вклеена  новая  фотография  владельца.  И
супруге твоей скоро такая же процедура предстоит. Не дадут вам служебные
паспорта, пока фотографии новые не вклеите, ясно? Так что ноги в руки  -
и вперед.
   Рукам было явно не до ног - налились свинцовой тяжестью.
   А что делать, куда деваться?
   Позвонил Алене, благо застал ее дома. Договорились, что встретимся  у
метро. Есть там фотоателье.
   ...Фотоаппарат с тусклым глазом объектива в окончании положенной  на-
бок ребристой пирамиды черной гармошки прикрыт тем ной накидкой и  поко-
ится на тяжелой треноге. Мы с Аленой стоим рядом с ним, софиты дежурного
освещения высвечивают павильон  фотоателье,  стулья,  выстроенные  вдоль
стены, большое  тусклое  зеркало  в  тяжелой  раме  и  толстые  плюшевые
портьеры. Когда их раздергивают, то входящего в павильон как бы  вталки-
вает поток пыльного света...
   Я когда-то видел эту картинку, я был здесь, может быть во сне,  может
в другой жизни, но голова соображает туго.
   - У нас к вам просьба, - объяснил я ситуацию стоящему за треногой.
   Он поднял очки на залысины лба, бледное, отечное лицо, бледно-голубые
глаза с белками в желтых прожилках. Выслушал с кривой усмешкой.
   - А что я могу сделать, - развел руками. - Фотографировать на паспорт
разрешено только определенным ателье, каким - не знаю, идите,  ищите,  у
меня есть своя инструкция, как жить, и я никак не могу ее нарушать. Кро-
ме того, есть сроки - три дня. Кто вам будет работать сверхурочно?
   - Помогите, пожалуйста. Я оплачу. Можно без квитанции, только помоги-
те.
   Черт, были бы под рукой сувениры какие-нибудь.
   - Нет, нет и нет... Хотя... Там телефон - звоните  начальству,  пусть
дает разрешение, пусть торжествует равенство.
   - Может быть вы и правы, инструкция создавалась на период обмена пас-
портов с целью избежать некачественного изображения владельца  паспорта,
- объяснил мне по телефону равнодушный женский голос.
   - Но не я ее писала, не мне ее отменять. Извините, меня вызывают.
   Я повесил трубку.
   Вернулся в павильон.
   - Она сказала, что инструкция устарела, она сказала, что я прав, ска-
зала, что если вы согласны, то можно... в виде исключения...
   Таким я и вышел на фотографии - с запавшими от головной боли глазами,
загнанный, словно прожил не сорок пять, а все шестьдесят, таким  и  буду
выглядеть навсегда для всех тех, в чьи руки попадет мой паспорт.
   Повезло в другом - выкупил авиабилеты на понедельник. Ну, вот,  а  вы
боялись, улыбнулась мне девушка в синем. Симпатичная...
   Фото были готовы только вечером, и в паспортный стол отделения  мили-
ции я попал с утра в субботу.
   Веселый красноносый майор Дудкин внимательно выслушал  меня,  закивал
плешивой головой.
   - Сейчас сделаем, какие тут проблемы -  карточку  вклеить,  да  штамп
поставить. Клавдия Васильевна! - закричал он в другую комнату.
   Молчание в ответ.
   - Не отвечает, - удивленно посмотрел на меня Дудкин. - Придется само-
му идти... Это я мигом, вы обождите...
   Вернулся он минут через пятнадцать-двадцать,  красный,  взъерошенный.
Сел, отдуваясь:
   - Вот ваш паспорт, держите крепче. А супруга пусть зайдет лично. Ина-
че не получается.
   Вернулся домой, объяснил Алене, та поворчала, но собралась и уехала.
   Прошел час.
   Прошел другой.
   Протянулся третий.
   Лены не было.
   Через четыре часа звонок в дверь. Ее звонок - длинный и короткий, как
тире и точка. Наконец-то.
   Вошла.
   На вопросы не отвечала. Молча разделась, молча стянула сапоги,  молча
прошла на кухню, села на табуретку, уставилась в окно. Я стоял  рядом  с
ней, растерянный.
   Неожиданно лицо ее исказилось судорогой. Слезы градом.
   Прорвало.
   - Что я  ей  сделала?  -  захлебываясь,  безутешно  зарыдала  она.  -
Что-о-о?!
   - Кому? Объясни толком.
   Дудкин, веселый красноносый майор, ушел куда-то по делам,  а  Клавдия
Васильевна, что из другой комнаты, взяла Аленин  паспорт  и  тоже  ушла.
Алена просидела три часа, не зная, к кому обратиться. Наконец-то, явился
Дудкин, совсем веселый, совсем красноносый. Клавдия Васильевна как в во-
ду канула, и ключ от сейфа, где лежал заветный паспорт, канул с ней. Ве-
селый Дудкин сказал, что теперь только  в  понедельник,  если,  конечно,
Клавдия Васильевна явится на службу.
   В понедельник в девять утра мы стояли у дверей паспортного стола.
   Клавдия Васильевна пришла в четверть десятого. Бровью не повела в на-
шу сторону.
   - Вот баба, - покрутил головой веселый красноносый майор Дудкин,  от-
давая паспорт Алене. - От зависти лопнуть готова, что некоторые заграни-
цу ездят.
   Не знаю, как Лена, но мною овладело полное равнодушие, не торопясь, с
бессветным безразличием я съездил на работу, получил паспорта, аттестат,
документы на оплату груза, просидел короткое застолье -  Аленины  и  мои
родители, Юля с Димой, мой Сережа, маленький Алешка.
   И только когда подогнали такси к дому, когда вышли на улицу, где  ра-
зыгралась настоящая метель, выл ветер и мать запричитала в голос, по-де-
ревенски, ой, родные мои, ненаглядные, ой, сынок,  кровиночка  моя,  ой,
невестушка, светик мой, не увидимся мы больше никогда, прощайте  навсег-
да, простите нас, не поминайте лихом, ой... - что-то дрогнуло у  меня  в
душе, защемило сердце.
   Прощай, мама, прощай, отец, прощайте, родные, прощайте, друзья,  про-
щай, родная земля, простите нас...

Глава десятая

                               --===Колония===--

К О Л О Н И Я

Глава десятая

Но просто отпустить родная земля не могла.
   Наши паспорта с таможенными декларациями надолго задержались на столе
перед женщиной в серой форме. Ее лицо с  непроницаемыми  светло-голубыми
глазами слегка подсвечивалось белым холодом монитора, по  которому  мед-
ленно двигалась картинка содержимого нашего багажа.
   Пропустила все молча, без замечаний. Пункт  за  пунктом  прошлась  по
декларации, перевела глаза на Алену и  внимательно  рассмотрела,  словно
обыскивала, ее уши, шею, руки.
   Изрекла наконец:
   - Стоимость ваших украшений - кольца, серьги, кулон, цепочка - превы-
шает разрешенную.
   Я тоже уставился на Ленкины фамильные драгоценности. Фамильные  не  в
ироническом, а в прямом смысле этого слова: кроме обручального, на  дру-
гой руке золотое колечко с изумрудиком - дар бабушки, переходящий из по-
коления в поколение Борисовых, сережки с маленькими бриллиантиками - по-
дарок моей матери и мой презент ей к свадьбе - медальон на цепочке.
   - Извините, но нас пригласили перед отъездом на собеседование, -  по-
пытался я объясниться, - и там многие  интересовались,  что  разрешается
провозить и именно из ювелирных изделий.
   Товарищ инструктор твердо сказал нам, что все эти вещи в пределах до-
пустимого.
   - Понятия не имею, где это вам такое сказали, не знаю, кто такой этот
ваш инструктор и откуда он, у нас свои правила - золото и  драгоценности
на сумму не больше пятисот рублей, а у нее явно больше, видно же.
   - Хорошо, давайте я повешу медальон себе на шею и впишу  его  в  свою
декларацию, - предложил я.
   Таможенница криво усмехнулась.
   - Не позорься!
   Такой гневной я не видел Елену очень давно.  Пунцовая,  с  блестящими
глазами, с каким же нескрываемым презрением моя всегда ласковая,  всегда
добрая Аленушка отчитывала таможенницу:
   - Разве ты не видишь, кто перед тобой стоит? Это же кукла, а не  жен-
щина! Мои талисманы от бед, они берегут и меня, и моих родных от несчас-
тий! И потом, как же я на людях-то появлюсь голая? Э-э, да что ей объяс-
нять!
   Казалось, что гул огромного зала, набитого людьми и чемоданами,  при-
тих, прорезанный напряженным голосом Лены. Может быть потому, что звуча-
ла в нем высокая, завораживающая нота большой обиды и праведного гнева.
   Правильно говорят опытные люди - не ходи на таможне к бабе. Для них -
пустой звук даже простая очевидность - не на неделю, не на  месяц  едем,
неужели станем, как стадо совтуристов, торговать на местном рынке  всем,
чем ни попадя, лишь бы выгадать валютные гроши.
   И, как всегда в подобных ситуациях, - полная беззащитность и  слепота
выезжающего. Пятнадцать лет, раз-два в году проходил эту процедуру -  ни
разу не видел советского списка товаров, что можно, что нельзя. Ну,  по-
весь у входа в аэропорт, напиши аршинными буквами - вот это нельзя! -  и
все будут знать, что если уж тащат что-то, то нарушают. Таможеннику глу-
боко безразлично, что ты уже опаздываешь на самолет, что чемодан  разво-
рочен и требует упаковки, а никаких подручных средств нет. Это  тебе  не
Япония, где вскрытый досмотренный багаж сами и упаковывают.
   Лена решительно дошла до стеклянной загородки, за которой маячили на-
ши, трясущимися руками долго не могла расстегнуть замочек  на  одной  из
сережек, наконец-то вынула их из ушей, сунула  с  каким-то  наставлением
Юльке и, ни на кого не глядя, вернулась мимо стола таможенницы. Та, тоже
ни на кого не глядя, тиснула штампики в декларации  и  подвинула  в  мою
сторону паспорта.
   Молодой пограничник в зеленой фуражке внимательно сравнил мою  фотог-
рафию в паспорте с оригиналом, поставил свой штамп, щелкнул  замок  и  я
переступил границу СССР.
   Большой, уходящий ввысь, мягко освещенный зал в прозрачных притемнен-
ного стекла  перегородках,  мелодичный  перезвон  и  приветливый  голос,
объявляющий по-русски и по-английски о прилете и отлете самолетов в Лон-
дон и Гавану, в Токио и Нью-Йорк, в Дели и Стокгольм. Свободные,  яркие,
как праздник, валютные магазины - хочешь виски, джин, бренди,  сигареты,
хочешь часы, магнитофон, фотоаппарат - что хочешь?
   Заграница.
   Вот и мы заграницей. Конечно, пока - что толку для нас в этом  изоби-
лии - в кармане только аттестат, но ведь когда-нибудь...
   Дернулся самолет, вырулил, грузно покачиваясь, на старт, остановился,
словно присел перед прыжком в черное небо.
   Взревели турбины, капли растаявшего снега  на  иллюминаторах,  словно
слезы прощания, вытянулись наискосок в дрожащие струйки, сорвались назад
- и правильно, пора высушить слезы, надо быть ровным, спокойным, уверен-
ным в себе, доброжелательным, в то же время постоянно начеку, знать цену
своего слова.
   Как они.
   Мы летим в страну пусть развивающегося, но уже вовсю гниющего капита-
лизма, и самое время спрятать подальше замашки и обычаи цветущего социа-
лизма.
   Алена, разгоряченная схваткой на таможне, пришла в себя только, когда
мы взлетели. И то хорошо - она панически боится летать, ей все грезится,
что мы вот-вот свалимся в многокилометровую яму под крылом. В этом  есть
что-то от первобытного суеверного ужаса -  разве  может  летать  что-то,
кроме птицы?
   - Неужели ты не понимаешь, что под нами пропасть?  -  вцепляется  она
обеими руками в мой локоть.
   Пропасть, не пропасть, я отношусь к полетам философски -  чему  быть,
того не миновать, но вложить здравый мужской смысл в женскую головку мне
не под силу.
   Журналисты, дипломаты, внешторговцы в силу своей профессии летают ча-
ще других - риск для них неизбежен. Симпатичная женщина из  "Интуриста",
с которой я работал на выставке в Буэнос-Айресе, в первом же своем поле-
те попала в аварию. Самолет упал в океан, хорошо хоть неподалеку от  по-
бережья, и она с другими пассажирами  в  ярко-оранжевых  жилетах  "купа-
лась", пока их не подобрали. А если бы это стряслось не на экваторе, а в
Северной Атлантике? Позже ей предложили работать с  регионом  стран  Ла-
тинской Америки, а в тот же Буэнос-Айрес, Байрес, как его  везде  зовут,
двадцать пять часов чистого лету, посадки и взлеты в  Москве,  Франкфур-
те-на-Майне, Лиссабоне, Гаване, Лиме, Байресе. Это в один конец. Не  от-
казалась. Двум авариям, как двум смертям, не бывать, так  она  говорила,
лихо откидывая волну светлых волос, первая седина в  которых  появилась,
когда небо в иллюминаторе стало дыбом и самолет, натужно  воя,  падал  в
вогнутую чашу океана.
   Торгпред в Алжире, добродушно попыхивая  пластмассовой  трубочкой,  в
которую была вставлена сигарета, рассказал мне историю пострашнее:
   - Было это в октябре, как раз жара пошла на убыль. Получаю телеграмму
- встречайте жену и дочь, рейс такой-то. Сел я в свой "мерседес" и в аэ-
ропорт. Сижу в зале для "ви-ай-пи", или "вери  импортант  персонс",  для
очень важных персон, значит, пью пепси-колу с виски, у меня всегда с со-
бой фляжка в заднем кармане. Подходит представитель Аэрофлота Леша Смир-
нов, очень бледный почему-то, самолет,  говорит,  задерживается,  но  по
глазам вижу, что что-то недоговаривает. Я ему строго: я тебе кто, второе
дипломатическое лицо в стране или хрен собачий? А  ну,  докладывай,  все
равно узнаю. Катастрофа, говорит, разбились ваши. Я стал, как  покойник.
Сомнамбула. Молча вернулся в торгпредство, никому ничего не  говорю,  ни
на что не отвечаю. Будто обухом по голове меня двинули. Так и просидел в
кабинете, сколько - не помню. И вдруг, как с того света, входит жена, за
ней дочка, папа, папа, что же ты нас не встретил, а мы на самолет  опоз-
дали, вот ужас, пришлось следующим лететь... После этого я еще  три  дня
молчал, не мог прийти в себя. Только пепси с виски и помогли...

Глава одинадцатая

                               --===Колония===--

К О Л О Н И Я

Глава одинадцатая

Много свободных мест, наш самолет заполнен примерно на три четверти, а билетов
нет, вечны списки мающихся на листах ожидания. Загадка ведомства, сфинкс
"Аэрофлота". Ответа не доищешься, правда скрыта за обитыми дерматином дверями
высших соображений того, кто скорее всего никогда не летает или уж, во всяком
случае, нужды в билетах не испытывает.
   Ровный приглушенный гул турбин, прохлада, мягкий свет в  салоне,  нас
покормили, нам спокойно, Аленка прижалась головой к моему плечу, навали-
вается дрема.
   Поглядываем в иллюминатор, но там глубокая чернота,  только  какой-то
далекий огонек летит вместе с нами... Похоже на самолет... И  через  час
та же точка, на том же расстоянии сопрвождала нас... И через два...
   У нас с Аленой бывает такое - вдруг, не сговариваясь, думаем одинако-
во, говорим одно и то же:
   - Валера, а ты заметил, что кто-то нас преследует? - с тревожным  лю-
бопытством спросила она. - Вон там, посмотри.
   Я перегнулся через нее к иллюминатору. Можно четко различить  плоское
блюдце, три коротких луча, как опоры, и, главное,  неизменность  положе-
ния, абсолютная параллельность курса.
   Неопознанный летающий объект продолжал сопровождать нас и  после  по-
садки в Ташкенте. Когда мы вышли из самолета, то снаружи  оказалось  го-
раздо теплее, чем в Москве. Прошли по длинной галерее с неработающим пе-
шеходным эскалатором, около часа маялись в обшарпанном зале для транзит-
ных пассажиров, выпили по стакану теплой сладкой  воды.  Голова  дурная,
по-московскому времени где-то около двух ночи, самый сон. Наконец,  вер-
нулись в самолет, заняли свои места в креслах.
   После взлета заняло свою позицию в  тех  же  координатах  и  летающее
блюдце. То Алена, то я поочередно пялились в иллюминатор - с прежним ус-
пехом наблюдая прежнюю картину.
   Рассвет на высоте восьми-десяти километров - царское зрелище.  В  ка-
кой-то момент неуловимо меняет цвет купол неба, из  черного  переходя  в
бархатно-фиолетовый, а затем в синий до бледно-голубого, и, наконец,  на
горизонте оранжевый жар раскалено пылает все сильнее, но взошедший  диск
солнца не слепит, а косо освещает равнину белых облаков с  провалами,  в
которых виднеется далекая спящая земля.
   Помню, как, подлетая к Токио, я рассматривал горы, похожие  на  ском-
канную копировальную бумагу и вдруг увидел конус вознесенного к  небесам
вулкана.
   - Фудзи-яма? - спросил я у японца, сидевшего сзади.
   - Фуджи-сан, - уважительно к горе, как к  человеку,  закивал  головой
японец.
   Под крылом нашего самолета проплывали Гималаи, а на краю крыла напро-
тив иллюминатора горел габаритный фонарик, который всю ночь  естественно
"преследовал" нас, как летающее блюдце. Неопознанный летающий объект был
опознан, и мы с Аленой посмеялись над нашими фантазиями.
   Попозже облака исчезли, растаяли, разогретые на солнечной  сковороде,
и открылась земля. Светло-коричневая, в зеленых оазисах деревень, в  се-
ребряных нитях редких рек. И такой же, припорошенный пылью из красного и
бело-желтого песчаника город.
   Мягкий толчок, взревели турбины, поставленные на реверс, неторопливое
выруливание к невысокому зданию аэропорта. В салоне сразу  стало  душно.
Наконец, распахнулись двери. Слепящее солнце, изредка дуновение освежаю-
щего ветерка, незнакомые влажные запахи.
   Заполнили иммигрантские карточки и на выдаче багажа обнаружили  Нико-
лая Марченко с двумя тележками. Стоял, широко улыбаясь, как радушный хо-
зяин. Обнялись, расцеловались, все-таки родные люди на чужой земле.
   Хорошо, когда встречают, когда ждут.
   Как-то на выставку советских машин и оборудования в Латинской Америке
прилетел художник. Ему бы прибыть пораньше, вместе с директором и брига-
дой монтажников, но на ком-то надо экономить валюту, вот  и  приземлился
он впритирку к открытию, как раз перед  ноябрьскими  праздниками,  перед
годовщиной Великого Октября.
   Город, где проводилась выставка, крупный, промышленный, столица  шта-
та, свой международный аэропорт, а губернатор  -  антисоветчик,  имеющий
сильное политическое влияние в стране. Сам посол приехал  проверять  ход
подготовки выставки, а тут, как всегда, аврал, горячка, каждая пара  рук
на счету, короче, не встретили товарища. Вышел он с вещичками  из  аэро-
порта, постоял на солнышке, что делать? По-иностранному ни в зуб  ногой,
валюты в кармане только перевалочных пять долларов,  представителя  "Аэ-
рофлота" а этом порту нет, отделения консульства или торгпредства  тоже.
Подошло такси. Шофер веселый, глазастый, подмигивает, спрашивает что-то,
может, хочешь к девочкам или мальчикам отвезу. Наш  махнул  рукой,  сел.
Шофер опять что-то по-своему, наш твердит одно - отель и все тут. С так-
систом расплатился консервами и бутылкой шампанского, валюту  не  отдал,
жалко. В гостинице поселился по паспорту, да так и жил три дня, пока ад-
министрация не догадалась, что клиент с той самой выставки русских,  ко-
торая в местном цирке открылась. А клиент  питался  консервами,  кипятил
чай в стакане и пил понемногу водочку из своих запасов, пока не приехали
за ним соотечественники и не учинили ему форменный допрос,  где  он  три
дня пропадал и с кем общался. Долго его  еще  потом  проверяли  по  всем
статьям, не продался ли иностранной разведке, не уронил ли высокую честь
советского гражданина в каком-нибудь притоне.
   На нас с Леной подозрение в антигосударственном сговоре не должно бы-
ло пасть - мы находились под опекой Николая. Стоило нам выкатить тележки
с багажом на  улицу,  как  сразу  налетела  ватага  чумазых,  оборванных
мальчишек. То ли милостыню просят, то ли за чемоданы  хватаются,  баксис
какой-то требуют. Алена за моей спиной спряталась, напуганная. Николай и
тут защитил, прикрикнул что-то лениво-грозное на пацанву, те врассыпную,
а нам велел подождать, пока подгонит машину.
   Огляделись. Полное впечатление неуловимого сходства,  что  находишься
где-то в Адлере летом - тусклое раскаленное небо и пыльные чахлые  кипа-
рисы.
   В микроавтобусе, куда мы загрузились, очень неприятное поначалу  ощу-
щение - едем не по той стороне. Так оно и есть. Движение здесь  левосто-
роннее - наследство Англии. Николай невозмутимо восседал за рулем, а  я,
инстинктивно напрягаясь, давил ногами на несуществующие тормоза. И  поз-
же, прожив в этой стране четыре года, я так и не смог привыкнуть к  осо-
бенностям ее трафика, ее уличного движения, хотя диапазон здешних транс-
портных средств не так уж и велик.
   Громадные, так и хочется сказать,  грубо  сколоченные  грузовики.  По
бортам приварены железные крючья, за которые крепится поклажа, по объему
и весу похоже превышающая норму в два-три раза. Если груза нет,  то  над
кабиной в кузове обязательно торчат три-п