ись  пустыми.  Света  внесла приготовленную коробку для  пикника,  и
кто-то  сказал:  "Пора".  Все повскакали, болтая  и смеясь. Через  несколько
минут,  подзывая друг друга, собрались у  машин,  любезно открывая дверцы  и
уступая места.
     Шустер  потеснее  придвигался  к Свете, намереваясь вскочить за  ней на
сиденье  и караулил момент. Она  и еще одно  заинтересованное лицо  - Илья -
сразу  отметили  это,  и, если Света  замешкалась, не отдав предпочтение  ни
одному и  даже  устранилась  от  решения, то Илья,  не колеблясь, сам сделал
решительный шаг.
     -  Нина  Ивановна,  прошу со Светочкой!  - уверенно сказал он, указывая
дамам на  заднее сиденье.  Быстро,  лукаво взглянул  на приятеля,  скользнув
следом.  Николай Николаевич садился за руль, и Шустеру ничего не оставалось,
как плюхнуться впереди, наливаясь раздражением и думая о быстрой мести.
     Вадим   уже  выводил  свою   машину  со  двора,  и  Николай  Николаевич
заторопился следом, боясь потеряться.
     Еще через пол-часа кавалькада машин, миновав  бесчисленные перекрестки,
вырвалась на волю.
     Под  гибельной,  мучительной  мощью солнца  дорога  горела  раскаленной
серебряной  лентой,  цепляясь за  землю, как  в  смертной истоме, за  землю,
сотворенную  без участия зеленого цвета.  Очумевшие от  жары коровы валялись
под  редкими  эвкалиптами,  забывая  отмахиваться  от  мух - как в  глубоком
анабиозе. Никто не бегал, не блеял, не мычал. Мир дрожал в отчаянии, отдавая
силы, покрываясь испариной крепкого новогоднего пекла. Сухая земля, забывшая
запах  воды, закатив выжженные глаза,  глубоко  продернулась  сетью  морщин,
обнажая бесплодную сердцевину.  Время  замерло  над соломенным  миром до дна
прогоревшей  травы,  обессиленными  равнинами,  под  полыханием  неутолимого
солнца.
     - Это  и  есть  настоящая Австралия, - сказал  Илья Свете, в  изумлении
смотрящей  на  странный  пейзаж.  На  ее  лице  появились  чувства,  которые
наверняка хоть на минуту испытал каждый европеец, приехавший сюда в любой из
прошедших  веков  и  впервые  увидевший эту  землю. Она  замерла,  словно  в
остекленении, и  глубокая тоска  наполнила  ее глаза,  отраженная от вековой
суши пустынного мира. Ее плечи передернуло.
     - Боже мой... - только и выговорила она.
     Илья кивнул, разглядывая ее ноги в очень коротеньких  шортах  слева  от
себя. Он непременно  положил бы на них руку, если бы не мама, тихой кошечкой
сидевшая третьей.
     Мелькнули  придорожные  знаки, указатель, поворот, и  машины въехали на
территорию парковой зоны. Вмиг все переменилось. Нет, лес не стал другим: те
же эвкалипты,  с рассеянными  между  ними кустами, под  ними горячая  земля,
засыпанная  палками  и  сухой  корой  - по  которой  даже больно представить
прогулку.  Тихо, сухо,  мертво.  И несколько бетонных дорожек  для любителей
походить. Но здесь, в парке, открытые участки,  хорошо поливаемые, покрылись
зеленой травкой,  к тому же ровно подстриженной. Это газончики больше  всего
напоминали человека,  вышедшего  от парикмахера: голова кругла и свежа,  как
кочан, глазки блестят, а щеки радостно пылают.
     Машины  тем  временем  оказались  на  стоянке,  вокруг которой  в  тени
насаженных настоящих лиственных деревьев  были разбросаны столики.  С одного
из  них им усиленно замахали. Там, попивая вино, разместилась Анжела. Вокруг
нее хлопотали Ирка и ее сын, Костик.
     В  две  минуты  машины  были  разгружены,  и мужчины потащили  ящики  к
пиршественному столу. Места на нем уже не было.
     Кто-то чокался,  кто-то предпочитал пиво, радостно  делая первые жадные
глотки и с  облегчением оглядываясь вокруг. Женщины сгрудились над коробками
с мясом, деловито тыча пальцами в разнообразные соуса.
     Неожиданно у Светы вытянулось лицо.
     -  А жарить-то на  чем?! - воскликнула она, дергая за  рукав  Ирку, как
обычно  играющую первую  скрипку на  кухонном поприще.  Та, не оборачиваясь,
ткнула пальцем в сторону странного вида тумбы.
     Вадим  подвел  Свету ближе и  показал  на кнопку  сбоку и металлический
лист, встроенный наверху.
     - Это что же - плита в лесу?.. - протянула она пораженно.
     - Вот именно. Газовая, - он, не выдержав, расхохотался, увидев ее лицо.
-  Эта штука  называется  "барбекью".  Они в лесах, на речках, на лужках. То
есть, барбекью  - это, одновременно, печка  и мероприятие. Будете жарить  со
мной мясо? - предложил он, включив плиту.
     Металлическая  поверхность  начала  нагреваться,  а  Света  побежала  к
поварам предлагать  свою помощь. Они с Вадимом перетащили  на печку все, что
им поручили пожарить и, заметно развеселившись, затарахтели, попивая  что-то
и даже забыв об окружающих. Впрочем, поначалу их уединение никто не замечал:
утоляя  страшную  жажду,  открыли сразу  два  ящика  пива. Голоса  зазвучали
бодрее, вскоре естественно слившись в радостный хор.

     * * *

     Нина  Ивановна обвела  глазами шумевшую  компанию  и остановила  долгий
взгляд  на Илье. Она видела его красивый профиль, отметив белую,  прозрачную
кожу и яркие краски волос и  губ, придававшие ему, в сочетании  с изяществом
всей фигуры, что-то  миниатюрное,  фарфоровое,  хотя, в действительности, он
был на голову выше  остальных мужчин в этой компании. Он, как провинциальный
поэт, откидывал назад блестящие волосы, выставляя вперед  то одну, то другую
ногу, и часто подбоченивался.
     "Грубая работа", - подумала бы Нина Ивановна, если бы оформила в  слова
свои впечатления. Но вполне вероятно, что  и оформила. "Впрочем, женщинам он
нравится", - проговорила она почти  вслух, разглядев увлеченные лица Лены  и
Ирки, слушавших Илью, их, пожалуй, чуть-чуть  торопливый  смех  и сверкающие
глаза.
     Очевидно,  у   Нины  Ивановны  были  какие-то   виды,  потому  что  она
посерьезнела и глаза ее дрогнули. Она оглянулась на  свою дочь, отметив, что
та давно увлеченно и  беспечно лепечет что-то  Вадиму, и они, не переставая,
улыбаются  друг другу.  Затем покрутив в руке  зонтик,  с тихой  улыбкой, не
торопясь,  она отправилась  туда,  где стоял Илья. Незаметно  и  ненавязчиво
встала в кружок,  умными  глазками  оглядывая  лица.  Голоса  женщин  вблизи
показались ей еще более возбужденными. Она посмотрела вниз, и краешки ее губ
презрительно  дрогнули.  Но  в  ту  же  секунду  ее  лицо  осветилось  самой
приветливой улыбкой.
     - Я, девушки, у вас кавалера на минутку отберу,  - беззаботно и ласково
проронила она.
     Илья удивился, но все же покинул  аудиторию. Нина  Ивановна увлекла его
на тенистую лавочку и принялась  расспрашивать о житье-бытье: один ли живет,
хороша   ли  квартира,   не  собирается  ли   дом   покупать.  Особенно  она
интересовалась работой. Сколько еще работать на этом  месте, все ли хорошо с
начальством; едва не  спросила, сколько Илья получает. Но все вопросы  у нее
выходили заботливо, естественно и  совсем не  обременительно,  так что Илья,
вначале  насторожившийся,  сразу уверился, что он и  его  бытовое устройство
представляют огромный интерес. Впрочем, с ним так случалось всегда.
     Нина Ивановна рассказала о себе. Оказывается, она тоже рабочий человек.
     -  С  ребеночком  сижу, - проговорила она с нежностью и  посмотрела  на
Илью:  -  Дома  совсем  не  бываю.  Всю  неделю  ночую  там.  Моя  красавица
управляется одна...
     Тот  смотрел без  выражения, но  через секунду  в его  глазах сверкнуло
понимание. Он задержался на лице  Нины Ивановны и тут же почувствовал, что и
она его понимает. Он опустил глаза.
     Впрочем, Нина Ивановна уже говорила что-то, и в ее голосе не было места
этому ничтожному случаю. Она приветливо рассказывала, что любит Светочка, ее
малышка, которой так трудно угодить!
     -  Красивой  дочке  нужна  особенная  жизнь, -  сказала  она и получила
согласие  Ильи,  потянувшегося   к  ней  вопрошающим  взглядом.  Их  взгляды
зацепились. Нина  Ивановна стала  как будто  посмелее и, оглянувшись вокруг,
тихо и увлекаясь, шепнула:
     - У нас что случилось, не поверите!
     Они непроизвольно приблизились друг к другу.
     - Светочка Максима прогнала! - соврала она.
     - Серьезно?! - вспыхнул Илья, машинально посмотрев в сторону приятеля.
     - Прогнала, прогнала и возвращаться не велела! Но он слушался ее только
два дня.  А теперь опять тут как тут, вот и сегодня пришел! ах, ах, и ходит,
и ходит, что ты будешь делать... - горюя прошептала Нина Ивановна и повесила
голову.
     - А она что?! - сдерживая задрожавший голос, спросил он.
     -  Ну что  она  может  сделать! -  Нина Ивановна  всплеснула ручками. -
Никакой у нее защиты, ведь не прогнать его!
     - Это не дело... - мрачно заметил тот.
     Нина Ивановна сокрушенно кивнула головой.
     - И ходит, и ходит...  - как будто про себя проговорила она, все больше
огорчаясь. - Посудите сами, ну разве он ей пара?
     Илья ничего  не  ответил, но побледнел.  Нина  Ивановна  заметила это и
покорно сказала:
     -  А  что  я тут... Не надо бы  мне вмешиваться... -  Она  услышала его
дыхание. Они еще немного  помолчали, когда  она осторожно продолжила:  - Вы,
Илюша, дружите с Максимом, я слышала?..
     - Э-э-э... - уклончиво отозвался тот, - мы скорее приятели...
     - Я это имела  в  виду! -  с готовностью  подхватила  она. - Я вот  что
думаю. Вы такой человек солидный. Хорошо бы с Максимом поговорить...
     Илья поднял глаза.
     -  ...повлиять  на  него...  Чтобы  он  приличнее  вел себя,  чтобы  не
приставал уж так... - укоризненно и неуклюже докончила она.
     На лице Ильи ходили волны  и видно было, что ему есть,  что сказать, но
он  сдерживался, вынуждая ее добавить еще что-нибудь. Нина Ивановна пожевала
губами и произнесла зависимым тоном, как будто с затруднением:
     -  Подарки  носит  и  носит...  Как  же  отказаться, чтобы человека  не
обидеть?  Может,  вы  что  посоветуете?  Ведь  не залаживается  у  них...  -
прибавила она еще тише и простодушнее, но в опущенных глазах ее промелькнула
замечательная твердость.
     -  Я, конечно,  знаю  Макса  давно,  - начал Илья уверенно,  но  что-то
помешало ему, тон упал и в голосе появились  несвойственные ему колебания. -
Он, вообще говоря, не всегда  был такой, я знал его... другим.  Это здесь он
начал  портиться,  вот  именно,  пор-тить-ся.  Я  с  тревогой  наблюдаю  эту
перемену.
     Чувствовалось, что  Илья колеблется.  Он  посидел, не двигаясь,  что-то
обдумывая, потом резко отбросил волосы назад, взволнованно оглянулся, поймал
подталкивающий и выжидающий взгляд собеседницы и твердо сказал:
     - Шустер всегда был беспардонным, это мне известно. Ломит свою линию. С
другой   стороны,   он   может   кому-то   показаться   корыстным.  -   Илья
приостановился,  для чего-то посмотрел на небо и докончил: - ...Будто он все
думает купить на деньги. Да. Вообще-то он по натуре не такой... но... может.
Да, может! - неожиданно добавил он.
     Нина Ивановна качала головой, разделяя его чувства, покойно сложив руки
на зонтике.
     - Сколько лет мы приятели,  - с  сожалением говорил Илья, - но я всегда
чувствовал в нем червоточину!
     - Червоточину... - повторила она эхом.
     - Теперь-то все и  открылось! - вырвалось у  него, и он хлопнул себя по
колену. - Завтра с ним поговорю! Вы когда дома будете?
     - Я на всю неделю уеду...
     - Ах, да! Я к Светочке  заеду, - легко сказал  он, как о решенном деле,
поймав удовлетворенный взгляд собеседницы.
     В  эту  минуту  к  ним  подкатился  мячик,  и  Илья  поймал его  ногой.
Разгоряченный  Костик повалился  в  тень, а Нина  Ивановна поймала  за  руку
Динку, бегущую следом.
     -  Где вы были? - спросила она девчушку, и та быстро заговорила что-то,
объясняя.  Нина Ивановна заморгала,  в недоумении уставившись на нее.  Динка
замолкла, в свою очередь смотря с любопытством и непониманием.
     -  Что  это она  говорит?  -  обернулась  Нина  Ивановна к  Илье.  - Не
по-нашему? Я тебе по- русски, а ты мне  по-английски? - поразилась она. - Ты
что же, меня не понимаешь?
     -  Она  как  раз понимает,  только  отвечает  по-английски.  Дети  сюда
нормальными приезжают, а через пару лет вот это начинается. В саду и в школе
по-английски, потом дома все больше, и - каюк!
     - Так, может, надо сказки русские читать, песенки...
     -  Не  помогает.  Все  поперепробовано.  Если  ребенок  сюда  маленьким
привезен  - от  него ничего не  останется.  Я знаю  Вадима. Что он только не
делал -  все бесполезно.  В других семьях тоже самое:  дети книг  не читают,
ничем не интересуются, что в России  их  сверстники любят. Тут детская жизнь
упрощена  до предела:  телик  до  ночи,  игры  с погонями.  Тупые мультики с
жуткими мордами - смотреть противно.
     - А фильмы? Сказочки детские?
     - Нина Ивановна, нет здесь детского кино!
     - Как так? - недоверчиво покосилась она. - "Золушка", "Морозко", сказки
волшебные. Я их, Илюша, больше Светочки смотреть любила!
     - Теперь вы об этом забудьте! Чтобы сказку придумать, нужно  время - ее
не  сбацаешь,  как джинсы  или миллион  бутербродов.  Так  что  смотрят дети
безвкусную дрянь. И книги никому не нужны. Откуда же взяться развитию?
     Илья говорил, все более и более увлекаясь, и очень неглупые  вещи. Речь
его  звучала  как бы  перед  аудиторией  на  семинаре, ибо  он мало  обращал
внимания на слушавшую его женщину. Она нужна была ему, как удобный объект, в
функции  которого  входило смотреть  в рот,  не перечить и время  от времени
вставлять осмысленные  замечания. Далеко  идущие отступления не  одобрялись.
Если  женщина  выдерживала отведенную  ей  роль  до конца, она  поощрялась в
дальнейшем как умный и интересный собеседник. Что ж поделать,  такие истории
ежеминутно приключались с Ильей, да, ведь как мы замечали, и не только с ним
с одним.
     -  Я  давно  наблюдаю  за детьми из  разных  семей,  -  развивал он тем
временем  свою мысль,  - они все кажутся младше, чем на  самом деле.  Не то,
чтобы тут задержка развития в медицинском смысле, нет - это нормальные дети.
Но семилетки обычно кажутся пятилетними, а иногда еще младше.
     - Глупенькие, что ли?
     - Да, как будто  глуповатые. Ничего не  знают. М-м-м...  реакции у них,
как у младенцев, вот что я отметил.
     - Почему ж такое получается? - поражалась Нина Ивановна.
     Через лужок  к ним  направился  Николай Николаевич и, усаживаясь рядом,
спросил:
     - О чем у вас беседа идет?
     - Николай, много здесь русских из китайского Харбина?
     Тот согласно кивнул.
     - Вот и твоя Валентина. Как она по-русски говорит?
     - Хорошо, ты знаешь.
     - Верно. А  как  получилось, что русские,  кто  родился в Харбине,  так
здорово язык сохранили, хотя они ни дня в России не бывали? А  дети, которых
недавно  из России  привезли,  слушают  русскую  речь  старших,  а  отвечают
по-английски?
     Николай Николаевич с чувством хмыкнул и пожал плечами.
     - Это очень удивительно, мы давно уже думаем.
     - Есть идея  отчего это так, - заговорил Илья. - Русские в Харбине жили
среди кого?
     - Среди китайцев, - послушно ответил Николай Николаевич.
     -  Вот, вот.  А я  спрошу тебя: захотят  ли  русские в китайскую  среду
ассимилироваться, то  есть  все  обычаи перенять и  язык  свой на  китайский
сменить?
     - Думаю, нет.
     - Нет, - поддакнула Нина Ивановна.
     - Хорошо. А здесь или во Франции, или в Америке - захотят?
     - Что ж... очень даже многие... как я вижу.
     -  В этом  и разгадка. Русские среди  европейцев чувствуют себя  людьми
второго сорта. Это  и в России, и  здесь среди русских  -  витает!  Если  вы
приглядитесь  и  прислушаетесь,   непременно   заметите.   У   них  на  лице
пропечатано: "Дайте,  дайте  мне  стать  таким, как вы!" Отсюда презрение  к
языку,  "ко всему русскому", как говорили в школе. Так что говорить о детях,
когда это со взрослыми происходит!  Взрослые,  как  и  дети, здесь мгновенно
отставать начинают!
     - Отставать... - повторила Нина Ивановна.
     -  Изоляция.  Отсутствие  общей  жизни, всего,  что наполняет общество,
культурная изоляция в чужеродной среде. Духовная  жизнь на нуле. В принципе,
можно  сохранить  свою  самобытность,  что  удается  некоторым   нациям.  Но
большинству русских, живущим на  Западе -  нечего сохранять.  Они сами хотят
стать людьми второго сорта!
     Илья махнул рукой, встал и пошел к столу.
     Николай Николаевич и Нина Ивановна переглянулись, посетовали на трудную
жизнь и отправились под ручку к группе молодежи.

     * * *

     Многие перебрались поближе  к печке, и сейчас здесь  царило оживление в
предвкушении   приближающегося  обеда.  На  металлических  листах  шипели  и
плевались  горы  мяса, сосисок, ребрышек. По-видимому, валящий с  ног  запах
покорил не только людей.
     Из-за высоких кустов, выбрасывая ноги, показались несколько эму. Почуяв
вкусное, они утробно, мощно  загудели, как  двигатели  большого агрегата,  и
начали свое нехорошее  дело, налетев  на стол, уставленный закусками. Тут же
выяснилось, что ни уговоры, ни грозные слова  их не беспокоят. Подойти к ним
было страшновато, принимая во внимание могучие ноги и острый клюв. Борьба за
плацдарм была отчаянная и длилась бесконечно, так как  несносные птицы, сдав
позиции,  немедленно  устремлялись в  новую  атаку,  не  ведая  страха и  не
извлекая  никаких  уроков из предыдущего.  Опасная борьба разожгла аппетит с
удвоенной  силой,  и,  отогнав  обидчиков,  голодная  толпа  набросилась  на
принадлежащие  ей по праву харчи. В притихнувшем  мире  раздалось отчетливое
клацание челюстей. Эму смотрели из-за деревьев.
     Когда первые  обсосанные косточки заполнили первую  мисочку, на стоянку
вырулили машины  и жизнерадостно  загудели. Из них  вывалились  мужья Ирки и
Анжелы,  сопровождаемые  австралийскими  родственниками  и  друзьями, причем
каждый  тащил  свою  коробку  и  пиво.  Многие  родственники  были  одеты  в
тяжеленные кожаные  ботинки, шорты и  толстые кожаные шляпы. Показалось, что
на лужайке началось собрание фермеров.
     Все зашумели, посыпались приветствия,  шутки, новые - знакомились и тут
же  забывали имена, предлагали горячее и холодное, и удобные  места.  Столик
оказался мал, часть  гостей перешла под соседние деревья. Открыли "каск" или
попросту "каску" - замечательную картонную коробку вместимостью  в несколько
литров пахучего  вина с симпатичным  пластмассовым  краником на боку,  и пир
разгорелся, умноженный вливанием свежих, неистраченных еще сил.
     В   просторной  тени  платана  Анжела   делилась  своими   европейскими
впечатлениями. Ближе к осени в Париже должна была открыться  ее персональная
выставка.  Она  рассуждала  о  живописных  школах северной Европы,  Франции,
Германии,  и  становилось  понятно,  что  начинать  блестящий путь  к  славе
возможно  только  в  столице мира.  Женщины  заводили  глаза,  мужчины  тоже
улыбались не без благосклонности, так что вскоре все объединились в приятном
взаимопонимании. Удовольствие разрушила Ирка,  как обычно внося прозаическую
ноту в неординарную тему.
     - Я тоже в  Германии была, - начала она ни  к селу,  ни к городу да еще
тыча  сосиской в печку. -  Нас там на  пикник  пригласили.  Ну, мы, понятно,
поехали  без ничего  - в гости  все-таки... Народ собрался и давай готовить.
Нам тоже винца налили. А потом все с тарелками подошли и каждый себе забрал,
кто что привез. И лопают! А мы стоим и смотрим. Нас-то никто не угостил!
     Вокруг разинули рты. Кто-то хмыкнул и засмеялся:
     - Гостеприимство!
     Николай  Николаевич,  немного волнуясь  от общего внимания как  всегда,
когда он собирался выступить с речью, заговорил:
     - Это можно  наблюдать и не в одной Германии. А  в России, если кавалер
даму приглашает, то цветы, шампанское или в ресторане угощает. Это старинный
обычай, и нам его надо пользовать с уважением.
     -  Вы, Николай Николаевич, рыцарь! - воскликнула  Лена, а  он вспыхнул,
зарделся и даже похорошел, весело продолжая:
     - А здесь что? Ладно, ч