йчас нет  ни
одной  мало-мальски  умной концепции  такого масштаба. Марксизм -  огромная,
стройная  теория,  сумевшая замечательно  объять  тысячи  явлений,  что  мы,
кстати, ежедневно наблюдаем сидя здесь, - он ткнул пальцем в сторону  улицы.
-  А  революции  делали  за  свободу, в  действительности,  прося поделиться
деньгами.  "Свободолюбивые"   волнения  в  Америке   были  бунтом  -  против
английских налогов!
     -  Значит,  мы   пришли   к   мысли,  что  перевороты  были  скорее  за
перераспределение денег, чем за свободы? - спросил Вадим.
     - Нет, это вы пришли к этой мысли!
     - Так опровергнете меня!
     - Соломон,  -  заметил Илья, - а ты  сам говорил, что "ничего плохого в
этом нет"...
     Якобсон замешкался, потом сказал изменившимся голосом:
     - Конечно, здесь хоть заработать можно прилично...
     - Потому что демократия? - засмеялся Вадим.
     - А что?! - вскинулся Якобсон.
     - Да нет, ничего, - легко откликнулся тот.
     Соломон  порывисто  встал,  но  сразу  сел  на  место  и  вразумительно
заговорил:
     - Я слушал долго вас обоих! Пора расставить точки над "и". Кое в чем вы
правы,  но  это  касается  допотопных  времен.  В  ваших  рассуждениях   нет
диалектики!
     Илья опять рассмеялся, желая что-то сказать, но Якобсон замахал на него
руками:
     -  Оставь  свои  ремарки, не  перебивай!  Главная  идея в том,  что мир
меняется,  да,  да,  и  это не  так тривиально!  Западная система изменилась
радикально: ценности периода  грубого  накопления  отошли в  тень,  перестав
удовлетворять людей, а на первый план выдвинулись иные представления. Теперь
демократия - полная свобода и справедливость для всех!
     -  Русский идеализм! -  заорал  Илья. - Это тебе свобода представляется
абсолютной, а для местного она всегда и во всем дозированная!
     - Какой же я русский, ты бредишь!
     - А кто же ты еще с твоей диалектикой, идеализмом и нетерпимостью!
     - Может и ты русский Каплан?!
     - Вот именно.  Приехав  сюда,  я сделал неожиданное открытие,  что  я -
русский!
     - Подождите, подождите, - вклинился Вадим, -  вы не туда уедете! Речь о
другом. Вы, Соломон, сказали, что здесь зарабатывать легче. А  я  думаю, что
это удобнее при демократии.
     - Достижение нового мира - моральные ценности!
     -  Но  на  переднем  плане  те,  которые помогают зарабатывать  деньги.
Общества,  в  которых   деньги  ценятся   больше  всего  -  наиболее  громко
декларируют о своих демократических свободах!
     - Никакой декларации! Вы только вспомните, как американцы берегут своих
солдат. Реальная  ценность  общества  - человеческая жизнь:  чисто  духовное
образование.
     -  Это  шумовая  завеса.  В  самой  Америке  коллосальное  неравенство:
тридцать семь  миллионов человек  живут за чертой  бедности,  вы  знаете эту
цифру? Мимо их страданий проходят не замечая. Какова цена их жизни?
     - Верно, Вадим,  - поддержал Илья,  - свободолюбивые лозунги прикрывают
корыстные интересы!
     -  Корыстные  интересы   есть   у  каждого  государства.  Главное,  что
декларация   именно  демократических   достижений   приобретает   совершенно
беспардонный по  наглости  характер  там -  где  больше  всего корысти. Ведь
совершенно развратное сочетание! Хорошая тема для книжки. Америка -  страна,
где  именно  деньги  есть краеугольный камень  личной  и общественной жизни,
страна, где  духовность,  культура  не  интересуют большинство населения, не
оказывают  влияния  на  ценности  и  умственное развитие  людей  - эта нация
вымирающей  духовной  жизни,  влачащая растительное  существование, называет
себя "чемпионом демократии двадцатого века"!
     - Стиль высказывания вполне соответствует! - кивнул Илья.
     Якобсон, слушая, с комизмом закатил глаза.
     -  Для  вас, как  для  русских,  даже не  укладывается в  голове  такое
представление как права человека! Вы - продукты тоталитарной системы!
     -  А  что,  по-твоему, права  человека соблюдаются Америкой? - вскричал
Илья.
     - А что, по-твоему, нет?!
     - Американцы  убили два миллиона  вьетнамцев на  их  земле,  защищая их
права?!
     - Это внешняя политика! - резко ответил Якобсон.
     - Видимо, от избытка  гуманизма один из президентов,  Рузвельт, в  свое
время  руководствовался принципом: "говори  мягко, а в  руках держи  большую
дубину".  От  того же переизбытка  гуманизма американцы  испытывали  атомное
оружие  на  людях!  На  днях,  Соломон,  передавали  из  Америки  встречу  с
политиками. Говорили  и  о России.  Во  время  передачи американцы  звонили,
задавали  вопросы.  Одна  женщина спросила: "Как  это у  России  может  быть
собственная внешняя политика - мы же ввели туда свои войска?"
     - Ребята,  ну вы даете! - Якобсон вскочил с места и забегал по комнате.
-  Америка -  ведущее  демократическое  государство! Десятки  лет эта страна
поддерживает  свободолюбивые  начинания во всем  мире,  спасает  раздираемые
войнами страны,  вводя  туда свои мирные войска,  а у  вас  поднимается рука
вспоминать  какие-то  эпизоды.  Вы  рассуждаете  в  примитивном  стиле  сов.
пропаганды! Не нужно быть  академиком современных отношений, чтобы различить
гуманный характер этой страны, а двуличность разглядеть в действиях России!
     -  Да,  Россию обвиняют  в двуличности.  Но в России  никогда  не  было
демократии для одного  народа  в  ущерб другим, и она никогда  не  гордилась
этим, вынужден повторить свой аргумент! - засмеялся Вадим. -  Чего  никак не
скажешь об  Империи Добра!  -  он встал  и,  оглядывая  разгоряченные  лица,
сказал: - У меня есть страница на эту тему. Вы не против, если я прочитаю?
     - Несите, несите.
     - Могу себе представить! - Якобсон покрутил рукой в воздухе.
     Через  минуту  Вадим  вернулся с  листками,  бросил  беглый  взгляд  на
Якобсона и сказал:
     - Мы с вами обсуждали, как  соотносятся демократия и нажива, верно? Это
касалось  внутренней  жизни государств.  Теперь  интересно  посмотреть,  что
представляют из себя разные государства - а их всего два, как вы их назвали,
Соломон: цивилизованные и нецивилизованные - во внешних проявлениях.
     - Во внешней политике?
     - Да, именно.
     Он прочитал:  "Тоталитарное государство безусловно  опасно для граждан,
так как не  уважает их, третирует, как мусор, как рабов. Но  оно опасно  для
внутреннего,  так сказать, употребления.  Государства демократического  типа
чрезвычайно опасны  для стран, находящихся  вокруг них, для людей, живущих с
ними по соседству.
     Для  иллюстрации приведу в  пример  Древнюю Грецию, Афины,  - город "по
праву  гордящийся"  своим  первым  в  истории  человечества  демократическим
устройством, взятым  за  образец современными  государствами.  В Афинах было
убеждение,  что  есть сами афиняне -  истинные  граждане, а  есть метеки, не
настоящие граждане, а только  частично, люди сортом похуже.  Впрочем, именно
им   полагалось   платить  в  казну  налоги,  содержа  всю   демократическую
конструкцию. Но, главное, что за пределами греческих государств лежали земли
людей, имеющих слабое представление о демократии, людей сирых, не обладающих
достоинствами и развитием афинских граждан. Эти людишки, называемые не иначе
как варвары,  а по-современному людьми "Третьего мира", годились единственно
на  то,  чтобы  обеспечивать истинных  демократов  всем необходимым.  Так  и
случилось, что  афиняне, воевали  с варварами и грабили их почти столетиями,
пользуясь всем, что варвары создали своим трудом. Впрочем, граждане были для
Афин  на  вес золота и жертвовать хоть  одним  было  антигуманным.  Поэтому,
обыкновенно   для   ведения   войн  нанималось   войско,   готовое  защищать
демократические   завоевания  великого   города;   афиняне   же,   занимаясь
искусствами  и  науками, в  блаженстве дожидались  подвоза  богатого  улова,
омытого  кровью  и  призванного  поддерживать  расцвет  столицы  мира.   Так
постепенно и  сложилось  знакомое нам  демократическое устройство:  охрана и
уважение граждан, живущих внутри данной страны, и бесстыдный  грабеж  стран,
"не доросших до такого уровня нравственности".
     В  современном   мире  это  -  колонизаторская   психология   англичан:
истребление  народов  Америки,  истребление  народов Австралии,  истребление
народа  Новой  Зеландии, расстрелы и  карательная политика почти на половине
территории  Африки, грабеж Индии, Китая и  далее, по  мелочам. Тот факт, что
некоторые из этих событий  произошли  100-150 лет  назад,  ничего не меняет.
Поскольку демократическое устройство внутри Англии, для  самих англичан, уже
существовало. Законы, охраняющие их личные права. О себе они не забывали.
     Та же политика к "своим" и "чужим" у  Америки  - ее  агрессия к странам
"Третьего Сорта".  Ее диктат в мировых организациях, как  ООН, экономические
санкции на маленькие страны или бомбежки  людей  на их  собственной земле во
многих  точках   мира.   Эта  упорная  политика  должна  обеспечить  Америке
доминирующее место над всем, что происходит в мире.
     Конечно,  сейчас редко  происходит  прямое истребление,  это  несколько
затруднительно...  Более часто  мы  встречаем "интеллигентную  колонизацию".
Западные   страны,   до   дрожи   ненавидя  "коммунистическое"   устройство,
изумительно лояльны к коммунягам Китая.  Их иногда бранят,  но аккуратно,  в
порядке  дружественной критики. На самом деле, красное правительство Китая -
лучший друг.  Действительно, сотни тысяч  бизнесменов  полетели туда  делать
денежки.  Почему к проклятым красным? Потому,  что выгодно!  Как же сразу не
догадаться.  А  если  выгода  -  вопросы  о морали отпадают, не  правда  ли?
Китайцам-рабам платят по  три  доллара, а попробуй-ка заплатить  австралийцу
трешку в  день! За  нарушение прав человека тебя в порошок сотрут,  по судам
затаскают!
     Другое  дело  страна  "Третьего  Сорта".   Отчего  бы  ее  немножко  не
пограбить?  Вот и завалены белые, сугубо демократические  страны,  китайской
продукцией  - дешевкой! Теперь в  ходу  гуманные  ценности,  и  колонизация,
грабеж  имеют  не  смердящее  варварское  название,  а  легкое  и   изящное:
"экономический бум". А ради такого дела можно китайских коммуняг пожурить да
и... простить. И открыть китайскую иммиграцию, так сказать, жест стыдливости
за украденные у людей миллиарды.
     Таким  образом,  во  внешней  политике  разные  государства  ведут себя
различно.
     Тоталитарное  государство   другими  странами  интересуется  с  ленцой:
красная  Империя Зла  за 70 лет  вела  одну прямую  войну  -  в Афганистане.
Предварительно вытащив его  из  феодализма, обустроив  государство. Впрочем,
после  того,  как  русские  из  Афганистана  вышли, мир там не воцарился,  а
группировки их по  сей  день  друг друга  мочат, не покладая рук, разваливая
университеты и больницы. Надо заметить, что за  тот же  период Россия мир от
фашизма спасла. И поддерживала  буфер - Варшавский договор - лучше всех зная
о миллионах погибших в последней войне, о смертельной угрозе с Запада.
     За 70 лет Империя Добра подкупала граждан и целые политические партии в
двух  десятках стран; там же  финансировала незаконные антиправительственные
организации. Не в одном  Афганистане,  а в  шестнадцати странах  (!) провела
прямую  вооруженную  интервенцию. В восемнадцати  других странах (!) свергла
законно выбранные правительства,  установила военную диктатуру, посадила  на
престолы  послушных  марионеток,   отдавших  свои   страны  на  разграбление
американских компаний, и, наконец, осуществила колонизацию варварских стран,
окружающих "просвещенный город Афины".
     Вот откуда родилась  мысль, что демократические  государства смертельно
опасны для живущих по соседству людей. В тоталитарном государстве достаточно
"прикормить" верхушку, ибо  только  она  вершит дела.  В демократическом,  с
интересом разглядывающем чужие земли, нужно удовлетворять амбиции и аппетиты
всех граждан, а это куда как труднее и опаснее. Авторитарный тип государства
мог  бы быть сравним с устройством муравейника, где непререкаемой  ценностью
является только жизнь матки, тогда  как жизнь  каждого из миллионов муравьев
не  стоит ломаного гроша. В  этом  смысле надо признать, что демократическое
устройство более  прилаженное к  выживанию рядовых  членов, в  том смысле, в
каком  в  волчьей  стае  все волки  более  или  менее равноправно пользуются
защитой стаи, рассматривая остальной мир как общую добычу".
     Вадим положил листки на стол. Соломон сидел угрюмый, нахохлившийся, так
что Илья, не выдержав, расхохотался:
     - Что, демократ, остроумно?
     - Настолько же остроумно, насколько бездоказательно! Опасность западных
ценностей!.. Да никто не насилует твою волю, ты свободен!
     - Если ты будешь валяться под забором, тебе дадут умереть свободным!
     - Вы - иезуит!
     - Но хочу, как и вы, стать марксистом! - засмеялся Вадим, потом сказал:
- Вот мы  пожили  здесь и  теперь знаем  две  системы.  Сильная  власть  или
антидемократия  -  это  объединение под  одной крышей,  равенство: каждый от
другого бока греется, ибо сплетены тесно. И не потому Запад русских не любит
-  заметьте особо  - что  коммунизм был,  а потому, что идею объединенности,
общности они понять не в силах. Чужие здесь все друг другу, и таким свой мир
построили.  Капитализм, то есть,  читай,  демократия  -  это личная  нажива,
борьба  одиночки.  А  значит  разобщенность,   холод   одиночества.  И,  как
следствие, духовная выхолощенность - то, от  чего сейчас  Россия корчится. -
Вадим посмотрел на собеседников: - Вот и вопрос: что же лучше?
     - Капитальнейший вопрос, - хмыкнул Илья.
     - Но русским это второе не подойдет, вот в чем штука, - сказал Вадим. -
Есть только одна вещь на Земле,  из-за которой люди по-настоящему  ненавидят
друг друга. Это - разница в психологии. Все можно простить, кроме этого. Мы,
русские, очень  хотели бы  иметь, но  в  нас нет буржуазности: мы  не  умеем
зарабатывать деньги,  беречь деньги,  мы, наконец, не уважаем деньги. Если в
России  все остервенятся за деньги, Россия постепенно впишется в их систему.
Но в России это не произойдет на уровне нации. Следовательно, она - выкидыш.
Если  она  не может  грызть  горло  сама, то  будут грызть  горло  ей. Самых
беззащитных, как аборигенов, уничтожили почти всех расстрелами, других,  как
индийцев,  беспощадно грабили.  Россию, как экономических  выродков Третьего
мира,  будут давить,  пока  не  сдохнет. У нас есть только  два  выхода: или
сделаться, как они, изуродовав до неузнаваемости свою психологию, или стоять
насмерть  против  Запада,  если мы хотим  сохранить  свою  страну.  А  это с
неизбежностью: или диктатура, или война.
     Якобсон слушал скептически, потом спросил смиренно:
     - А как же вы сюда ехали, такие мысли имея?
     - А когда я сюда ехал, такие мысли не имел.
     - А какие же?
     - А почти что такие, как у вас.
     - Ну-с, что же у вас теперь осталось?
     - Вера. А у вас?
     Якобсон улыбнулся:
     - А у меня счет в банке.
     Илья, подойдя к окну, закурил, но скоро бросил сигарету.
     - Не могу отвыкнуть...  тянет иногда, - заметил он,  не обращаясь  ни к
кому.
     -  Нам-то что  теперь  делать?  -  спросил Вадим Якобсона, сидевшего  с
хмурой физиономией.
     Тот поднял брови, помолчал, вдумываясь, и на лице его заиграла улыбка:
     - Вы хотите сказать, что привезли с собой... идеалы?
     -  Я бы такое слово  не употребил, но ведь каждый из нас ехал с ворохом
великих иллюзий, разве не так? Вот я и спрашиваю - куда жить?
     Тот  не  успел  ответить, потому  что  Илья  внезапно рассердился  и  в
раздражении выкрикнул:
     - Зачем доходить до такой точки?!
     - Совершенно  с тобой согласен, Илюша!  -  обрадовался  Якобсон, -  что
дальше-то?! Ведь в стенку влетите, голубчик!
     - А вы чего испугались? - Вадим посмотрел на Илью серьезно.
     - Это в каком  смысле? - изумился тот,  с  деланым весельем озираясь на
оппонентов.
     - Вот вы так всполошились. Что в этих словах вам страшным показалось?
     - Да вовсе я не сердился!
     - Ну как же: потому и рассердились, что испугались...
     Илья смотрел с неопределенным выражением на  свои  руки, потом с юмором
спросил:
     -  Я  с вами согласен в политических оценках,  но что вы так кипятитесь
из-за русских? Собрались трое на кухне в Австралии, а говорят о России! "Что
вам Гекуба?" - бросил он, сверкнув глазами.
     Вадим  быстро взглянул ему в глаза, но  ничего не ответил. Илья  увидел
глаза сострадательные, удивился и, почувствовав себя неуверенно, рассердился
на себя и на Вадима. Он непроизвольно оглянулся на Якобсона, ища поддержки.
     -  Я  в  Европе  "новых" русских встречал,  черт  знает  как  богаты, -
непринужденно обронил он.
     - Да... - вздохнул в ответ Якобсон, - перед ними шею гнут.
     -  Ничего  удивительного,  Соломон,  без  денег  вы  -  пустое место  в
свободном мире.
     - А мы-то  как в  совке мучились!  Но, главное, конечно, в политическом
смысле!
     - Вы по контракту или как эмигрант приехали? - спросил Вадим.
     - Меня пригласили в гости, а я тут зацепился, эмиграцию получил.
     - Вы про какую эмиграцию говорите, Соломон?
     -  Про  еврейскую.  Для русских, насколько  я  знаю,  вакансий  нет,  -
улыбнулся  он.  - Нормальным людям  из России надо бежать. Что мы там имели?
Преследования "космополитов": в лагеря сажали миллионами!
     - Да  ведь,  кажется, миллионами сажали  и русских...  и все  остальные
народы...
     - Нет, вы все какие-то сумасшедшие, советские!
     - А вы, Соломон?
     -  Я, дорогой мой,  не принадлежу к...  ним! У меня нет психологической
связи с этой  страной. И  говорю я на четырех языках. Мне просто нечего  там
делать  -  в  этой  стране,  которая никогда  не  извиняется!  В  отличие от
советских, у  меня  есть  принципы,  и  я считаю,  что  впереди  всего  идет
благородство,  честь,  нельзя прощать до бесконечности. И если это кто-то не
понимает, то это беда человека. По убеждениям я либерал: лоялен, терпелив до
последнего. Но... "всему на свете приходит конец", и теперь я беженец.
     - Врешь, что-ли?! - Илья выпучил глаза.
     - Это и есть гуманитарная эмиграция.
     - Погодите, Соломон, ведь беженцы - это люди без  крова. Их сотни тысяч
по  всему миру,  кому нужна экстренная  помощь, включая теперь и Россию. Они
живут в страшной нищете...
     - Не знаю, о ком вы.
     - Что с вами случилось, Соломон? - Вадим весь подался к гостю.
     Якобсон посмотрел серьезно, подумал.
     - Вы  конечно  поняли  верно.  Не  так много среди советских -  истинно
русских  людей,  кто   бы   мог   понять   такие  вещи.  Жизнь   в   русской
действительности - это подвиг  среди  грязи, хамства, безобразий. В России я
бедствовал.  Не  знаю, как жили вы, но для меня это  были мученические годы.
Хорошо  известные  проблемы  с  высшим  образованием,  проблемы  с  защитой,
публикацией  работ,  -  он  устало  махнул  рукой.  -  Такие  вещи  во  всем
цивилизованном мире называются не иначе как дискриминация! Что ж вы хотите -
- Россия!
     - У вас действительно четыре языка?
     -  Да, восточные. Я занимался сравнительной  лингвистикой. То, что  мне
удалось закончить языковой институт - просто чудо.
     - Защитились давно?
     - Какую защиту вы имеете в виду? - лукаво улыбнулся Якобсон. - Я доктор
наук, но не путайте,  не  местный,  с одной хилой  диссертацией. Я  - доктор
настоящий, с двумя диссертациями, причем вторую писал одиннадцать лет. Издал
множество статей и две монографии.
     - А  вот  вы, Соломон, говорили,  что  в России  образование никуда  не
годное... - заметил Вадим.
     -  Моя  жизнь  подтверждает  общее  правило.  Подавляющее   большинство
испытывало на себе палочную систему образования и нарушение прав человека на
всех ступенях научной карьеры!  Вы знаете, как трудно устроиться в Москве на
работу: там тысячи специалистов, а хороших институтов