о, что она
вышла из-под его контроля и непокорна больше власти тех могучих рычагов, что
служили Шустеру верой и  правдой,  направляя  людишек в нужном ему, Шустеру,
направлении. Это  было болезненное  открытие. Сначала  отвергнутый  любовник
даже приуныл, но затем,  всполошившись,  кинулся  к  Илье добиваться правды.
Каково же было  его изумление и растерянность, когда выяснилось,  что  Света
там и не появлялась. Сомнений быть не могло: что-то изменилось кардинально.
     Илья  был  подавлен, на  работе у него  началась  какая-то  чертовщина.
Камешки,  брошенные  вовремя  умелой рукой  Шустера,  подняли невеликие,  но
неостановимые волны в сознании начальника отдела. Шеф, отношения с которым у
Ильи  относительно устоялись  уже  к  концу  первого  года, стал  необычайно
внимателен ко  всему,  что  говорил  Илья, но как-то  настороженно,  слишком
сдержанно, и сам больше не начинал бесед. Несколько раз Илья ненароком ловил
на себе  долгие  и  до  чрезвычайности  странные  взгляды  и поневоле  начал
нервничать,  не  понимая  происходящего.  К  его  великому смущению  дело не
ограничилось разрушением добрых отношений.
     Тема, которую  он  предполагал  разрабатывать  с шефом и,  заручась его
именем  и  поддержкой,  позднее протолкнуть в хорошие  журналы,  была  шефом
отклонена. А, точнее, он  устранился вовсе от совместной работы, ссылаясь на
занятость,  и  вместе  с  тем   стал  проводить  много   времени  с  другими
сотрудниками. Надежда попасть на хорошую  конференцию таяла на глазах. Ветер
переменился.
     Совсем  уже  недавно, около месяца  назад, Илья заставил себя  пойти  к
шефу. До окончания контракта оставались считанные месяцы, и если раньше  шеф
собирался  продлевать  срок  правдами  и  даже  неправдами,  то  теперь  вся
конструкция медленно и неотвратимо сыпалась на глазах - пугающе и непонятно.
Илья ломал голову, но все было  безуспешно: ни одна мало-мальски осмысленная
идея не объясняла этого развала.
     С шефом в кабинете сидел сотрудник, долго метивший на постоянное место,
и наконец получивший его пол-года назад. Они сосредоточенно что-то обсуждали
и,  судя  по  выражению  их  лиц,  не  имеющее  отношения  к  науке.   Самое
отвратительное, что увидев Илью,  они оба  не только стремительно замолчали,
но  заметно смутились, причем шеф, не сдержавшись,  дернулся и  подхихикнул.
Илья  вышел  и с вытаращенными  глазами долго сидел  у  себя, уставившись  в
противоположную стенку. В эту ночь он не сомкнул глаз. Жизнь дала трещину.
     Если бы в это ужасное  время у Ильи хватило сил на наблюдательность, он
с не  меньшем  изумлением поймал  бы на себе глубокие и  загадочные  взгляды
Шустера,  мерцающие затаенными переливами трудно определяемых чувств. Шустер
нe  оставлял его, благо работали  они  в одном отделе,  крутился неподалеку,
отслеживая  все этапы  крушения  соперника,  страшась  пропустить что-нибудь
важное. Несколько  раз  острая жалость охватывала  его, ведь его нельзя было
назвать злым  человеком, но единожды запустив карающую  машину, он был не  в
силах остановить ее, даже если б и захотел.
     Почувствовав,  что продление контракта в этом университете переходит  в
разряд несбыточного мифа, Илья разослал по всему миру  бесчисленные запросы,
надеясь   получить  работу.  Вскоре  с  замечательной   регулярностью  стали
приходить стандартные, по шаблону написанные отказы. Видимых причин тут было
несколько. Во-первых, в каждом новом  месте требовалась  характеристика  его
научной  деятельности,  а  высылал  ее  по  месту  назначения   именно  шеф.
Во-вторых, мир, по- видимому, был перезаполнен физиками, а еще более - тесно
сбитыми группами, поддерживающими "своих". Их с легкостью можно было назвать
мафиози от  науки, ибо если  ты  имел легкомыслие подать на работу к  членам
одного клана, имея в своих трудах ссылки на статьи членов другого клана, то,
без  сомнения,  был  бы  подвергнут  остракизму на  годы  своей карьеры, без
малейшей возможности найти работу в контролируемых ими институтах. Илья, как
новичок в этих условиях, совершил последний возможный грех: посещая какой-то
семинар и встретив там новые лица, он попил чай с "ученым" из одной мафии, а
попросил работу - у другой!
     Вообще, работая чрезвычайно много и радуясь своим успехам, Илья  нимало
не  позаботился  установить  широкие личные контакты с самого  первого года,
что, конечно, необходимо было сделать даже и в первую очередь - в среде, где
именно закулисная жизнь определяет судьбу и каждого труженика, и генеральное
развитие науки в целом.
     В  своем  же  отделе  Илья  не   сделал  ни  единой   попытки  улестить
разгневанное начальство  потому, что презирал  он эти нравы и  необходимость
"прогибаться",  зарабатывая  благосклонность. Держась  независимо, надменно,
зная  себе цену, как  ученому,  он ни на йоту  не  потрудился  изменить свое
поведение  в новой стране.  Без запинки  и сомнения начинал он свои семинары
изящной  фразой: "По поводу  данной  темы у  вас тут  бытует заблуждение..."
Такой  стиль не оставлял  надежды на хорошие  отношения и получение  работы.
Шустер, видя это, изнемогал от  ненависти и злорадства, но также от зависти,
чередующейся жалостью, а, иногда, резким,  но быстро подавляемым раскаянием.
Не  в  силах  работать,  он  бегал  из  кабинета  в   кабинет,  вынюхивая  и
выспрашивая, избегая, впрочем,  попадаться  на  глаза шефу. Мало-помалу Илья
остался   почти   в   полной   изоляции,  ибо  доброжелательные   сотрудники
предпочитали   пробегать  мимо,   озабоченно  вглядываясь  в  даль.  Илья  с
презрением  наблюдал эту  человеческую метаморфозу.  Через  пару  месяцев он
готов был  оставить этот  город навсегда, но  тут-то  и открылась перед  ним
новая и неразрешимая проблема.
     Женщина,  его  женщина,  без  которой  он  уже  не  мог помыслить  свое
существование,  эта  невыносимая  баба,  от  которой  волнами исходила  сила
порока, наотрез  отказалась ехать с ним куда бы то ни было. Это  был удар. В
голове  у  Ильи  не  было  пространства  для  всяких  там  идей   о  женском
самоопределении. Все  женщины,  которых  он себе  выбирал,  быстро привыкали
исполнять его волю.  Это  было разумно  и справедливо. Так  был устроен мир.
Теперь начиналось что-то странное, то, что  ни  разум, ни чувства больше  не
воспринимали.
     Мы  мало  знаем, как в точности  развивались  события, но  только  Илья
черный,  как  туча, с голодными  и  тягостными  глазами караулил около  дома
Светы, приезжал к ней внезапно вечерами и, если заставал там бывшего дружка,
устраивал бурные скандалы, а однажды пытался выбросить его из дома. От Ирки,
знавшей обыкновенно все  события, стало известно, что он, собираясь в Россию
для размена квартиры бывшей жены, поездку эту отложил ввиду полной неясности
и неприятного развития событий. Стал внезапно раздражителен, рассеян и дошел
до того, что яростно  шпионил за своей неуловимой  любовницей, подглядывая в
занавески.
     Теперь,  как  выяснилось,  Света  сбежала не только  от него,  но  и от
Шустера,  и  бывшие  друзья,  от дружбы  которых  под разрушительным напором
ревности и  соперничества  не осталось  и следа,  еще  раз решили объединить
усилия, чтобы отловить  пропавшую  любовницу. Теперь, когда по идее  Шустера
Илья дошел до  последней точки падения и  отчаяния, Шустер, трепеща, в самых
деликатнейших   выражениях  предложил  солидную  договоренность.  Он  брался
похлопотать перед начальством о работе для Ильи, намекая  на свои загадочные
связи, в обмен  на маленькую услугу: Илья должен оставить ему, Шустеру, "эту
женщину".  Собственно   говоря,  это  и  был   заключительный   аккорд  всей
возведенной им  конструкции.  Осторожно  подобранные выражения, любезность и
задушевный тон  мало  помогли Шустеру в этом деле. Известно,  что переговоры
шли, но в  последний момент их союз все-таки не состоялся: Шустер был крепко
избит, а разъяренный Илья опять кинулся на розыски.
     Две недели поисков не принесли результата.
     Примерно  тогда же  Оля, долго и  безуспешно  искавшая работу, получила
предложение. И  на  деньги большие, чем у  ее мужа.  Но в другой город. Дома
поднялась буря. Супруги долго  ругались, кто  же должен  уступить и  бросить
работу. В конце концов Саша пошел к шефу и предложил ему добавить еще восемь
тысяч в год,  в точности  до суммы, предложенной  жене.  Шеф восемь добавить
отказался, но  сказал,  что пять сможет. Супруги, очень довольные, остались.
Прошло,  однако,  немного  времени,  и  Оля,  не  выдержав,  пошла  работать
уборщицей  в  отель. Скандалы в семье быстро возобновились,  так  как работы
этой она стыдилась, а отказаться от денег была не в силах.
     Анжела  много  писала,  выставляла  свою  живопись   в  хороших  залах,
преимущественно  в  Европе, и,  наконец, стала известным  и очень покупаемым
художником. В ее  парижской студии собиралось рафинированное общество, и все
меньше  приветствовались  там  случайные  и  малоизвестные  личности.  Стали
появляться знаменитости из России.
     Она несколько  раз  и сама наезжала  в  Москву. Посещение это требовало
незаурядного мужества, так как в России Анжела  не бывала  больше двенадцати
лет -  не к чему было. Теперь  она отправлялась туда  ненадолго, с какими-то
загадочными и тщательно  скрываемыми целями. Возвращаясь, долго  приходила в
себя и со вкусом рассказывала, какие все в "совке" жулики.
     Однако, около месяца тому назад Анжела вновь  бросила свое творчество и
свой салон. Она стремительно выехала в Москву в окружении нескольких  женщин
-  для текущих дел  и  мужа - для серьезной  подмоги. На этот  раз, кажется,
подворачивалось   что-то   крупное:   стало   известно,   что   она   сможет
приватизировать  значительный  кусок  земли   в  старой  части  Москвы  -  в
каких-нибудь культурных целях.

     * * *

     Как-то  в  сумерках,  когда  ее сестра  Ирка  вязала перед телевизором,
поджидая своего Боба, на двери задрожал колокольчик.
     На пороге стояла Света.
     Ирка, не  отрывая глаз от лица подруги, сделала шаг назад и застыла, не
в  силах  вымолвить слова. Перед нею было чужое лицо,  как будто незнакомое.
Они не виделись давно, и ничего в этом лице не осталось от сверкающей смехом
обольстительной женщины.  Ирка пропустила Свету, не спрашивая, заперла дверь
и безотчетно плотно задернула шторы.
     Казалось, облака пробегали  по  лицу  гостьи. Она мрачно молчала и,  не
замечая окружающего,  бесцельно оглядывалась по сторонам.  Наконец взглянула
на Ирку, усмехаясь.
     -   Где  ты  была-то?!  -  вскричала  Ирка,  помедлила  и  вытащила  из
холодильника бутылку. Изучая подругу вытаращенным взглядом, налила ей полный
бокал. Подумала и налила себе тоже.
     - Живу себе. - Света пожала плечами.
     - С кем живешь-то? Тебя все ищут, с ног сбились!
     - Что, трясли тебя женишки? - проговорила та, запнувшись.
     -  Ты ведь ни  строчки  не  оставила! Что с тобой стряслось?  Мне бы ты
могла позвонить!
     - Извини. Не в себе я... - нетвердо сказала гостья.
     - Ну  ладно,  - протянула примирительно  Ирка. Бесприютный  вид подруги
разжалобил ее сердце. - Я тебя не ругаю. Ты есть-то хочешь?
     - Нет, я посижу и пойду.
     -  Куда  же ты пойдешь! -  Ирка всплеснула  руками.  - Не  пущу  я тебя
никуда!
     Света смотрела  так  несчастно, что Ирка потянулась к ней всем сердцем.
Почувствовав это, та пролепетала:
     - Добрая ты, Ириша, но не сможешь мне помочь... - она подняла лицо и  в
мрачном волнении уставилась в глаза подруги. - Больше не могу. Понимаешь?
     - Не очень, Светик... Ты что имеешь ввиду?
     - Со мной что-то не в порядке... Я - это не я,  -  терзаясь, прошептала
она. - Почему со мной происходят такие вещи, я ни-че-го не понимаю!
     - Какие вещи?!
     - Вся эта проститучья жизнь! Меня кто-то любит,  и я кого-то люблю,  но
все неправда. А потом  такая пустота... словно изгадила саму себя! И конечно
того,  с  кем  любилась. Я  кажусь свободной?  Выбираю  любого? Но  я  -  не
свободна! Потому  что  я  та,  которую хочет  видеть мужчина,  понимаешь?! Я
завишу от его  денег, услуг, от  него. За его деньги я  должна стать  такой,
какой хочет он! Вот гадость! - красная, она закрыла лицо руками.
     - Светик, но  есть же выход! -  с тревогой, разделяя  чувства  подруги,
воскликнула Ирка. - Не надо авансов прохиндеям раздавать, а появится хороший
человек - выходи за него замуж!
     - Ириша, столько  у  меня перебывало умных  и добрых!  И замуж звали! -
ожесточенно крикнула Света.
     - Так что же ты?!
     - Я всегда хотела замуж выйти. И подругам завидовала, кто хорошо жил! -
сказала Света с такой искренностью,  которую Ирка не предполагала в подруге.
-  Ты не  знаешь, до слез завидовала! А как  дорогой  да любимый  меня своей
считал, на меня колотун находил, ужас такой, все - связана по рукам и ногам,
конец мне пришел! Ничего у меня с порядочными  не выходило... - она перевела
дух,  вслушиваясь  в себя, -  зато  со всякой  швалью получалось  как нельзя
лучше.  Я знала, что им  от  меня надо и  заставляла платить хорошие деньги.
Жаль, что у Шустера миллиона нет - я бы его облегчила!
     Ирка  слушала подругу в великом смущении. Она, как и  все,  встретившие
Свету на  своем  пути, имела о  ней мнение простое,  легко  укладывающееся в
набор нескольких черт. Этот расхожий облик мужчины,  смеясь, называли словом
секс-бомба. Женщины никогда не употребляли это выражение, оно их раздражало.
Некоторые из  них говорили, что она красивая девочка, другие, да, ничего, но
не так, чтобы чересчур. И те, и другие сходились во  мнении, что несмотря ни
на что, она, безусловно, полная дура, но мужчинам нравится.
     Ирка и была, и не была из этого исключением. Ей нравилось разговаривать
со Светой, которая почти всегда соглашалась с доводами Ирки,  особенно  если
Ирка нуждалась в  ее понимании, внимательно выслушивала все "за" и "против",
не противоречила по пустякам,  навязывая свою волю и советы тогда, когда  от
нее требовалось совсем  другая роль: принимала рассказы Ирки именно так, как
Ирка  старалась  это  преподнести,  словом,  была  отзывчивым  собеседником.
Знакомые женщины вроде  бы  и соглашались, что  это умно,  но  мнение свое о
Свете не меняли.
     Да, Ирке было приятно дружить со  Светой, легко дружить и весело, но...
Иногда Ирка испытывала неодолимое раздражение, глухое и тяжкое. Она говорила
себе,  что  вчера  та  нарочно смеялась  слишком громко,  она  выставляется,
специально  привлекает к  себе  внимание  и  вообще не  умеет себя  вести  в
обществе.  У Ирки от  этих  мыслей  быстро  портилось  настроение,  и она не
звонила  Свете,  удивляя домочадцев своим мрачным  видом. Она  сердилась  на
Свету и за  свои собственные чувства к ней. Но через день-два ее раздражение
приобретало  иную  окраску,  ибо  Ирка  начинала совеститься этими, внезапно
одолевающими ее  чувствами, тогда она несколько недель  думала о Свете самое
лучшее. Но и этот срок проходил, вновь проявляя в голове Ирки общую и вполне
устоявшуюся  идею,  что  Света  хотя  и  миловидна,  но  как человек  совсем
неинтересна, обсуждать даже нечего, разве что ее похождения.
     Теперь,   кроме   неожиданных  откровений,  Ирку  поразило  лицо  этого
человека. Оказывается, во все  эти  времена Света тоже жила, как  окружающие
люди, имела укрытую собственную жизнь,  какие-то трудности, не высказываемые
никому  на  свете,  и  вместе  с  ними  разнообразные  и  глубокие  чувства,
совершенно,  кстати, пропущенные  Иркой.  Это было  как-то  неожиданно, хотя
удивляться тут было собственно нечему. Просто все, что казалось естественным
для  других  Иркиных  подруг и выглядело  труднообъяснимым  в  устах  Светы,
оставалось для  Ирки  совершенно  закрытым  миром,  и  уж, конечно,  все  те
перемены, которые в этом мире исподволь накапливались и  совершались. "Хм! -
подумала  Ирка,  и еще: -  Нда... -  и еще раз: - Хм!.."  - и  что-то  такое
разное, что  она  подумала о  Свете,  взглянув на нее  новыми  глазами.  Тут
заинтригованная Иркина  мысль  остановилась, не пронзая  дальше морок  чужих
глубин, а предложила Ирке разумный и по-человечески очень понимаемый совет.
     - Слушай,  Илья  был у меня, чуть не плакал,  правда! Он  в тебя ужасно
влюблен, просто по  уши. "Скажи, где  она? - кричал. - С кем сбежала?!" Я от
него палкой отбивалась, так наседал - еле выгнала!
     Света смотрела без любопытства.
     - Вот я и думаю! - продолжала Ирка порывисто, - он ведь неплохой, а? Не
всякий еще полюбит так. Что же ты молчишь, ответь что-нибудь!
     -  Не обижайся,  Ириша, -  утомленно  проговорила  Света, - не любит он
меня. Он свое самолюбие любит - неудовлетворенное, распаленное до крайности.
     - Чем же распаленное?
     -  Я  в ножки ему  не рухнула, как его несчастная жена, не восторгалась
им, вообще с ним не считалась. Это  как раз мужиков до остервенения доводит,
очень  увлекает. Заставляет за женщиной бежать, все на свете позабыв: детей,
жену,  дела забросив.  А потом и  сам  не  знает, любит или ненавидит  - так
распалится! Знай  ему только кукиш показывай. Они не женщину любят... они за
своим распаленным  самолюбием бегут на край света! И  такие, как Илья, когда
удовлетворен, больше всего женщин делят, разменивают. Пользуются! Угощаются!
Тщеславятся!
     - Как же ты с ними? - выдохнула Ирка сокрушенно.
     - Больше никак! - в полный голос крикнула та.
     Они замолчали,  сидя уже  в  сумерках. Зажегся первый  фонарь напротив.
Мимо окон  прошел  человек. В полной тишине  дома начал пробовать свой голос
сверчок.
     Да,  Ирка  была  удивлена  словами  подруги,  ее  непривычным,  твердым
взглядом на вещи. Обычно  Света  не имела склонности рассказывать о каких-то
там  проблемах, имела облик любезный и довольный - этакий укор  и пример для
окружающих: беспечный вид ребенка любимого и холимого всеми. Отработав  этот
облик до тонкости, она проявила несгибаемую  волю в  умении следовать ему  и
подвести  всех окружающих  к единственной  вере, чтобы ни у кого  и мысли не
возникло: это восхитительное лицо - плод неустанной, изнурительной работы.
     Теперь,  как  выяснилось для  Ирки,  произошла  ошибка  в  среде  ушлых
знакомых: все приняли сыгранную Светой  роль за  чистую монету, уверились  в
ней настолько, насколько хотела того она.
     - Светик, - робко позвала Ирка, - как ты вдруг поняла?
     - Думаешь, я раньше  не знала? А, может,  и вдруг... -  Света несколько
секунд колебалась, потом глухим голосом сказала:
     - Люблю я, Ириша.
     Ирка в искреннем изумлении вскинула глаза, а Света вскрикнула:
     - Ты что удивляешься, я как-никак человек!
     - Господи, я ничего! Кто он?!
     Та стушевалась от резкого вопроса, медленно ответила:
     - Один седой и непонятный человек.
     Ирка помолчала, вдумываясь в ее слова, потом пораженно спросила:
     - Ты что же, хочешь сказать, что он не...
     - Вот именно, - перебила Света, - он не.... - она помолчала. - Не любит
он меня.
     - Женат?
     - Женат.
     - Я знаю его, верно?
     - Да... - с явной неохотой отозвалась Света.
     - Если непонятный... то это... Вадим? - замирая, брякнула та.
     - Не пытай меня! Мне и без того муторно, хуже некуда, Ирка! Я никому не
нужна. Идти... идти мне некуда...
     -  Я  тоже  это  чувствую,  -  внутренне  подчиняясь, сказала  Ирка,  и
чувствовалось, что эта мысль ей не чужая. - Да... изменилась ты здорово... -
ласково  заметила она,  с  состраданием рассматривая  подругу.  - Что же  ты
делать будешь?
     - Не знаю, - проговорила та потерянно.
     Они надолго замолчали.
     Ирка зажгла лампы, прислушалась  к  звону  цикад  и наивно, но стараясь
казаться загадочной, произнесла:
     - Кажется... он скоро будет свободен!
     - Откуда ты знаешь?!
     - Я кое-что слышала, они с женой вроде на грани развода.
     - Не верю! - в отчаянии воскликнула Света. - Здесь никто из приезжих не
разводится!
     - Тем не менее! - подтвердила Ирка