтягиваться. Наташа заскользила. Как она ни старалась
упираться коленями, снег под ней полз прямо в черную полынью, к Гостеву.
Он увидел это. Разжал пальцы.
   Упал в воду, и брызги, поднятые им, сразу же зазвенели льдинками.
Гостев пошел вдоль берега, отыскивая место, где можно было бы выбраться из
воды. Он шел, словно ледокол в Арктике: от него отскакивали маленькие
льдинки и тонко звенели, сталкиваясь друг с другом.
   Наташа бежала по снегу, проваливалась, вылезала и кричала не переставая:
   - Давай руку! Давай руку, Гостев!
   Шофер упрямо мотал головой и брел все дальше, к тому месту, где рядом с
водой из снега торчала стеклянная ива. Там он вылез и упал в снег.
   - Беги вдоль по берегу, - сказал он девушке, задыхаясь, чувствуя, как
сердце у него поднималось к горлу. - Беги! Ну!
   - Ты что? - испуганно спросила Наташа, увидав, как весь он, на глазах,
покрывался хрустящей корочкой льда.
   - Что ты?! - закричала девушка, и лес отозвался смешливым многоголосым
эхом.
   Когда женщина чувствует, что мужчина, спутник в трудной дороге, слабее
ее, она может стать впереди, она может повести его за собой. Но когда
женщина знает силу своего спутника, его мужество, а потом видит его
бессильным, не таким, каким привыкла видеть всегда, вот тогда она
теряется, становясь только женщиной, которая призвана любить, бояться и
жалеть.
   - Беги! - снова прохрипел Гостев. - Вдвоем нам ни к чему...
   Наташа заплакала, а потом схватила Гостева за воротник, рванула на себя
и с размаху, что есть силы, Ударила его по лицу.
   - Не надо, - прошептал Гостев, - больно мне.
   Девушка почувствовала, как у нее напряглись мышцы шеи. Она снова
схватила Гостева и снова начала его бить по лицу. Потом стащила с него
ватник и джемпер.
   Ватник, хрустнув, сломался. Наташа сорвала с плеч свою куртку и стала
втискивать в теплые рукава холодеющее тело Гостева. Наташа застегнула на
нем все пуговицы, рванула Гостева на себя и посадила в снег. Он упал.
Наташа снова посадила его, а он снова упал. Тогда девушка стала бить его
руками по холодному лицу, ногами толкать в ребра и живот.
   - Больно, - зло сказал Гостев.
   Наташа засмеялась сквозь слезы: "Больно - это тепло..."
   Девушка стащила с себя меховые штаны. Холод сразу же прошел сквозь
легкую фланелевую ткань лыжных брюк. Эти брюки ей сшила в Москве бабушка
по последней моде: узенькими, с накладными карманами и белой строчкой по
швам. Наташа развязывала шнурки у лодыжек и все время следила за тем,
чтобы Гостев не упал в снег. Но он все-таки упал. Наташа подскочила к
нему, схватила за руки и принялась разводить их в стороны, стараясь
разогреть Гостева. И вдруг Наташа подумала: "Ведь в машине спички и спирт.
Это спасение!"
   Она оглянулась на полынью, на машину, которая врастала в лед, на
стеклянную иву у берега, на долговязого человека с белым лицом, который
только что спас ее, и побежала к реке.
   - Стой! - закричал Гостев.
   Ему показалось, что кричал он зычно и громко. А на самом деле он
свистяще шептал:
   - Стой! Стой! Наташа! Стой!
   Девушка бежала по льду. И тогда он поднялся. Как пьяный, раскачиваясь
из стороны в сторону, Гостев пошел следом за Наташей. И чем дальше и
быстрее он шел, тем больше чувствовал в себе силу, которая победит холод.
   Сейфуллин, Проценко и Геметов лежали под машиной на тулупе. Геметов
светил переноской, а шоферы лихорадочно кончали ремонт. Решили сделать
одну проценковскую машину и на ней привезти в партию кинопередвижки и
движок, чтобы в новогоднюю ночь у людей был свет.
   - Да, - продолжал Сейфуллин, усмехаясь, - посмеются над нами, как
нагрянем. Я, между прочим, очень обожаю консервированные сливы с манной
кашей. Вернемся - две банки съем.
   - Так я тебе две банки и дам! - возразил Геметов.
   - А за героизм?
   Все засмеялись. Сейфуллин торопился, и поэтому гаечный ключ то и дело
соскакивал с пробки маслобака.
   - Черт, - сквозь зубы сказал Сейфуллин и выругался.
   "Товарищ, я вахту не в силах стоять", - Сказал кочегар кочегару, -
простонал Проценко и закончил прозой, которую так презирал: - Башка,
ребята, лопается.
   - Потерпи, браток, - попросил Геметов, - немного уж осталось.
   Проценко крякнул и снова, как фотограф в темный мешок, запустил руки в
мотор.
   Стараясь хоть чем-нибудь помочь шоферам, Геметов начал рассказывать
смешные анекдоты.
   "Хороший какой мужик, - подумал Сейфуллин, - беспокойный и
заботливый..." Он посмотрел на снабженца и улыбнулся ему. Тот сморщил лицо
и сказал:
   - Неспокойно у меня на душе за наших. Просто черт знает как скребет. Не
надо было их одних пускать. Пропади это шампанское пропадом!
   Проценко довернул гайку, бросил ключ и сказал:
   - Все. Поехали.
   ...Воронов проснулся оттого, что в дверь громко стучали ногами. Он
нашел рукой очки на тумбочке, быстро надел их и крикнул:
   - Кто?!
   - Я, Геметов.
   - Молодец, старина! - засмеялся Воронов, натягивая джемпер.
   - Да скорей откройте! - крикнул Геметов.
   Воронов босиком подбежал к двери, откинул щеколду. В комнату вошел
снабженец. На руках у него лежала белая Наташа. Воронов отступал, пока не
сел на кровать.
   - Пустите, - попросил Геметов, - я ее положу.
   Воронов встал, взял у него из рук девушку и, склонившись над ней,
спросил:
   - Наташа, Наташенька, ты слышишь меня?
   Девушка открыла глаза, узнала Воронова и заплакала.
   - Ну, с Новым годом вас! - сердито сказал Геметов. - А я пошел Гостева
спиртом лечить. Поморозился парень. Да, товарищ Воронов, гречку сейчас
раздавать или вместе с рыбными консервами? Я трески привез...
   Воронов не слушал его. Он смотрел в Наташино лицо неотрывно, жадно.
Геметов покачал головой. Пошел к двери и уже с порога сказал:
   - А подруга ваша - девка что надо.
   ...Стрелки маленького будильника показывали половину третьего. Новый
год пришел, а с ним пришло счастье...
   ...О моей поездке к геологам в нашей газете было напечатано совсем
немного. На третьей полосе, в нижнем левом углу, петитом было набрано:
"Трудная работа геологов. Только за последние два месяца в районе р.Сумары
обнаружено три крупных алмазных месторождения. Поиски велись под
руководством старейшего сибирского поисковика И.М.Алаторцева.
   В восьмистах километрах севернее Сумары экспедицией И.В.Воронова
открыта алмазная трубка. Поиски продолжаются..."



Ю.Семенов.


                       Утро рождается ночью

   Повесть (по изданию Ю.Семенов. Собрание сочинений, т.17. М.: ЭГСИ.
1997.)



   1


   Сизов вышел из кубрика, когда услыхал громыханье тяжелых кованых сапог
на палубе.
   "Сейчас будут швартоваться, - подумал он, - значит приехали".
   Сизов поднялся по крутым ступенькам и, взявшись рукой за медный
массивный замок, остановился передохнуть. Голова кружилась, в глазах
стояли синие круги, а сердце билось где-то в горле. "Восемь ступенек мне
не под силу", - подумал Сизов и сделал несколько резких, сильных выдохов.
   Распахнув дверь, он вышел на палубу и упал поскользнувшись: вся
площадка перед выходом из кубрика была во льду.
   Моторист катера помог Сизову подняться и, смущенно бормоча что-то о
холодных штормах, начал чистить рукавом бушлата серое пальто Сизова.
   - Простите, пожалуйста, товарищ директор, - сказал он, - соли нет,
посыпать палубу нечем. Два рейса сплаваем - вот вам и ледок.
   - Я понимаю...
   Каждый раз, возвращаясь из поездок домой, на остров, Сизов несказанно
радовался.
   Он радовался тому, что воздух здесь прозрачный и ломкий; он радовался
тому, что здесь цветут лотосы, что здесь в зарослях молодого дубняка
вольно гуляют олени; он радовался необозримости морской глади, злым крикам
бакланов, он радовался тому миру, в котором вырос и который любил больше
всего на белом свете.
   Наблюдая за тем, как швартовался катер, Сизов думал: "Домой всегда
возвращаются с полными ведрами". Он подумал так, потому что видел, как две
женщины шли с полными ведрами - от колодца к своим домам, стоявшим около
берега.
   Сизов возвращался из Москвы поездом. И все девять дней он считал,
сколько ему попадется женщин с полными ведрами - на счастье. И, только
подъезжая к Владивостоку, понял, что гадать на счастье из окна вагона
нельзя. Все зависело от того, в каком месте в поселках и деревнях,
проносившихся за окнами вагона, вырыты колодцы. И те люди с полными
ведрами, которые встречаются ему на пути в Москву, никак не могли сулить
счастье, потому что на обратном пути, во Владивосток, все они шли за
водой: с ведрами пустыми.
   - Ерунда какая, - подумал Сизов вслух и улыбнулся. Землистое,
одутловатое лицо его стало беспомощным. Сизов не умел улыбаться, он привык
радоваться без улыбки.
   Ему казалось, что олени не любят, когда человек улыбается или - еще
хуже - смеется. Олени серьезны; они любят, когда человек так же серьезен,
как и они.
   Если пантачей приманивать на соль и улыбаться им при этом, они будут
бояться и не подойдут близко к человеку. Они пугливы и любят единообразие
- в природе и в человеке. А улыбка ежесекундно меняет выражение лица,
улыбка щурит глаза и открывает зубы. Животное боится, когда у человека
сощурены глаза и открыты зубы...


   2


   У дебаркадера Сизова ждал его заместитель Белов и шофер Коростылев.
   - Здравствуйте, Кирилл Семенович, - сказал Белов, - с приездом вас и с
академиком...
   - Спасибо, - ответил Сизов и крепко пожал девичью, тонкую руку Белова.
   - С возвращеньицем, - пробасил вечно недовольный шофер Коростылев и
понес чемодан Сизова к машине.
   - Спасибо.
   - Как прошли доклады? - спросил Белов.
   - Неплохо...
   - А кто внес предложение?
   - Какое?
   - Чтобы избрать вас академиком.
   Сизов поморщился и, почесав переносье, сказал:
   - Не помню, право. Группа товарищей, как говорится...
   Белов быстро взглянул на него и спросил:
   - Вам нездоровится?
   - Нет, ерунда...
   - Вид у вас, скажем прямо...
   - Плохой?
   - Да уж не цветущий.
   - Послушайте, - сказал Сизов, - а как в этом году лотосы?
   - Как обычно, - ответил Белов, - цвели. Позавчера на озере лотосов
замерз лебедь.
   - Какой?
   - Перелетный. Сел в полынью ночью, крыльями размахнулся с усталости, а
ночью мороз. Вода на крыльях смерзлась. Утром он не смог взлететь. Я велел
застрелить его, потому что он кричал.
   - А подобраться к нему нельзя было?
   - Людям - нет. А лиса наверняка подобралась бы.
   - Но сегодня же тепло...
   - Кто мог знать? Позавчера был мороз. Белов пошел к машине. Спрятав
свои тонкие, девичьи руки в карманы, он сказал:
   - Я велел передать его в школу. Там из него сделают чучело.
   Сизов спросил:
   - Из лебедя?
   -Да.
   ~ Знаете, - сказал Сизов, - пусть шофер уезжает. А я пройдусь.
   - Вы плохо выглядите...
   - Ничего, - ответил Сизов, - все-таки я не был здесь четыре месяца.
   - Коростылев! - крикнул Белов. - Езжай один! Мы пройдемся с Кириллом
Семенычем.
   - Нет, - попросил Сизов, - вы уж не гневайтесь, Иван Павлович,
драгоценный, я один хочу пройтись.
   Белов пожал плечами и сказал:
   - Как вам будет угодно.
   - Не сердитесь, дружище, - сказал Сизов, - пожалуйста, не сердитесь.
   Белов ничего не ответил и, открыв дверцу машины, повалился на мягкое
полосатое сиденье. Через несколько минут машина скрылась за поворотом.
Катерок, злобно пофыркав, отвалился от дебаркадера и ушел на материк - к
следующему поезду. И Сизов остался один.


   3


   Сизов шел по дороге, часто останавливаясь. Дышать было тяжело, и он
широко разводил руки, а когда не помогало, опускался на большие валуны,
прогретые мягким октябрьским солнцем.
   Когда Сизов опускался на камни, тишина, лежавшая над островом, делалась
осязаемой: ни единый звук не тревожил мир. Желтые листья дубов и березок
казались неживыми из-за того, что не было ветра. Осенью в безветренные дни
приморский лес кажется искусственным, словно рисованным на голубом холсте
неба.
   Отдышавшись, Сизов вставал с валунов и шел дальше. Около маленького
домика дорожного мастера он встретился с плотником Теминым. Жилистый,
длинноногий Темин шел в ватнике и резиновых сапогах, обливаясь потом. За
спиной у него были мешок и ружье. Увидав Сизова, плотник заулыбался и еще
издали закричал:
   - Здоров, Семеныч!
   - Здоров, Титыч! - так же весело ответил ему Сизов. - Ты это куда
отправился?
   - А на охоту, - быстрым говорком ответил Темин, - утки много идет, я ее
на зиму готовлю. Она, вяленая-то, что твой конпот.
   - Все ты "конпот" говоришь, - усмехнулся Сизов, - я тебя двадцать лет
учу - компот. "М" надо говорить, а не "н", понимаешь?
   - Да уж как не понять, - уклончиво ответил Темин, - ясно, как божий
день, только "конпот" - оно звучнее, Семеныч...
   Сизов снова усмехнулся и спросил:
   - Ну, а дела как?
   - Как сажа бела, - ответил Темин и отвел глаза, - идут дела, крутятся,
обратно...
   - Оленник новой оградой обнес?
   Темин хмыкнул и ответил сердито:
   - Обнес.
   - А сын как? Не балует?
   - Балует, окаянный! Вчера иду, а он с Нинкой-то, Макаровой, любовь
крутит...
   - Макара Иваныча дочь?
   - Она.
   - Уж так выросла?
   - А чего им... Растут. Мы к земле, они, обратно, к небу.
   Темин мельком посмотрел на Сизова, хотел что-то спросить и не стал