Чего же ты от меня хочешь?
 - Лучше всего, если бы ты взяла  Сэма  и  отправилась  к  моей  матери.
Разъедься со мной. Сделай вид, будто мы серьезно поссорились и ты намерена
подать на развод. Если ничего не случится, я буду здесь, и мы снова сможем
соединиться.
 - А что я буду  все  это  время  делать?  Следить  за  номерами  машин?
Посоветуй мне что-нибудь получше.
 - Если они по-прежнему опекают меня, - а я не знаю, опекают или нет,  -
то мне обещали, что будет проложен  безопасный  маршрут  для  бегства,  но
уехать мне придется  одному.  Так  что  и  в  этом  случае  тебе  придется
отправиться с Сэмом к моей матери. Вся разница в том,  что  мы  не  сможем
поддерживать контакт. Ты  не  будешь  знать,  что  со  мной,  -  возможно,
довольно долго. Я бы, пожалуй, предпочел, чтобы за мной явилась полиция, -
тогда мы, по крайней мере, снова увиделись бы в суде.
 - Но ведь у Дэвиса дело до суда не дошло, верно? Нет, если они все  еще
опекают тебя, -  уезжай,  Морис.  Тогда  я  хоть  буду  знать,  что  ты  в
безопасности.
 - Ты не сказала мне ни слова осуждения, Сара.
 - Почему осуждения?
 - Ну, ведь я на общепризнанном языке - предатель.
 - Какое это имеет значение? - сказала  она.  Она  вложила  руку  в  его
ладонь - жестом более интимным, чем поцелуй: целуются ведь и чужие люди. И
сказала: - У нас с тобой есть своя страна. Там живем ты, я и  Сэм.  И  эту
страну, Морис, ты никогда не предавал.
 Он сказал:
 - На сегодня хватит волноваться. У нас еще есть время, и надо поспать.
 Но, не успев лечь в постель, они предались любви -  не  раздумывая,  не
произнося ни слова, как если бы договорились об этом еще час тому назад  и
лишь отложили из-за разговора. Много месяцев они не сливались так воедино.
Теперь,  когда  Кэсл  высказался,  открыв  свою  тайну,  любовь   как   бы
высвободилась, и Кэсл, не успев откатиться от Сары,  тут  же  заснул.  Его
последней мыслью было: "Еще есть время: пройдут дни, быть  может,  недели,
прежде чем об  утечке  сообщат  сюда.  Завтра  -  суббота.  Впереди  целый
уик-энд, так что успеем принять решение".



2

 Сэр Джон Харгривз сидел в кабинете  своего  загородного  дома  и  читал
Троллопа. Казалось, все предвещало почти полный покой  и  мирный  уик-энд,
безмятежность которого мог нарушить лишь дежурный  офицер,  если  поступит
срочная депеша, а  срочные  депеши  были  крайней  редкостью  в  секретной
службе супруга же сэра Джона пила в этот час чай,  не  настаивая  на  его
присутствии, так как знала,  что,  выпей  он  днем  чаю  "Эрл  Грей",  это
испортит ему вкус виски "Катти Сарк", которое он пьет в  шесть  часов.  За
время службы в Западной  Африке  Харгривз  оценил  романы  Троллопа,  хотя
вообще-то романов не читал. Такие книги, как "Смотритель" и "Барчестерские
хроники", действовали на  него  успокаивающе  в  минуты  раздражения,  они
укрепляли его долготерпение, что так необходимо  в  Африке.  Мистер  Слоуп
напоминал ему надоедливого и самодовольного комиссара провинции, а  миссис
Прауди - супругу губернатора [мистер  Слоуп,  миссис  Прауди  -  персонажи
романа английского писателя Э.Троллопа "Барчестерские башни" (1857)].
 Сейчас же его разбередила проза,  которая,  казалось  бы,  и  в  Англии
должна была,  как  в  Африке,  действовать  на  него  успокаивающе.  Роман
назывался "Как мы нынче живем" - кто-то (он не мог припомнить, кто именно)
сказал ему, что  по  этому  роману  был  снят  очень  хороший  телесериал.
Харгривз не жаловал  телевидения,  однако  был  убежден,  что  экранизация
Троллопа полюбилась бы ему.
 И  вот  сегодня  он  чувствовал  приятное  удовольствие,  какое  всегда
доставлял ему Троллоп, от погружения в тихий викторианский мир, где  добро
есть добро, а зло есть зло, и их легко отличить друг от друга. У Харгривза
не было детей, которые могли бы преподать ему несколько иной урок, - ни он
сам, ни жена не хотели иметь детей, они были едины в своем желании,  хотя,
возможно, и по разным причинам. Он не желал добавлять к заботам  служебным
заботы личные (а дети в Африке были бы  источником  постоянных  волнений)
жена же его... что ж, с нежностью думал он, - ей хотелось сохранить фигуру
и независимость. Обоюдное безразличие к проблеме потомства лишь  укрепляло
их любовь друг к другу. Пока он читал Троллопа со стаканом виски у  локтя,
она получала не меньшее удовольствие от чая, который пила в своей комнате.
Для обоих это был мирный уик-энд - ни охоты, ни  гостей,  темный  парк  за
окном: в ноябре ведь рано темнеет, - и Харгривз мог даже представить  себя
в Африке, вдали от Центра, в одном  из  загородных  домов  в  буше,  после
одного  из  долгих  пеших  переходов,  которые   всегда   доставляли   ему
удовольствие. Повар ощипывал бы сейчас за домом курицу, и бродячие  собаки
сбегались бы туда в ожидании  подкорма...  Огни,  видневшиеся  вдали,  где
проходила автострада, вполне могли быть огнями деревни, где девчонки  ищут
друг у друга в волосах вшей.
 Он читал о старике Мелмотте [персонаж романа Э.Троллопа "Как  мы  нынче
живем" (1875)] - проходимце, как называли его коллеги. Мелмотт занял  свое
обычное место в ресторане палаты общин... "Выгнать его было  невозможно  -
почти столь же невозможно, как и сесть рядом. Даже официанты не хотели его
обслуживать, но, проявив терпение и выдержку, он все-таки получил  наконец
свой ужин".
 Харгривз невольно почувствовал симпатию к этому одинокому Мелмотту и  с
сожалением вспомнил, что сказал доктору Персивалу, когда тот заметил,  что
ему нравится Дэвис. Харгривз произнес тогда слово "предатель"  -  так  же,
как коллеги Мелмотта произносили слово "проходимец". Он продолжал  читать:
"Те, кто наблюдал за ним, утверждали, что он счастлив в своей наглости на
самом же деле он был в этот момент, по всей вероятности, самым  несчастным
человеком в Лондоне". Харгривз не был знаком с Дэвисом - он  бы  не  узнал
его,  встреться  они  в  коридоре  конторы.  Он  подумал:   "Возможно,   я
поторопился, окрестив его так... нелепая реакция... но ведь  убрал-то  его
Персивал... Не следовало мне доверять Персивалу это дело..."  И  он  снова
взялся за чтение: "Тем не менее  он  -  при  том,  что  весь  свет  теперь
отвернулся от него, что впереди его  ждала  лишь  величайшая  беда,  какою
может покарать взбунтовавшийся оскорбленный закон, - тем не менее он сумел
так провести последние минуты своей свободы, чтобы создать себе  репутацию
наглеца". "Бедняга, - подумал Харгривз, - ему не откажешь  в  мужестве.  А
Дэвис догадался, что доктор Персивал  подсыпал  ему  какое-то  снадобье  в
виски, когда он на минуту вышел из комнаты?"
 Тут раздался телефонный звонок. Харгривз слышал, как жена сняла  трубку
у себя в комнате. Она пыталась оградить покой мужа даже лучше Троллопа, но
на том конце провода было что-то срочное, и она вынуждена была переключить
телефон. Харгривз нехотя поднял трубку. Незнакомый голос произнес:
 - Говорит Мюллер.
 А Харгривз был все еще в мире Мелмотта. Он переспросил:
 - Мюллер?
 - Корнелиус Мюллер. - Последовала неловкая пауза, и голос пояснил: - Из
Претории.
 На секунду сэру Джону Харгривзу подумалось, что  незнакомец  звонит  из
этого далекого города, потом он все вспомнил:
 - Да. Да. Конечно. Чем могу быть вам полезен? - И добавил: - Я надеюсь,
Кэсл...
 - Я как раз и хочу поговорить с вами, сэр Джон, _о Кэсле_.
 - Я буду на работе в понедельник. Если вы позвоните моей  секретарше...
- Он взглянул на часы. - Она сейчас еще на месте.
 - А завтра вы там не будете?
 - Нет. Этот уик-энд я буду дома.
 - А могу я приехать к вам, сэр Джон?
 - Это что, - так срочно?
 - По-моему, да. У меня есть большие опасения, что я совершил  серьезную
ошибку. Мне необходимо поговорить с вами, сэр Джон.
 "Прощай, Троллоп, -  подумал  Харгривз,  -  и  прощай,  бедняжка  Мэри:
сколько ни пытаюсь не заниматься делами Фирмы, когда мы здесь,  никуда  от
этого не уйдешь". Ему вспомнился тот вечер, когда  была  охота  и  Дэйнтри
оказался таким некомпанейским... Он спросил:
 - У вас есть машина?
 - Да. Конечно.
 Он подумал: "Впереди еще суббота  -  я  могу  быть  свободным,  если  в
разумных пределах окажу гостеприимство сегодня". И он сказал:
 - До  нас  меньше  двух  часов  езды,  так  что,  если  не  возражаете,
приезжайте к ужину.
 - Конечно, не возражаю. Это очень любезно с вашей стороны, сэр Джон.  Я
бы не побеспокоил вас, если бы не считал это важным. Я...
 - Возможно, мы не сумеем ничего вам предложить, кроме  омлета,  Мюллер.
Поедим уж что придется, - добавил он.
 Харгривз положил на рычаг трубку - ему вспомнились  небылицы,  которые,
как он знал, рассказывали про него и про каннибалов. Он подошел к  окну  и
посмотрел на улицу. Африка исчезла. Огни были огнями автострады, ведущей в
Лондон и на службу. Он чувствовал, что Мелмотт  покончит  самоубийством  -
иного выхода нет. Он прошел в гостиную: Мэри наливала себе чай "Эрл  Грей"
из серебряного чайника, купленного на аукционе у "Кристи".
 - Извини, Мэри, - сказал он. - У нас гость к ужину.
 - Я этого боялась. Когда он  так  настаивал,  что  хочет  поговорить  с
тобой... Кто это?
 - Тот человек из Претории, которого прислал БОСС.
 - Неужели он не мог подождать до понедельника?
 - Он сказал - это очень срочно.
 -  Терпеть  не  могу  этих  субчиков,  которые  насаждают  апартеид.  -
Общеупотребимый  в  Англии  вульгаризм,   произнесенный   с   американским
акцентом, показался странным на слух.
 - Я тоже, но мы вынуждены работать с ним. Надеюсь, у нас  найдется  что
поставить на стол.
 - Есть холодный ростбиф.
 - Это уже лучше, чем омлет, который я ему обещал.
 Поскольку о делах говорить было нельзя, ужин прошел натянуто, хотя леди
Харгривз  всячески  старалась  с  помощью  божоле  завязать  беседу.   Она
призналась,  что  совсем  ничего  не  знает  об  искусстве  и   литературе
африканеров, но, судя по всему, и Мюллер мало что об этом знал. Он сказал,
что у них есть поэты и романисты - и даже упомянул о премии  Хертцога,  но
признался, что не читал ни одного из них.
 - Неблагонадежные они люди, - сказал он, - в большинстве своем.
 - Неблагонадежные?
 - Влезают в политику. У нас в тюрьме сидит сейчас  один  поэт,  который
помогал террористам.
 Харгривз хотел было переменить тему,  но  в  голову  в  связи  с  Южной
Африкой приходило лишь золото и алмазы, а  это  в  не  меньшей  мере,  чем
писатели, связано с политикой. Слово "алмазы" привело  на  ум  Намибию,  и
Харгривз вспомнил, что миллионер  Оппенгеймер  поддерживает  прогрессивную
партию. Африка Харгривза была бедной Африкой  буша,  политика  же,  словно
глубокая шахта, раскалывала Юг.  Он  обрадовался,  когда  они  с  Мюллером
наконец остались одни и сели с бутылкой виски в кресла - оно всегда как-то
легче разговаривать о сложных вещах, сидя в кресле: Харгривз находил,  что
в кресле трудно вспылить.
 - Вы должны извинить меня, - сказал Харгривз, - я не был в Лондоне и не
мог встретить вас. Надо было  слетать  в  Вашингтон.  Очередная  служебная
командировка - никуда от этого не денешься. Надеюсь, мои люди оказали  вам
должное внимание.
 - Я тоже уезжал, - сказал Мюллер, - в Бонн.
 - Но у вас-то, я полагаю, это не была очередная служебная командировка?
"Конкорд" так чертовски сблизил Лондон с Вашингтоном - теперь  можно  чуть
ли не слетать всего лишь на обед. Надеюсь, в Бонне все прошло удачно  -  в
пределах разумного, конечно. Но я полагаю, все это вы уже обсудили с нашим
другом Кэслом.
 - По-моему, он больше ваш друг, чем мой.
 - Да, да. Я  знаю,  у  вас  с  ним  была  одна  небольшая  неприятность
несколько лет назад. Но это, безусловно, уже дела давно минувших дней.
 - А разве существует, сэр, такая вещь, как дела  давно  минувших  дней?
Ирландцы так не думают,  и  то,  что  вы  именуете  "Бурской  войной",  мы
по-прежнему  считаем  нашей  войной,  только   называем   ее   войной   за
независимость. Меня беспокоит Кэсл. Потому я и потревожил вас  сегодня.  Я
проявил неосторожность. Я дал ему свои  соображения  по  поводу  визита  в
Бонн. Ничего, конечно, сверхсекретного, и все же  для  человека,  умеющего
читать между строк...
 - Дорогой мой, Кэслу вы вполне можете доверять. Я бы  не  попросил  его
вводить вас в курс дела, если бы он не был нашим лучшим сотрудником...
 - Я ужинал у него дома. И к своему удивлению, обнаружил, что  он  женат
на черной женщине, которая была причиной того, что вы  назвали  "небольшой
неприятностью". У него даже и ребенок от нее.
 - У нас нет цветного барьера, Мюллер, и могу вас заверить, эта  женщина
тщательно проверена.
 - Тем не менее ее побег устроили  коммунисты.  Кэсл  ведь  был  большим
другом Карсона. Я полагаю, вам это известно.
 - Нам все известно о Карсоне... и о побеге. У Кэсла было задание  иметь
контакты среди коммунистов. А что - Карсон все еще досаждает вам?
 - Нет. Карсон умер в тюрьме  -  от  воспаления  легких.  Я  видел,  как
расстроился Кэсл, когда я ему об этом сказал.
 - Что ж тут особенного? Они ведь были друзьями.
 Харгривз с сожалением поглядел на  томик  Троллопа,  который  лежал  за
бутылкой "Катти Сарк". А Мюллер внезапно вскочил  и  пересек  комнату.  Он
остановился перед фотографией чернокожего в  черной  мягкой  шляпе,  какие
носили миссионеры. Пол-лица у него было изъедено волчанкой, и он  улыбался
остатком губ тому, кто его снимал.
 - Бедняга, - сказал Харгривз, - он был уже одной ногой в могиле,  когда
я делал этот снимок. И он это знал. Человек он был мужественный,  как  все
крумены. Мне хотелось иметь что-то на память о нем.
 Мюллер сказал:
 - Я еще не во всем признался вам, сэр. Я  случайно  дал  Кэслу  не  тот
экземпляр. У меня было их два: один -  чтобы  показать  ему,  а  другой  я
набросал для моего отчета о поездке, и  я  их  спутал.  Там,  правда,  нет
ничего сугубо секретного - сугубо секретное я бы здесь бумаге не  доверил,
- но некоторые неосторожные фразы есть...
 - Право же, Мюллер, вам нечего беспокоиться.
 - И тем не менее я не могу не беспокоиться,  сэр.  Вы  здесь  живете  в
совсем другой атмосфере. Вам почти нечего бояться - не то что у нас.  Этот
черный на снимке - он вам нравился?
 - Это был друг - друг, которого я любил.
 - А вот я такого ни об одном черном не могу сказать, - заметил  Мюллер.
И отвернулся от фотографии. На стене напротив висела африканская маска.
 - Я не доверяю Кэслу. - И добавил: - Доказать я ничего не могу, но есть
у меня интуиция... Лучше  бы  вам  назначить  кого-нибудь  другого,  чтобы
ввести меня в курс дела.
 - Интересующим вас материалом занимались только двое. Дэвис и Кэсл.
 - Дэвис - это тот, который умер?
 - Да.
 - Вы так легко ко всему тут относитесь. Я порой завидую  вам.  К  таким
вещам, как черный ребенок. Знаете, сэр,  по  нашему  опыту,  нет  человека
более уязвимого, чем сотрудник разведки. Несколько лет назад у нас в  БОСС
произошла утечка информации  -  из  сектора,  занимающегося  коммунистами.
Оказалось, это был один из самых дельных наших людей. Он тоже водил дружбу
с коммунистами - и дружба взяла  верх.  Карсон  к  этому  делу  тоже  имел
отношение. Был и другой случай: один из наших сотрудников блестяще играл в
шахматы. И на разведку он смотрел как на своеобразную игру в шахматы.  Ему
было интересно выступать лишь против первоклассных игроков. Под конец  ему
это надоело. Слишком легко все получалось - вот он  и  решил  поиграть  со
своими. Думаю, он был вполне счастлив, пока продолжалась игра.
 - И что же с ним стало?
 - Теперь он уже мертв.
 Харгривз снова подумал о Мелмотте. Люди так говорят о  мужестве,  точно
это достоинство первой величины.  А  это  мужество,  если  известный  всем
мошенник и банкрот садится за столик в обеденном зале палаты общин?  Можно
ли оправдать любой поступок, если  он  требует  мужества?  И  является  ли
мужество, проявленное в любом деле, - доблестью?
 Он сказал:
 - Мы вполне уверены, что утечка была связана с Дэвисом, и теперь мы  ее
закрыли.
 - Вовремя подоспевшая смерть?
 - Цирроз печени.
 - Я ведь говорил вам, что Карсон умер от воспаления легких.
 - А Кэсл, как я случайно знаю, не играет в шахматы.
 - Бывают и другие побудительные причины. Пристрастие к деньгам.
 - К Кэслу это, безусловно, не относится.
 - Он любит жену, - сказал Мюллер, - и ребенка.
 - И что из этого следует?
 - Они оба черные, - кратко  ответил  Мюллер,  глядя  через  комнату  на
фотографию вождя круменов ("с таким видом, -  подумал  Харгривз,  -  точно
даже я у него на подозрении"), - так  прожектор  на  мысе  Доброй  Надежды
ощупывает неприветливые воды в поисках вражеских судов.
 Мюллер сказал:
 - Молю Бога, чтобы вы оказались правы и утечка  шла  от  Дэвиса.  Я  же
этому не верю.
 Харгривз постоял, провожая взглядом Мюллера, пока черный "мерседес" вез
его по парку. Вот хвостовые огни  замедлили  свой  бег  и  остановились  -
должно быть, Мюллер доехал до сторожки, где, с тех пор как ирландцы начали
подкладывать бомбы, все время дежурит человек из спецслужбы. Парк перестал
казаться Харгривзу частью африканского буша,  -  теперь  это  был  кусочек
родных графств, которые Харгривз никогда раньше не воспринимал как  что-то
родное. Было около полуночи. Харгривз прошел  наверх,  в  гардеробную,  по
разделся лишь до рубашки. Накинув на плечи полотенце, он стал  бриться.  А
ведь он побрился перед самым ужином и сейчас в этом не было необходимости,
но ему всегда лучше думалось, когда он брился. Он  постарался  в  точности
вспомнить, какие причины  выдвинул  Мюллер,  обосновывая  свои  подозрения
против Кэсла, - связь с Карсоном, но это ни о чем не говорит. Черная  жена
и черный ребенок... Харгривз с грустью и с чувством утраты вспомнил черную
любовницу, с которой была у него связь много лет тому назад, до  женитьбы.
Она умерла от гемоглобинурийной лихорадки, и, когда  она  умерла,  большая
часть его любви к Африке словно бы легла с  ней  в  могилу.  Потом  Мюллер
говорил  об  интуиции:  "Доказать  я  ничего  не  могу,  но  есть  у  меня
интуиция..." Кто-кто, а Харгривз никогда не станет смеяться над интуицией.
В Африке он жил по интуиции, по интуиции  подбирал  себе  боев,  а  не  по
неразборчивым  рекомендациям,  которые   они   приносили   в   обтрепанных
блокнотах. Интуиция даже спасла ему однажды жизнь.
 Харгривз  вытер  лицо  и  подумал:  "Позвоню-ка  я  Эммануэлу".  Доктор
Персивал был единственным его настоящим другом во  всей  Фирме.  Приоткрыв
дверь в спальню, Харгривз заглянул внутрь. Комната тонула в темноте, и  он
решил, что жена спит, но она вдруг сказала:
 - Отчего ты так задерживаешься, милый?
 - Я скоро. Хочу только позвонить Эммануэлу.
 - А этот человек - Мюллер - уехал?
 - Да.
 - Не понравился он мне.
 - Мне тоже.



3

 Кэсл проснулся и посмотрел на часы, хоть и считал, что в мозгу  у  него
есть свой показатель времени, - он был уверен, что проснулся за  несколько
минут до восьми, как раз чтобы тихонько, не разбудив Сары, успеть пройти в
кабинет и включить "Известия". К своему изумлению, он увидел, что на часах
пять минут девятого: до сих пор внутренний будильник никогда  еще  его  не
подводил, так что он усомнился в  правильности  обычных  часов,  но  когда
дошел до своего кабинета,  наиболее  важные  новости  были  уже  позади  -
остались  лишь  местные  происшествия,  которыми  диктор  заполнял  время:
серьезная авария на автостраде М-4, короткое интервью с  миссис  Уайтхауз,
приветствовавшей новую кампанию, начатую против порнографических книг,  и,
очевидно в качестве иллюстрации - весьма тривиальный факт: некий  скромный
книготорговец по фамилии Холлидей  -  "Извините,  _Халлидей_"  -  предстал
перед магистратом в Ньюингтон-Баттсе за продажу  порнографического  фильма
четырнадцатилетнему мальчишке. Дело передано в Центральный уголовный  суд,
сам он выпущен на поруки под залог в двести фунтов.
 Значит, он на свободе, подумал Кэсл, с копией бумаг Мюллера в  кармане,
и полиция, по всей вероятности, наблюдает  за  ним.  Вполне  возможно,  он
побоится заложить их в указанный тайник,