ния===--

К О Л О Н И Я

Глава тридцать седьмая

А я не спал.
   Смерть уже тихо проникла в дом и по-хозяйски огляделась вокруг.  Маз-
нула зеленой окисью бронзовую скульптурку, разъела термитами угол  дере-
вянного шкафа, повесила паутину на батику с танцовщицей, тронула  желтым
листы моих записей.
   Я не испугался смерти, я перестал ее бояться после чахоточной больни-
цы и ухода Наташи, смерть стала для меня обыденностью, как запах  разва-
ренных сарделек с тушеной капустой в морге, где лежала Наташа.  Инстинкт
самосохранения укрыл душу броней безразличия, под которой  зарубцевались
открытые раны невозвратных потерь. И смерть словно  занесло  круговертью
дел, забот, работы за письменным столом.
   Смерть вернулась ко мне здесь, в желанном зарубежье, когда уехали  из
выстроенного долгими привычками мира. Сначала в виде прекрасной и  зага-
дочной Джессики Ланж из фильма Боба Фосса "Весь этот джаз", вся эта дре-
бедень. И я понял, что как и герой фильма, должен  разводить  руками  по
утрам перед зеркалом - шорт тайм фокс - поторапливайся, лис. Смерть гля-
нула прямоугольником конверта, который ждет на столе в полутемном  кори-
доре торгпредства - какие вести из дома? И ночным телефонным  трезвоном:
"Алло! Ответьте, вызывает Москва..." Ее неизбежность ближе всего подкра-
дывалась к родителям - старикам уже за семьдесят и когда-то...
   Скорей бы утро и на работу.
   Рабочий день всегда начинался с просмотра газет.  Многостраничные,  в
отличие от наших, они на девять десятых были забиты рекламой. Эту  часть
просила тщательно изучать женская часть колонии - где очередной сейл?  В
остальном шла информация и комментарий, но осторожный  и  конъюнктурный,
совсем не похожий на нашу лобовую вседозволенную гласность.
   Наиболее интересные статьи по экономике я вырезал, главные места под-
черкивал. Сводил перевод в две-три  странички  текста  и  клал  в  папку
торгпреду.
   Из политических событий больше всего беспокоила новая вспышка  терро-
ризма. Остановили днем на дороге рядовой рейсовый автобус,  вывели  муж-
чин, женщин и детей на обочину и расстреляли. Ворвались  на  свадьбу,  и
кровь, а не вино залила белые скатерти. Подложили бомбу на базаре,  и  в
страшный салат смешались горки овощей, куски человеческих тел и  священ-
ных коров.
   Погиб и советский. Метили в заместителя торгового советника, кто  ку-
рировал поставки оружия и боевой техники из СССР. За ним следили, и ког-
да его машина выехала из ворот, к ней пристроился сзади бородач в  чалме
на мотороллере и расстрелял через заднее стекло, а потом для страховки и
сбоку, невинного завхоза, который именно в этот день попросил у зама ма-
шину, чтобы съездить на рынок, а отправился на свидание со смертью вмес-
то того, кому это было пока не суждено.
   В Швеции за ланчем я спросил соседа, откуда он. Оказалось, из Чикаго.
Ну, и как там гангстеры, замучили? Надо  было  видеть  его  неподдельное
возмущение - раз Чикаго, так и сразу гангстеры? Я там  в  ночь-заполночь
гуляю по городу и не встречал. Может и везло ему, но он точно  привык  к
своим гангстерам, как мы к своим террористам.
   Недавно поймали одного, знаменитого, видно долго его выслеживали, что
даже удалось снять видеокамерой, сидящего на площади в храме среди моля-
щихся. Он понял, что попался, и принял мгновенно действующий яд. То, что
только что дышало и даже устремлялось помыслами к всевышнему, стало меш-
ком остывающего мяса с остекленевшими глазами и безвольно открытым ртом.
Его тормошили, приводя в сознание, голова болталась, как бутон  на  сло-
манном стебле, а рядом причитала о его добродетелях жена убийцы  тринад-
цати человек и равнодушно молились продолжающие жить.
   Я спросил корреспондента Гостелерадио, почему бы ему не снять сюжет о
террористах?
   - Предпочитаю другие темы, - ответил он. - Видел мой последний репор-
таж в программе "Время"? Помнишь, комментарий: древнее предание  гласит,
что если встать на вершине этого холма спиной к  заходящему  солнцу,  то
увидишь, как тень твоей головы достигнет ступеней храма...
   - Слушай, откуда ты выкапываешь эти предания?
   - Зачем где-то копаться? Достаточно заметить, стоя на холме, где мы с
оператором искали верхнюю точку, что тень твоя простирается до ступеней.
   - И часто вы нам такую лапшу на уши вешаете?
   - Нередко, дорогой коллега. Ты же сам представитель второй древнейшей
профессии и знаешь, как это делается. Кроме того, в Москве сидит  редак-
тор и уж он-то не пропустит про террористов, потому что у нас  теперь  и
отечественных хватает. К их числу я бы отнес тех, кто убивает не  напря-
мую, а косвенно. Ежегодно в декабре к  нам  приезжала  делегация  минис-
терства торговли. Внутренней торговли. Из-за того прилавка, к которому в
очереди стоит советский обыватель. За импортным ширпотребом, образцы ко-
торого отбирали на свой изысканный вкус две толстых тетки. Это они  оде-
вали страну, а мы потом удивлялись, и почему советского всегда  отличишь
от иностранца? За нас выбирали не только фасон платья, кроили по лекалам
марксизма-ленинизма душу и жизнь.
   А ведь могло быть иначе. Родной брат Виталия Вехова родился в Вашинг-
тоне, столице США, к его матери пришли в госпиталь и  предупредили,  что
раз явился человек на свет на территории США, то у него уже все привиле-
гии гражданина свободной страны, он может  даже  стать  ее  президентом.
Сколько раз Виталий пенял брательнику, что тот  не  согласился,  был  бы
сейчас президентом Штатов, не было бы проблем с водкой, картошкой и  те-
логрейками у семьи Веховых. А может, и у всей страны.
   Кстати, мы крепко тогда набрались при встрече очередного Нового года,
может быть и потому, что это был последний, третий год, если не последу-
ет продление. Виталий еще сказал, что ему очень нравится английское  вы-
ражение "ту кил ботл" - убить, прикончить бутылку. Как ненасытные терро-
ристы, мы уже расправились с двумя по ноль семьдесят пять, правда, с по-
мощью наших подруг, и задумывали новое убийство, но планы нарушили  наши
благоверные из гуманных соображений, и мы заговорили о  предельных  воз-
можностях индивидуума.
   Я припомнил, как в Финляндии сопровождал генерального директора внеш-
неторгового объединения, а принимал нас его зам, тоже директор, но мест-
ного акционерного общества. Мирно попарились в сауне, размялись за  ужи-
ном, в благодушном настроении поехали к Заму, где удвоили и утроили  до-
зу, и около двух ночи двинулись в отель. Генеральному показалось мало, и
мы поднялись к нему в номер, где без закуски укокошили еще одну красави-
цу. Это доконало Зама, он сполз на пол и, стоя на коленях, плакался сво-
ему начальнику, как ему плохо живется заграницей. Я спросил тогда  Гене-
рального:
   - Трудно быть начальником?
   Он посмотрел на пресмыкающегося Зама и ответил, вздохнув:
   - Здоровья много надо иметь, чтобы такие вот не обошли. Тебя бы  я  в
замы не взял.
   Два года заграничной жизни отучили нас стоять в очередях,  заботиться
о пропитании и барахле. Накопился и какой-то запас. В виде чеков. И  тут
советская власть провела еще одну кампанию. Начался  этот  снежный  ком,
как водится, со статьи, почему-то в "Литературной газете". Широким  жес-
том автор отбрасывал заработанное десятками тысяч  обитателей  советских
зарубежных колоний.
   Даже простой расчет по минимуму показывал: сто стран по сто человек в
стране(в той же Индии больше трех тысяч) и это без учета временно коман-
дированных да по полтысячи долларов - получалось, что пять миллионов ва-
люты только в месяц возвращается в казну страны. А  что  такое  каких-то
шестьдесят миллионов в год при наших миллиардах? Народ  требует  закрыть
"Березку", потому что правительство не  в  силах  прекратить  спекуляцию
вокруг валютных магазинов. Сказано-сделано. И остались те же сталевары с
тропического металлургического ни с чем.
   Мы, конечно, тут же прекратили менять валюту на чеки. Пачку  сертифи-
катов отправили с оказией в Москву. Поздно, километровые очереди  мороз-
ными ночами и настоящий разбой, устроенный мафией. Еще раз Система обма-
нула народ. Не в последний.
   И тут же вышло постановление Совета Министров СССР "О дальнейшем раз-
витии внешнеэкономической деятельности..." Дальнейшее развитие - очеред-
ная зияющая высота, в которую должна была шагнуть  Система.  Впервые  на
политзанятиях мы вспоминали Ленина с внутренним одобрением - еще в двад-
цать втором Ильич писал о необходимости государственной монополии  внеш-
ней торговли, иначе появится масса "внешторгиков".
   В верхах не любили внешторг. Пользовались, но не понимали его роль  в
экономике государства любого образца. Во время военного переворота в Чи-
ли, куда мы уже загнали  только  тракторов  около  трех  тысяч,  военные
пальцем не коснулись торгпредства, посол сидел в его подвале и  осведом-
лялся, хватит ли запасов.
   Секретарям, министрам, председателям всех мастей враждебна сама  идея
бизнеса. Зачем торговаться, подсчитывать, комбинировать,  решать  что-то
экономически, если можно дать указание и проследить за его  выполнением,
а не выполнят - цена партбилета слишком высока. Вместо того,  чтобы  вы-
пустить на волю дух предприимчивости внутри страны,  уничтожили  внешний
инструмент обогащения казны. Как и во всякой структуре Системы, во внеш-
торге было навалом и человеческого дерьма, и протекционизма, и "конторс-
ких" служащих. Но были и тысячи тех, кому бизнес по душе,  как  земля  -
кондовому крестьянину, как Королеву - космические корабли, как изобрета-
телю - велосипед своей конструкции. Именно такие составляли золотой  за-
пас Отечества. Которое их же и предало. Не могло  не  предать,  если  во
главе внешней экономики страны стоял бывший министр рыбного хозяйства, в
недрах которого возникла мафия "Океан" по контрабанде икры и рыбы,  друг
минводхоза, гордый тем, что внес свой большой вклад в перестройку - зап-
ретил "Березку".
   Пытаясь самообновиться, Система судорожно рушила свои структуры,  но,
как скорпион, смертельно укусила себя в голову только в августе девянос-
то первого.

Глава тридцать восьмая

                               --===Колония===--

К О Л О Н И Я

Глава тридцать восьмая

Дурно я почувствовал себя часа в два ночи. Приступы рвоты продолжались до
желчи, до полного изнеможения, до потери сознания. Непохоже на простое
отравление, и Лена дозвонилась до посольской поликлиники. Врач приехал, сделал
успокоительный укол, и я кое-как дотянул до утра.
   Виталий помог добраться до госпиталя, а я  уже  стал  желтым,  словно
покрылся нездоровым загаром. Вскоре я лежал на высокой  кровати,  пласт-
массовые трубочки  и  перевернутая,  высоко  подвешенная  бутылка  стали
частью моей кровеносной системы, а на экране  монитора  датчики  чертили
светло-зеленые всплески ударов моего сердца.
   Основной диагноз - инфекционный гепатит,  желтуха,  врачи  установили
быстро, подозревали еще желчный пузырь, но этим решили заняться попозже.
Инкубационный период - сорок пять дней, что же было полтора  месяца  на-
зад? Вспомнил, прием в ресторане, все, как обычно,  не  трогали  местную
колбасу, не брали неизвестно в чем мытые овощи,  ели  только  термически
обработанное, прожаренное, пропаренное, вот только мороженое себе позво-
лили. Как узнать, что в тебе поселилась зараза, которая вспыхнет  только
через сорок пять дней? Чем предостеречься? Да, конечно же  продезинфици-
ровались - приняли по стаканчику спиртного. Теперь с этим придется завя-
зывать. На год. Считайте, сэр, что вы получили подарок от страны  пребы-
вания - ранение в печень. Инфекционное.  Посетителей  не  пускали,  и  я
только читал послания приходивших навестить - и Веховых, и Святослава, и
Гусарова, и корреспондента Гостелерадио... Сколько же оказалось неравно-
душных к моей беде. Мистер Джордж, Жора, мой ангел-хранитель,  Ричард  и
даже Ганеш прислали открытки с пожеланиями выздоровления. Я испугался за
Ленку и за Веховых, с которыми целовались при каждой встрече, но,  слава
богу, все обошлось.
   Позже Лене разрешили посещения, она принесла мои записи, я  перечиты-
вал их и подводил итоги прожитого. Больница - самое подходящее место для
этого. Противотуберкулезный диспансер,  неврологическое  отделение,  что
мне виделось в потолках моих больничных палат?  После  смерти  Наташи  я
осознал истинный смысл горькой шутки, что кладбище - склад готовой  про-
дукции министерства здравоохранения СССР. Здесь же мне повезло,  правда,
местные врачи с удивлением поглядывали но  советского  коллегу,  который
по-английски ни в зуб ногой. Эскулап по блату. Для всей колонии  подарок
Системы.
   Чаще других заезжал Ричард. Он садился у моей  постели  с  цветами  и
очередной открыткой, и мы говорили. Я пытался рассказать ему о  Системе,
о психологии и нравах наших торговых работников, потому что  он  всерьез
начал работать с торгпредством и уже подготовил, как юрист, все докумен-
ты для первого совместного местно-советского предприятия.
   Как-то Ричи без тени сомнения сказал мне, что мы дружили с ним в пре-
дыдущей жизни и снова встретились в своей новой инкарнации. Я  усмехнул-
ся, а он удивился - разве может быть иначе? Жизнь вечна, мы только пере-
ливаемся из одной формы в другую. Вот и племянница его Ситы родилась  со
шрамом на руке - это кто-то ударил ее ножом в предыдущей жизни.  Кстати,
осенью они с Ситой женятся, получили согласие родителей  и  это  потому,
что Ричи дал обет богам - совершить восхождение к храму в Гималаях.  Па-
ломничество требовалось исполнять босиком, несколько километров пути  по
снегу. Сита шла рядом, она боялась, что Ричи простудится и заболеет,  но
боги не дали ему заболеть даже насморком и благословили  их  брак  через
родителей.
   Я смотрел на Ричи и думал, как это хорошо, что с детства ему внушили,
что бог - есть. Неподалеку от нашего дома - школа, частный лицей. Каждый
день к началу занятий свозили детей. Кого родители  привозили  на  своих
авто, а кого - в металлических клеточках на колесах, которые тянули  не-
большие лошадки. Черноволосые, смуглокожие, большеглазые, в зеленых кур-
точках, штанишках и юбочках, в белых носочках до колен малыши, как  цып-
лята, выглядывали сквозь ограждающие прутья.
   И каждое утро начиналось с молитвы, а не с пионерской  линейки.  Учи-
тельница в микрофон читала что-то из священного писания, похоже, из Биб-
лии, возможно это были слова Екклезиаста, сына Давидова, царя в  Иеруса-
лиме: "Итак, иди, ешь с веселием хлеб свой, и пей в радости  вино  твое,
когда Бог благоволит к делам твоим." А может  быть  из  "Бхагават-гиты":
"О, сын Бхараты, знай, что темнота, рожденная из невежества, есть причи-
на заблуждения всех живых существ, воплощенных в материальном теле.
   Следствия этой гуны - бездушие, леность и сон, связывающие душу."
   А потом зеленые цыплята пели вместе с учительницей, и  вдруг  узнава-
лась поп-мелодия "Бони-М": "Он де ривер ов Бабилон вер ви сат даун..." -
"На берегу реки Вавилона, где мы сидели..."
   Это мы в нашей Системе не только забыли Бога, но и вечные взаимоотно-
шения с ним. Индуизм проповедует, что дружба с Богом доступна лишь  тем,
кто ему преданно служит. Достигшие совершенства могут быть и в пассивном
и в активном состоянии, и в качестве друга, матери или отца, и в качест-
ве возлюбленного супруга.
   Бог - абсолютная истина, вечная, трансцендентальная, и путь ее пости-
жения и есть путь духовного возрождения. Жизнь не имеет смысла, если  не
задаваться вопросом о цели бытия, не пытаться постичь абсолютную истину.
Человек, не думающий над этим, - мертв, живой труп.  Жизнь  -  испытание
нашего духа в материальной оболочке. Материальное бессмысленно  без  ду-
ховного, оно не существует. Жизнь в несуществующем -  прозябание.  Неве-
жество - это сон, от которого надо пробудиться к познанию.
   Великая и самая древняя из религий - индуизм во многом схожа с  хрис-
тианством, столь близким славянской душе. Да и с другими духовными  уче-
ниями тоже. Читая священное писание, я тоже поначалу  страшился  вывода,
что Бог - жесток, он искушает людей и наказывает их за  содеянное.  Нет,
жизнь жестока изначально, жизнь - вовсе не благо, а наказание, через ко-
торое надо пройти самому к вере в высший суд и Всевышнего и тогда жесто-
кость, искушение и наказание Бога обернется Его любовью. Бог прав  всег-
да, потому что иного не дано.
   Система, построенная на отрицании Бога, бездуховна, то есть  бессмыс-
ленна. Она лишила меня не только Бога, Система разорвала вечную связь  с
ним. Я не сидел, как Ричи с дедушкой у алтаря, Система железным  занаве-
сом отгородила меня от прозы Кафки и Гессе, от пьес Беккета, от  полотен
Шагала и Дали, от скульптур Мура, от архитектуры Корбюзье  и  Райта,  от
фильмов Бергмана, Хичкока и Чаплина, от философии Фрейда  и  Хайдеггера,
от мелодий Портера, Эллингтона и Битлз. А наши Булгаков и Платонов,  На-
боков и Солженицын, Пастернак и Мандельштам, Флоренский, Бердяев?..
   Железный занавес от всех, кто был отмечен  искрой  Божьей.  Случается
так, что что-то словно самое тебя находит, лежит на виду, невинно  пред-
лагаясь, и первый смутный порыв превращается в интерес, а  позже  стано-
вится немаловажной частицей духовного мира. Как-то я забежал по делам  в
редакцию одной из московских газет и увидел рядом с  машинкой  листок  с
английским текстом.
   - А-а-а, дали на курсах, как упражнение, - капризно пояснила размале-
ванная девица и добавила кокетливо: - Может переведете?
   Ни автора текста, ни его предназначения девица не знала, а у меня  он
сложился в ежедневную молитву-наказ самому себе:

  Только сегодня будет такое
   счастье в моем покое.
   Только сегодня я без оглядок
   сам наведу у себя порядок.
   Только сегодня нет потаканья
   самым безумным моим желаньям.
   Только сегодня не буду небрежным
   с телом своим, чтоб здоровьем светило,
   чтобы оно было сильным и нежным,
   чтобы оно не подводило.
   Только сегодня ясно и трезво
   будет усвоено знанье полезное.
   Только сегодня не стану спорить,
   чтоб одержать верх в разговоре,
   ни лесть похвалы, ни прямая обида
   не тронут души и внешнего вида,
   не искать виноватых, хватит страданий
   и не читать никому назиданий.
   Только сегодня не стану бездумно
   сразу решать все, что в жизни задумано.
   Только сегодня пусть понемногу,
   толикой малой или по грамму,
   но одолею в гору дорогу,
   выполню, зная, свою программу,
   и да минует меня, как немилость,
   и нерешительность и торопливость.
   Только сегодня выберу время
   для медитации и созерцанья.
   Только сегодня в уединенье
   я отдохну в тишине мирозданья.
   Только сегодня не надо бояться,
   счастья касаться, любить, наслаждаться.
   Только сегодня верую, как пилигрим -
   любят меня, кто мною любим.
   Только сегодня не меркнет свет.
   Только сегодня живу славно.
   Учись говорить "нет".
   Учись плавать.

Я медленно, но верно линял от желтизны, снова становился белым и здоровым. В
такие моменты тело как бы вспоминает детство, когда энергия растущего
организма загоняла его на дерево, заставляла с криком носиться, прыгать,
скакать на одной ноге вертеться без устали. Я "выпил" сорок бутылок через
капельницу, и ее отключили, а вскоре и отпустили домой.
   Из белой стерильности больницы я попал в мир ярких красок весны. Нас-
тал ее праздник.
   С утра приехали Ричард с Ситой, и мы их не узнали, как не узнают друг
друга на карнавале. Он подошел ко мне и пальцем,  обмакнутым  в  красную
краску, провел по моему лбу, голубым по одной щеке, желтым - по  другой,
я выкрасил ему красным нос, и мы смеялись, показывая  пальцами  друг  на
друга. Лена перемазалась с Ситой, а она с Леной, и я с Леной, и Лена  со
мной, И я с Ситой, и Лена с Ричи, и мы превратились в яркие разноцветные
хохочущие чучела.
   Весь город перепачкался легко  смывающимися  растительными  красками,
любой мог подойти к любому - нищий к богатому, солдат к генералу, подчи-
ненный