- И мой сынок тоже... - Николай Николаевич сокрушенно повесил голову.
     Батюшка посмотрел на него с любопытством и продолжал:
     -  Лагерь  они  назвали  "Богатырь". Из сказки  название,  родной  язык
поддерживают,    заметьте.   Мальчиков   зовут   "богатырями",   а   девочек
"богатыршами",  а когда всех вместе,  то - "лагерниками". Они  Устав и режим
приняли, очень  эффектно по утрам будят, дисциплина строгая. В лагере все по
часам, по команде: гуляют, за трапезой сидят.  Никаких сластей,  кон-фектов,
так что лагерники  наши здоровенькие и бодренькие. Я  свою дочку там  на две
недели оставил. По  моему мнению, ребята должны  остаться  удовлетворенными,
потому что такой отдых и воспитание навряд ли где получить можно.
     - Вот какое культурное движение! - воскликнула Ольга Петровна.
     - Я перед строем богатырей, - продолжал батюшка, - молебен  отслужил на
открытие.  И началась положенная лагерная жизнь по  установленной программе.
На  закрытие же,  отнюдь, Пафнутий Стукач,  протопоп,  поедет.  Вечером  все
собрались в трапезной  и была  нормальная ежевечерняя беседа. Еды много было
весь день - уж так благолепно! А на другой день Рождества Христова лагерники
вместе с администрацией примут  участие в организованном колядовании,  затем
проведут   атлетические   соревнования   на   Кубок  Великой  Княжны   Марии
Владимировны,  чтобы здоровенькими  сохраниться. Детки  на уроках высиживают
немного, но пишут  пока... -  батюшка вздохнул. - Один богатырь никак не мог
вывести  столь простое задание: "Ванька купил в лавке ситцу". А моя дочка на
уроке композицию  писала про экскурсию,  за  что  высший  балл  получила.  -
Батюшка  вытащил  из кармана листок и, выдержав паузу, начал с выражением: -
"После тихого часа мы пошли на прогулку. Мы начали с хорошего шага, но через
полчаса сменили шаг на медленный.  Было солнце, и отсвечивался яркий свет на
ярких красочных формах. Но потом погода повернулась к худшему. По дороге мы,
конечно,  зашли не туда  куда надо,  и нам пришлось перелезать через заборы.
Пока  мы гуляли,  мы  все промокли и устали,  вдобавок, нам пришлось  тащить
девочку,  которая подвернула  себе  ногу. Шли  мы четыре  часа  и были очень
голодны, так как пропустили чай, но если мы не хотели от голода истощать, мы
должны были следовать за нашим путеводителем через лужи и другие  неприятные
места. Когда  мы дотащились до  места,  мы готовы были умереть. Но съеденные
апельсины освежили нас. Потом мы ехали на поезде назад в  лагерь. Ветер  выл
беспощадно,  качая мокрые мохнатые верхушки мокрых деревьев. Станции  теперь
были реже. Мой брат устал  и поэтому беспощадно пинал  меня ногами,  а ветер
все  выл  и  выл.   В  поезде  было  спокойно  и  удовлетворительно.  Скоро,
натурально,  показался  город, и  поезд  остановился. Ветер выл  уже тише  и
тише..." Подпись: лагерница Лена.
     - Она талант имеет!
     -  Всего  шестнадцать лет девочке,  -  радостно  подтвердил батюшка,  -
ребенок малый, а как живописует!
     - Может  и нам за таким водителем следовать? У нас тоже много деточек в
каждой семье... - Тамара Ивановна заглядывала в глаза батюшке.
     Николай Николаевич задумчиво выставил вперед ногу.
     - Я  вот  думаю, - произнес он рассудительно, - мы бы собрали,  а новые
вряд ли захочут... Не  очень они религию  уважают. Есть, конечно, и хорошие,
но "то ли дело" попадаются настроенные очень. Я, бывает, трюки вспоминаю...
     - Что же вы  встречали? - мигом обернувшись, с азартом  спросила Тамара
Ивановна.
     -  Иду  я мимо магазина "Армии  Спасения",  - начал Николай Николаевич,
довольный своей не последней ролью среди  собеседников, - дай, думаю, зайду,
банку воды куплю.  Там цены весьма  умеренные,  и много русских  закупается.
Посольство там русское - пешком дойти. Ну вот, хожу я мимо одежды и, смотрю,
женщина такая  симпатичная с другой по- русски про размеры говорят.  Чего-то
они не понимают. Вот, думаю, я сейчас с этакой и познакомлюсь. Поздоровался,
а они мне буркнули что-то,  посмотрели,  как волком все равно,  и  тикать от
меня. Что  это,  думаю, за  такое удивление?  Подошел к кассе,  там  китайка
знакомая сидит, спрашиваю, а она говорит  -  это посольские, то есть русские
из посольства. "Они,  -  говорит,  -  ни  с  кем  не  разговаривают,  всегда
боком-боком, чем-то напуганные. Пришибленные какие-то, своих шарахаются, вот
какие дела!"
     - Я знаю, у меня  тоже  остались в  уме трюки увиденные! -  вдохновенно
подхватила Ольга Петровна, всплеснув руками. -  Мы с сестрой к блинам ехали,
а эти  русские  у  посольства  сели.  Они по-русски,  и  мы  их  спрашиваем:
"Здравствуйте, вы давно тут живете?" Они  молчат  и  в  окно смотрят.  Так и
притворились, что нас не понимают. Во как!
     - Какие с русскими эксциденты проходят... -  задумчиво протянул Николай
Николаевич.
     - Приятно с вами побеседовать, интересного много получить. Мне, однако,
пора к службе приуготовляться,  - батюшка дотронулся  до большого  креста на
груди.
     - Бай - бай!
     - Бай - бай!
     Вообще говоря, батюшка превращался в православного священника только по
некоторым  выходным  и  праздникам, словом тогда,  когда  у  него выдавалось
свободное  время.  Большую  часть  жизни он перебирал  бумажки  в  налоговом
управлении,  где служил инспектором.  Сейчас он  подошел  к своему огромному
джипу и, подхватив рясу, забрался в задний отсек.  Оттуда он вытащил коробку
с принадлежностями и зашагал к  церкви.  Несколько женщин, умильно глядевших
на его статную фигуру, оставили лотки и поспешили за ним - помогать.
     Покупателей было  немного,  в  основном свои  же русские или знакомые и
знакомые знакомых  приехали  поискать  экзотики в  великом русском празднике
среди  еды: пиццы,  мяса бэф-строганофф, пиро'ожков с капустой  и неизвестно
как сюда попавших матрешек - незабвенных деятелей партии  и правительства. В
общем ярмарка, как всегда, удалась на славу!

     * * *

     Женщина,  которую  Шустер безуспешно  искал  все  утро,  тоже  была  на
ярмарке. Договорившись встретиться здесь с подругой, она меланхолично обошла
ряды,  роняя легко  вспыхивающие  улыбки. Странно, непривычно грустно было у
нее на душе.  Она то отчаянно зевала,  то вдруг глаза начинали слипаться без
причины,  хотя  ночь  она  проспала  без  снов  и  встала свежей.  Появилось
ощущение, что время не движется, а стоит, поджидая чего-то. И это что-то уже
совсем близко, неподалеку. Чувство было так сильно,  что Света непроизвольно
оглянулась, задумчиво осматривая толпу.
     В  этот момент ей на глаза попалась знакомая  машина, и она  разглядела
Шустера, разговаривающего с человеком, которого она издалека не узнала.  Она
быстро  повернулась  к  ним  спиной,  сдвинув  большую  соломенную шляпу  на
затылок, зашла  за край пестрой палатки и осторожно выглянула оттуда. Шустер
и его  приятель - ну  конечно,  это был  Николай Николаевич  - усаживались в
машину, показывая рукой на церковь. Машина завелась и тронулась с места.
     Света повернула  за угол и,  подняв  глаза  к прилавку,  вздрогнула  от
неожиданности: неподалеку стоял Вадим.
     Незамеченная, она шагнула в сторону. Сердце ее билось. Она смутилась, в
нерешительности  прошла   несколько   шагов,   растерялась   еще   больше  и
остановилась, чувствуя  полный  хаос в голове.  Ей  не хотелось уходить,  ей
хотелось  вернуться. Она села на скамейку и  с любопытством заглянула в свою
сумочку.  Из  кучи  мелочей  она  извлекла  пачку старых счетов  и  начала с
интересом их перебирать,  раскладывая  на  кучки.  Внезапно  достала  губную
помаду  и  накрасила  губы,  а бумажки  бросила  назад.  Улыбнулась  себе  в
зеркальце. Подумала. Стерла помаду платком. Достала другую и снова аккуратно
накрасила губы.
     Когда  она  подошла  к  зеленому лужку, на котором  под деревьями  были
разбросаны  столики,  Вадим сидел  один  и,  прихлебывая кофе,  перелистывал
газету.  Света  колебалась,  не решаясь  шагнуть  к  нему.  Эта, уже пожалуй
затянувшаяся  пауза,  наполнила ее,  одновременно,  глубоким,  тревожным, но
восхитительно приподнятым чувством, ни принадлежность, ни  названия которому
она  не  взялась бы  определить в те  несколько секунд,  что пали на краткий
выбор  у границы  тенистого  кафе. Несколько человек  уже повернули  головы,
оглядывая  стильно  одетую девушку  с пышными  волосами,  рассеянно  и  даже
отрешенно  оглядывающую  сидящих.  Пауза  становилась  неудобной,  и  Света,
стремительно сбросив оцепенение, уверенно шагнула вперед.
     Ее  глаза  засияли,  когда  Вадим  поднял  голову,  заметив подходящего
человека. Его лицо погасло,  выдав на  секунду какие-то смешанные чувства. В
следующий момент он, увидев ее  приподнятое настроение, дружески  улыбнулся,
жестом  приглашая  сесть.  Он  здоровался с  ней,  разглядывая  ее бесспорно
красивые,  но  чересчур  правильные  черты  лица,  напоминающие   прекрасных
принцесс  из  мультяшных сериалов.  В  жизни было любопытно  встретить такое
лицо, но в его голове непроизвольно всплыло известное  выражение: "...в лице
этом  было передано  сахару".  Правда, что-то  сглаживало и даже  меняло это
первое и сильное впечатление - ее улыбка. Она начиналась исподволь, а затем,
вмиг, ее лицо расцветало единым сияющим светом. "Красиво и даже гармонично",
- промелькнуло в голове у Вадима. Он отложил газету и, поднимаясь, спросил:
     - Что вы будете: кофе, сок?
     - Эта жара сводит с ума. Что-нибудь пожиже. Прозрачную водичку!
     Когда  он возвращался к столику  со стаканом  в руке, Света с серьезным
видом смотрела в статью, которую он читал.
     -  Какая у вас замечательная профессия, Вадим, - мечтательно  вздохнув,
протянула  она.  -  История  искусств -  моя любимая наука! Когда  кто  жил,
например. Художники  вообще такие  стебные, но, думаю,  трудно за художником
жить...  Но  если на портрете  - я бы  не отказалась. А вы умеете  рисовать,
Вадим?
     - Нет, но очень люблю смотреть на картины,  - он на секунду осекся,  но
потом договорил: - Поэтому, давно, я начал их понемногу собирать.
     - Ой, правда! Вы знаменитый коллекционер? - воскликнула собеседница.
     - Нет, конечно. Я вообще не коллекционер, как это  понимается. Я ничего
не продаю и не перепродаю.
     - А что, коллекционеры деньги на этом делают?
     - По-разному. Публика мало знает об этом, и коллекционер для нее фигура
даже  титаническая. Художники знают это  занятие с  другой стороны и пожалуй
полагают  коллекционеров если  не  за  мошенников, то, во всяком  случае, за
людей  меркантильных,  хватких  и  немного,  но  бесчестных.  И  даже  самые
идеалистические   личности  без   этой  мысли   на   тебя   не  глянут.   Им
идеалистичность в этом не  помеха. Так что  я раз и навсегда оградил себя от
этих вещей и, если покупал работы, то редко, и  не должен  был  общаться  со
многими слишком часто.
     - Что же получалось?
     - Иногда художник  старался тебе картину продать, звонил, сбавлял цену,
а потом через некоторое время доходили слухи, что он обвинял тебя в корысти,
жадности,  доказывал,  что  потому  ты  работы  купил,  что нажиться  на них
предполагаешь  и  непременно огромные деньги  на его наивности  заработаешь.
Обидно  им  очень,  что сами же они покупателя упрашивают, обидно, что денег
нет. Очень самолюбие разжигает, когда богатый заезжий у других покупает, а у
тебя нет, но еще более обидно - когда купит! Ведь непременно же здесь обман,
денег недодали, вокруг пальца обвели, не оценили по достоинству! Если у него
деньги есть,  а у  тебя нет - значит, он подлец. А  еще  они уверены, что их
работы огромных денег стоят, и деньги эти от них стороной уходят - и деньги,
и настоящая слава.
     - Я бы хотела повстречаться с кем-нибудь таким! Но трудно, чтобы  сразу
и слава, и деньги... - глубокомысленно протянула Света. - Да и трудно бывает
положиться. А здесь у вас много друзей?
     - Сколько вы живете в Австралии?
     - Несколько месяцев.
     - О дружбе говорить затруднительно, - заметил Вадим, перебирая газету.
     - Почему?
     - Русские и англо-язычные  - слишком разные. Факт прост: русских они не
любят.  На  самом  деле,  надо помнить, они  не  любят  никого.  Спрашиваешь
англичанина: "Вам нравятся шотландцы?" - Морщит нос: "Не-е". - "Американцы?"
- "Нет, мы их не любим". - "А как насчет французов?" - "Французы -  свиньи!"
- "Итальянцы?"  - "Мы их презираем!" - "Я хочу съездить в Грецию, посмотреть
на  Акрополь  и  развалины Трои".  -  "Как,  вы серьезно думаете  поехать  к
грекам?!"
     - Не может быть! - Света вытаращила глаза.
     - Сущая правда.
     - А мы в России думали, что американцы и англичане... такие чистенькие,
умненькие - в костюмчиках!
     - Вот и  афоризм  готов!  - Вадим засмеялся. - Нет,  они совсем другие!
Живя  дома,  я,  как  и все, этого  не  знал.  А  приехав  сюда,  постарался
разобраться, что  происходит.  Появилась  теория,  почему англо-саксы  часто
плохо относятся к  нам. Так всегда - мы говорим о Западе, а думаем о России.
Но интересно ли это вам?
     - Конечно! Я про это не слыхала.
     - Я думаю, причина кроется в разных системах ценностей. Они не понимают
то,  что интересует  нас, мы не уважаем то, что для них главное в жизни. Как
вы думаете, для чего живет англичанин или американец?
     - Я думаю, чтобы все иметь...
     - О! Как точно!
     - А русский?
     -  Хороший вопрос.  Им непонятно почему мы  ищем  особую цель.  Русский
живет размеренной  жизнью только  до времени, а потом начинает тосковать.  И
пока не найдет себе идею, желательно - грандиозную, которая бы захватила его
без остатка - он не будет счастлив. Помните у Достоевского о мужике, который
стоит глубоко  задумавшись,  а  потом  в Иерусалим  пойдет молиться или  дом
спалит, или то и другое вместе.
     - Сейчас в России так жутко делают деньги...
     -  Да,  когда  социальные  отношения   бурно   развиваются,  начинается
распутство...  Я уверен,  что деньги  -  новое  увлечение,  игра,  и  она со
временем  начнет  буксовать,  потому что  для  нас  деньги - не единственная
ценность. - Вадим посмотрел на Свету яркими глазами и увлеченно заговорил: -
Я  много  думал  об  этом  и  понял,  что наш  абстрактный  поиск не понятен
англичанину,  он-то  и не  нужен англичанину. Он презирает то,  что  это  не
вписывается  в рамки его представлений. Если ты скажешь ему: "Это выгодно, а
это - нет",  - он поймет тебя отлично! Но никогда не отдаст ни грана  своего
бытового  благополучия   ради   идеи,  не  приносящей   конкретной  прибыли.
Англоязычный  человек  движим  прагматизмом и презирает  живые,  артистичные
народы юга Европы, не понимает и ни при каких условиях не поймет Россию, как
совершенно  чужую  его  психологии.  Для  духовной   цели,  как  для  смысла
человеческой  жизни,  в  этом обществе  осталось мало пространства.  В  этом
смысле,  -  добавил  Вадим,  - полностью  провалилась  идея,  что  богатство
обеспечивает лучшее развитие. Идеалистам прошлого столетия казалось, что чем
богаче  нация,  тем  больше  у нее  свободного времени для  интеллектуальной
деятельности. Жизнь показала, что все наоборот! Чем больше денег в обществе,
тем обезличеннее и пошлее жизнь людей. Говоря совсем кратко: здесь возведено
в  идеал  как раз  то, что  в России  для всех наиболее противно  и  кажется
вульгарным!
     - Всюду в  Европе такая жизнь. Взять Германию: скучно.  Да и деньги они
любят - будь здоров!
     - Я  думаю,  немцы  психологически  нам  ближе.  Внешняя  жизнь  их  по
расписанию,  пиво  и  сосиски.  Но вот Гитлер объединил нацию под глобальной
идеей. Мы не  обсуждаем, хороша она  или  плоха. И что  же случилось? Немцы,
размеренные  и оседлые,  встали всей страной и пошли вперед - ради идеи! Они
дрались как львы - даже русские солдаты поражались их  храбрости  - дрались,
заметьте, защищая  не родную землю, что было бы понятно, а на чужой земле! И
готовы были умереть ни за что - за идею!
     Света смотрела на Вадима не отрываясь. Он продолжал:
     - Русскому главное понять, зачем он живет. Вокруг этой точки крутятся в
нашей стране все сумасшествия, творения и войны. В ней происходит  развитие.
Но   развитие  не  в  том,  какой  моторчик  быстрее:  эту  чепуху  называют
прогрессом.  Развитие  - это  поиск новых  идей, а,  может быть,  идеалов  и
попытка их осуществления.  Они не все удачны, но люди ищут. Помочь бездомным
собакам или бороться за правду, написать книгу или уйти в монастырь - каждый
на  свой лад, в соответствии с темпераментом. Американцы! - Вадим улыбнулся.
-  Европейцы  создали классическую музыку,  а  американцы приспособления, на
которых ее можно слушать!
     Света прыснула.
     - С вами интересно! У вас мысли... другие.
     - Предрассудки  делают людей  одинаковыми.  Мысли - это то, что  делает
людей разными.
     - А знаете, - взволнованно и немного таинственно проговорила она,  - мы
с подругой в общаге тоже считали, что нужно как-то особенно прожить.
     - Что вы выбрали?
     Света смущенно замялась:
     - Я  еще не определилась... А вот моя Нинка - та  уже  все решила.  Она
девчонка красивая и себя  не  разменивала, долго ждала  настоящего.  А потом
дала  в  газету  объявление,  мне  так  никогда  не  составить:  "Седовласый
миллионер,  желающий  обрести супружеское тепло,  но смущенный неизбежностью
стать рогоносцем, может быть спокоен  в отношении девушки двадцати двух лет,
воспитанной в лучших традициях деревенской верности. Он  должен быть министр
иностранных дел или посол, в крайнем случае бизнесмен, не ищущий праздника в
семейной жизни,  но  с  конкретным,  прибыльным делом. Внешность  и духовные
данные гарантирую".
     Вадим расхохотался.  С  соседнего столика  повернули головы, но услышав
иностранную речь, безулыбисто и напряженно отвернулись. Света удивилась:
     - С ее данными я думаю, это не так трудно. Она бедная, но порядочная.
     - А вы  бы дали такое объявление? - спросил Вадим,  пристально глядя на
нее.
     - Почему бы и нет? Живем-то один  раз, - говорила она  машинально и как
бы заученно. С ужасом она вдруг вспомнила, что ударила Вадима по лицу.
     - Зачем вы пришли за мной? - тихо спросил он.
     От неожиданности Света раскрыла глаза, но Вадим смотрел мимо.
     - Какой вопрос! - вырвалось у  нее, и ее глаза сверкнули. - Вам что же,
неприятно со мной?
     - Почему же... я только не понимаю, зачем вы на себя наговариваете?.. -
ответил он,  не поднимая глаз,  испугавшись, что скажет неточное или обидное
слово.
     - Что значит "наговариваю"?..  - произнесла она настороженно, в великом
недоумении, готовом перейти в обиду, но, покамест, с наигранной веселостью.
     Вадим стушевался и заговорил торопливо:
     - Ну, конечно, вы необычайно красивая,  такая удивительная женщина,  но
эти слова - не ваши, не могут быть ваши.
     -  Почему  же не могут? - уже беззаботно,  радостно  заглядывая  ему  в
глаза, спрашивала она.
     - Мне тяжело слышать, что  вы  себя так... хуже, чем вы  есть на  самом
деле.
     - Вы так ухаживаете за мной?! - вскричала она.
     - Нет, я совсем не ухаживаю за вами, - просто сказал Вадим.
     Света искренне расхохоталась:
     - Такого чудака я не встречала!
     - Вы, я думаю... совсем другой человек...
     -  Какой же я человек по-вашему? - не сдержавшись вскричала она, дернув
его за рукав, как ребенок, и радостно засмеялась.
     - Вы улыбаетесь  - у вас чудная улыбка, вы смеетесь - у вас  прелестный
смех, и все мужчины вокруг влюблены в  вас, а меня не оставляет чувство, что
вы это  делаете через  силу,  словно вам не хочется,  но вы... привыкли и не
можете остановиться. Может быть, это вам даже неприятно...
     Глаза ее замерцали и погасли. Она промолчала.
     -  А еще,  милая, - продолжал Вадим осторожно, с  нежностью глядя ей  в
глаза, - вы казались такой счастливой, праздничной, а я вот подумал - только
не сердитесь на меня!  - у вас, кажется, большое несчастье. Может,  это было