м на кустах  распустились  огромные цветы, и  мир
стал  оранжереей. Кто-то пел,  кто-то вскрикивал,  шумел в  листьях, догонял
друг друга,  пел победу или обозревал местность с  конька крыш. Время  шло к
обеду. В машине была невероятная жара.
     На  газоне  большая  птица, напоминающая  ворону,  с  большим  чувством
собственного  достоинства  медленно и почти  не  поводя головой  выглядывала
червяков между травинками. Летать  ей  лень. Заметив шевеление, она, вытянув
вперед  голову,  как  скаковая лошадь  стремительно  набежала  на  жертву  и
вытащила ее из земли мощным клювом.
     -  Смешная  птица "клаксон",  -  заметила  Света,  хватая  ртом  первую
прохладу из кондиционера.
     - ?
     - Они поют, как клаксон на старинных машинах.
     - Похоже! А ты заметила  - это единственная птица,  которая не убегает,
когда подходишь, а поворачивает голову и смотрит, как человек, - прямо  тебе
в глаза?
     - Да. Необычно и даже странно.
     - А если я посмотрю тебе в глаза?  -  азартно спросил Шустер,  погладив
Свету по бедру.
     Она взглянула в его зарумянившееся лицо, помедлила, провела по его руке
пальчиками.
     - Уже прохладней, я думаю, можно ехать.
     Узкая улица были заставлена  машинами, но Шустер лавировал между ними с
большой  опытностью.  Вскоре они выбрались  на широкий  проспект - дрожащий,
изнемогающий   от  страстного,  захлебывающегося  рева   моторов   и  белого
напряжения солнца. Казалось, настали его последние минуты. Света, не  каждый
день выезжавшая  из  дома, глазела по сторонам с  любопытством.  Машины  шли
сплошным потоком, а водители стремительно переходили из ряда в ряд, подсекая
друг друга под самым носом.
     - Как ты по левой стороне ездишь, у меня голова кружится! - воскликнула
она, не утерпев.
     - Я приехал и сразу в аварию попал!
     -  А  я  как приехала, не могла  дорогу  переходить - в другую  сторону
смотрела! Думала, все - задавят!
     - Ты, детка, лучше дома сиди! - закричал Шустер с тревогой.
     Он перешел на крайнюю линию и вскоре поставил машину около яркого кафе.
     - Давай-ка закусим! - любезно предложил он, открывая дверцу.
     Света выпорхнула из машины, оглядываясь во все  стороны на прохожих. Ей
хотелось  что-нибудь  запеть. Она  постояла  в  красивой  позе,  пока Шустер
проверял дверцы, и, не  торопясь, направилась  к  столику,  по  соседству  с
которым сидели  молодые  хорошо  одетые люди,  отметившие красивую  женщину.
Через минуту официантка приняла заказ, и на столе  появились ледяные напитки
и  сласти.  Света крутила головой, расслабленно  и довольно громко смеялась,
так что Шустер,  вначале смотревший на нее с обожанием, ревниво и недовольно
сказал:
     - Говори потише, вон тот вроде по-русски понимает.
     Света повернулась и увидела седого человека, рассеянно смотревшего в их
сторону. Она с любопытством уставилась на него и громко сказала:
     - Этот что ли! Посмотри какая у него глупая рожа - типичный австралиец!
     Человек остановил на  ней  долгий взгляд, потом отвернулся к спутнице и
тихо спросил по-русски:
     - Как кофе?
     Но Света  уже потеряла  к  нему  интерес,  восхищенная  своим  успехом,
ослепительным  днем  и  предстоящими  приключениями.  Она  сияющими  глазами
оглядела окружающие столики.  Тонкий, но вполне различимый звук триумфальных
оркестров послышался вдали.  У нее закружилась голова. Не в силах  больше ни
минуты сидеть  в  бездействии, она  легко вскочила, и  уже через минуту  они
мчались  в  потоке,  несколько скорей, чем можно, мешая  другим,  но зато  -
быстрее приближаясь к заветной цели!
     Через несколько поворотов показался огромный торговый  центр. Они нашли
место для машины и, не мешкая,  устремились в  возбужденную атмосферу общего
удовольствия.
     Первый  десяток магазинов они пролетели,  как на  крыльях, разглядывая,
ощупывая и иногда примеряя. Света стала говорливой, теплой.  Щеки ее пылали.
Шустер, окрыленный такой  неожиданной  переменой, счастливо разглядывал  ее,
пожимал ручки и даже целовал со страстью то в одной, то в  другой кабинке. В
его руках замелькали первые покупки.
     Фиеста разгоралась. В одном месте Света присмотрела  сразу много вещей,
но никак  не  могла  выбрать  что-то  определенное.  То  казалось, что  вещи
нравятся, то -  нет. Кажется, они и повторяли платья, что  были уже куплены.
Нет в них изюминки, решила Света, и Шустер с ней  согласился с готовностью и
легкой радостью вполне влюбленного человека.
     К  концу третьего часа пакеты, которые  тащил Шустер, стали  оттягивать
ему руки, а  подходящий костюм  так и не попадался. Один был  слишком  узок,
другой короток, в третьем  месте  -  неподходящий оттенок,  а  в  четвертом,
кажется, и ничего, но дорого, а магазин, однако ж, не солидный.
     Они заканчивали последний  круг,  как  вдруг  заметили еще один магазин
одежды. К их  великой  радости там было то, что  они так долго искали. Света
долго  крутилась перед  зеркалом, примеряя костюмы всех  расцветок. Шустер и
продавцы возбужденно  бегали вокруг ее кабинки, поднося и убирая  лишнее, и,
наконец,  она  выбрала самый модный  и дорогой. Шустер  заплатил,  и они еще
долго разглядывали его, причем она  больше  костюм, а он нашивку с названием
известной фирмы.  Костюм был так  красив, что  Света  захотела  прямо  в нем
поехать домой.  Но Шустер,  поколебавшись,  попросил упаковать его в пакет с
именем  торгового  дома и, когда они отправились  к  машине, нес  пакет так,
чтобы все проходящие могли увидеть, в каком дорогом магазине они побывали.
     Но до  того,  как  они покинули гостеприимный храм,  один из продавцов,
дружелюбно улыбаясь, обратился к Шустеру с вопросом:
     - Простите, пожалуйста, на каком языке вы разговариваете?
     - На русском, - Шустер учтиво улыбнулся.
     Продавец обернулся к коллеге и радостно воскликнул:
     - Что я тебе говорил! Это действительно один из кавказских языков!
     Солнце   заметно  передвинулось,  шел  шестой  час.  Сложив  покупки  в
багажник, Шустер повез даму обедать. На улицах  и в кафе было  много народу,
город  набирал обороты  предновогоднего ажиотажа. Света  блаженно  отдыхала,
размякшая  и тихая, в  большой задумчивости поглядывая  на своего спутника -
как будто уже иными глазами. Загадочным и медлительным становился ее взгляд.
Минут десять ехали они, почти не разговаривая.
     Неожиданно,  когда  машина   поравнялась   с  яркой  вывеской,   Шустер
притормозил и торопливо показал спутнице на вход:
     - Смотри, русский ресторан!
     - О! - в один голос вскричали оба.
     Из  дорогой   машины   вышла   дама,  убранная   мехами,   ниспадающими
ослепительным каскадом.  Света  обомлела,  с глубоким восторгом  разглядывая
меха, и, запинаясь, промолвила:
     - Такая вещь... Сколько же денег...
     -  Так ведь жара тридцать пять! -  простонал Шустер кривляясь, - она же
под мехами потная!
     Света не обратила на него внимания.
     - Кто это может быть? - робко и даже потрясенно спросила она.
     - Ну, конечно, русские!  - несносным голосом проблеял тот, - в ресторан
приехали!
     - Я тоже хочу! - мгновенно вскричала она.
     - Детка, мы туда не пойдем!
     - Почему?!
     - Там невкусно и песни Ободзинского.
     - Максик, поворачивай туда!
     - Но ведь ты не одета!
     Света сверкнула глазами.
     - А, черт! - в сильной досаде брякнула она, - ладно, в другой раз.
     - Вот  и ладушки, в  другой раз! - Шустер прибавил газку  и  свернул на
следующем  повороте. - Жизнь кончена:  есть  хочу! - бормотал он, разыскивая
свободное место. Покрутившись немного по улицам, они облюбовали уютное кафе.
Но в тот  момент, когда они собирались  втиснуть  машину  в узкую щель между
двумя  другими,  поближе  ко входу, стоявший  впереди открытый  "Форд" начал
пятиться на то же самое место. Шустер не успел опередить его и рассвирепел:
     - Аборигенская рожа! - взвизгнул он.
     -  На себя-то посмотри! - на чистейшем русском откликнулись из открытой
машины.
     Света разлилась ярким звоночком,  вытирая глаза. Рядом качалось мрачное
и  голодное  лицо друга.  После  долгих мытарств  они пристроили  машину  на
соседней улице, дошли пешком до кафе и, разместившись у окна, заказали обед.
     Официант разлил вино, и Шустер, почувствовав себя гораздо лучше, поднял
первый   бокал   за  красавицу.  Зазвенели  рюмки,   зазвенели  голоса.  Они
переглянулись: он  с нетерпением  и  пылом,  она  томно, но  как  будто  еще
нерешительно, скромно.
     Подали  приборы. Блеснул яркий  металл. Салфетки розовые, белые, тонкая
свежесть и  предвкушение.  Вот  зажигают свечи  -  стол засветился, заиграл.
Ажурные  блики, нежные тени  сквозь воздушную желтизну  вина... Рядом теплые
губы и чудно светящиеся глаза. Хрупкая прелесть момента. Дай поцеловать!
     Вдруг красная вспышка вблизи. Алым  огнем зажглась середина  стола! Там
весь в бликах огней, как огромная роза, страшный, ослепительный рак - жаркой
волною Красного моря. Всплесни руками и смотри на него, удивись таинственной
форме, загадке, поднятой из мрака глубин: он рожден удивлять!
     И вот чудный дух - несут жаркое. На овальном  блюде  пылающий бронзовый
бок,  истекающий  сочной  истомой. Острый  и сильный  вкус,  и  ты  горишь -
подчиняясь и  млея. Спасение в прозрачных листьях салата.  Их отдохновение и
хруст, и сладость.
     После третьего тоста Шустер, заметно повеселевший, настойчиво говорил:
     - Я  все могу достать, ты не сомневайся. С моими  связями  - раз-два, и
все будет!
     - Как же ты связи нашел, ведь тут австралы всюду?
     -  Э, детка, какие же австралы, когда  свои люди! Вот  вчера звонит мне
девочка из "Duty free".
     - Русская?
     - Русская, конечно, и говорит: "Есть фотоаппараты". Я еду и беру восемь
штук.
     - Так они всюду лежат... - неуверенно проговорила Света.
     - Малышка! Эта девочка их так провела, что они впол-цены ей и впол-цены
мне! - Шустер подмигнул  и деловито  добавил:  -  Главное блат найти - тогда
живем!
     Быстро пролетело  время  за приятным разговором. Они обсуждали  будущие
покупки,  немного  поговорили о знакомых. Шустер рассказал, что его  друзьям
удалось купить  на прошлой неделе.  Потом  их разговор плавно вернулся на их
собственные покупки,  они поговорили еще  немного об  этом.  Обсудили, когда
лучше выезжать и  возвращаться после магазинов. Интересно  было поговорить о
том,  что  знакомые  покупают  вещи качеством  хуже  и довольно-таки  редко.
Решили,  что они  будут покупать вещи чаще. Света рассказала, что она  любит
покупать  больше, а  что  -  меньше. Шустер рассказал  о себе.  Они  еще раз
обсудили, что купят в следующий раз и сколько истратят на это денег.
     Заплатив за обед, они вышли на воздух.
     Был  час  заката.  Солнце, почувствовав  вечер, смирилось  и  перестало
обжигать.  Небо  потеряло  яркий   цвет,  задрожало,  заструилось   глубоким
светящимся куполом,  и  тогда пролетели,  протянулись,  как  длинные пальцы,
желтые  теплые   тени.  Город  облегченно  вдохнул  легкое  вечернее  тепло.
Послышалась  музыка.  Но  она не  разрушила  тишину,  покрывавшую  мир,  его
ускользающую и хрупкую нежность.
     Узнавая  эту  тишину,  люди в  волнении  поднимали  глаза, ловя кроткий
умирающий свет.
     Пронизывая  розовое  и  беспечное  пространство, исподволь  там  и сям,
уклончиво,  но  упорно легли  первые  серые  точки, пятна, прокладывая  путь
угрюмым теням. Мир неудержимо старел.
     Испуганные  косым светом,  задрожали  и смиренно закрыли  глаза  фасады
домов. Волшебной, таинственной дамой в город вернулась тень, грудью легла на
город,  синей истомой обведя глаза. На  лицах появились  иные  улыбки -  уже
коварные, уже ночные.
     Света и  Шустер  в молчании дошли до  машины, когда Шустер, открывая ей
дверь, сказал:
     - А ты ценничек с костюма пока не отрывай. Может, кто в гости зайдет.


Глава 4

     - ...Я, девочки, ему и говорю, здесь климат слишком жаркий, я  в Европу
хочу, если ты хочешь знать, мне вообще эта Мексика надоела, а он мне, что же
я могу сделать, это служба. А я ему и говорю, ты подумай!
     - Правильно.
     - Ты подумай, всегда можно какое-то место найти. А он мне и говорит,  я
не уверен, не думаю. Ну а я тогда и говорю: я сама поеду поживу!
     - Вот именно!
     -  Я не могу так сидеть и этим мексиканцам безграмотным  свою  живопись
показывать! Я, девочки, решила: я один дом продаю и куплю квартиру в Париже.
Грешно  свой  талант хоронить,  мы должны  помнить о предназначении. Бог  не
прощает ошибок против духа!
     -  Ты,  Анжела, так ему  и  скажи,  ты  живешь духовной жизнью! - бурно
подхватила Ирка.
     - Ах, если бы  вы знали, девочки, как пуста и бесплодна жизнь, как мало
в ней света - - особенно  в этой Мексике! - как томительны наши порывы! Но я
знаю, я верю, в один день музыка все разрешит!..
     - М-м-м!..
     Три женщины  с  изяществом, почти на  полу,  расположились в  полумраке
малой гостиной  Иркиного дома, сплошь  увешанной  картинами  очень  крупного
размера. Картины эти были  написаны Анжелой еще в  бытность ее в  Австралии.
Причастившись  духовной  жизни  сестры   хотя  бы  и  косвенно,  окружая  ее
неутомимой  заботой  и  самозабвенной  услужливостью  в часы,  когда  Анжела
творила,  Ирка  была  награждена, став,  до  некоторой степени, совладелицей
творческого  наследия. Она,  не  поскупившись,  одела полученные  картины  в
монументальные и, к  слову сказать,  чрезвычайно дорогие рамы.  С трепетом и
нежностью  она  посвящала  новых   слушателей  в  разнообразные  истории  их
создания.  Была,  впрочем, еще одна  небольшая  причина,  почему картины эти
составляли  даже  как   бы   предмет  гордости:  помещенные  на  стены,  они
безошибочно определяли Иркину социальную принадлежность - может быть и не на
самом верху, но гораздо солиднее многих прочих.
     В гостиной загадочно горели свечи, на столике медленно тлела сандаловая
палочка, источая удушливый, томный  запах. Света, остро наслаждаясь минутой,
сияющими  глазами  выглядывала из  глубочайшего  кресла,  потягивая какой-то
крепкий  и  божественно  вкусный напиток.  Ирка поместилась у  ног сестры, а
Анжела, как  обычно раскинувшись  в  позе восточного владыки,  не  торопясь,
развивала свою мысль:
     - Я  нашла  колдуна,  он  дикий, почти не понимает  нормальную речь, но
чувствует тонкость мира, меня в этом мире. Я читала ему эзотерические книги.
У  меня развитые способности, сенситивная аура, и это,  девочки, иногда  так
трудно...
     - Да, да! - влезла Ирка.
     - ...Необыкновенно трудно иметь такую чуткость... - протянула ее сестра
низким голосом, и Ирка легко ушла в тень, - ...мои чувства переживают стресс
слишком  часто.  Вот я  и говорю,  он  дикий, глаза  горящие,  столько тела,
девочки, слишком много тела для  меня. Это не совсем  уже духовно. Душе надо
что-то тоньше, неуловимее... Больше  изящества, больше музыки... В общем, мы
с ним хорошо стакнулись!
     - А-н-ж-е-л-а!  За тебя и  за Старый Год! - восторженно закричала Ирка.
Чокнулись.
     - Я бы тоже хотела, чтобы много тела... - безгрешно прошептала Света. -
Анжела, вы обещали фотографии мексиканские показать.
     - Да, дорогая, на столике альбом.
     Света принесла роскошный фолиант.
     - Ну, он не  совсем чиновник,  - протянула она почтительно  и зависимо,
осторожно перелистывая страницу, - в общем очень интересный мужчина...
     - Первый муж Анжелы был посол. - Ирка твердо посмотрела на подругу.
     - Да, да ты мне говорила! - восхищенно  пролепетала  та.  - А он душка,
кого же он напоминает... а! - Никиту Михалкова! Кот! Котик! Душечка, мур-мур
- это  и мой  стиль! Он сказал президенту шутку: "Россия - баба,  и ей нужен
мужик"! Чувствуется, что он мужчина нашего круга, правда?
     Женщины оживились.
     - У Анжелики отличный вкус! - преданно воскликнула Ирка.
     - И фильмы у него, - продолжала Света, - тоже такие тонкие, как хороший
костюмчик...
     - ...Вы, детка, делаете успехи!
     - ...Да... сидит удобно, нигде не жмет и пройтись в нем не стыдно!
     - Ха-ха-ха!
     В  дверях появился  Шустер, бегло оглядел  собравшихся. "Такая сухая  и
загорелая. Потасканная, правда, изрядно, но ничего телка",  - подумал он  об
Анжеле и сказал с сальной фамильярностью:
     -  Вы  такая  скромная  и  роскошная одновременно,  вы  все можете себе
позволить!
     Она  взглянула  из-под  тяжелых  век  как будто любезно, но с  оттенком
такого чувства, что глаза его мигнули, и он продолжал чуть-чуть торопливей:
     - Я с вашим сынком поговорил - такой интеллигентный юноша, но почему он
только на английском отвечает?
     -  Он с  самого  приезда  из  России,  в  свои одиннадцать лет, наотрез
отказался по- русски разговаривать. Не  буду, говорит, и знать  этот язык не
хочу. И, действительно, как отрезало!
     -  Да...  -  пропела  Света  восхищенно,  -  как развитые дети все рано
понимают!
     -  Мой  мальчик -  незаурядная личность, он все интереснее и интереснее
становится, - Анжела меланхолически оглядела потолок.
     - Вот именно! - поддакнула  Ирка и повернула Шустера к двери: - Иди, не
бросай их одних.
     Из телевизора послышались вопли:  "Рождественская Распродажа!  Х-мас!!!
Х-мас!!!" (популярное сокращение от англ. Christmas - Рождество)
     "Что  там,  интересно? Юбочки,  ничего  себе,  - промелькнуло у Светы в
голове, - только причем здесь Иисус Христос? Странно как-то... Анжела платье
удачно отхватила, с такой скидкой... А  ведь верно  - "настоящая москвичка",
эта клуша  из Ярославля сказала. Как  сюда  деревенщины попадают?  Анжела  -
бой-баба, не то что ты - клуша! Цепкая, всеми ногами в землю вросла, схватит
что, водой  не отольешь.  Оторвешь  - так  с челюстями! Идет  по жизни,  как
ураган, не то, что я. Я то на земле, то на небе... мамуля права.
     Классная у Анжелы  жизнь: еще в России вышла замуж за  шведского посла.
Конечно не  совсем красавец, но через несколько лет он уже рассыпался, а она
получила  по  нему от шведов пожизненную пенсию -  три тысячи в месяц. И это
чистыми!  Три  тысячи! Сделала взносы  за  два дома,  жильцы платят,  а тебе
денежки текут.  Да еще дома  через пятнадцать  лет в цене вырастут вдвое. Но
она не такой человек, чтобы сидеть без интересного дела. Полугода не прошло,
как подцепила где-то атташе по торговле, и теперь у нее денег куры не клюют,
возит ее старикан по латино-американским странам.
     Анжела, кстати, Ирку тоже пристроила неплохо. Пригласила пожить с сыном
и мужа поискать. Денег, правда, от своих тысяч дала только двести долларов в
месяц, чтобы с голоду не  умереть, вдвоем-то с сыном, ну ничего,  надо уметь
свое счастье схватить.  Анжела тонкий человек, о философии любит поговорить,
о марках  машин...  Ирка-то  попроще,  в  общем,  добрая  такая  баба, но...
попроще, хотя  в  Москве у нее  тоже был муж: по национальности он еврей, по
профессии  -  зубной  протезист. Одна  статистика  о том говорит, самые  они
изменчивые. Дом был и дача, и  две машины. Коньяк  она любила. При  том, что
пила  и пьет, как лошадь. Но занималась  дианетикой. Это наука о разуме. Муж
положил  одно место  на своего  ребенка. Ну, муж - не муж,  нашла она  здесь
одного. Ничего он себе так - зарплата хорошая. И как мужик ничего, и сына ее
любит.  Кривой только немного, а  так ничего. И пузо в дверь не проходит, но
это потому, что австралы  пиво пьют, как лошади. Вообще пьют  много, кажется
четверть  ихнего  дохода  уходит  на спиртное. Так  что не только  в  России
нажираются. Говорят, в Рождество свое, в этот Х-Мас ихний, сидят в  семейном
кругу, как  голубки, а  в Новый Год пьют на улицах да так, что весь  асфальт
усыпан  бутылками и стеклом, пьют из горла, орут, а под утро в центре драки.
Интересненько будет посмотреть... Довольно, впрочем, интеллигентные люди, не
то, что эти совочные. Какие у нас там интересы были, что там найти можно!"
     Света, очарованно улыбаясь, перевернула страницу.