а! А  мы
повеселимся! Да только знаю я, отчего ты грозный стал, справедливости ищешь.
Верю,  верю, может  и  не  врешь  ты,  а  все-таки  лягаешь  ты  благодетеля
неспроста...  Уж больно  бабенка  хороша!" - додумал он,  и вдруг  сильная и
блестящая идея ударила его  до  озноба. Дрожащими  руками  складывал Николай
Николаевич листки, кивая  и возбужденно поддакивая Шустеру, почувствовавшему
внезапно, что нашел он в Николае Николаевиче надежного  и совсем  не глупого
союзника.
     Шустер сделал глоток душистого вина, и вдруг  восторг  наполнил все его
существо.  Он задыхался. Он смаковал победу. "Ты  совсем, совсем  не глуп! -
пело внутри. - Все мое! И - ах как удалось!"
     Он сильно потянулся и  победительно  обвел глазами стены, а,  заодно, и
расстилавшийся перед ним мир.
     Конечно,  Николай  Николаевич  не благоговел  перед  приятелем,  как-то
трудно  допустить такую мысль. Да,  это было бы сильным сгущением красок. Но
все-таки  он трусил  немного  перед Шустером, его умением устроить все,  что
лучше  не придумаешь, так что  это  даже немного пугало, как иной раз пугает
полное  совершенство. Но по природе своей Николай Николаевич, улавливая, как
антенна, происходящее вокруг и мельчайшие перемены в собеседнике, конечно не
упустил  этот праздничный  взгляд победителя. Глазки его легко моргнули.  Он
пододвинул  гостю  забытую  закуску, разглядывая  тарелочки  на столе. Потом
как-то заторможенно и чрезвычайно странно посмотрел на Шустера,  взгляд  его
стал  загадочным и  глубоким.  Впрочем,  он  быстро  встрепенулся,  закивал,
засуетился  и  побежал  запирать листки к  себе  в кабинет.  Но вбежав туда,
почему-то остановился  около самой  двери, придвинул к ней плотно свое ухо и
прислушался. Лицо его  выразило большое  душевное напряжение и поток мыслей.
Убедившись, что гость не тронулся с места, галопом помчался он по внутренней
маленькой лесенке  на  первый  этаж.  Оттуда выскочил в сад и через потайную
дверку  побежал в  сторону  группки  магазинов.  Задыхаясь  от  неожиданного
упражнения, он бросил  монету служащему  и мигом получил несколько  отличных
листков  ксерокопии.  Подхрюкивая   и   наслаждаясь  приключением,   Николай
Николаевич  взобрался  к  себе  в кабинет  и  сложил  все  листочки  в  ящик
небезызвестного нам, несколько пустоватого очень хорошего дерева письменного
стола. Трепеща от блаженства, он предвкушал удовольствия интриги, и душа его
ликовала.


Глава 10

     Мелодично   прозвенел   колокольчик,   и  Николай  Николаевич,   коряво
подпрыгивая,  затрусил  по  лестнице  встречать.  Внизу,  в  сияющем  свете,
заливающем холл,  стояла симпатичная женщина,  сопровождаемая своим мужем  и
Ильей. Душа Николая Николаевича дрогнула.
     - Я вас жду, проходите, пожалуйста! - засуетился он.
     Илья похлопал его по плечу:
     - Николай, это Саша и Оля, вы виделись на Новом Году, - он осмотрелся и
благодушно заметил: - Все обустраиваешься? Экие хоромы!
     Саша и Оля огляделись, и глаза их полезли на лоб.
     Лицо  Николая Николаевича  осветилось.  Он радостно  оглядывал  гостей,
улавливая  своими   маленькими  глазками  их  реакцию:  как   поражены   они
невероятностью дома, покорены и даже  смяты. Николай  Николаевич  медленно и
ярко расцвел, совершенно  растворяясь  в  этом  счастьи,  ибо  настала очень
важная минута.
     Но,  пожалуй, по нему можно  было угадать: гости и должны были отметить
великолепие дома. В  этом  состояло особое  изящество,  внутренняя  тонкость
Николая  Николаевича.  Никогда не  стал  бы  он говорить того,  что  думает,
особенно прямолинейно; но так же, как он сам привык  угадывать чужие мысли и
побуждения, также и иные должны были  непременно догадаться до всего  сами и
самым неприметным, но  все-таки явным  способом  дать понять  именно то, что
ждет от них хозяин.
     Сейчас  Николай  Николаевич получил сполна, ибо  его  не  только  щедро
хвалили. Гости  оказались правильные, тонко заметив,  как Николай Николаевич
воспользовался своим  правом ждать  и получить похвалу и,  в  свою  очередь,
очень изящно одобрили его на это.
     Вся эта  игра  так сладко возбудила кровь, что он даже  пошел чуть-чуть
дальше, дав понять, как благодарно, но привычно он принимает эти заслуженные
похвалы. Николай Николаевич сложил  губки, несколько истомленно оглядел лица
и дал себе еще лишнюю минуточку наслаждения, а потом, стараясь никак не быть
поспешным, сказал:
     - Стараюсь по мере,  так сказать,  моих  скромных  сил! - Он с  большим
эффектом выдержал паузу и обратился к Оле:  - А  вы теперь к  нам  приехали?
Очень хорошо, когда русские приезжают. Что же мы тут! Пойдемте к столу, сюда
по лесенке, - и Николай Николаевич услужливо потоптался на месте.
     Оля  поднималась  первой,  не  спеша,  давая  шедшим   сзади   мужчинам
рассмотреть  свои ноги.  По мере  того как ее глазам  открывалось необъятное
пространство   и  роскошь  гостиной,  острый  взгляд   ее  подведенных  глаз
становился  все  более  цепким.  На  верхней  ступеньке  миловидное  лицо ее
сделалось перекошенным.
     - Что, Оленька, нравится? - подмигнул Илья.
     - ...Конечно, красиво... - расстроенно протянула она.
     Сзади стоял ее муж, подавленно разглядывая особняк.
     - Я,  Николай Николаевич, тоже дом  хочу купить, -  выдавил  он из себя
наконец.
     - Мы дом хотим! - Оля стряхнула оцепенение. - Саша на хорошем счету, он
будет много денег получать. Так что мы планируем быстро дом купить!
     Она  повела плечами, так  что несколько  просевшая  грудь  ее сделалась
выше.  Мужчины  машинально  оценили  это  движение,  и  Николай   Николаевич
торопливо заметил:
     -  Сейчас  можно  неплохо  дом  подобрать.  Вы,  Саша,  в  университете
работаете?
     -  Да, я  быстро  нашел  работу. А теперь  получил постоянную ставку! -
прытко воскликнул он.
     - Не  чета нам, контрактникам! -  Илья обернулся к  хозяину.  Глаза его
смеялись.
     -  Вам  повезло! С работой здесь хуже некуда. А уж  с постоянной совсем
трудно, - миролюбиво согласился Николай Николаевич.
     Оля вздернула головой:
     - Не повезло! Саша закончил отличный вуз - его ценят по достоинству!
     - У вас дом шикарный... - выдавил из себя Саша примирительно.
     - Да уж... ничего себе, - добавила его жена.
     -  Ну  вот и  хорошо,  а  теперь  можно  и  к  столу,  -  запел Николай
Николаевич, - вот какие у нас интересные люди появляются!
     Он   придвигал   гостям   тарелки,   мелко   смеялся,   заражая   своим
воодушевлением и предвкушением праздника. Замелькали передаваемые над столом
закуски.
     - Вы что кончали? - Илья обратился к Саше.
     - Университет!  -  Оля быстро обернулась, блестя глазами, и, расчитывая
удар, добавила: - Он был  лучшим студентом  университета! Потом  защита. Так
что Сашенька у нас, - она потрогала  его рубашку, - Сашенька  - молодец, да,
Саш?
     - Здесь немало способных ребят... Я  вот чертову уйму работ закончил! -
заметил Илья и значительно посмотрел на Олю.
     - Дорогой мой, да что эти статьи! Их и штампуют только затем, чтобы имя
себе сделать!
     Илья весело рассмеялся:
     -  Что  вы  говорите! А  как  насчет  таких вещей,  как наука,  страсть
создателя, некое горение, если хотите?! - он презрительно вскинул голову.
     - Это понятно! Только! - она всплеснула руками, и глаза  ее  загорелись
нездешней страстью, - в  поганом совке мы получали тридцать пять долларов, а
здесь-то!
     - Да, за хорошие деньги и поработать можно, - солидно подытожил ее муж,
выражая свое согласие поработать.
     -  Горение никуда  не  денется!  - прибавила  она дипломатично,  повела
грудью,  делая   глазки,  и  подняла  запотевшую  стопочку:  -   С  приятным
знакомством!
     Кто-то  хмыкнул.  Все  чокнулись  и  потянулись  к  тарелочкам. Николай
Николаевич зачарованно прислушивался к разговору ученых.
     - Оля, - Саша посмотрел на  жену неодобрительно, - без творческого дела
тоже скучно.
     - Вы  думаете, я  таких  простых штучек не понимаю! А все-таки, дорогой
мой! -  она  вызывающе уставилась  на Илью, - мы должны быть благодарны, что
австралы столько лет всех кормят!
     - Вот дура - баба! - пробормотал  Шустер, безнадежно махнув рукой. Илью
передернуло, он с усилием подавил раздражение.
     -  За  несколько  последних  лет  я  опубликовал  шестнадцать  работ  в
известных журналах мира, - заговорил Илья, и было видно, что  он  делает над
собой насилие и  этот разговор  ему противен.  - Из того,  что сделано здесь
достойного - в значительной мере сделано эмигрантами и русскими в частности.
Ни по  образованию,  ни по  эрудиции  многие местные "специалисты"  - увы! -
просто  не  дотягивают.  У  нас  консультируются, обращаются  как к  ходячим
энциклопедиям. Местные студенты - я преподаю математику третьему курсу - это
атомная война! Мало того, что на курсе  полтора десятка человек против сотен
русских студентов на аналогичных  курсах в России, но еще и  знания у них на
уровне  средней  школы.  Они некомпетентны  в простейших  вещах.  А  русские
аспиранты  дают  семинары, и  их принимают за зрелых  сотрудников. Так  что,
милочка, я думаю, это они должны быть благодарны, что мы здесь работаем. Ну,
а вы чем  предполагаете заниматься?  -  спросил  он,  разглядывая ее  прямой
круглый взгляд,  остро накрашенные дуги  бровей и рот,  сложенный в тугую  и
непримиримую гримасу - лицо, готовое к нападению до конца.
     -  Я хороший инженер! По куриной технологии.  У меня тоже была в  совке
статья, и,  между  прочим, мой отец... тоже  много написал,  - добавила она,
подумав, но почему-  то не объяснила, что это было такое. - А насчет работы,
я  знаете,  себя не на помойке нашла!  - она горделиво  встряхнула волосами,
отвернулась от  Ильи и устремила свое  обаяние на остальных. - Мы когда сюда
собирались, я  доступно  объяснила  совкам, моим  подругам, что работать  не
намерена. У меня  есть муж, он должен много зарабатывать, чтобы дом купить и
чтобы все было! - Она напыжалась, оглядывая слушателей.
     - Да,  - веско подтвердил  ее  муж, - пусть теперь нам  совки завидуют,
верно? Но с  другой стороны, -  развивал Саша мысль,  - если дом купить, так
нужно, чтобы оба в семье работали.
     -  Конечно!  Вы разве не знаете -  дома нужно новые  покупать! Я быстро
себе работу найду приличную, и тогда будет денег завались! - подхватила Оля,
не сознавая, что эти ее  слова входят в противоречие с заявленным ранее. Она
до сих пор металась, не решаясь  выбрать самый достойный, приличный вариант.
И, действительно, что же лучше: сидеть дома, описывая голодным подругам свою
царственную  жизнь,  или  работать,  выплатить  быстрее  дом и,  опять-таки,
описывать подругам  свое везение,  деньги  и  дом. Не каждый  сумеет принять
единственно правильное решение.
     В этот  момент  в  комнату вошел  юноша  с  застенчивыми  от  молодости
глазами.
     - Вот мой сынок, Сережа!  Садись,  накладывай себе. Вот еда.  - Николай
Николаевич долил рюмки.  -  Сережа у  нас водопроводчик. Можно  много  денег
иметь.  Зачем  ходить  в университет? Зачем ходить  учиться?  Очень  хорошие
деньги.  Я  работал  всю  жизнь  и в  пустыню ходил  работать,  много  денег
зарабатывал,  -  повторял Николай Николаевич, не в  силах  слезть  с  одного
слова, - денег много, и дом быстро выплатил,  и первый дом, и второй. Теперь
Сережа  будет  свой   дом  выплачивать.  А  для   этого  нужны  деньги.  Вот
водопроводчики хорошо  зарабатывают, много ходют на заказы, я ему  и говорю:
"Ты иди  и  деньги зарабатывай,  чтобы,  значит,  дом-то выплатить. Быстрее,
чтобы проценты меньше набежали".
     - Да... а я в университет хожу... - протянул Илья.
     - А вы кем работаете? - смущаясь, спросил Сережа.
     - Физикой занимаюсь.
     - А что это такое?
     - То есть как?!
     - Что это - физика?
     За столом стало тихо. Гости уставились в тарелки.
     - М... м...  -  протянул  Илья, не  находя  слов, - а вы знаете...  что
такое... химия?
     - Химия - да. Я этот предмет в школе один семестр делал.
     - Ну, это, вроде, похоже... -  бормотал Илья  беспорядочно,  растерянно
оглядывая сидящих.
     - Конец этому миру идет!  - брякнул Саша, и они с Ильей уставились друг
на друга.
     - Ладно, за что пьем? - Илья поднял рюмку,  а Саша бодро воскликнул без
связи с предыдущим:
     - За  хорошие деньги и хорошие профессии! Я  хочу дом купить. Жена мне,
мол, туфли хочу, в кино, поехать на  море, прическу новую сделать, а я нет и
нет.  Шутка ли: билет в кино десять долларов, а парикмахерская и сорок может
стоить. Нет,  я решил  деньги  собирать. Мы  зачем  сюда приехали,  чтобы их
транжирить?
     - Вот это  серьезный  человек!  -  Николай  Николаевич хлопнул  Сашу по
плечу. - Я тоже так начинал.  И вот смотрите, чем кончил! -  он обвел  рукой
гостиную, и глаза его заблистали едва ли не слезами умиления.
     -  Правильно,  Николай Николаевич,  вот  это  -  настоящая жизнь! -  не
вытерпев, вскричала Оля, изнывая душой.
     Вдруг на  лестнице послышался смех,  топанье,  и  в  гостиной появилась
сияющая Ирка  с  предвкушением  событий  на лице. За ней поднимались Анжела,
Света в компании мужчин, а в хвосте плелся Вадим с потерянной улыбкой.
     - Вадик, где жену потерял?
     - Приболела она.
     - Да ты сам-то здоров?
     Света повернулась к спрашивающему:
     - Он отбрыкивался - ехать  не хотел. Но мы ему болеть не дадим, правда,
Ириша?
     Гости  рассаживались  за столом  болтая. Николай  Николаевич  суетился,
гонял сына на кухню за посудой, наливал, подкладывал, крутясь вокруг  Светы,
- только  что  не  шаркал ножкой  - так что сынок его, не  выдержав, опустил
глаза.
     Но она мало обращала внимания на нового ухажера.
     С обеих  сторон  от  нее сидели два человека,  с чрезвычайным вниманием
наблюдавших,  что  она  говорит,  оценивая,  что   же,  в  действительности,
произошло в эти дни. Она чувствовала себя в центре внимания, и ее мелодичный
смех беспрерывно звенел среди разгоряченных голосов. Эта ситуация смешила ее
оттого, что  она единственная знала события и перебирала возможные развязки.
Своих новых поклонников  она  привязала  к  себе стремительно, не делая  для
этого   ничего   особенного.   Но  это  только   казалось.   Обладая  цепкой
сообразительностью, Света тонко ощущала  характеры окружавших  ее  мужчин  и
интуитивно  выбирала  наиболее короткий путь  к достижению цели. Сейчас  она
наслаждалась  собственной  обольстительностью, а  более  властью  над  этими
жадными до нее, но мало значащими для нее людьми.
     Но  за  этим столом,  на другом его  конце, сидел человек,  который  не
разглядывал ее, не обращался к ней, не поднимал на нее своих глаз, когда она
смеялась - на нее! - маленькое  сияющее солнце! - к которому тянулись все до
единого  мужчины,  и  даже  женщины  прощали  ей  красоту,  привлеченные  ее
непосредственностью   и  сердечной  теплотой.   Он,   Вадим,   взъерошенный,
непонятный, смотрел на ее, нисколько  не выделяя среди обычных женщин и, что
самое  гнусное,  Света  ощущала  всем своим  существом,  не  ценил  ее.  Это
раздражало,  и  через  некоторое  время  она  заметила,  что  смеется больше
прежнего и, рассказывая шутки и анекдоты, завладела вниманием всего стола.
     Николай  Николаевич  сомлел  окончательно, не  сводя с  нее счастливого
лица.
     Илья,  в  самоуверенности  и   надменности  своей  будучи  непоколебимо
уверенным,  что  эта  женщина,  как  все  предыдущие,  старается  для  него,
осчастливленная его страстью, и оттого став очень легкомысленным, благодушно
поглядывал на нее и на Шустера.
     Шустер, в свою очередь, веселился  вместе со всеми, но время от времени
на душе у него скребли кошки. Он знал, что в действительности означает сытая
физиономия  его  дружка,  и  волна подозрения до  дрожи  продирала  все  его
существо. Он  уже понимал,  что ради этой женщины он готов  отдать не только
деньги. Это было странно и ново, и его собственная решимость пугала его, так
как  до  сих  пор  все его поступки диктовались строго обдуманным  расчетом,
касалось ли это  отношений с  коллегами, на  которых он  работал или которые
работали на  него, приятелей  или  друзей.  Люди  -  материал,  а  ты умелый
скульптор.  Но лучший друг Илюша был отменным скульптором  тоже. В основном,
разумеется, с женщинами.
     Главное, о чем стал  догадываться  Шустер после того, как в  новогодний
вечер он, задыхаясь от сладострастия, заставил эту невыносимо-притягательную
женщину лечь с  ним в постель, что и она умеет лепить не  хуже мастеровитых.
Все  это  было конечно очень  туманно,  совсем не  выяснено,  но  за невинно
сияющим  взглядом  красавицы Шустер  ощущал  провалы,  с  которыми  ему  еще
предстояло схватиться.
     Он  нашел себе кресло  в уголке и  затих в нем. Оттуда блестели  только
бусины  пристальных  глаз,  неотрывно  ловя  улыбки,  реплики,  кажется  уже
понимая, но страшась и не  доверяя своим ощущениям, мучаясь и изнывая. Света
все понимала, и ее немало веселила его  вытянувшаяся,  как бы вслушивающаяся
физиономия.
     Шум  и  возбуждение  переполнили  пространство  и  всех бывших  в  нем,
захватывая  одним  зарядом, одним чувством,  подкрепленные музыкой, облаками
сигаретного дыма, вытекавшего в  черное  небо,  как в  трубу,  и  непрерывно
появлявшимися   бутылками  шампанского   из  ящиков,  которые  ошалевший  от
возбуждения Николай Николаевич доставал из всех шкафов и полок.
     Света взяла Вадима  под руку и сказала ему негромко: "Давайте выйдем на
воздух.  Кажется, только мы здесь не курим".  Она  увлекла  его  на  балкон,
провожаемая ревнивым взглядом Шустера, удивленным Ильи и облегченным вздохом
Оли, сидевшей с  колом внутри, пока  голые  ноги Светы с явным  бесстыдством
торчали перед носом ее мужа.
     Стоя в глубокой темноте, вдыхая густые запахи распаленной земли и трав,
Света  вспомнила Вадима на пикнике, их разговоры, встречу в кафе; с  тех пор
она не  забывала ни  те минуты, ни  его. Она  чувствовала  его  рядом,  и ее
заполнили  неразъясненные  слова, взгляды, недоговоренность и время, занятое
им и только им.
     Она разволновалась, ощущая его присутствие, его близость,  краем  глаза
видя плечо,  длинную  руку, волосы и тонкий профиль. Его глаза смотрели мимо
нее. Она нервничала, боясь, что кто-нибудь  войдет и разрушит эти минуты. Ей
было  хорошо, и она  уже  знала почему. Она тепло говорила ему  о  питерских
знакомых и  жалела,  что не  жила в  этом  городе. Вадим  стал рассеян.  Она
ненастойчиво расспрашивала его о  прошлой жизни. Он отвечал  ей, разглядывая
силуэты этой ночи, так непохожие на  родные и знакомые ему.  Его  взгляд был
глубок  и непонятен, как непонятен весь  этот спокойный, словно отстраненный
от нее  человек, слишком редко останавливающий на ней свой взгляд. Когда это
случалось, она вся  подтягивалась, устремляясь  к его лицу,  как если бы  он
невидимо ослаблял или  подтягивал ее чувства. Они стояли очень близко к друг
к другу.  Она  чувствовала  неодолимое желание  подойти  ближе,  еще  ближе,
дотронуться  до  него.  Ее  глаза сияли,  а рука,  дрожа, лежала рядом с его
рукой.  Ближе,  еще  немного... она  подождала  с минуту  колеблясь. Закрыла
глаза. Еще мгновение, и она бы прижалась к нему.
     - Вы часто влюбляетесь в мужчин, которые не хотят  вас? - спросил Вадим
спокойно, взглянув ей в глаза.
     Света окаменела. Она стояла, вцепившись в свой бокал, пока он осторожно
обойдя ее, не вошел в дом.
     Такого не бывало в  ее жизни.  Такого  нельзя  было даже  предположить.
Ненависть пронзила ее мгновенно и люто, от злобы закружилась голова, и он, и
эта ненависть завладели неистово всем ее существом.  Онемевшая стояла  она в
темноте,  затем  протащившись  несколько  шагов,  упала  в  кресло  и  будто
провалилась   в   пустоту.  Мало-помалу   из  этого  черного  провала  одной
мучительной  волной вырвались  позор и стыд оскорбления, ослепительное,  как
горячий  ключ,  отчаяние и мрач