доедать  что-то  с  тарелки.
Почувствовалось  общее  смущение  и  разброд.  Вадим  тоже  встал  и  прошел
бесцельно несколько  шагов туда и обратно. Вдруг он почувствовал, что  тогда
ему указали его место, когда он взялся защищать  их прошлое. Он остановился,
как вкопанный, от этой мысли и, оборачиваясь, услышал:
     -  Что мы  там видели, в  этой  стране "хамов, варваров  и  воров", как
сказал один интеллигентнейший литератор под дворянской кличкой.
     Вадим подошел ближе и сказал всем:
     - Вы видели то, что вам здесь никакими деньгами не заработать!
     Начался  гам.  Кто-то  кричал  быстро  и  неразборчиво, упало несколько
вилок,  стукнула  дверь за Анжелой, в негодовании вышедшей в другую комнату,
потом - за Иркой, побежавшей ее успокаивать.
     -  У вас, Вадим, аура такая агрессивная! - возмущенно воскликнула Оля и
пересела на другой стул.
     - Да что там такого есть?! - выкрикнул Шустер.
     - Ваша среда, - ответил Вадим.
     Света закусила губу. Многие отвели глаза.
     - Среда?! Это как Говорухин нам изобразил - среда?! - завопил Шустер не
сдерживаясь. - Сыты, сыты по горло такой средой! Да не верю я  ни на минуту,
что вы по этой среде заскучали - вам правда глаза ест!
     Вадим разволновался, дергая бороду:
     -  Господь с ним,  с Говорухиным, с  его ролью судии. Прежде всего этот
фильм -  о  его  собственной  душе.  Но  неужели ничего хорошего не было?! К
родному,  близкому,  к  своей стране сострадания нет... доброты.  Помните  у
Достоевского: "В вас нежности нет: одна правда, стало быть несправедливо".
     - Нет нежности! Капитализм и... каждый за себя.
     -  Это хорошо  сказано, -  устало проговорил  Вадим. -  Все  чужие друг
другу.  Но мы- то из другого  замеса слеплены!  Другая  психология! Возьмите
книги или кино. Сравните, какое кино делали в России...
     - С человеческим лицом? - сунулся Шустер куражась.
     - С человеческим лицом! - сказал, не моргнув глазом, Вадим.
     Анжела, холодно щурясь на Вадима, с очевидной издевкой заговорила:
     - Сейчас вы будете говорить, как бездарно  здешнее кино. Еще - как умна
русская литература  и  как  выхолощена западная.  Наверняка  вспомните,  что
русские читали взахлеб, книжки шли нарасхват!
     -  Здесь  тоже читают.  Кулинария, скандалы среди богатых и  детективы.
Постоянно читающий человек - что-то вроде академика.
     -  Именно этого я  от вас и ждала! Не забудьте  упомянуть, как  русские
своей поэтической  душой  обожают стихи, а ведь  на  Западе поэзия никому не
нужна.  И, наконец,  - продолжала  Анжела, -  балет! Шахматисты!  Музыканты!
Грандиозно, прекрасно, как все в этой стране!
     - Что  ж, давайте посмеемся над балетом,  шахматами и ракетами! - Вадим
протянул  полный  бокал Анжеле  и  поднес  свой, чтобы  чокнуться.  Зазвенел
хрусталь. - Давайте дружно, давайте хором, давайте все вместе издеваться над
своей страной!
     Света с любопытством смотрела на Вадима.
     - "Патриотизм - последнее прибежище негодяев"! - радостно осклабившись,
крикнул Шустер.
     -  Патриотизм  -  явление культуры, -  сказал Вадим. -  Помните,  как у
Розанова: "Для немца  - великая Германия, для англичанина - гордая Британия,
для  француза  - милая Франция и только для русского  -  проклятая  Россия".
Извините... Лена, я пройдусь, - он вышел за дверь и канул в темноте.
     - Вадим  что-то стал быстро меняться... - заметил Шустер. -  Может  ему
КГБ платит.


Глава 5

     Музыка,  гам,  чудная  красота и  сладость  ночи  развязывали  языки  и
желания. Гости изчезали из-за стола и вскоре небольшими группками кружили по
саду и дому, подливая вина,  болтая  и  втягивая более трезвых  в круговорот
праздника.
     Перед Шустером стояла тонкая  задача: в нужный момент  сцапать Свету  и
под шумок увезти к  себе в спальню для  дела,  о  котором  он не мог  ни  на
секунду  забыть  и  крутился по сторонам, ревниво выглядывая,  куда  же  она
запропастилась.
     Света,  основательно  захмелев, выбежала  в  сад и  нашла  скамеечку  в
кустах.  Голова  кружилась,  она чувствовала себя восхитительно, и  лицо  ее
горело счастливым светом. Одурманивающее марево  и  томительность южной ночи
обвалакивали тело,  тонкими нитями  пробегая по коже, неистовым стрекотанием
миллионов цикад и неистовым  сиянием миллионов звезд  очаровывая  и оглушая.
Она прислушалась,  насторожилась, как вдруг ветки  раздвинулись,  и в проеме
появился Илья, держа в одной руке початую бутылку, а в другой два бокала. Он
стоял  над  нею и вдруг  произнес: "Я вас нашел,  - совершенно  без смущения
рассматривая  ее, -  красивый  и  уверенный в  себе. - Вы знаете,  что вы  -
красавица?" Света засмеялась,  как бы приглашая продолжить: этот  парень был
вполне  в  ее   вкусе   -  сексапильный   и  независимый.  Правда,   сломить
сопротивление  таких,  как  Шустер, было  проще,  но  здесь  и  победа  была
несравненно интересней.
     От  ее интимного  дрожащего смеха, от этого приглашения неистовая дрожь
пробежала по  его  телу.  Он опустился около  нее, стал целовать  обнаженные
ноги. Легко и нежно провел пальцами  по бедрам, прижимаясь, шалея. "Илья..."
-  зашептала  Света,  дотрагиваясь  до  его  плеч, как  будто  с  намерением
оттолкнуть, но, в действительности, ее руки зарылись пальцами в его волосы и
остались там -  в точности так, как это делают кинозвезды.  Он  поднял к ней
свое  лицо.  Сейчас  оно  горело, окрашенное желанием, и удивительно красивы
были его выразительные  и сияющие черные  глаза.  Он тянулся к ней,  и видно
было: он ни секунды  не сомневается в том,  что задуманное будет доведено до
конца.  Она  поняла  это,  запомнила, а  затем засмеялась, волнуясь  грудью,
наклонившись к его  пылающему лицу. Илья стиснул  ее, смял, не вынеся  муки,
схватил на руки и впившись губами, поволок в самую темень кустов.
     -  Вкусная  девочка! - причмокнул на  соседней скамейке Боб, Иркин муж,
прислушиваясь к возне.
     -  Вкусный мальчик!  - откликнулась Анжела  и  налила шампанского Ирке,
Бобу и себе.  -  Как приятно  слушать чужую  страсть, у  меня мурашки... Но,
однако, мы  не можем позволить этому  зайти  слишком  далеко.  Такой  чудный
мальчик... Да,  кстати,  и Шустер может огорчиться, ведь  он может  случайно
что-нибудь узнать! Боб, пойди  покашляй,  да не  совсем пугай! - прикрикнула
она, услышав,  как  он  ломит  сквозь  кусты. Вскоре  посланный  вернулся, а
парочка,  выбравшись  из укрытия,  зашелестела  в другую сторону. В темноте,
прижав  Свету  к стволу дерева, Илья гладил ее  ноги,  перебирая и  поднимая
тончайшую материю платья.
     - Ты  будешь моей, - шептал он ей в  губы.  - Поедем  ко  мне  -  прямо
сейчас!
     - Идет кто-то... я голос Шустера слышала.
     - Ты спала с ним? Ты ему что-нибудь обещала?
     - Какие странные вопросы, нет, конечно!
     - Но ведь ты с ним пришла, и, кажется, он тебя подарками заваливает?
     -  Ну  и  что!  Хочет  и заваливает,  - легко  отозвалась она,  -  я не
принуждала!
     - Конечно, не  принуждала, но ты... такая... - Илья прижался к ней всем
телом, - ты любого мужика склоняешь, понимаешь ты это? Моя будешь... ах, как
я тебя...
     - Ну это еще неизвестно... - запела она.
     - Как это неизвестно! Очень даже известно!
     - Максик - между прочим, мой лучший друг!
     -  Ах,  лучший,  говоришь...  - Илья  совершенно распалился  и, потеряв
голову, зашептал: - Еще не было такой бабы,  чтобы я ее так хотел, а она мне
не  дала!  -  сказал  он  и почему-то мгновенно пожалел о  пророненных  этих
словах.
     -  Ну  теперь  пусти... хватит!  - зашептала  Света погромче,  но  Илья
дрожащей  сухой ладонью гладил ее живот, забыв все  на свете. Она засмеялась
как-то нервно и довольно громко  воскликнула: "Да отпустишь ты меня наконец!
-  сделав попытку протиснуть руки между своими бедрами и его руками. - Пусти
же!"  Как  вдруг  перед ними  вырос  темный  силуэт  и  гневный голос Вадима
вскричал: "Ах  ты, подлец, она же тебе  говорит!"  Света мгновенно отпрянула
назад, а Вадим, развернувшись, влепил любовнику  ослепительную оплеуху. Илья
присел и хрюкнул. Внезапно Света повернула к Вадиму свое  разгоряченное лицо
и, трепеща, звонко ударила его по щеке.
     - Кто тебя сюда звал?!  - загремела она, наступая на него.  -  Кто тебя
просил вмешиваться?! Защитник  нашелся! -  вопила  она как-то  грубо, широко
разевая рот.
     Оба мужчины уставились на нее, выпучив глаза и ничего не соображая.
     В ужасной  наступившей тишине  стукнула  дверь, и внезапно  веранда,  с
прилегающими  к  ней дорожками, осветилась переливающимися огоньками,  там и
сям спрятанными в листве. "Эй,  ребята, где вы  тут, в потемках!"  - донесся
встревоженный  голос  Шустера.  Послышались   шаги,  смех,  кто-то   чиркнул
зажигалкой, и лужайка наполнилась  народом.  Боб  притащил  коробку  пива  и
всучивал каждому по бутылке.
     Вадим  сидел,  оглушенный,  на   траве.  Невдалеке  в  такой  же  позе,
привалившись к дереву, сидел Илья и криво улыбался Вадиму.
     Открывали бутылки. Шустер в смятении тряс Илью за плечо, заглядывая ему
в лицо,  замирая от  вихря внезапных, напугавших его  предчувствий и быстро,
жестко застучавшего сердца.
     Из дома донеслась лихая музыка,  и появившаяся Ирка  взахлеб  закричав:
"Ну сколько вас всех собирать! Пошли, пошли, Анжела с Питером уже танцуют!",
- потащила народ в дом.

     * * *

     В маленькой комнатке на другом конце дома Илья горячо шептал Шустеру:
     - Ну, давай, давай, соглашайся!
     - Со школы такая зараза: вобьет себе что-нибудь в  голову, так колом не
пробьешь!
     -  Это не настырность, а настойчивость. Благодаря этому я всего в жизни
добился, - заметил Илья высокомерно, со  значением посмотрев  на приятеля. -
Да  и ты  не  дурак... Уж кто-кто, а я  тебя знаю, старый  друг!  - блудливо
подмигнул  он. Улыбка у него  была  какая-то  неожиданная и не легкая:  губы
слушались с трудом, и видно было, что для него она необычна  и неудобна, как
досадное, но иногда необходимое действие.
     -  А зачем ты, собственно, со мной об  этом говоришь? - Шустер зорко, с
опаской разглядывал лицо Ильи.
     -  Потому, что  мы друзья  уже  семнадцать  лет,  и я могу  говорить  в
открытую. Ведь это именно та баба, которой ты снял квартиру?
     - Ну, допустим.
     - Так вот... откажись от нее.
     Шустер вспыхнул и медленно проговорил:
     - Это с какой же стати?..
     - Просто так. Я прошу тебя об этом, понимаешь?
     - Нет, не  понимаю.  Абсолютно не  понимаю. -  Шустер смотрел на  Илью,
чувствуя ползущий из глубин панический страх.
     -  Эта баба  будет  моя! -  слово "моя"  Илья произнес надменно,  гордо
вздернув голову и выставив вперед ногу.
     - Кто тебе сказал?
     - Я сказал!
     - Нет, милок, - прошипел Шустер, - ты в школе всех девиц щупал... самый
удачливый! Эту бабу я для  себя  нашел, уйму денег на нее ухлопал, а  теперь
приходишь ты и диктуешь, что мне делать?! - заорал он, остервенясь.
     -  Поскольку ты мой друг, я говорю заранее, ставлю тебя  в известность,
понимаешь?
     -  Что же ты  за  друг!  - яростно огрызнулся Шустер и вдруг  завизжал,
плюясь: - Шкура ты, а не друг! - а в голове гремело: "Отберет! Отберет!"
     -  Вот  тебе и на! - Илья рассмеялся жестким,  холодным  смехом.  Видно
было,  что он  совершенно спокоен, уверен в  себе  и  ни на йоту не  изменит
принятого решения.
     Шустер  это  знал и  ненавидел  его  сейчас вдвойне. Потому  что он сам
никогда не  менял главных решений. А  отношения с этой женщиной  должны были
стать своего  рода кульминацией его жизни.  Не  только потому, что здесь,  в
Австралии, очень мало русских женщин и почти все они, конечно, замужем, и не
только потому, что ему, в силу его неказистой внешности и раньше было трудно
найти  желающих, но еще  и  потому, что Света оказалась падка  на деньги  по
сравнению с  другими,  не понимающими выгод  такого  соглашения. И это самый
реальнейший шанс  иметь,  наконец, постоянную женщину.  Но особенная точка -
была  ее невероятная сексуальная  привлекательность. Эта женщина состояла из
тела и одного,  исключительно, тела. И мысли о ней, а, точнее, об этом теле,
выводили Шустера  из всякого равновесия. Гладко выбритые щечки его тряслись,
а в  маленьких юрких  глазках отражалась  бешеная работа:  немедленно  найти
выход,  самый  радикальнейший,  спасительный.  И  он,  этот  выход,  конечно
нашелся.
     - Илюша,  зачем  нам  ссориться из-за  таких пустяков,  - он  хохотнул,
сально заблестел  глазками,  оценивающе рассматривая  красивое,  не  знающее
сомнений  лицо  друга,  и  начал:  -  Послушай,  дорогой,  у  меня   к  тебе
предложение. Таких баб вокруг - как грязи. Тебе, с твоей наружностью, ничего
не стоит  любую  иметь. Возьми себе  другую, а я  тебе дам денег. Сколько ты
хочешь? - широко ухмыляясь, щедро предложил он.
     Илья надменно оглядел приятеля.
     -  Ну,  Шустер,  - начал он,  -  фу-ты,  ну-ты,  как ты до  такого  мог
договориться! Это нестерпимо пошло. Обыкновенным, недалеким дураком ты бывал
нередко, но пошляком! - он выдержал паузу, наслаждаясь смущением  Шустера, а
в глазах  его  блестело удовольствие. В то  же время  было  видно,  что идея
застала его  врасплох, и  он, в  действительности, еще не знает, как  к  ней
относиться.  Но  привычка  выставить  ближнего  за глупца  и,  как  правило,
виноватого, сработала мгновенно, как рефлекс, - задолго до  того, как он сам
принял решение.
     Заметив  некоторое  колебание  в глазах Ильи, Шустер заметно повеселел,
оживился,  заюлил  и, наконец,  конфузливо  захихикал. На  самом  деле,  он,
конечно, не был сконфужен ничуть.
     - Елки-палки... а, впрочем, занятно, - тоже посмеиваясь, проронил Илья,
принимая обычную для него в отношениях со знакомыми и с чужими роль главного
и безусловно определяющего лица. - Просто смешно, забавно это пообсуждать...
     Он прошелся взад и вперед, не без коварства поглядывая на приятеля.
     Шустер весь подобрался. Привыкнув за многие годы  играть роль ведомого,
что  бывает  часто  в дружеских,  так же  как и в  брачных  парах, где более
сильный  определяет  и  навязывает, а  зависимый  подчиняется,  смиряя  свою
гордость и желания, где, впрочем, каждая из сторон получает за это более или
менее щедрое вознаграждение  в виде дополнительных удобств, Шустер, наконец,
почувствовал злобу.  Не один  раз за  эти  годы  у  него  были поползновения
освободиться  от  диктата,  надменной  беспардонности дружка, но каждый  раз
оказывалось, что  Илья  ему  опять чем-нибудь  да  был  нужен: то совместная
работа, активная и успешная,  которую не  так- то  легко было прервать,  да,
кажется,  и  было бы глупо, то присланное  Ильей  приглашение  в  Австралию,
составившее главное счастье Шустера. Все  это витало в воздухе, и  не  дурак
был Шустер, чтобы плевать на кормившую его руку. Но это было, было и прошло,
а  кто в здравом уме станет вспоминать  прошлое?  Добро,  сделанное другими,
забывается особенно быстро.
     Теперь же наступил чрезвычайный момент. Склонный к лирическим поступкам
только когда ему это ничего не стоило, сейчас Шустер должен  был сделать все
возможное,  чтобы переломить волю, монолит готового  решения Ильи. Он должен
был сделать  то, о чем он только изредка помышлял, то, что  еще  ни  разу не
оформлялось в виде готового плана. Куш был сладок,  а  накопившаяся зависть,
приниженность и страстное желание однажды унизить соперника едва ли не слаще
самой награды.
     - Денежки! Смешно пообсуждать!  - в восторге завопил Шустер, кривляясь.
- Мы же с тобой всегда понимали друг друга!
     -  Максик, друг! - воскликнул  Илья с восторгом ему в тон,  -  конечно,
понимали! И поэтому я хочу предложить тебе то же самое!
     - ???
     - Деньги!
     - Мне... - растерялся Шустер.
     - Ну да, тебе! Стал  бы я  другому предлагать! Я  бы взял эту телку и -
дело  с  концом!  Но  ты  как-никак  друг,  а  между  друзьями  должны  быть
благородные отношения.
     - Ну и б... же ты, - скривился Шустер, чувствуя, что его козырная карта
бита.
     - Берешь отступного? Деньги же, дурень!
     - А... - Шустер сплюнул и ухмыльнулся, - я больше дам!
     - Хм. Может, я больше дам... - задумчиво протянул Илья, почесываясь.
     - Ну сколько  ты мне можешь дать? - насупившись,  встревоженно  спросил
Шустер. - Что у тебя есть такого, чего у меня нет...
     -  Это,  конечно, резонно...  А  слишком много я  не дам, всего  только
девочка...
     - Ну вот видишь! - радостно ухватился  за эту  идею Шустер. -  А  я дам
много, в долгу не останусь.
     - Давай, называй.
     - Ну... это обдумать надо, вопрос  не простой. Нужно время  - решить, -
тянул Шустер, ужасно боясь прогадать. - А сколько ты хочешь?
     - Я нисколько не хочу, но могу послушать, что ты предложишь.
     - Ну, например, тысячи три...
     - Что-о-о? И это ты называешь деньгами? - Илья грозно  повысил голос. -
Ты что, не видишь, кто перед тобой?!
     - ...Нет, нет, я хотел сказать, что четыре вполне могу!
     - Ты обалдел совсем! - Илья  легко встал и прошелся к окну, играя своим
великолепно сухощавым телом,  затем,  заложив  руки  в  карманы  элегантного
костюма,   улыбаясь,   повернулся  на  каблуках  к  Шустеру.   Его  встретил
ненавистнический  взгляд. Илья содрогнулся, веки его  задрожали, но он начал
спокойно, тонко улыбаясь красными губами:
     - Я  полагал, ты  мне предложишь тысяч двадцать-тридцать,  тогда мы  бы
могли что- то обсуждать, - сказал он с неуловимым оттенком издевательства. -
Но твоя сумма звучит просто смехотворно.
     - Такие деньги! Чтобы ты просто не трогал мою бабу! - взвизгнул Шустер,
испытывая  острое желание вцепиться  в это надменное  лицо ногтями,  как это
умеют делать женщины.
     - А что, - с живым интересом повернулся Илья, - она уже твоя?
     - Я подарками ее забросал,  куда же  она от меня денется...  -  масляно
пропел Шустер.
     Илья приблизил к нему лицо и, с наслаждением расчитывая удар, зашептал:
     -  Я ее полапал немного, а после она, тепленькая, сказала, что не спала
с тобой. Если  бы этого гуся не вынесло, я бы довел дело до конца - прямо на
травке!
     - Падла ты! - убежденно сказал Шустер.
     - От такого же слышу.
     - Нет уж, извини, у меня есть какие-то принципы!
     -  Неужели?  -  с  комизмом  осведомился Илья. -  Ты -  ничтожество,  -
невероятно  оскорбительно-спокойно  сказал  он   и  задумчиво  посмотрел  на
приятеля. Шустер неожиданно для себя задрожал.
     - Ладно, твою мать, кончилась  наша  дружба, - он сидел с  помутившимся
взором. - Берегись, теперь я тебя накажу!
     Илья брезгливо рассмеялся:
     - Давай,  попробуй!  Все равно все будет  так, как  я хочу, -  небрежно
бросил  он  и  легкой  походкой быстро направился  к  двери,  но  неожиданно
обернулся и, увидев опрокинутое лицо друга, доброжелательно сказал:
     - Зря расстраиваешься! Подумай о нормальных деньгах - с тебя не убудет.

     * * *

     Стеная  от  раздирающего  ее  восторга,  с  трудом распрямляя  затекшие
коленки,  из  смежной  с  комнатой  кладовки  выбралась  Ирка.  Подслушанный
разговор возродил в  ней поистине страстные  чувства. Она почувствовала бурю
"настоящей" жизни,  которая обыкновенно обходила ее стороной, а сейчас влила
взаправдашний огонь в ее жилы.  "Война из-за  женщины!  О-о-о!" - голова  ее
кружилась. Давясь новостями, кипя пламенным нетерпением, так освежающими ее,
Ирка  побежала к Анжеле.  Томно раскинувшись на подушках, та  излагала Оле и
Саше свою непростую  теорию трансформации духовной материи, обильно  посыпая
пеплом окружающие предметы. Молодая пара,  ко всему в  новой  для них стране
относившаяся  с умилением,  разиня  рот слушала  монолог,  изредка  вставляя
легкие  междометия. Ирка  потопталась около  них, но  не осмелилась прервать
сестру.
     В  изнеможении  от  доставшейся  на ее  долю  удачи,  не в силах  более
сдерживать  гремевшую внутри бурю,  она  бросилась на  розыски  Светы, решив